Пленница

Вода оказывается обжигающе холодной, ноги сразу же сковывает судорогой, но я делаю несколько гребков прочь, к каменистому утесу. Я ожидаю всего: погони, выстрела, но не смеха. Султан смеется, хрипло бросает своим стражникам: — Я сам, — и прыгает в воду вслед за мной. Он плывет в несколько раз быстрее меня, поэтому догоняет меня спустя минуту. Он молча плыл рядом со мной к утесу. Любая моя попытка оторваться от него заканчивась ничем. Наконец, когда мои мышцы уже дрожали от усталости, он первым приплыл к утесу, залез и подал мне руку. Я подняла свою ладонь, чтобы ухватиться за него, и тут же перестала держаться на воде. Я медленно пошла ко дну, отчаянно двигая руками и ногами, в рот и нос заливалась вода. Он меня вытащил. Вытащил, как котенка, за шкирку, и сильно ударил по спине, заставляя меня прокашляться. Когда я вновь более или менее была в сознании, он властно сжал мой подбородок и повернул мое лицо так, чтобы он мог без проблем смотреть мне в глаза. — Запомни, твоя свобода за твоей могильной плитой. Хочешь умереть? — спрашивает он. Смерть и свобода — одно и то же. Для рабов. Это мне он хотел объяснить. А я хочу жить и быть свободной, хочу вернуться домой и выйти замуж за Фридриха. И я это сделаю. А сейчас совру. В лучших традициях моей семьи. — Нет. Простите, — прячу взгляд. Моя мать говорила, что это означает, что мне стыдно или страшно, и на мужчин действует безотказно. Проверим. — Врешь. Ты не хочешь извиняться, — говорит он все так же спокойно, но уже с оттенком угрозы в голосе. — Ты все еще хочешь свободы. Но свобода — это смерть. Для тебя. Запомни это, на всякий случай, чтобы если в твоей глупенькой головке вновь возникнет план побега, ты знала, чем это закончится. Поднимайся, — велел он. — Мы уходим. Он спокойно идет вперед по камням, что тонкой дорожкой идут к берегу. Сейчас его можно толкнуть. Никто не выживет после удара головой об камень. Султан идет по ним, как по ровной дороге, но я тут же теряю равновесие и начинаю шататься. Камни до безумия мокрые и скользкие. Скорее я упаду и ударюсь, чем мне удастся так убить его. Он оглядывается, качает головой, раздраженно приподымает брови и закидывает меня на плечо. В несколько прыжков он доходит до берега и ставит меня на ноги. Я шатаюсь от усталости. — Стой прямо, Саадет, — он с досадным вздохом хватает меня за локоть, когда я начинаю падать. Он удерживает меня, мы находимся слишком близко. Ранее только Фридрих позволял себе делать со мной такое. Нет, я уверена в том, что он меня не поцелует. Я мокрая и потная. Султан пальцами убирает с моего лица слипшиеся в колтуны пряди. От этого прикосновения будто пол уходит из-под ног — есть в нем что-то заботливое и властное одновременно. И опасное. — Идти сможешь, Саадет? — в его голосе абсоллютно нет эмоций. Интересно, мой сейчас прозвучит также? — Наверное, — усталость сквозит в моем голосе. Больше нет ничего — ни боли, ни страха. — Ясно, — хмыкает он и опять забрасывает меня на плечо. Мы идем уже невыносимо долго. Он продолжает нести меня на плече, как ребенка. У меня уже начинает кружится голова, и я начинаю отключаться. — Что с тобой? — он как будто чувствует, что мне становится плохо, и ставит меня на землю. Меня все еще немного шатает, и он хватает меня за руку. — Стой прямо, — его слова звучат жестко, как приказ, и я невольно пытаюсь выпрямиться, но у меня абсолютно не осталось сил, и я едва не падаю. — Вставай. Нам еще далеко идти, — я оседаю на землю и мотаю головой. Мои мышцы безумно ноют, в горле появляется тупая режущая боль — все-таки вода была слишком холодной. — Не могу, — я опять мотаю головой. Внезапно вокруг становится холодно. Меня начинает трясти. Он садится на землю рядом со мной и кладет на лоб ладонь, потом шепчет что-то неразборчивое сквозь зубы и опять подхватывает на руки. В этот раз он несет меня тихо и бережно. Мне плохо так, что не описать словами. Он старается нести так, чтобы меня не трясло, но меня все равно тошнит. Каждый шаг отдает в голове тупой болью. Я опять заболела. Я никогда не отличалась хорошим здоровьем, но заболеть после одного купания в холодной воде даже для меня слишком. Хотя… Мой корабль утопили, а меня взяли в плен — разве я не имею права поболеть? Мы заходим в какую-то деревню. Его никто не узнает. Он ставит меня на землю, и я бессильно прижимаюсь к стене дома. Все вокруг тонет в тумане и шатается. Я прижимаю руки к груди в тщетной попытке согреться. Туника уже почти высохла после моей попытки сбежать, но все равно ни капли не греет. Сейчас идеальный момент для побега. Он куда-то ушел, не сказав ни слова, и вокруг меня никого нет — лишь дорога, покрытая пылью, и несколько безжизненных домов. Я пытаюсь сделать шаг в сторону дороги, как слышу: — И куда ты собралась? — он вернулся. В руках у него поводья, а прямо за ним стоит высокий черный конь. — Дай руку, — он хватает меня и закидывает на лошадь и тут же запрыгивает вслед за мной. Я сижу спереди. Он пропускает между пальцами поводья и локтем толкает меня назад, чтобы я легла на него. И я прижимаюсь спиной к его теплой груди. Он бьет лошадь ногами, и она начинает бежать. Меня начинает трясти, но он шепчет мне на ухо. — Спокойно. Скоро приедем. Куда приедем? Зачем? Я хочу домой, как бы по-детски это не звучало. Хочу обнять родителей и выйти замуж за Фридриха. — Не плачь, Саадет, — каким-то неведом мне способом он чувствует, когда по моим щекам начинают течь обжигающе горячие слезы. — Все будет хорошо, — прижимаюсь к нему как можно ближе. Я хочу наконец согреться и перестать дрожать от холода. — Все будет хорошо, — конь под нами ускоряется, подчиняясь едва уловимым движениям тела мужчины, сидящего за мной. Я одновременно проваливаюсь в сон от усталости и не могу уснуть от бешенной скачки. Кажется, будто я сейчас упаду, но меня этот факт почему-то совсем не волнует.  — Слезай. Мы приехали, — он спрыгивает с лошади и подхватывает меня на руки, когда из-за потери опоры я начинаю падать. Мы стоим перед величественными белыми воротами. Это Топкапы.