«Лена? Берегись на тебе хотят заработать. Аккуратнее!
«Неужели? Как это произошло? Наша компания хочет всё знать! Плачу за это круглую сумму. Звоните, как сможете!» «Мы хотим узнать, вы это сделали ради рейтингов? Мы считаем, что этот вопрос актуален, так как ваша популярность была близка к сами знаете чему..... "«Лена, не читай, то что тебе приходит!»
Нет… «Лена?!..» Вот представь похороны. Продюссерский центр Григория Лепса. Атмосфера давит на психику. Даже лампы с белым светом не спасут от внутренней пустоты. Ты спускаешься на лифте. На первый этаж. В лифте расположенна, огромных размеров, панель. Хотя в здании этажей столько нет. Удивительно, но это не стоит того внимания, как неизвестное чувство тревоги, предчувствие чего-то страшного, буйного. Будто должно произойти что-то, что известно, но об этом ты не помнишь. И от этого ещё хуже. Страх сковывает нутро, гортань и достаёт даже до языка. Ты ждёшь. Долго ждёшь, со страхом в душе. И вот звучит заветное «Дзынь», и двери раздвигаются. Ты влетаешь в помещение первого этажа и чувствуешь, как пуст воздух. Чувствуешь скорбь, тихое ощущение конца, как заканчивается пьеса. Как затихает музыка или гаснет телефон. Ты влетел в комнату с полукруглой лестницей на три ступеньки вниз. На стенах нет свободного места. Всё в гравюрах и картинах. Ты подходишь к выходу из здания и встречаешься с мужчиной, который превносит в атмосферу негатив. Он возмущён чем-то. Чем не ясно, так как он говорит на неизвестном тебе языке. Нет. Он не возмущён. Он в ярости. Ведь кто-то что-то сделал не так и он злится. Подождите, это священник! «Чёрт возьми!» — думаешь ты и бежишь к комнате, где по твоим предположениям всё происходило. И видишь ужастное. Какая-то женщина плачет, Инга её успокаивает. Мужчины выходят с сигаретами в руках и опущенными головами. Кто-то даже еле еле сдерживает слёзы. Хозяина центра здесь нет. Почему? Ты проходишь глубже в комнату и видишь портрет с лентой и свечи вокруг. В тебя словно врезается запах ладана и гари. Ты смотришь на портрет и теряешь сознание. Тишина. — Здесь ужасно тихо. — Да? Я думала, что стирающую машинку слышно… — после этого сидишь и вслушиваешься, то ли ты реально не слышишь, то ли действительно вокруг тихо. И этот голос. Он не звучал как ворвавшийся пьяница в бар. Он совершенно не мешает. Звучит так, как будто это внутренний голос. — Что? — раскрываешь глаза — Где я? — Ты в кровати, дорогая. Лежишь, отдыхаешь. — это начинает раздражать. Так? Успокойся. — Где я нахожусь? Это сон? — Был бы сон… — голос кажется разочарованным- здесь нет твоего Гриши. И да, он скоро появится. Так что у меня мало времени. — Что происходит? — ещё одна твоя попытка спросить — неудачна. В горле что-то запершило, рука начала неистово болеть. Тебе стало холодно. — Сейчас ты во сне. Принудительном. Тебя лечат. Готовься, скоро будет больно. Но если ты двинешься, то врачам станет сложнее всё исправить. — Исправить что? — Твои переломы. Тебя сбили. Не помнишь? — Я помню, но что было после этого? — ты пытаешься ухватиться за нить мысли, но она ускользает прежде, чем ты осознаёшь, что она была. Прямо как на экзамене. — Дальше всё по стандарту. Тебя забрали, положили в больницу. И уже неделю ты лежишь. — голос выдержал небольшую паузу — Приготовься. Сейчас он придёт. — голос стал грубее и серьёзнее. — Кто? — ты настораживаешься. Конечно, ведь ты не знаешь, что происходит. — Твоя боль. — звук работающей дрели, лязг и запах крови врезается в твоё сознание. — Лена? Глухая пелена окутывает, как будто уходишь под воду. С каждой минутой, вокруг становится тише и тише. Потом становится темнее, пропадает осознание того места, где находишься. И в этот момент ты просто есть. Даже не знаешь, как, дышать, как думать. Нет ничего. И душе вдруг стало плевать на то, что происходит вокруг. Это называется смерть. «Вечная, призрачная, встречная Сможет уберечь меня, Обыденный сюжет всех религий. Преданна мне и мною преданна. Исполна изведала Рождение и смерть В каждом миге…» ****
— Бать, мы сделали всё. — Да, всё готово, бать. Что дальше? — два парня худощавого телосложения стояли в дверном проёме и вопросительно переглядывались, ожидая (естественно) положительной реакции. — Дальше? Мы с вами встречаемся лично с этим мудаком. И всё зависит от качества вашего исполнения. Это может произойти через день, два, неделю, месяц… — Зачем? Чтобы он нам спел?! — начал один из них и в этой фразе можно было услышать явную усмешку или камень в огородик Григория. Их бате надоело это терпеть. — Вы ёбнулись? Я вам разрешал шутить? — в ответ тишина — Я, бл, ещё раз спрашиваю. Я разрешал шутить?! — они молчали и понимали, что зазнались. Начальник развернулся и позвал этих додиков за собой. Все они направились в гостинную, к телевизору. — Давайте посмотрим, как охуенно вы всё сделали. — он сел на диван и включил телевизор. По центральному каналу шли утренние новости. Показывали аэропорт Сочи и вечернюю сводку фото и видео материала по аварии. — Я тут подумал. Может нам усугубить всё, бать? — Предлагай.***
(Григорий)
Пристрели меня, как блудного пса. Я в своей любви готов идти до конца. Бей меня по морде до потери лица, — Я бродяжничать устал. А за это я всего лишь прошу: Выключить хоть ненадолго яростный шум. Я по дивным песням соловьёв нахожу — Сердцу близкие места. Милый дом — в поле брошенный вагон, Видеть не могу без слез фотографии берёз. Ты моя до последнего рубля. Невозможно запретить бесплатно Родину любить. Окружённое кольцом гаражей. Высится бетонное яйцо Фаберже. Птица счастья постоянно требует жертв. Ждет заклания Козла. На челе его застыла печать. В зарослях терновника расстелена кровать. Ну за что, скажи мне, я пытаюсь понять — На меня Империя зла.*2