Иные

      Эта глава будет связана с сексом. Я решила уместить в неё сразу пару событий, чтобы в ближайших следующих главах в эту тему не углубляться.       Миша всё больше пытается взаимодействовать со мной в те моменты, в которые, по идее, не должен этого делать.       В один хороший день, заскучав от безделья, я прилегла на диван и решила, что будет неплохо расслабиться в сексуальном плане.       Это, на самом деле, ужасно скучно выглядит со стороны.       Первое время, когда я пыталась гнать Горшка в эти моменты, он говорил, лукаво ухмыляясь: — Думаешь, я не знаю о твоих мыслях? Я всё знаю. Или почти всё. — О чём это ты? — А ты сама хотела бы посмотреть, как я дрочу, ха! — радостно объявлял он. — Так почему мне нельзя?       Я моментально вспыхивала: — Потому что я не смотрела! И ты не смотри. Уходи давай! — Зачем мне уходить? Ты же ничего такого не делаешь! — В смысле?! — возмущалась я. — Я тут как-бы делом занята! — А что такого тут? — удивлялся Миша. — Ты не то что не раздеваешься, ты даже руки туда не запускаешь!       Ну да. Такая привычка. Достаточно просто сильно напрячь бёдра с зажатым коленями пледом, чтобы дело пошло. Я не использую ни руки, ни какие-либо вспомогательные предметы. Так что, со стороны это действительно выглядит скучно.       Однако, Горшок уходить не хочет, его это интересует не столько визуально, сколько эмоционально и энергетически… Ну и, конечно же, мои мысли.       Вот и в тот день он, «спокойный», каким бывает чаще всего, но при этом раздетый по пояс, как бывало всего пару раз; вошёл в комнату, несколько секунд поглядел на меня, облизывая сухие губы, и присел на диване. — Ты, как всегда, «вовремя», — проворчала я, резко расслабившись. — Конечно вовремя, — проговорил он, — смотри на меня. — Ну… — я окинула его взглядом, — смотрю. — И продолжай делать то, что делала.       Я резко села: — Ты вообще обалдел?! — А что такое? — он наигранно удивился. — Не об этом ли ты думала, пока я не зашёл?       Мужской торс, а точнее даже живот — вот мой главный фетиш. Впрочем, живот может быть и женским, главное — чтобы симпатичный. Конечно Миша об этом знает и не перестаёт удивляться этому фетишу. — Пиздец ты странная, — не раз говорил он после подобных моих «релаксов», — почему именно живот? — А почему бы и не живот? — рассеянно спрашивала я, заваривая кофе. — Ну мужской член, как фетиш для женщины — это понятно, — рассуждал он, — женская грудь — тоже. Но, блять, живот! — Фу, мыслишь стереотипами, — фыркала я, сдерживая улыбку, — Пифия, к примеру, любит мужские бёдра. Разве этот фетиш не оригинальнее моего? — Да вы обе какие-то ебанутые, — тихо говорил он, — бёдра, животы… А чё не нос, там, или руки? — У тебя, кстати, пальцы тоже красивые, — говорила я, тихо посмеиваясь над его озадаченным видом. — Спасибо… — бормотал он, рассматривая свои руки, — но ты всё-равно очень странная.       Ну, какая уж есть. Хоть он и продолжает удивляться моему необычному влечению, принять его ему пришлось. В те редкие моменты, когда он обретал твёрдость тела, чтобы подурачиться или пообниматься, я с особенным удовольствием тискала его живот, няшась в совершенно несвойственной мне манере: — Какой мягенький животик! Славный толстопузик!       Он хохотал и умилялся, всё же от части смущаясь. Мне это было удивительно: он же сам говорил, что ему вообще плевать на свою фигуру, чего же он смущается?       Пару дней назад Пифия скинула мне выступление «Король и Шут» на концерте в честь пятидесятилетия Виктора Цоя. Замечательное выступление. Очень люблю горшковскую манеру исполнения «Следи за собой», честно говоря, гораздо больше, чем оригинальный вокал. Так уж повелось ещё с конца девяностых.       Пока я просматривала это выступление, Миша стоял рядом, положив руку на заднюю часть моей шеи, а я не обращала на него внимания. Ну смотрю же!       Когда я улыбнулась с мыслями: «Попрыгун мой пузатенький», он вдруг начал бубнить: — Ну чё ты начинаешь, ну перестань, Кот…       Стесняшкой он всё-таки бывает. Но в тот день, когда он уселся на диване со словами: «Смотри и продолжай», смущением и не пахло.       За пару минут до его появления я вспомнила самые симпатичные животики, какие когда-либо выделяла для себя. Энтони Кидис… Ммм, Джаред Падалеки… Курт Кобейн… Дженсен Эклз тоже славный… И множество других людей. О! Горшеня в девяносто девятом, мать твою, ты идеален. А ведь вплоть до его появления в моей жизни, я его совершенно не воспринимала, как сексуальный объект! А теперь… В памяти картинками возникли кадры с концерта в клубе «Спартак». О, этот влажный голый торс… Поймать и вылизать…       В этот момент он и зашёл. — Так, выйди и зайди снова, — я указала на дверь. — Зачем? — удивился он. — Я о тебе каком думала? Понял? Вот таким и возвращайся. — Да это не я, а ты обалдела! — возмутился он. — Какой есть, на такого и смотри, поняла? — Ну тогда я, пожалуй, закрою глаза и буду думать о том, о чём захочется, — и я снова стала устраиваться поудобнее.       Ну в конец обнаглел, извращенец! Никакого личного пространства даже во время исключительно интимного процесса! Каким бы крутым ты ни был, ты своего не получишь, и это — дело принципа. — Да ну? — улыбнулся он, и навалился на меня сверху.       Волна сексуального возбуждения, которой меня накрыло после его действия, не сравнима ни с чем, что я когда-либо испытывала.       Если коротко: прилетело, откуда не ждали, нахлынуло и исчезло, после резкого, непонятно с чего накатившего, оргазма.       Если чуть подробнее… Он даже почти не прикасался ко мне. Просто сидел сверху на мне, как обычно девушки сидят в позе «наездница», и смотрел мне в глаза. А меня чуть было не подбрасывало на диване от того, что со мной творилось.       Как я выяснила позднее, он не просто «поедает» сексуальную энергию. Он её принимает и держит в себе, выплёскивая, когда ему вздумается. Вот в тот раз ему вздумалось, он направил этот поток на меня и… — Ты, зараза, что, завладел моим разумом? — спрашивала я его потом. — При всём желании пойти на принцип и думать о ком-то другом у меня не вышло! — Нет, — он рассмеялся, — просто ты меня хочешь. И вот это, — он слегка похлопал себя по животу, — тебе нравится даже в таком виде. Ну я ж говорил, что ты странная! — Ладно. А почему ты до сих пор не использовал это своё умение заводить меня по щелчку, чтобы я сказала «да»? — Потому что я так не хочу, — пожал плечами он, — я не хочу применять свои особые силы, чтобы тебя получить. Это будет подло. Это раз. И второе: ты же мне все нервы вытрепешь, когда об этом узнаешь. А ты же по-любому узнаешь! — Это дааа, — с улыбкой протянула я. — Так что, я подожду, — продолжил он, — то твоё «да», что ты говорила, не считается. Я не принял. И пока, я просто буду смотреть, как ты извиваешься от желания, глядя на меня, — он улыбнулся. — Ты дьявол. — Подожди, когда ты дашь согласие, ты ещё узнаешь, каким дьяволом я могу быть! — пообещал он, демонически расхохотавшись.       А чуть позднее мне начало казаться, что я стала частью шведской семьи. Милой такой семьи, состоящей из трёх Иных, двое из которых живут в мире и согласии; и я не вхожу в эту компанию, а с шокированным лицом наблюдаю со стороны.       Недавно я решила поделиться информацией о семи телах с мужем; но только начав рассказ, мне пришлось замолчать и с удивлением смотреть на него. Перебив меня, он принялся рассказывать ровно то же самое, что я узнала от Горшка. — Что?! Ты знал! — воскликнула я, с грохотом поставив чашку с чаем на стол. — Ты знал и не рассказал мне!       Боец коварно заулыбался: — Я десять лет собирал информацию по крупицам. — Так тебе просто жалко делиться ею! — Конечно! — он отпил немного пива. — Мне столько труда стоило найти её, а ты так легко на всём готовом хочешь выехать. Тебе и так повезло, что Миха тебе рассказывает. Мне не рассказывал никто — я искал и вспоминал сам. — Ты, как Кощей, чахнешь над своими сокровищами, не желая ими делиться с себе подобными! Жадный и злобный Кощей!       Муж изобразил злобно-коварную мину в стиле Горшенёва, и последний рассмеялся за моей спиной: — О, блин, похоже, ё-моё! — Меня только бесит, что я не вижу Горшка, это самое простое для Иного.       Нихера себе «простое»! Сложнее, чем видеть его — только слышать его! — Не пизди, — подал голос Миша, выйдя из-за моей спины, и подошел к подоконнику, на котором, по обыкновению, стоял стакан с вином для него, — ты ровно передо мной стопку ставил, когда ваша ебанутая говорила, что я за ней стою, — напомнил он, имея ввиду девушку из четвертой главы. — Нуууу… — протянул Боец, не зная, что ответить. — Ещё сказал «Угощайся, дружище». И я угостился, — продолжал Михаил. — Всё равно это не то. — А когда я в самом начале, когда только пришёл, как-то в коридоре стоял, поджидая Кошку, ты меня тоже спалил. — Ну это хуйня, — ответил Боец. — Чаще я просто чувствую, где ты стоишь, и по энергетическому фону понимаю, что это именно ты, а не какой-нибудь «залётный» дух. Но вижу тебя так, как видит Кошка, очень редко.       Сдаётся мне, что это не просто так. Мише не нужно, чтобы Боец его видел постоянно, и наверное, он нарочно делает что-то, чтобы этого не происходило. — А Миша говорил, что вы общаетесь часто, — сказала я с тоном ябеды.       Муж улыбнулся. — И что меня обсуждали.       Его улыбка стала шире. — И что ты ржёшь много. — Пиздит, как Троцкий! — театрально провозгласил Боец, и рассмеялся. — Ну конечно, — улыбнулся Миша, продолжая стоять около своего стакана. — Он не может врать, — напомнила я, и посмотрела на Миху, ожидая подтверждения. — Да, да, — успокоил он меня, — только увиливать и шутковать могу.       Боец снова рассмеялся, поднял бокал пива и, глядя в сторону Горшка, пафосно сказал тост: — ЗА УВИЛИВАНИЕ! — ДА, ЗА НЕГО! — рассмеялся Михаил.       Мне всё это очень не понравилось. Они что-то скрывают, наверняка. О чём они говорят, когда меня нет? Что обсуждают? Хочу знать!       А потом, ночью, Миша сделал то, чего не делал никогда прежде…       Я готовила себе очередную порцию чая, когда муж вдруг налетел на меня и потащил в комнату, попутно срывая одежду и целуя. Я молча повиновалась — люблю внезапный секс. Резкая волна возбуждения накрывает так, что никаких прелюдий не нужно.       Уронив меня на диван, Боец забрался сверху.       Ну? Где же мой бестелый друг? Обычно он сразу… Вот ты где! Я улыбнулась.       Я уже привыкла к обязательному присутствию Горшка в эти минуты. Он может лежать прямо рядом со мной и нагло смотреть на меня, комментируя от: «Херасе, ты кричишь!» до «Ммм, какие стоны!». Один раз было такое, что он, со скучающим выражением лица, поглядел минут пять — и вышел, бросив: «Господи, какой скучный секс, пиздец». Так и хотелось крикнуть вслед: «Это тебе не порно!».       В последнее время я перестала ощущать его ревность и злость из-за наблюдения за происходящим: только некую долю возбуждения с примесью любопытства; и, видимо, в следствии этих изменений мне… мне стало нравиться его присутствие. Но только во время секса. Самоудовлетворения это не касается.       Однако, заметив это за собой, я обреченно подумала: «Ну вот. Отличная пара — вуайерист и эксгибиционистка». — Как-как ты меня обозвала? — уточнил Миха. — Извращенец ты, Мишутка, вот и всё.       Вот и теперь, он снова пришёл, уселся на комод и стал наблюдать за мной горящим взглядом.       Интересно, из-за чего его реакция претерпела изменения? Что произошло? Что он теперь об этом думает? А, потом… всё потом.       И я закрыла глаза.       Вдруг, меньше, чем через пару минут, после того, как я заметила Мишу, я почувствовала на своём теле больше рук, чем есть у мужа, да в тех местах, куда ему, в его положении, было тянуться неудобно.       Я открыла глаза и чуть не взвизгнула: Горшок сидел на полу у края дивана, а его руки скользили по моим ногам, осторожно, чтобы случайно не прикоснуться к Бойцу.       Серьёзно? Это, конечно, приятно, но чудовищно странно. И вообще — ненормально!       С деловым видом Миша переместился к изголовью. Увлечённый процессом, Боец не заметил моего удивлённого взгляда, скользнувшего от моей груди, где как раз находились обе руки Миши, чуть вправо, где было его лицо.       «Ты сумасшедший! Ты чего делаешь-то?» — хорошо, что хватило ума не вслух спросить. — Тшшш, — было ответом, — меняй позу.       «Чё?!» — Позу меняй, говорю, — тихо повторил он.       Что он задумал? Что он хочет делать?       Любопытство сильнее удивления. Через несколько секунд Боец перевалился набок, оказавшись за моей спиной. — О, заебись, — улыбнулся Горшок, и его горячие ладони вновь заскользили по моему телу.       «Миша, ты ненормальный», — заключила я. — А я в нормальные и не метил, — отбил он, и, обжигая кожу кончиком пальца, прочертил невидимую черту от шеи до соска.       «Зато я — нормальная, — я попыталась прекратить выходящее из-под контроля странное действо, но он, услышав мои слова, только тихо рассмеялся, и тогда я попросила: — Уйди, пожалуйста». — Неа, — он рассеянно улыбнулся, увлечённо следя за движениями своих рук.       «Я тебя прошу, не обламывай меня! — попросила я. — Дай мне кончить!» — Я этого и хочу, — он взглянул мне в глаза, — расслабься и получай удовольствие!       Серьёзно? Так просто? Просто расслабиться? Почему мне постоянно «рвут шаблоны»? Я была убеждена, что нельзя, невозможно искренне любить двоих мужчин. И что? Именно это со мной и произошло. Я всегда была против секса или любых сексуальных действий с двумя мужчинами. И что сейчас происходит? Вот! Один стонет за моей спиной, второй ведёт ладонью вниз по моему животу! — Ну шо ты так разволновалась? — улыбнулся Миша. — Это уже происходит. И ты не можешь это остановить.       «Вообще-то могу. Встать и уйти могу. Спровоцировать конфликт могу». — Теоретически.       Да… Он понимает, что я не стану этого делать. И пользуется этим! — Что тебе не нравится? — Миша оставил ладонь на моей груди и я почувствовала поток той самой энергии, которой он меня накрывал во время того странного самоудовлетворения, которое таковым даже назвать нельзя. — Я просто тебя ласкаю, и всё. Ничего большего я пока делать не буду.       «Меня пугает твоё «пока». Это всё неправильно…» — противиться становилось всё сложнее.       Что ж я как животное-то! Ничего поделать не могу, доверившись инстинктам! — Да при чём тут животные? — улыбнулся он, наклонившись ко мне поближе. — Никакие это не инстинкты. Балдей просто и всё. Расслабься!       Это постоянное «расслабься», как ни странно, изрядно напрягает. Всю жизнь этот человек был напряжён, как струна, за что-то боролся, что-то отстаивал, спорил с судьбой, с самим собой! И теперь я только и слышу от него это: «Расслабься! Не напрягайся!». — Я и сейчас такой, — тихо сказал он, — просто надо знать, когда напрягаться, а когда расслабляться. Вот сейчас тебе надо расслабиться и оставить мораль и предрассудки. Иначе этот секс станет бессмысленным для тебя и доставит удовольствие одному Бойцу. Ты слишком много думаешь!       Сказав последнюю фразу, он совершил энергетический толчок и я потеряла над собой контроль. Над своими мыслями, чувствами и действиями.       Утро было тревожным и неспокойным: я молча прошла мимо Горшка, сидящего на стуле у стола, молча сделала себе кофе и, не желая встречаться с ним взглядами, ушла в коридор. Села на стул с ногами и закурила, бездумно листая новостную ленту, стараясь не вспоминать о том, что произошло ночью.       Как мне теперь им в глаза смотреть? Им обоим… Горшку, мужу… Горшка я теперь стесняюсь. А перед Бойцом совестно, хоть он, охваченный страстью, ничего и не заметил… Это же пиздец был какой-то. В голове такая каша! Воспоминания вспышками. И слава богу! Избавиться бы от самых диких «вспышек»: как Миша расстегнул штаны и вложил свой член в мою, безвольно свисающую с края дивана, руку, попросив при этом не сжимать так, чтобы пальцы проходили насквозь… Или, как он поднялся и стоял надо мной, обхватив свой член правой рукой, сказав только: «Хотела посмотреть? Ну так смотри!»       Чёрт! И нравится же вспоминать это! Моментально бросает в жар, возникает странное сексуальное возбуждение. Это неправильно, это ненормально, мне это нравиться не должно, этого вообще не должно было произойти!       Меня привело в чувство сообщение от Пифии… Игорь в эту ночь сделал почти то же самое.       «Сговорились, — пронеслось в моей голове. — Горшок плохо на него влияет. Или Игорь на Горшка? Игорь ведь не поддаётся влиянию. А Горшок — панк, ему вообще на всё насрать, делает всё, как чувствует».       Так я и не узнала, повлиял ли там кто из них, или просто сговорились, придя к общему мнению, вроде: «А хрен ли мы вообще это терпим? Надо вмешаться!», и «отбив пять» разошлись по своим местам; но факт остаётся фактом: Пифию постигла та же участь, что и меня.       Только вот она, в отличии от меня, отдавшись чувствам, не мучила себя ненужными мыслями. Или это Игорь сразу поддал нужной энергии, чтоб не возиться, как Михаил? Не знаю… В любом случае всё это странно. Ещё более странно то, что Игорь влез в мужа Пифии. То есть, он не стал, как Миха, участвовать третьим, а просто проник в чужое тело. Невероятно!       Миша нашей беседой, конечно, сильно заинтересовался, и, не скрывая довольной улыбки, подошёл поближе и стал слушать, вставляя реплики, вроде: «Красава, Игорёк! Далеко пойдёт, молодец!».       Я снова напряглась. Что, если в следующий раз Миша сделает тоже самое? Я так не хочу! Если я с мужем, то с мужем, и никак нельзя допустить, чтобы его тело использовали для того, чтобы…       «Я так не могу, — вдруг сказал Миша. — Нет, я могу! Но мне надо, чтоб она меня видела. Выёбываюсь. А ещё Боец же Иной. Он сразу просечёт, что я натворил».       Вроде бы сообщение для Пифии, но инфа — для меня. Дальше он стал объяснять свою позицию, активно и эмоционально, так что я попросила его просто надиктовать мне его речь, как сообщение для подруги:       «Ну короче… — он почесал макушку и уселся на столик, начав потирать кончик носа. — Я, смотри, чисто за себя буду говорить, лады? Я просто подумал, нахуя, действительно, я мазохизмом занимаюсь? Стою, как дурак, смотрю и злюсь. Я ж и потом злобу несу, а нахуя это? Мне причин позлиться и так хватает. А тут я, один хуй, ничего поделать не могу: муж, жена, все дела. Да и любит она его всё-таки… — он опустил голову, поглядел на пол, вздохнул и резко вскинул на меня блестящий взгляд. — И короче! Я решил! Пускай он её и трахает. Но если подключиться, она ж меня будет хотеть, понимаешь, да? То есть, трахает её он… а видит и хочет она меня, понимаешь да? Заебись же, да?»       Я не знала, как на это реагировать, хотя Пифия нашла эту идею потрясающей. По мне, так это всё нифига не заебись. Это как-то… Гнусно. Причём гнусно именно с моей стороны по отношению к мужу. И самое отвратительное то, что мне удалось расслабиться той ночью, и получить удовольствие от четырёх мужских рук, изучающих моё тело. — Смотри мне в глаза… — шептал Миха, склонившись надо мной; и я смотрела, чувствуя удовольствие от того, какую похоть и желание эти глаза излучают. — Я пытался в последнее время гасить злость, — продолжил Горшок, ковыряя ногтем скол на столе, — вроде начало получаться. Но лучше всего я почувствовал себя сегодня, когда подключился к вам.       Об этом надо поговорить. Да, нужно обсудить! Он должен понимать, что такого более допускать никак нельзя. Ему вообще знакомо слово честь? — А при чём тут честь? — он с удивлением взглянул на меня. — Ты вообще, хоть на секундочку, можешь себе представить, чтобы я позволял кому-то трахать мою женщину? Нет? Вот и я не мог. А я позволяю. И по-моему это прям благородно с моей стороны, не? — За пятьсот лет ты должен был привыкнуть, — фыркнула я, и отправилась на кухню за очередной чашкой кофе, — ты же всегда меня с кем-то делил. А я тебя. Мы всегда были любовниками, забыл? — В первую очередь мы «половины», — он двинулся за мной, — а уже потом кто-то ещё. И тебе это всё понравилось! И не смей пытаться это оспорить. — А я не хочу, чтоб мне это нравилось, понятно? Это ненормально. — С каких пор ты решила быть нормальной? — вскинулся он. — Вспомни хотя бы то, что ты подумала в сознательном возрасте, увидев меня на плакате!       Тогда я подумала, что из всей группы мне должен был понравиться кто-угодно, только не этот черноволосый тощий кривляка с безумными глазами и беззубым ртом. Потому что это ненормально. Потому что он, явно, ненормальный. Но я быстро смирилась, так как уже тогда бунтовала, была против всего, что считалось общепринятым и, собственно, «нормальным». — Уже тогда ты подсознательно понимала, кто я. Знала, кто я такой на самом деле! Помнишь?       Конечно помню. Я сразу поняла, что это всё игра, образ злодея. Даже когда он злился и ругался в интервью, нагоняя ужас на зрителей и журналистов, свирепо глядя в камеру и сыпя отборным матом через каждое слово, я чувствовала, какое прекрасное на самом деле, это чудовище, волком глядящее на нас с плакатов и телеэкранов. — И тебе было плевать, нормально это или нет! И что стало теперь? — продолжал Миша. — Я уже тогда, когда ты была маленькой, ещё подростком, и ходила в музыкалку играть на пианино гаммы и сонаты, тебе нравился! Не моя музыка, а я! Потому что так должно быть! Да и мы никогда, никогда не были нормальными, на самом деле! Не были и не будем! Живи, как живёшь, лови кайф от жизни и не думай о стороне морали! Ты кому-то мешаешь тем, что делаешь? Нет! Об этом даже никто, кроме нас, не знает! А те, что знают, я о Пифии с Игоряном, первыми нас поймут! Поймут, как никто другой! — А Боец бы не понял, если бы узнал, — проговорила я, — ты забываешь, что каждый должен думать о чувствах своего партнёра. — Вот именно поэтому он ничего и не узнает, — сказал Миха, — я не понимаю, почему секс с ещё одной девушкой ты приняла бы, а с ещё одним мужчиной, который, кстати, к тому же я — нет? — Ну, блин, — я задумалась, — девушек, заметь, я тоже не трахаю. А мысли мои — всего лишь мысли. Что за девушка, ведь имеет большое значение. До сих пор я ещё не столкнулась с той, кого затащила бы в свою постель. — Придира потому что, — фыркнул он. — Конечно, — с деловым видом я сделала глоток кофе. — Вот найти бы копию двадцатипятилетней Джоли… — Ммм, — протянул он, потирая подбородок, — согласен. — Или копию молодой Деби Харри… — продолжила я. — Блонди? — уточнил Миша. — Ништяк она, конечно, но там сиськи не в твоём вкусе.       Я чуть не подавилась кофе. — Что?! Ты знаешь Blondie?! — Ну конечно, — захехекал он, — конечно знаю! Одна из любимых групп! — Что ж ты молчал-то! — воскликнула я. — Она потрясающая, божечки-кошечки, она настоящее чудо! — Да знаю я, знаю, что ты её любишь, — улыбнулся Миша, — у нас вообще музыкальные вкусы во многом сходятся, на самом деле. Вот Нину Хагген я тоже люблю… — Да что ж ты за урюк такой! — возмутилась я, и он рассмеялся над тем, что я вновь использую фразочки из его лексикона. — Что ж мы твои всякие «Exploited» слушаем, вместо того, чтобы слушать то, что оба любим?! — Мне хочется показать тебе то, чего ты раньше не слушала, — пожал плечами он, — и вот, кстати, «Troops Of Tomorrow» тебе понравилась!       И, забыв о том, с чего началась наша беседа, мы углубились в обсуждение музыки… Об этом я, наверное, напишу в другой раз.

***

      Думаю, теперь, в конце главы, всё-таки мне стоит рассказать об одном нашем с ним диалоге, хоть он никак и не относится к теме…       Когда я читала комментарии к предыдущей главе, и мои брови медленно, но верно, ползли вверх от удивления, краем глаза я заметила движение. В дверном проёме, привалившись плечом к косяку, стоял Горшок в своей, расстёгнутой до пупка, болотной куртке-пиджаке с нашивками и чёрных штанах. Он насмешливо смотрел на меня, лениво двигая челюстями.        Жвачку жуёт что ли?! — Доигрался хрен на скрипке? — ухмыльнулся он. — Доигрался, — ответила я. — Ну и лады, — улыбнулся он пошире.       Я нервно сглотнула: — Тебе привет тут передают… — Благодарочка, угу, — кивнул он, и прошёл в комнату, продолжая что-то жевать. — Чё, паришься, да? — Я что, так правдоподобно пишу? — удивлённо спросила я. — А хули ты, Кот, хотела, если ты события описываешь? — он присел рядом и повернулся ко мне. — Конечно правдоподобно. — Тебя ничего не смущает? — Меня? Нет. Мне вообще нравится, мне хочется, чтобы люди знали, что я здесь. Им от того легче, мне от этого хорошо. А тебя что парит? — Ну… — я задумалась, — не знаю. Я вот опасаюсь, вдруг кто-то догадается, кто я?       Он рассмеялся и приобнял меня за плечи: — Кто поймёт? Откуда людям знать, что «Кошка-Панкошка» и, — он произнёс моё полное имя с фамилией и отчеством, от чего я слегка вздрогнула, так как прежде он не произносил его так, — одно и то же лицо? Ты ведь даже не описываешь свои чувства и эмоции ко мне. Боишься, переживаешь, что о тебе подумают, и выдаёшь одни только события, — он рассмеялся и слегка щёлкнул меня по носу, почти не ощутимо. — Не учла ты только то, что вкладываешь в написание достаточно энергии и переживаешь все эмоции заново, и потому читатели всё это прекрасно чувствуют и понимают. Короче, расслабься и просто пиши. Ну и от меня, там, это… тоже привет передай. Всем. Что я, там, чмокаю их всех в носы и люблю, и всё такое… Но только девчонок! — уточнил он, погрозив пальцем, — лады?       Лады. Он вас, девчонок, чмокает в носы, очень любит и всё такое. Передала!