Зеркало

Тренировка сборной шла полным ходом. Я сидела тихо и почти неподвижно, пытаясь слиться с окружающей средой. Никто из игроков не выразил недовольства по поводу присутствия в зале посторонней девушки, которую, к общему удивлению, притащил с собой капитан. Все знали, что Модя был ярым противником подобных зрителей, а тут такое! Даже тренер — мировой дядька — отнесся ко мне спокойно, с дружелюбной улыбкой поинтересовавшись, откуда такую гостью к ним занесло. Он был уверен в своих подопечных. В команде играли профессионалы, способные не превращаться в стадо тупых баранов при виде хрупкой девушки. Единственное, что от меня требовалось, — это занять место повыше и не лезть под мяч. Модестаса мое присутствие не сбивало с толку. Он делал то, что должен был делать, и вел себя по отношению к товарищам так, как привык, не пытаясь показаться блестящим лидером. Внимательно наблюдая за гордым носителем майки с номером пять, я долго не могла понять, как такой хам все еще держался на месте капитана: то мячом кому-нибудь по башке заедет, то плечом толкнет, то красноречиво выскажется по поводу чьего-нибудь косоглазия или кривых рук. Модестасу было сложно играть в команде, но он оставался лидером, причем не только формальным. Почему? Ответить на этот вопрос я смогла со временем, узнав литовца еще ближе. Паулаускас был вожаком по своей природе. Не только на баскетбольном поле, но и в жизни от него исходила какая-то невероятная мощь, вынуждающая окружающих не застаиваться и постоянно куда-то двигаться. Он был пробивным, самоуверенным и несгибаемым человеком, сильным баскетболистом, способным решительно действовать в ситуациях разного уровня сложности. Чем жестче складывалась обстановка на поле, тем яростнее играл Паулаускас. Он не боялся трудностей, отстаивал интересы команды, только в драки кидался, прикрывая себя или товарищей. Модестас мог сколько угодно орать на всех и думать, что окружен чужаками, но подсознательно он понимал, как в действительности обстояло дело... Чувство ответственности за других у Модестаса было развито достаточно сильно. В отсутствие тренера капитан жестко гонял баскетболистов по полю, стремясь довести все их действия до автоматизма, когда голова еще не сообразила, а тело уже сработало правильно. Себе он поблажек не делал в принципе. К двадцати семи годам пятый успел поднабраться опыта и мог эффективно работать по любой тренерской программе: Гомельского, Гаранжина — неважно. Сильные и слабые стороны игроков были видны ему, как на ладони, вплоть до самых минимальных ухудшений в состоянии здоровья каждого. Замечая бледность на лице Саши Белова, Модестас в грубой форме отправлял его отдыхать. «Не хватало, чтобы тут подох», — как-то так говорил он себе мысленно, а вслух выкрикивал: — Саня, вали на скамью, отдышись! Когда у его лучшего друга Сергея Белова начинало болеть колено, Модестас не думал. Он просто пулей вылетал из зала и бежал в кабинет Севы за чудодейственным американским обезболивающим. Про разбитые носы, потянутые спины, подвернутые лодыжки и прочие мелкие травмы игроков и говорить не следовало. Каждый пострадавший тут же отправлялся восстанавливать собственную работоспособность по приказу тренера или того же капитана. Модестас хотел играть в сильной сборной и прилагал к этому максимум усилий, пусть и редко мог похвастаться корректным поведением. В зале царила рабочая атмосфера. Разминка, бег, упражнения с мячами — тренировка на износ. Совсем не разбираясь в баскетболе, я понимала, что через несколько часов каждому из этих взмокших рельефных ребят захочется просто завалиться на пол от усталости и сдохнуть. Но каким приятным будет это чувство! Ничего криминального, конечно же, не происходило. Со стороны тренировка могла показаться даже скучной — не зрелищный матч все-таки! Попрыгали, побегали, нормативы сдали, мячи на скорость побросали, на корзине пару раз повисели. А потом и вовсе начались силовые упражнения с железками. Модестас ни разу не посмотрел в мою сторону. Только после очередного свистка тренера он обвел беглым взглядом трибуны и, набросив на плечи полотенце, легко поднялся по ступенькам, словно не устал вовсе. При его приближении мне в нос ударил крепкий запах пота. Модестас тяжело опустился на соседнее сиденье и откинулся на спинку. — Увидела, что хотела? — небрежно спросил он, устремив на меня пронзительный взгляд карих глаз. — Да, — призналась я. — Спасибо, что не отказал и привел меня сюда. Надеюсь, не слишком помешала. — Пожалуйста! — мягко ответил Модестас. — Мне самому было приятно чувствовать тебя здесь. Я всегда считал такие вещи бредом сентиментальных идиотов, а оказывается, в этом что-то есть. Мои губы растянулись в широкой улыбке. — Ты же не хочешь сказать, что присутствие дамы придавало тебе сил биться неистово, как лев?! Модестас поморщился. — Даже не жди от меня подобных слов, курносая! — весело заявил он. Я только хмыкнула в ответ, непроизвольно дотронувшись рукой до носа. Мне и без сахарных речей было хорошо с Модестасом. Взглянув на наручные часы, я произнесла все так же бодро: — Мне пора. Ты сегодня придешь или предпочтешь дома упасть лицом в подушку? — Я встречу тебя вечером у главного входа в твой учебный корпус. Скажи время, — заявил Паулаускас. — Семь, — быстро сообразила я, не пытаясь переубеждать его, ибо знала, что это бесполезно. — Остерегайся студенток, товарищ Паулаускас. Порвут на сувениры. — Иди уже, товарищ Куликова, — выпалил Модестас, поднявшись на ноги. — С поклонницами я как-нибудь сам разберусь. Короткое соприкосновение губ, и я упорхнула из зала, как бабочка, — невесомая снаружи, каменная внутри. Быстрым шагом преодолев несколько длинных коридоров, я вывалилась на улицу и остановилась на нижней ступеньке крыльца. Увидеть Модестаса с другой, незнакомой мне стороны было весьма полезно. Я изучала его, пыталась разобраться в этой сложной личности, хотела понять, смогу ли дать положительный ответ на главный вопрос. Такое безрассудное предложение руки и сердца казалось вполне объяснимым. Модестас мог потащить меня в загс хоть завтра. Он легко завязывал отношения с противоположным полом и так же легко их развязывал. Но главная проблема была не в Модестасе, а во мне... Я достала из сумочки сигарету и уже хотела прикурить, но обернулась и случайно заглянула в одно из панорамных окон. Девочка-подросток на огромной скорости бежала по дорожке. Опорный прыжок через коня был выполнен без ошибок. У меня даже сердце сжалось то ли от страха, что она упадет и шею свернет, то ли от узнавания в этой малышке себя. Опорные прыжки всегда были моей сильной стороной. С брусьями лучше дружила Женька. Чуть не выронив сигарету изо рта, я раздраженно перехватила ее двумя пальцами. — Ура советскому спорту! — буркнула я себе под нос и выбросила в ближайшую урну целую пачку губительного табака, в очередной раз решив никогда больше не касаться этой дряни. К вечеру я была порядком раздражена. Консультация с научным руководителем потребовала активизации всего запаса моего терпения. Очень уж въедливую наставницу я себе выбрала. Но это были всего лишь рабочие моменты, от которых никому не скрыться. Не могло у меня исследование проходить без ошибок. К тому моменту, когда я вышла из дверей корпуса и стала рыскать взглядом по толпе в поисках Модестаса, его уже окружили поклонники. Зажав под мышкой букет, предназначавшийся для меня, баскетболист оставлял автографы на всем, что ему подсовывали, и ослепительно улыбался. Тяжело вздохнув, я подошла поближе, не планируя вмешиваться. Вежливое общение с поклонниками — сложная часть работы известного спортсмена. Глупо было бы воспринимать это как-то иначе. Заметив меня, Модестас быстро закруглил все разговоры. Он поспешил взять букет в руку, но цветы уже походили на веник. Правда, на очень красивый веник. Я обожала пышные красно-желтые хризантемы. Модестас усвоил это с первого раза, однажды промахнувшись с розами. «Спасибо! Цветы очень красивые! — искренне сказала я тогда, приняв роскошный букет из бордовых роз. — Но быстро вянут». «Тогда какие тебе нравятся?» — сразу же спросил Модестас, чтобы больше к этому вопросу не возвращаться. «Хризантемы. Они будут долго стоять и постоянно напоминать мне о тебе». «А тебе значит нужно, чтобы долго стоял, — заметив мое секундное замешательство, Модестас поспешно добавил: — букет, Зоя. Я о цветах!» Мне хотелось от стыда провалиться и не видеть озорных огоньков в глазах хитрого Паулаускаса, так бессовестно прощупывающего почву в немаловажном направлении. Я едва заметно улыбалась, когда Модестас отбился от поклонниц, подошел ко мне и поцеловал в уголок губ. Букет каким-то образом перекочевал в мои руки. Для Модестаса сорванные цветы никакой ценности не представляли. Он воспринимал их как бесполезный гербарий. — Выглядишь бодрым после долгого дня изнурительных тренировок, — подметила я и тут же добавила: — Спасибо за цветы! — Сегодня был мой обычный рабочий день. Пойдем прогуляемся, — предложил Модестас, согнув руку, чтобы я могла уцепиться. Вечер укутывал нас приятной прохладой. Мы медленно шли и говорили о Кретинге. Модестас воодушевленно описывал узенькие уютные улочки родного города. А мне казалось, что я иду с ним под ручку где-то там — в прекрасной далекой Литве. От этого на душе становилось поразительно тепло. Любовь Модестаса к малой родине казалась настолько сильной, что передавалась мне — коренной москвичке, привыкшей к огромному шумному городу с широкими проспектами и неровной брусчаткой Красной площади. В моей голове пронеслась странная мысль: «А смогла бы я уехать за Модестасом в Кретингу?» На этот вопрос ответа не было, как и на все остальные. Я нуждалась во времени. Модестас хмурился, но пытался это скрывать за непринужденными разговорами. Он варился в своих тяжелых мыслях, о которых не спешил мне рассказывать, как и я не торопилась полностью раскрываться перед ним. Нас захлестывало сильное взаимное чувство, но доверие еще нужно было заслужить. — Знаешь, во время тренировки я поняла, что у тебя очень богатый запас русской брани, — вдруг сказала я сквозь улыбку. — А вот литовского твоего мне до сих пор слышать не доводилось. Как так вышло? — Ты все равно ничего не поймешь, — попытался отмазаться Модестас. — Мы по-русски не всегда договориться можем. — Да ладно! — воодушевленно воскликнула я, решив, что нам обоим необходимо на время отбросить все тяжкие думы. — Расскажи мне какую-нибудь литовскую сказку в оригинале. Интересно же! — Зой, ты иногда как ребенок, — заворчал Модестас. Но я-то знала, что задела приятную для него тему. — На ночь тебе сказки рассказывать буду. И рассказал. Ни слова не понимая, я лежала в темноте и просто наслаждалась приятным голосом любимого человека. Модестас говорил без чувства, не пытаясь менять интонации, но это было совсем не важно. Постепенно я утонула в потоке его речи, погрузившись в крепкий сон. Уже под утро спутанные сновидения переоформились в четкую картину. В тот самый кошмар из детства, что не прекращал терзать меня. — Зоя! — послышался сквозь полудрему голос Модестаса, настойчиво теребящего меня за плечо. — Зой, просыпайся! Вырвавшись из леденящего душу кошмара, я резко села, захлебываясь слезами. По телу бежала дрожь, как всегда бывало в такие моменты. Модестас отреагировал мгновенно. — Успокойся! Это просто сон! — твердо произнес он, обнимая меня за плечи. — Тихо! Модестас не убаюкивал меня, как перепуганную маленькую девочку, не плел всякую чепуху. За это я была ему безмерно благодарна. Он только крепко держал меня в своих объятиях, зарываясь носом в мои взъерошенные волосы.