Зеркало

Я лежала на койке, устремив в окно безразличный взгляд. Недавний боевой настрой бесследно исчез, будто его и не было вовсе. Сломанная нога покоилась на вытяжке, жутко раздражая меня. Умудриться получить травму на тренировке за месяц до своего первого Всесоюзного чемпионата по многоборью могла только абсолютная неудачница. И себя подвела, и команду, и тренера. Тяжкий труд последних двух лет вылетел в трубу. Не светили мне больше медали. От обиды и безысходности хотелось реветь белугой, но я лишь до крови прикусывала нижнюю губу, изредка всхлипывая. — Не плачь, милая, срастутся косточки — побежишь, — хриплым голосом сказала старушка с соседней койки. Я промолчала и сильнее зажала зубами губу, ощущая неприятный металлический привкус крови во рту. У бабули на восстановление шансов было раз в десять меньше, чем у меня — пятнадцатилетней гимнастки с огромным запасом сил. В дверь палаты тихонько постучали. Не отвлекаясь от созерцания бегущих по небу облаков, я грубо выкрикнула: — Входи, не крадись. Мне было глубоко безразлично, кого принесло в такой неудачный момент, но догадаться оказалось несложно. Медленные шаги по линолеуму звучали все ближе. Я чувствовала на себе внимательный взгляд, но упорно не поворачивалась. Не могла ни с кем общаться, потому что кипела от злости. — Привет, — до моих ушей донесся родной девичий голос, как я и ожидала. Женя остановилась рядом с больничной койкой. Она сильно нервничала, отчего невольно переминалась с ноги на ногу. — Привет, — сухо ответила я, заставив себя посмотреть на старшую сестру. Мы были погодками, но посторонние часто принимали нас за двойняшек. Одинаковый разрез серых глаз, обрамленных густыми черными ресницами, тонкие четко очерченные губы, мимика, манера речи — все почти как в зеркальном отражении. — Зой, ты не думай, что так все закончится. Будут другие чемпионаты и олимпиады, — тихо произнесла Женька, пытаясь хоть как-то меня поддержать. — Знаю, что будут, — резко отчеканила я, словно винила ее в своих проблемах. — Мне сил своих жалко и времени. Два года я вкалывала, как проклятая, мечтала о победе, командным духом заразилась. А теперь все рухнуло. Женька смотрела на меня с жалостью — не умела девчонка сдерживать свои чувства и не знала, как себя вести в подобных ситуациях. — Понимаю. Все понимаю, — тихо согласилась она. — Хочешь, я тоже откажусь участвовать? — Только жертв не надо! — с раздражением процедила я. — Ты никому этим не поможешь. Женя замерла на месте и не спешила отвечать. Она хорошо знала о моем колючем характере. Помявшись еще немного, Женя все-таки собралась с мыслями, присела на краешек койки и вцепилась в мою руку. — Тогда я золото ради тебя возьму. Крепко сжав ее ладонь, я улыбнулась самой искренней и теплой улыбкой. Мне даже стало немного легче. — Спасибо! Но слишком сильно не выпендривайся! Не получится у тебя золота — ну и черт с ним! — заметно оживившись, сказала я. В день соревнований мать притащила мне радиоприемник. Отец уехал поддержать Женьку. А мы с ней остались вдвоем восстанавливать мое физическое и моральное состояние. Мама заботливо ухаживала за мной, всячески стараясь приободрить, приносила фрукты, книжки, не прекращала общаться с врачами. А я все лежала и ненавидела свою беспомощность: никак не могла смириться с разбитой мечтой, боролась с подлой завистью. Поправив под моей головой подушку, мама покрутила колесико приемника. Прибор громко зашипел. Она попыталась изменить положение антенны, но это не помогло. — Дай его мне, — с безобидным видом попросила я. Мама даже подумать не могла, что ее дочь догадается сильно треснуть ладонью по боковой панели приемника, не пытаясь сохранить его в рабочем состоянии. Однако, к общему удивлению, помехи закончились и послышался голос, который врезался в мое сознание на всю оставшуюся жизнь. Мне не довелось увидеть выступление Женьки на брусьях с трибуны или по телевизору, но я еще долго присутствовала на нем во снах, выдумывая то, чего и не было вовсе. Поначалу на потенциальную чемпионку возлагали большие надежды. Слушая спортивного комментатора, я сильно сжимала кулаки, пытаясь справиться с захватившим меня волнением. Верила, что Женька сможет в честном соревновании завоевать свою медаль. Но ниточка ее судьбы внезапно оборвалась. Замешательство комментатора. Роковое слово «падение», кома, а потом смерть. Меня привезли из больницы домой, вручив пару костылей. Я долго не могла переступить порог квартиры, остановившись в подъезде и уставившись на крышку, обитую красным бархатом. Все чувства и эмоции будто отключились. Я с головой ушла в какую-то пустоту. В забитом людьми зале пахло елками и досками. Кто-то подвывал, как побитая собака. Люди смотрели на меня и расступались, позволяя хромой калеке подойти к сестре. Лицо Жени казалось умиротворенным. «Тогда я золото ради тебя возьму», — снова послышался ее голос в моих мыслях. В тот момент что-то внутри меня сломалось... Каждый член семьи переживал горе по-своему, считая себя самым несчастным. Потеря родного человека не сплотила нас, а разобщила. Большая любовь матери с отцом завяла, и они всячески добивались развода. Я тихонько скулила по ночам, бросая взгляд на пустующую соседнюю кровать и приписывая себе чувство вины. Гимнастике в моей жизни места больше не нашлось. Родители запретили, и самой было тошно на снаряды смотреть. К тому же, бесценного времени много потеряла. Жизнь в спорте слишком коротка, чтобы тратить ее на длительные восстановления после травм. Не знаю, как я сумела заставить себя снова прийти в гимнастический зал, чтобы попрощаться с командой и тренером. Сделав первые самостоятельные шаги, я сразу же отправилась на эту встречу, приготовившись к новому потрясению. Много было сказано слов поддержки, но меня не покидало ощущение, что мой хвост поджат. Окончательно восстановившись после перелома, я вернулась к школьным будням, стала много гулять в одиночестве, а потом закурила, пытаясь таким наивным способом доказать себе, что больше не имею ничего общего со спортом. Узнав об этом, отец гнал меня по лестнице с восьмого этажа до первого, размахивая солдатским ремнем, как полоумный. Тяжелая пряжка опасно позвякивала, вынуждая меня выкрикивать на ходу оправдания: — Папочка, я же не серьезно. Только попробовала! Честно! Лишь бабушка — человек разумный и образованный — смогла остановить беспредел, господствующий в нашей семье, где все разучились выстраивать конструктивный диалог. Приехав в гости, она прямо заявила родителям: — Разбираясь между собой, вы ребенка угробите. Пусть у меня поживет. Я помогу ей к итоговым экзаменам подготовиться и к поступлению в институт. Зое нужно срочно переключиться на что-то другое. Применю все свои педагогические возможности. После долгих и нудных разговоров родители согласились. Я сменила место обитания, почувствовав себя чуть легче. Только перестраиваться на другой темп жизни было крайне тяжело. Каждая мышца моего тела требовала физической нагрузки, но не получала ее. Я очень быстро теряла форму, превращаясь из спортсменки с атлетическим телосложением в худышку, лишь отдаленно напоминающую меня прежнюю. Мне понадобилось много времени, чтобы собраться и попытаться перенаправить свои амбиции в новое русло. С семи лет я мечтала добиться высот в спортивной гимнастике, выиграть гору медалей, закончить физкультурный факультет и после всего этого стать тренером. Но жизнь вывернула меня наизнанку. Не было у меня больше спорта, зато была филология.

***

Проснувшись рано утром, я поняла, что вжимаюсь спиной в грудь Модестаса. Он обнимал меня своей тяжелой рукой и спокойно посапывал во сне. Вылезти из крепких объятий баскетболиста не представлялось возможным, да и не хотелось. Мне нравилось ощущать тепло, исходящее от его тела, слушать его размеренное дыхание. Я хотела полностью раствориться в этой любви, отдаться счастью и забыться; оставить прошлое далеко позади, отпустить глупые страхи, избавиться от угрызений совести и свободно дарить свою нежность спортсмену, который уж точно не виноват в том, что у меня в жизни случился такой обвал. Модестас перевернулся на спину, наполовину скинув одеяло. Я поспешила принять сидячее положение, пока снова не попалась. Мой изучающий взгляд заскользил по телу литовца. Зрелище завораживало. Модестас был в отличной форме. Я не понаслышке знала, каких адских трудов ему это стоило. Регулярные тренировки по строгому расписанию, правильное спортивное питание, абсолютный самоконтроль, дисциплина. Конечно Модестас срывался на вкусности и алкоголь, но делал это редко. Сорвался он и со мной. В период интенсивной подготовки к Олимпийским играм интимная близость крайне нежелательна. А я, коза такая, его соблазнила, не пожалела своего разгорячившегося красавчика. Модестасу предстояла ранняя тренировка во дворце спорта. Нужно было его будить. Решив совместить приятное с полезным, я провела ладонью по его грудным мышцам. Реакции не последовало. Тогда я переместилась к животу и очертила пальцами рельеф расслабленного пресса. На губах Модестаса появилась довольная улыбка. Не открывая глаз, он произнес: — С виду вся такая приличная, а на самом деле развратница. Меня его слова не смутили. — Напряги бицепс! — требовательно сказала я. Модестас все же открыл глаза и с усмешкой следил за моими действиями. Пощупав его бицепс, трицепс и предплечье, я вынесла свой вердикт: — Потрясающе! — Позволь мне тоже сыграть в эту игру, — бодро сказал Модестас, поднимаясь с кровати. Он протянул мне руку и поставил меня на ноги. Я молчала, ожидая его дальнейших действий и прекрасно понимая, что придется объясняться. Модестас оглядел меня с головы до ног. Я не чувствовала стеснения или какого-либо дискомфорта. Широкие ладони литовца легли по внешним сторонам моих бедер. — Длинные и очень сильные ноги, — негромко произнес Модестас. Я продолжала выжидать, прямо глядя в его глаза: — Достаточно узкие бедра, — руки Модестаса переместились чуть выше. — Тонкая талия. Меня бросило в жар. «Прекрати! Спроси уже прямо! Ты давно заметил, как я сложена», — подумала я, но упорно молчала. — Развитые плечи, которые бросаются в глаза больше всего прочего, — закончил Модестас, легонько сжав ладонями ту часть моего тела, о которой он говорил. — Чем ты занималась, Зой? Быстро заморгав, я невольно опустила взгляд. Мне было сложно вести подобные разговоры. Я уже не помнила, когда последний раз говорила о гимнастике с кем-либо, кроме Ирины, которая осталась моей единственной подругой из той самой команды. Но Модестасу стоило ответить хоть что-то. — Спортивной гимнастикой с семи до пятнадцати лет, — сказала я. — У меня были причины бросить, и я не хочу об этом говорить. Глупая гордость удерживала меня от откровенного разговора с Модестасом. Не хотела я рыдать на его плече, обильно смачивая слезами майку. К тому же, хвалиться было нечем. Я считала себя виноватой во всем, виноватой настолько, что в зеркало смотреться не могла. Ведь имела возможность остановить Женьку, но не остановила, еще и завидовала ей. — Я понял, — коротко бросил в ответ Модестас и убрал руки. Он ушел в ванную, оставив меня в смятенных чувствах. Я же получила возможность немного привести мысли в порядок, пока готовила завтрак. Когда Модестас, полностью собранный, вошел в дверь кухни, я стояла у окна и напряженно думала. Мне следовало хотя бы попытаться принять тот факт, что Модестас не бросит спорт еще долго. Как минимум, лет пять будет выходить на поле в качестве игрока. Или я посмотрю своему страху в лицо, или потеряю Модестаса. Выбор был очень прост. — Ты недоверчивая, — ровным голосом констатировал Паулаускас, обнимая меня со спины. — Это даже подстегивает к действиям. — Возьми меня с собой на тренировку. Это возможно? — напористо попросила я, чтобы не передумать. — Легко, — согласился Модестас. — Все равно наш дворец спорта уже давно как проходной двор. Не сдержавшись от смешка, я повернулась к Модестасу лицом, поднялась на носочки и поцеловала его, вложив в этот поцелуй всю нежность, на какую только была способна. «Как же ты мне нужен, Модя!»