Just Do It

Посвящается Чумачедшей сове: Оставайся с тем, рядом с кем боли не существует) Я оптимист. Мне кажется, каждый, кто может описать себя именно этим единственным словом, когда-то точно был пессимистом. Вот и я прошёл через многое, чтобы научиться улыбаться проблемам и ценить то, что они делают меня сильнее. Я не ношу розовые очки, но это не мешает мне видеть в полупустом стакане воды достаточно жидкости, чтобы утолить жажду. Меня часто раздражал внезапный дождь, когда я рассчитывал прогуляться с однокурсниками, но вместе с тем я улыбался возможности остаться дома и наслаждаться тишиной, нарушаемой только капельками дождя, которые создавали мелодию, отбивая ритм о стекло окна. Когда он заканчивался, я открывал створки и смотрел, как на горизонте появляется радуга: предсказуемая, но такая оптимистичная в своём обещании появляться каждый раз, когда меланхолия дождя не оставит в тебе ничего, кроме желания лечь спать. Мне очень повезло, когда я получил отдельную комнату в общежитии. Другие бы сказали, что это самое ужасное, что могло произойти в их жизни, но только не я. Места хватало только для кровати и маленького столика, стоящего у небольшого окна, которое служило единственным источником света в дневное время суток. Да, на электричестве приходилось экономить, но это никак не ущемляло мои потребности. Темноту я всегда любил больше яркого света, режущего глаза и усиливающего этим мою хроническую головную боль. Это являлось еще одной причиной, по которой я был счастлив, что живу в комнате один. Мне не мешал шум или электро музыка, которую я и сам любил включать на полную громкость. Я был один в комнате, и меня не выводили из себя первые полчаса с моими близкими и друзьями, знавшими о моей болезни: «Как ты? Голова болит? Ты раздражён именно поэтому? Мы пойдём, тебе, наверное, лучше остаться одному...» Не хочу больше этого слышать и не желаю видеть жалость в глазах людей, которые ничего не понимают. Меня угнетало доказывать им, что мне хорошо, когда головная боль лишает способности думать. С одиннадцати лет меня таскали по врачам и обещали избавить от боли, но ничего, кроме собирающейся стопки чеков под скатертью на кухне, они предложить не могли. В тот момент когда я перестал надеяться, я вдруг понял, что жизнь не так уж плоха, какой казалась мне раньше. Боль стала чем-то привычным, утренние ритуалы принятия обезболивающего - само-собой разумеющимся, а окружающий меня мир стал пестрить красками, которых я не замечал в больничной палате. Так я и стал тем, кем являюсь сейчас. Я не ношу маски, не вру незнакомым мне людям, что счастлив. Я по-настоящему доволен своей жизнью и тем, кто я есть. Просыпаюсь от головной боли и выпиваю лекарство, которое практически перестало помогать. Смотрю на часы и, досчитав до десяти, выглядываю в окно, напротив которого виднеется балкон, на который каждое утро - ровно в восемь утра - выходит попить кофе моё личное обезболивающее и вдохновение. Впервые я увидел его в начале года, когда только заселялся в свою комнатушку и решил проверить, плотно ли закрыто окно и сможет ли задвижка на нем выдержать надвигающийся ливень. За прошедшие месяцы я узнал, что он так же, как и я, учился на факультете живописи и академического рисунка, только в отличие от меня Квон Джи Ён был на третьем курсе и учился на платном. Несмотря на то что не обладал абсолютной памятью, я мог с точность описать тот день, когда первый раз увидел его. Я был раздражён плохой погодой и тем, что промок, пока добирался до универа. К тому же потерянный телефон никак не хотел выходить у меня из головы. Ещё пришлось перевернуть всю сумку в поисках полотенца, которое мама заботливо положила на дно. Никакой логики. Я по-прежнему сушил голову и думал, как достать деньги на новый телефон, когда подошёл проверить задвижку и увидел его. Через прозрачную стену дождя сначала я разобрал только его силуэт, появившийся на балкон в одном нижнем белье. Он с минуту смотрел по сторонам, держа в руках кружку с чем-то горячим (я понял это по неуловимому пару, сползающего с ее гладкой поверхности), а потом, могу поклясться, он посмотрел прямо мне в глаза. Я застыл, всё ещё сжимая в руках полотенце, и не мог оторвать взгляда от его улыбки, которую различал кристально чисто, даже несмотря на то что из-за дождя перед глазами всё расплывалось. Так я забыл обо всех проблемах и влюбился в первый раз. В дождь, в его улыбку и в картину, создателем которой был не я, поэтому при любой возможности ругал автора за такое количество чёрных полос, не замечая, что благодаря им я могу оценить красоту белых. Из таких вот простых и невесомых вещей строится жизнь. Реальность, которая у всех разная, но предсказуемая и немного скучноватая, хотя по-своему радужная. Она, как и моя любовь, появилась из ниоткуда, разрывая звуки проливного дождя, чтобы вселить в меня надежду, что боль обязательно пройдёт, а сердце наполнится всеми цветами радуги. Я бы мог забыть всё, только не эту встречу и не этот момент свободы от боли. Моей любви пару дней назад исполнилось полгода. Я не знаю его, он не знает меня, но каждый день я просыпаюсь, как по волшебству, ровно без пятнадцати восемь, чтобы посмотреть, как полураздетый Джи Ён выйдет на балкон и, потягиваясь после сна, допьёт свой утренний кофе. Выкурит ещё одну сигарету, пытаясь свободной рукой пригладить растрепавшиеся после сна черные коротко стриженные волосы. Как бы он удивился, если бы узнал, что всё это время за ним пристально наблюдал один очень благодарный ему парень, радующийся его частым вылазкам на балкон. Благодарный просто за то, что он есть. В эти моменты мне не нужно было обезболивающее и даже ободряющий кофе не мог сравниться с тем, как его тело, покрытое татуировками, и лёгкая небритость влияли на мою нервную систему. Тогда даже дым от его сигарет действовал на меня возбуждающе. Мне казалось, что с того момента, как я его увидел, всё в моей жизни обрело смысл. В моей реальности не было места выдуманным драмам. Не было концовки, после которой идут титры и звучит грустный саундтрек к моей жизни. Теперь, когда я был по-настоящему влюблён в этого парня и заинтригован им, я реально боялся того, что буду наблюдать за своим концом, так и не увидев нашего начала. Врачи говорили мне, что в любой момент я могу умереть от кровоизлияния в мозг за считанные секунды. Когда тебе говорят это с самого детства, ты перестаёшь верить в существование смерти вообще, но только не сейчас. Даже если я когда-нибудь исчезну, то ничего не почувствую, но единственным, что бы мне хотелось подсмотреть перед концом, оставался сжимающий сердце вопрос: мы действительно вместе или же я всё это время снимался в третьесортной мелодраме, где играл даже не главную роль? Но я доверяю своему художнику и надеюсь, что когда-нибудь наберусь смелости взять кисти в свои руки и дорисовать картину моей любви. Я начал рисовать Джи пару месяцев назад. Сразу после лекций, забывая про голод и усталость, я доставал холст и часами рисовал его лицо, на котором играла улыбка, как в первый раз, когда я его увидел. Самым сложным было изобразить прекращающийся дождь и его глаза, наполненные ожиданием радуги. Не знаю почему, но первое время в глазах моего нарисованного Джи было столько грусти, что я выбрасывал холсты ещё на стадии набросков. Казалось, я хотел его видеть несчастным лишь потому, что он не со мной. Но недавно всё изменилось: теперь в его взгляде, который пронзал меня из глубины картины, читалось неподдельное счастье и что-то тёплое, чего я до сих пор не могу понять. Может, я считал его более счастливым, потому что недавно увидел, как он танцевал под музыку, звучавшую у него в наушниках, а я, при всей своей мнимой стыдобе, продолжал на него пялиться. О, тогда я понял, что мне определённо мало платонической любви и, несмотря на небольшое расстояние между его балконом и моим окном, для меня это было сравнимо с километрами. Я был уверен, что остался незамеченным, но под конец, когда он вытащил наушники из ушей и поднял на меня взгляд, я был пойман с поличным. Джи ухмыльнулся и, махнув мне рукой, скрылся в комнате. Я ещё минуты две стоял с поднятой в знак приветствия рукой и улыбкой на лице, которая с каждой секундой превращалась в гримасу отвращения к самому себе. Мне очень хотелось верить, что мои чувства к нему реальны, что я не преувеличиваю важность этого человека в моей жизни и не влюблён в него только потому, что, не увидев его однажды на утро, целый день ходил с ужасной головной болью. До его отъезда я думал, что это просто симпатия или увлечение таинственным парнем. Я бы очень хотел доказать самому себе, что он не просто обезболивающее и не очередная моя зависимость от лекарства. Я не имел понятия, как это сделать, но, мне казалось, я нашёл ответ. Не в самом себе, как советуют книги, а в своём окружении. Несмотря на нелюбовь к расспросам близких о моём состоянии, я завел себе друзей и с радостью замечал, что они счастливы рядом со мной и больше не переживают за меня. Это была белая полоса моей жизни, и я ценил каждый её миллиметр. Так я понял, что люблю человека, который делает меня лучше просто оттого, что позволяет смотреть на себя. Это подтвердилось тем, что я стал наивно улыбаться, потеряв за год второй дорогущий телефон. Улыбаться, когда из-за лени тащил всё съедобное ближе к компьютеру, а по дороге всё падало из рук. Улыбаться, изображая Чаплина и в тысячный раз ударяясь о косяк или ножку кровати в моей комнате. Улыбаться и говорить "просто это же я" друзьям, не понимающим, почему я по-прежнему счастлив. Говорить им, что если я не буду врезаться в прохожих; не поеду домой с чехлом от телефона в руках, по дороге потеряв сам телефон; не принесу на лекцию истории живописи реферат по графическому дизайну; если я не попрошу вас не заглядывать под стол, потому что там живёт тигропанда, которая ворует мои печенки, и, самое главное, если не предупрежу вас, что знаком с тигропандами и они вовсе не верблюды, - это значит, что меня похитили инопланетяне и вам срочно нужно позвонить в редакцию журнала и рассказать, что они существуют!.. Я, правда, просил друзей не волноваться за меня, но после моих слов они вообще переставали воспринимать меня всерьёз. Сегодня я должен был пойти гулять вместе с друзьями, но внезапный дождь изменил мои планы. Я остался в общежитии, намереваясь использовать подарок судьбы и дорисовать портрет Джи Ён-а, но меня ожидал ещё один сюрприз в виде моей музы, появившейся на балконе. На этот раз он был полностью одет, что привело меня в небольшое замешательство. Свободная футболка Nike с надписью «Just do it» и приталенные голубые джинсы, порванные в нескольких местах, только подчеркивали желанное мною тело. Зимой он, конечно, усиленно утеплялся, выходя на балкон не только одетым, но и укутанным в одеяло. Но на дворе был май, и даже дождь не мог освежить накалённый от жары воздух. Моё удивление отошло на второй план, когда рядом с ним появился какой-то парень и, вытянув из его пачки никотиновую палочку, прикурил. Не знаю, что я должен был чувствовать, но это было куда хуже головной боли, когда Джи уехал домой на праздники и я не мог его видеть. Я был так близко, но не мог даже закричать, ведь боялся, что меня услышат. Да и имею ли я на это право? По правде говоря, в моей голове только тогда начали появляться вопросы, которые, по логике, должны были возникнуть с самого начала: «Есть ли смысл ревновать, ведь я даже не знаю, кого он предпочитает: девушек или парней?», «С какого перепугу я вообще имею право ревновать?», «Часто ли он приводит парней, когда я гуляю с друзьями?», «Не офигел ли я, думая, что он боится моей реакции и прячет своих любовников?», «Он знает, что я смотрю?», «Джи, ты знаешь о моём существовании?» Последний вопрос никак не выходил из головы, создавая эхо в опустошенном сердце и приумножая боль, которая, как дождь за окном, раздражала мои нервные окончания. Когда эта курящая парочка покинула балкон, я не выдержал и, накинув капюшон кенгурухи, выбежал на улицу, так сказать, освежить мозги. Мне хватило двадцати минут, чтобы понять, как глупо я себя веду, и почувствовать омерзение к тому, что я насквозь промок, а одежда прилипла к телу, мешая свободно передвигаться. Решив вернуться в общежитие, я повернул назад и наткнулся на ещё одного психа, который, как и я, разгуливал под дождём как ни в чём не бывало. Впрочем, мне было бы всё равно, псих он или нет, если бы не одно "но": это был Квон Джи Ён собственной персоной. Я застыл на месте и не мог оторвать взгляда от его рук, сжимающих какой-то пакет. Мусор. Этот придурок реально хочет сказать мне, что в такой ливень вышел выбрасывать мусор? Пфф, немыслимый придурок. Я перевёл взгляд на его обеспокоенное лицо и еле сдержался от того, чтобы подойти к нему и хорошенько двинуть, бессмысленно терзаясь надеждой, что мне полегчает. Он, казалось, не обращал на меня никакого внимания. Избавившись от пакета, он направился обратно в общежитие, но у самого входа замешкал и повернулся ко мне лицом. — Иди домой. Это были первые слова, которые я от него вообще слышал. Слова, после которых он скрылся за дверью, ведущей в его кампус. Квон даже не потрудился объяснить мне, почему я должен его послушаться и, главное, какое он имеет право указывать мне, когда у него в квартире находится непонятный мне парень. Сменив одежду и высушив волосы, я почувствовал себя гораздо лучше. Уже в постели, укутавшись с головой в одеяло, я продолжал слышать его грубый, но при этом мелодичный голос. Я не знаю, что это было. Понимал ли он, что мы чужие друг другу люди и он со своим беспокойством за меня дает мне надежду, что я не просто сталкер, наблюдающий за ним каждое утро? Ужасно не знать, что чувствует другой человек. Ужасно, потому что моё влюблённое сердце всё видит по-своему и сейчас не даёт мне уснуть, предлагая наведаться к Джи в гости и предъявить на него свои права. А ещё лучше, выгнать того незнакомца, даже не спрашивая, в каких он отношениях с человеком, которого я люблю. Все эти мысли не давали мне уснуть полночи. На следующее утро я чувствовал себя полностью разбитым. В горле першило, а тело ныло от слабости. Привыкший к боли, я не сразу понял, что заболел. Все сомнения отпали, когда я поднялся посмотреть, как там Джи, и не смог удержаться на ногах. Позвонив однокурснику, я попросил его предупредить преподавателей и со спокойной совестью завалился обратно в кровать. Не знаю, сколько я проспал, но когда проснулся, было уже темно. Меня разбудил стук в дверь, и мне стоило больших трудов подняться и подойти к ней. Видимо, незнакомец не дождался моего прихода, так как, открыв дверь, я никого не обнаружил. Я мысленно обматерил того идиота, который решил подшутить надо мной именно сейчас. Мне пришлось ухватиться за косяк, чтобы не упасть, и именно таким образом мне удалось обнаружить маленький белый пакетик, видимо, оставленный этим самым идиотом. В нём оказались лекарства от простуды с подробной инструкцией, сколько раз в день и в каком количестве их нужно принимать, а также градусник. Мне даже стало совестно, что я обматерил своего друга, ведь только он знал, что я заболел. Измерив температуру, я выпил жаропонижающее и последовал совету не принимать вместе с ним обезболивающее. Голова трещала по швам, но, проспав ещё несколько часов, я чувствовал себя гораздо лучше. Мне даже удалось позвонить другу и поблагодарить его совершенно здоровым голосом. Я пришёл в полное замешательство, когда он ответил, что никакие лекарства мне не приносил и не собирался приносить. Сначала я даже не поверил, но, зная его любовь быть в центре внимания, я не сомневался, что он бы непременно похвастался о своём добром деле. Повесив трубку, я ещё раз рассмотрел записку, прилагающуюся к лекарствам, и не узнал в ней почерк друга. Голова сама собой повернулась к окну, а губы растянулись в довольной улыбке. Это был не совсем бред. Джи Ён мог видеть, как я упал сегодня утром, и предположить, что я заболел. А если допустить, что это правда, то можно поверить в то, что я ему не безразличен. Я медленно подошёл к окну и пожалел, что сейчас не утро. Удивительно, как сильно незнакомый человек изменил мою жизнь. Я любил ночь и тишину. Ненавидел дождь и подпускать к себе людей. Но теперь всё, что я любил и ненавидел, было связано с ним, и, как бы я ни старался уберечь себя от пустых надежд на его взаимность, в моём сердце мы уже были связаны. Он думал обо мне, я думал о нём. Мы больше не были чужими людьми. Похоже, на этот раз я был прав. Будто бы услышав меня, Джи вышел на балкон покурить. Я привстал, чтобы он мог видеть меня, и поднял вверх пакетик с лекарствами. Увидев его, он выпустил кольцо из дыма и улыбнулся, пожав плечами, будто бы не имея понятия, какое отношение к нему имеет пакетик в моих руках. Но именно этот жест лучше всего показал, что мои догадки были верны. Я улыбнулся ему в ответ, позволив себе беззвучно прошептать слова благодарности, после которых он потушил сигарету и покинул балкон. На следующее утро я чувствовал себя абсолютно здоровым, поэтому в ожидании Джи собирался на лекции. Он сегодня опаздывал, и я в растерянных чувствах ушёл на пары, так и не дождавшись его. Мой оптимизм помог мне не придавать этому большого значения, но из-за того, что я не принимал обезболивающее вот уже второй день, моя головная боль не давала покоя. Я еле смог дождаться окончания лекций, чтобы вернуться в комнату и принять лекарство. Друзья очень расстроились, когда я сказал, что и сегодня не смогу составить им компанию. Я и сам разозлился на себя за то, что повторяю свои прошлые ошибки. Именно из-за своего здоровья я отгородился от всех друзей по старшей школе. Эти мысли в совокупности с тем, что я сегодня не видел Джи, ухудшили моё состояние, и мне захотелось выпить целую горстку таблеток, а потом забиться в угол и попросить всех оставить меня в покое. Но я не сделал ничего из того, что хотел, потому что это означало бы вернуться к тому Сын Ри, который любил одиночество, а не Джи Ён-а. Любил рисовать только чёрно-белые наброски карандашом и даже не притрагивался к краскам. Любил цинично относиться к своей жизни и отмахиваться от просьб своих родных сходить к врачу и хотя бы проверить своё состояние. Хотя сейчас я не уверен, что в то время вообще умел любить. Как много невысказанных «спасибо» я ещё должен Джи? Благодаря ему я понял, что хочу жить. Я понял, что мои друзья хотят, чтобы я жил. Я смог осознать, что моим родителям было гораздо больнее смотреть, как мучается их ребёнок. И самое главное, я понял, что меня любят многие люди и я обязан улыбаться, даже если мне смертельно плохо. Я должен выпить обезболивающее и пойти погулять со своими новыми друзьями. Именно это называется жизнью. Нужно просто жить. Этот план мне нравился куда больше. Добравшись до своей комнаты я еле различал, куда иду. От пульсирующей боли в висках перед глазами всё двоилось. Я дрожащими руками достал упаковку с таблетками и для верности выпил сразу две. Нужно было подождать немного, пока они начнут действовать, но лучше бы я сразу же ушёл. Лучше бы я не видел, как Джи мило воркует с тем парнем, который был у него позавчера. Лучше бы я не видел, что этот парень был в одном нижнем белье, как, собственно, и Джи Ён. Лучше бы я ослеп. Мне хотелось, чтобы он посмотрел в мою сторону и взглянул в глаза. Хотелось крикнуть ему, что он изменщик и я не хочу больше его видеть. Просто сделать это, несмотря на последствия. Но я не смог. Я струсил, и это взбесило меня ещё больше. Теперь я понимаю, почему он был счастлив. Как эгоистично было думать, что это всё из-за меня. Задернув шторы, я в безмолвном крике выместил весь гнев на своих работах, остановившись только тогда, когда мне под руку попал портрет Джи. Я с минуту смотрел на картину в моих руках и обессилено сполз на пол. Не смог. Опять не смог. Чёрт, возьми, я даже не могу уничтожить его портрет. Я жалок. Таблетки не помогли, и сквозь хаос в моей голове я услышал, как в мою дверь настойчиво стучатся. Как жаль, что этому человеку придётся уйти, так как открывать дверь не было ни сил, ни желания. Вот только мои желание никого не интересовало. Я слышал, как этот кто-то выбил замок и в следующую секунду с грохотом открыл дверь. Я не хотел, чтобы меня видели в таком состоянии: не желал заметить в глазах любимого жалость и непонимание, но он не слышал меня. Не слышал, потому что я молчал. Он медленно подошёл ко мне, а затем опустился на колени рядом. Я попытался отвернуться, но он схватил меня за плечи и силой повернул меня к себе лицом. — Не смей! — его голос вывел меня из транса. Я посмотрел в его глаза и не увидел ни капли жалости, наоборот, Джи Ён был крайне взбешён. — Не смей больше закрываться от меня! Затем он двинул мне. В живот. Со всей силы. — Ты уже выпил обезболивающее? – я кивнул, боясь, что за неповиновение он ударит меня снова. – Значит жить будешь. Вставай и иди за мной. Это был приказ. Не знаю почему, но я послушался. Может, потому, что рядом с ним моя боль отходила на второй план, а может быть, мне нравилось, что кому-то хватило сил посмотреть на меня как на полноценного человека. Бороться со мной на равных. Я догадался, куда мы идём только тогда, когда мы подошли к его корпусу. Впервые первокурснику был открыт доступ в общежитие старших. Я продолжал идти за ним, не замечая направленные на нас любопытные взгляды, и думал о том, для чего он затеял весь этот спектакль. Когда я перешагнул порог его комнаты, то, кажется, догадался. На стенах его просторной комнаты висели все те наброски, которые я выбрасывал как мусор в течение этих месяцев. Он смог увидеть все те мои невысказанные чувства. Так же я заметил мои портреты, написанные его кистью. Я не мог поверить, что всё это время он так же наблюдал за мной, как я за ним. — Того парня, которого ты видел со мной, зовут Ён Бэ, и он мой лучший друг детства, - Джи подошёл ко мне сзади и, приобняв за талию, опалил мою шею тёплым дыханием. - Почему ты выбрасывал их? — Глаза, — я отодвинулся и повернулся к нему лицом, боясь, что не справлюсь со своими чувствами и наброшусь на него. - Они были слишком грустные. — Ха, кажется твои кисти лучше тебя самого понимают меня, - он не стал делать новых попыток приблизиться, и я не мог винить в этом никого, кроме себя. - Мне казалось, что я не нужен тебе. Но увидев, как ты выбрасываешь эти наброски, я наконец-то увидел твои истинные чувства, и в моей жизни больше не было места грусти. Так Квон разрушил мои последние сомнения и сделал то, что по трусости не мог сделать я. Он признался мне в своих чувствах. Просто сделал это и ожидал моего ответа. И я ответил, оставив боль и страхи в прошлом, и шагнул навстречу его объятьям, в которых после дождя обязательно появляется радуга, а конец не кажется уже таким страшным, ведь на такое красивое начало обязательно снимут сиквел.