Just Do It

Посвящается мне - не забывай, что ты человек. В этой главе очень много РиРи настоящего, не думала, что мы так похожи)

Я робот, но мне больно?

Больно. Спокойно дышать, сдерживать слёзы, когда внутри всё сжимается и леденеет, покрывается толстым слоем льда, чтобы не чувствовать, забыть и больше не попадаться боли на глаза. Больно ждать завтрашний день, когда знаешь, что всё останется по-прежнему и никто не поймёт, не почувствует в тебе человека. Не спросит, почему ты не плачешь, когда вокруг тебя всё рушится и утягивает тебя за собой. Больно делать вид, что всё хорошо. Просить у всех прощения, потому что они не могут так, как ты, потому что ты требуешь от людей слишком многого, потому что ты забываешь, что ты тоже человек. Больно, когда об этом забывают другие. Больно любить за двоих, расставаться с любимым и терять любовь в собственном сердце среди тонны невысказанных обид и разочарований. Больно, но всё же больнее не знать, что такое любовь вовсе. Потому что роботы не умеют любить. Больно взрослеть. Переставать верить в Санта Клауса, бога и, самое страшное, в людей и самого себя. Пытаться найти в себе немного понимания для каждого человека, но каждый раз натыкаться на пустоту, потому что всем плевать и это совершенно нормально. Потому что героев не существует. Больно бояться остаться наедине с самим собой и спрашивать в пустоту «почему я?» и «за что?», а ещё страшнее знать на эти вопросы ответы. Потому что ты должен понимать, что слова «жизнь несправедлива» - это присказки для детей, а ты уже болезненно взрослый. Больно терять себя в бесконечных попытках быть понятым и прощённым за наглость быть не таким, как все. Правда режет глаза слушателя, но душу рассказчика она разрывает на мелкие кусочки. Хотя не нужно забывать, что у роботов не бывает души. Больно, когда не можешь пройти мимо проблем других людей и просто сделать вид, что ты слишком занят, чтобы тратить время на человека, который, в конце концов, решит, что ему не нужна была твоя помощь и он отлично бы справился сам. Больно, когда спасаешь чью-то жизнь, а на себя сил и времени не хватает. Больно поступать всегда правильно и бороться за людей до самого конца, чтобы потом обнаружить себя стоящего рядом с трупом в палате интенсивной терапии и не знать, как покинуть эту комнату, чтобы сообщить родственникам погибшего о своей ошибке. Потому что не болезнь и не травма погубила близкого им человека - в их глазах именно ты дал ему умереть. Потому что роботы не совершают ошибок. Больно скрывать всю боль в себе, потому что другие с ней не справятся, а ты слишком хочешь добиться их одобрения, чтобы перестать улыбаться, когда хочется просто упасть на колени посреди переполненного коридора больницы, в которой ты работаешь, и разреветься, как девчонка. Кричать и умолять их заметить, научиться читать твои мысли и протянуть тебе руку помощи, чтобы ты не утонул, не задохнулся от боли. Больно молчать именно тогда, когда правда касается тебя самого. Быть одному среди толпы людей, ждущих от тебя подвигов, но не верящих в существование героев. Именно в такие моменты невыносимо сдерживать все попытки крикнуть, что ты человек и тебе больно. Больно быть мной. *** Я делал ежедневный обход, пытаясь избавиться от мыслей о Кан Хёле, которого прооперировал пару часов назад и обнаружил, что никакое лечение не остановит метастазы, которые добрались до его нервной системы. Это была не моя ошибка, а природы, но легче от этого не становилось. Я старался, как обычно, улыбаться всем прохожим, скрывая ужасающий страх за чужую жизнь за бессмысленными шуточками с местными болтушками-медсестрами из отделения скорой помощи. Они не должны были почувствовать мой страх и передать его пациентам. Я не имел права быть человеком, только не рядом с людьми, которые верят, что я знаю 1001 способ спасти жизнь и победить любой недуг. Они даже прозвали меня Сын Ри, потому что я не раз побеждал смерть и ненавидел проигрывать. Я не могу быть слабым. Я не могу быть неуверенным в себе. Я не могу перестать верить в чудеса, потому что они не могут принять моё поражение. Люди по своей природе эгоистичны. Я не могу быть человеком. Мне было двадцать, когда я закончил медицинский с отличием и, пройдя восьмимесячную стажировку, со второго раза был принят главным хирургом в одну из самых престижных клиник Сеула. Почему со второго раза? Просто я был слишком уверен в своих силах и беспечен, чтобы понять, какая ответственность на меня ложится. Какая роль мне уготована. Я не единственный ребенок в семье, но наравне с младшей сестрой был избалован вниманием родителей и безграничной свободой, которой обладал вплоть до окончания университета. Гений, первый на курсе и президент студсовета. Мне всегда всё давалось легко, и люди очень быстро принимали мою сторону, чтобы потом иметь право разочароваться во мне, потому что я не стеснялся своих достижений и был слишком уверен в том, что могу спасти всех. Изменить этот мир под себя. Но моё заблуждение длилось недолго. Пара мертвых тренировочных манекенов и неудачных легких операций показали мне, что поставить правильный диагноз не означает спасти жизнь. Иногда мне хотелось просто не знать правду. В особенности делиться ею с пациентами. Я хотел всё бросить, не спорю. Хотел вернуться домой к родителям и вновь заняться танцами, изучением японского, китайского и английского языка, которые очень легко мне давались и присутствовали в моей жизни лишь потому, что моим родителям нравилось хвастаться достижениями и победами сына. Да, я хотел всё бросить, но, переступив порог больницы, уже не мог. Пришлось забыть такие слова, как «бросить, забыть, не могу», и смириться с нападками старших коллег, которые не могли смириться, что такой сопляк, как я, смею надеяться спасти чью-то жизнь. Они долго сторонились меня, но с годами просто привыкли не замечать моё существование или притворяться моими друзьями, чтобы потом их шуточки не казались такими злорадными для всего окружающего мира. Я давно перестал на них реагировать, подыгрывая им и пряча свои настоящие чувства. Потому что роботы не чувствуют боль, или они по природе мазохисты. Глупые, бесполезные мысли, от которых больно. Больно ли? - С тобой всё в порядке? Я на минутку забылся. Черт. Кажется, да, потому что Квон Джи Ён не стоял бы сейчас напротив меня, перегородив мне вход в палату, и точно не выглядел бы таким обеспокоенным состоянием человека, с которым ни разу толком не разговаривал. Только не он. Он был одним из тех людей, с которыми я не мог расслабиться никогда. Приходилось следить за каждым своим вздохом, чтобы не показать свои истинные чувства. Он не был гением, но он был живым воплощением человечности. Неуклюжий, до ужаса простой и по непонятным мне причинам ребёнок, оказавшийся во взрослом теле. Он был старше меня, но иногда я не понимал, как люди вокруг меня не замечают насколько он милее и невиннее меня. Да, его шипы для отвода глаз не раз служили причиной истерики многих медсестер, которые, будучи обманутыми, его красивой, смазливой оболочкой осмеливались позвать его на свидание. После таких попыток всё заканчивалось очередными слухами, что он отвратительный грубый невежда, который ничего не знает о женщинах. Смешно, что они думают обо мне в точности наоборот. Смешно, потому что это я, а не он, заслуживаю такого описания. - Отойди. Я обошел парня и втиснулся в палату, машинально приходясь глазами по медицинской карте у себя в руках. Нужно было что-то делать с моей невозможностью скрыть от Джи Ёна свою боль. Не знаю почему, но он всегда оказывался рядом, когда мне было особенно плохо. Он не обратил внимания на мою грубость и просто следовал за мной по пятам, немало меня этим нервируя. Но сделать я ничего не мог, это была его работа: как медбрат, он был обязан слушать мои предписания и помогать пациентам подготовиться к операции или пройти послеоперационный восстановительный процесс. Это его работа – быть рядом со мной. Больно находиться всё время рядом с человеком, с которым не можешь притворяться счастливым. Хочется всё бросить, но я не могу забывать, что давно вычеркнул это слово из своего словарного запаса. Да, "не могу" – тоже. - Как прошла операция? Что показали результаты анализов Кан Хёля? Я, наверное, реально ужасно выглядел, раз он осмелился так открыто со мной заговорить. Обычно он просто смотрел и делал всякие глупости, после которых хотелось перестать так по-идиотски улыбаться и считать его самым милым существом на свете. Серьезно, не понимаю, как другие верят в мою лживость и не замечают его искренности. Хотя иногда я замечал на себе не совсем ангельский взгляд. Ангелы так ярко не полыхают. - Шансы, что он выживет, один на миллион, – не умею ему врать. Не умею, это же не не могу? Он молчал и продолжал сверлить меня взглядом. Пациенты начали на нас коситься, и я натянул на лицо дежурную улыбку, отмечая для себя, как быстро они успокаиваются от моего уверенного в себе вида. Джи Ён на это не повелся, доказывая мою теорию, что ему абсолютно всё равно на то, что о нём думают люди. Хотелось бы мне так же. Зачем уметь всё, если не умеешь быть человеком? Здорово быть Квон Джи Ёном. - Нам нужно поговорить. Жду тебя на лестничной площадке на третьем этаже. Пойду покурю. Его услышали, но не придали особого значения его словам. У него есть вредные привычки, он человек. Ему можно. Я тянул время, как мог, но, закончив осматривать последнего пациента, вынужден был направиться на третий этаж. Надеюсь, он закончил курить…не хочу провонять дымом. Роботы не курят. Спускаясь по лестнице, я неосознанно пробирал в голове возможные вопросы, которые мне мог задать старший, и был весьма удивлён, когда он подошел ко мне и протянул пачку сигарет. - Будешь? – кажется, он не считал меня роботом. – Нет, хорошо, эта гадость кого хочешь в могилу загонит, но мне уже поздно об этом думать. - Собираешься помирать? – от этой мысли внезапно стало жутко неуютно, как будто у меня грозились отобрать самое дорогое в жизни. - Нет, – он грустно улыбнулся и подошел ко мне ближе, – собираюсь жить так, чтобы смерти стало стыдно просматривать мои воспоминания. А ты? А я? Роботы умеют умирать? Да, "умею" не значит "не могу". - Я не знаю. Я слышал, Квон Джи Ён тот ещё слоупок и часто зависает при разговоре с кем-то, витая где-то в своих мыслях, но мне хватило его внимательного взгляда и короткого кивка головой, чтобы почувствовать, что он меня понял. - Это не твоя вина, – тихо и куда-то в сторону. – Ты хороший врач. Пожалуй, на этом всё. Пожалуй, на этом всё? Но как же? - Ты не понимаешь…- внутри всё боролось с желанием начать объяснять всё прямо сейчас. Не хотел разреветься. - Не понимаю, да, – Джи Ён немного подвис и смотрел на меня, склонив голову, как щеночек, в ожидании, когда в миску насыпят корм. – Но правда от этого не изменится. Ты всего лишь человек, ты не можешь спасти жизнь человеку, который обречён на смерть. Не могу? - Но … Я рассматривал кричаще огненно-рыжие волосы парня, в которые хотелось запустить руку с самой моей первой встречи с ним, и мне в голову пришла странная мысль, что он был бы совсем не против. - Никаких "но", ты пойдешь и скажешь Хёлю его результаты анализов, принесёшь свои соболезнования и добавишь, что сделал всё, что в твоих силах, а потом пойдешь домой и поспишь нормально, – Джи Ён положил свои руки мне на плечи и, не позволяя мне отвести взгляд, пристально смотрел мне в глаза. – Выглядишь ужасно. Не могу. - Но я все равно нравлюсь тебе? Не знаю, что на меня нашло, но я реально спросил это. Может, сказывалась усталость или меня просто достало смотреть на парня издалека и, находя его ужасно милым и притягательным, не иметь смелости сделать первый шаг. А, может, я просто сошел с ума и сейчас делал самую большую ошибку в своей жизни. Потому что я человек и могу научится любить? - Нравишься, – Джи Ён улыбнулся и провел тыльной стороной ладони по моей щеке. – Очень нравишься. Не могу. Я наклонился вперед, сокращая оставшиеся между нами сантиметры, и впервые поддался импульсу, затягивая парня в длинный, чувственный поцелуй. Моей решительности хватило равно до того момента, когда Джи Ён взял инициативу в свои руки и углубил поцелуй, толкаясь в меня бедрами и давая мне почувствовать своё желание. - Если мы продолжим, – он рвано дышал, а я пытался успокоить свое сердцебиение, чтобы услышать его слова. – Ты точно сегодня спать не будешь. - Кхм, – я прочистил горло, чтобы мой голос случайно не сорвался на фальцет, и отстранился от него, – мне надо идти. Джи Ён понимающе кивнул, пряча от меня свою грустную улыбку, и выхватил из кармана джинсов пачку сигарет. Я хотел что-то сказать, сделать, но как только подумал о том, что нас мог кто-то увидеть, испуганно отшатнулся от парня подальше. Сбежал, как последний трус, и даже не попрощался, просто потому что стыдно заглянуть в его красивые цвета горячего кофе глаза. Его горящий взгляд преследовал меня, как сталкер, пока я, запыхавшись, не оказался на лестничной площадке шестого этажа. Ухватившись за перила, как за спасительную соломку, я пытался хоть немного восстановить дыхание и понять, что я только что натворил. На деревянной, недавно покрашенной в зеленый поверхности виднелась нацарапанная надпись “Just do it”, и я бы засмеялся, если бы в горле не застрял комок невыплаканных слёз. Говорил же я им, что надолго любоваться свеженьким ремонтом у нас не получится. Я любил этого парня на протяжении трех лет. Следил за ним мельком на обходах и задерживался допоздна, лишь бы проследить, чтобы он не вляпался в очередную неприятность. Он всегда был на слуху у больницы, как самая большая головная боль главврача и нарушитель всех больничных правил. Мало того, что он красил волосы во все цвета радуги не реже чем раз в две недели, так он умудрился забыть свою форму дома и щеголять по клинике в ободранных джинсах и безразмерной рубашке в клетку, больше походящей на дорогую фирменную пижаму. Я не отходил от него в эти дни ни на шаг. То ревнуя, то просто умиляясь с его попыток объяснить пациентам, что он заигрался накануне в видеоигры и совершенно не виноват в своём стремлении не проспать работу. «Каждый мог ошибиться и, сдав одну униформу в химчистку, другую забыть дома», - просто заявил он. Но даже с тем, что он не мог нормально позаботиться ни об одном своём пациенте, он пользовался большой популярностью у них. Им нравилось находить в нём поддержку и человеческое участие. Не важно, что он допускал много ошибок, даже так он всегда заботился обо мне. Я не могу сосчитать, сколько раз внутренне умирал и оживал только от одного его сочувственного взгляда в мою сторону, когда мои операции проходили не совсем успешно. Сколько раз мне хотелось крикнуть ему не смотреть на меня так, когда я всеми силами пытался скрыть свою боль. Сколько раз он спасал меня от непонимания и безразличия, царившего вокруг меня. Мне не нужны были слова, жалость или напоминание, что я гений и со всем сам могу справиться. Мне хватало его взгляда через длинный коридор и понимающей улыбки, напоминающей мне, что я не один и боль - это нормально. Напоминающей мне, что я человек. Просто надо сделать это. Просто я хочу. Я мысленно дал себе пинка под зад за свою минутную трусость и на всей скорости понёсся обратно по ступенькам вниз. Главное - успеть. Лишь бы он был там. Теплый, расстроенный, но всё еще мой герой. Потому что я не робот, не взрослый и мечтаю, чтобы меня тоже кто-нибудь спасал. Потому что это его работа – быть рядом со мной. - Эй, стой, – я остановил его на лестничном переплете, готового уже уходить, и, развернув к себе лицом, впечатался в его губы поцелуем. – Это глаза такие. - Что? – Джи Ён шокировано смотрел мне в глаза в поисках хоть каких-то ответов моего внезапного нападения. - Темные мешки под глазами, слоупок – плевать на всё, хочу ошибаться и быть неправильным. – Я не хочу спать. - К чёрту сон? - К чёрту! Целуясь с этим парнем, я нарушал все свои жизненные и врачебные принципы. Мечтая о ночи с ним, я подвергал свою любимую и уважаемую работу огромному риску. Любя его на протяжении этих лет, я испытывал дискомфорт и угнетающую боль от понимания, что мы не можем быть вместе. Но сейчас не было боли. Не было дискомфорта, и зародилась надежда, что мы справимся со всем вместе. Я не могу спасти весь мир, но хочу попытаться спасти свою любовь. "Не умею" - это не то же самое, что "не могу". "Хочу" превышает "не могу" и "не умею" вместе взятые. Хорошо быть Квон Джи Ёном, но ещё лучше быть рядом с ним.