Подслушано в учительской

Обожаю грозу за окном, тупые шоу по ТВ и своих коллег. Меня всё ещё зовут Антуан Гризманн, и я до сих пор зачем-то преподаю французский язык в коллеже Сен-Дени. Октябрь принес с собой холод, дождь и легкую меланхолию. Солнце вставало всё позже и садилось всё раньше, день неумолимо сокращался и, злобно хихикая, намекал на то, что до зимы осталось каких-то два месяца. Жители Парижа всё унылее собирались по утрам на работу, ещё грустнее были их лица в вагонах метро, но город не засыпал ни на секунду: для туристов времён года будто бы и не существует. Их энергией и питалась моя любимая столица. Солнце всё реже освещало Менильмонтан, а значит, ходить по этому району тёмными осенними вечерами стало ещё опаснее. Погба окончательно перестал слушать мои слезливые отнекивания и без разговоров довозил меня до дома. Он так и не объяснил, как оказался в тот вечер рядом и разогнал бандитов. Говорил, что нужно было развернуться, поэтому он погнал машину к широкому проспекту. Ни секунды не верю тебе, Поль. Не верю, но пока не знаю, где правда. Сегодня я подскочил с кровати за двадцать минут до будильника, ощущая себя невероятно свежим и бодрым, несмотря даже на то, что за окном лил унылый, даже по октябрьским меркам, дождь. Я не стал совершать распространенную ошибку и с мыслью «Классно, есть ещё время поспать!» закутываться в одеяло. Я знал, что обычно бывает после этого: ты с трудом открываешь глаза и чувствуешь, что по тебе словно скакали тридцать огромных качков из ближайшего спортзала. А ведь на первый день октября, который так удачно выпал на понедельник, было запланировано очередное собрание педагогического состава, и облажаться вновь я не мог. Кстати, опаздывать на службу я перестал. Почти с первого дня. Почти самостоятельно. А впрочем, кого я обманываю… На самом деле, в чётвертый свой рабочий день я, опаздывая на пятнадцать минут, встретил в коридоре месье Льориса, который вежливо объяснил мне, что пунктуальность — наше всё, что дети искренне жаждут получить новые знания и что ещё один такой случай может неблагоприятно отразиться в моём личном деле. И всё бы ничего, но один неприятный мальчишка из класса не менее неприятного учителя, фамилию и предмет ведения которого я даже не потрудился запомнить, моментально «слил» директору, что опаздываю я систематически. Проблемы были очень близко, но лояльный Льорис замял дело, я отделался устным выговором (а ещё директор с суровым лицом погрозил мне указательным пальцем), но осадочек остался. Плюгавенького учителя я почему-то невзлюбил ещё больше, а мальчишке придумал обидное прозвище, озвучивать которое было бы с моей стороны очень непрофессионально и непедагогично. Пусть эта тайна умрёт вместе со мной. И да, человеколюбием директора я решил не злоупотреблять, а потому стал появляться в кабинете за час до начала занятий. Себе дороже. *** — Доброе утро, господа, — этими словами начал собрание Льорис, но, услышав громкий кашель мадам Дижон, моментально исправился. — И дамы, разумеется. Особо рад видеть Вас, Тереза. Мадам Дижон удовлетворенно нахохлилась. — Перед началом нашего совещания рад поздравить месье Жиру с прошедшим днём рождения, — директор подмигнул математику, и тот самодовольно почесал бороду. Преподаватели оживились: а ну как Жиру предложит опрокинуть по рюмке чая в честь праздника? — Долгих лет жизни тебе, Оливье, будь счастлив. — Благодарю, месье. — А теперь к делам насущным, — и учительская масса вновь посерела. Действительно, это в духе Льориса. Созвал для совещания — будем совещаться. Директор долго и нудно подводил итоги первой половины четверти. Вот, мол, какие мы молодцы: и план выполняем, и ученики у нас — само очарование, и пришкольная территория самая ухоженная. В этой связи особенно обрадовалась прекрасная половина коллектива. Милые дамы несколько месяцев упрашивали директора разрешить им немного разнообразить сухие школьные газоны и посадить хотя бы однолетние цветы. Под градом слёзных мольб месье сломался, и теперь слева и справа от дверей коллежа радовали глаз посетителей пёстрые благоухающие островки. Не обошли вниманием и меня. — Я поражен, месье Гризманн, — вскинул брови директор коллежа, изучая поданные мной табели об успеваемости. — Должен отметить, господа, — и, разумеется, милые дамы — что Антуан делает успехи. Признаюсь честно, месье, некоторые из наших коллег, — он особо выделил последнее слово голосом, — не были уверены в Вас и считали, что молодой специалист будет недостаточно опытен и не справится с увеличивающимися с каждым днём нагрузками. А ещё эта бумажная волокита… Профессура сочувственно закивала, и я, уже практически на правах этакого «своего парня», тотчас же присоединился к ним. — Однако, — Льорис поднял правую руку, останавливая этот фестиваль кивания. — Однако Вы оправдали мои надежды. Подумать только, средний балл повысился и теперь составляет четырнадцать целых и восемь десятых в периоде! Я скромно улыбался под аплодисменты учителей, но в голове со скрипом крутились шестерёнки. А компетентен ли я? А всегда ли честно ставил оценки? Или я бессовестно завышал отметки на балл-два, потому что хотел увидеть огонь страсти к учёбе в глазах своих малышей? Не знаю, не знаю. Во всяком случае, если я и делал это, то только ради детей, и ни в коем разе не для того, чтобы побить рекорд ушедшей в декрет мадам Бордо. — Отмечу трудности всех параллелей с историей и географией, — вновь был открыт блокнотик с повесткой дня. — Мадам Лемар, у Вас проблемы? Женщина фыркнула. — Это у них проблемы, Уго, — молодой директор смутился: он немного стеснялся, когда взрослые дамы обращались к нему по имени. — Я не могу ставить выше одиннадцати баллов неучам, которые не отличают Каролингов от Бурбонов и даже не знают, что Рейн протекает и через Францию. Они могут безупречно разбираться во французской литературе, — меня смерили скептическим взглядом, — уметь перемножать в уме четырехзначные числа, — огненный выстрел прилетел в месье Жиру, — но француз, не знающий своей страны, не может называть себя французом. Уж простите. — Что ж, — Льорис поморщился. — В таком случае, у детей есть ровно три недели, чтобы они вновь могли считать себя французами. Я вдруг совсем поверил в себя и вскинул руку. — Месье, Вы напомнили о том, что через три недели начнутся каникулы. У меня есть предложение. Как преподавательский состав относится к тому, чтобы устроить для ребят маленький праздник в честь окончания четверти? — Ох, нет! — перебил меня месье Жиру. — Я умываю руки. Мы уже проходили через это в прошлом году, когда устраивали средневековую ярмарку, приуроченную к какой-то сомнительной юбилейной дате. Задумывалось грандиозное мероприятие, а фактически функционировали две палатки: с закусками и с фокусами. Тайно пыталась зародиться палатка с пуншем, но мы пресекли это, а орудия преступления утилизировали. Словом, — профессор математики победоносно окинул собравшихся взглядом, — тусовка получилась еще скучнее, чем наш последний рождественский корпоратив. — Хей, — оживился молчавший до сего момента Погба. — Полегче. Отличный был корпоратив. — Ага, был. Ровно до того момента, пока тебя не унесло с палёной текилы. — И пока в тебе не проснулся Жан-Клод Ван Дамм и желание табуретом размозжить голову каменной статуе, — подсказал кто-то. Жиру с усмешкой кивнул. — Всё, достаточно! — Льорис жестом остановил разошедшегося Поля, который, кажется, вспомнил об оппоненте какой-то жареный факт и возжелал всенепременно его озвучить. — Идея принимается, детали будут сообщены позднее. *** Я знал, что инициатива наказуема. Знал, что она безжалостно и во все щели имеет тех, кто посмел высунуться из зоны комфорта. Но я искренне верил, что это всё шутки. Ровно до того момента, пока не столкнулся с этим лично. Конечно, организацию предканикульного мероприятия повесили на меня. В помощники мне дали моих коллег по параллели, которые, мягко говоря, были не в восторге от этого. — Я вообще был против, — бубнил Оливье в перерывах между надуванием шаров. — Никто не может заставить меня делать то, что я не хочу, — бубнил, но продолжал подготавливать зал к проведению концерта. Через неделю после начала организационных работ он подошёл ко мне и добродушно заявил: — Знаешь, Гризманн, я рад, что мы этим занимаемся. Оказывается, когда у тебя трое малолетних детей, бывать дома реже — не наказание, а подарок судьбы, — он похлопал меня по плечу, и я буквально засиял. Кто бы что ни говорил, а совместный труд сближает. Суть мероприятия была более чем проста. Особенно деятельные дети из каждого класса коллежа должны были подготовить какой-нибудь творческий номер в тему праздника, после чего была запланирована отвязная тусовка до восьми (а если веселье будет совсем уж безудержным, то и до половины девятого!) вечера. Об этом мне сообщил Лоран. — Льорис сказал, что это решение школьного совета старост, — объяснял он мне. — Но я ни за что не поверю, что дети захотели обойтись без размаха. Скорее всего, эту тему как председатель совета пролоббировала мадам Дижон: это в её стиле. И заморачиваться не надо, и внучка в очередной раз получит возможность покрасоваться на сцене. Ты не знал? Ни один школьный праздник не обходится без Марин. Так или иначе, хотел я того или нет, а заниматься всем этим необходимо было. Поль очень хотел мне помочь, но его помощь я всячески отвергал. Говорил, что сам справлюсь. Гордый. Я просто хотел вырваться из-под его опеки и показать, что преподаватель, проработавший целый месяц, уже вполне способен на самостоятельную работу. — Не стесняйся обращаться за помощью, — раз за разом твердил он, пока мы добирались до моего дома. — Тебя сожрут, если будешь один. Я вежливо улыбался, но в груди бушевал огонь. Я просто хотел показать ему, на что способен. *** — Профессор Гризманн, а кто такие девианты? — спросил меня тоненький голосок, едва прозвенел звонок, знаменующий начало первого урока. — Девианты — это люди, чье поведение выделяется из общей массы, иначе говоря, отклоняется от общепринятого, — автоматически пробормотал я, выкапывая в своей голове остатки университетского образования. Возможно, в другой ситуации я стал бы философствовать, но сейчас я был слишком занят поиском одного очень важного документа. — Скажем, хулиганы, бандиты, наркоманы… По классу раздался огорченный гул. — Я же говорил, что ничего хорошего в этом слове нет, — буркнул с первой парты Мартен Ренуа, очаровательнейший блондин с большими синими глазами. — Нас так мадам Лемар назвала, когда мы по коридору бежали и чуть ее с ног не сбили. Я примирительно улыбнулся. Догадываюсь даже, какие интонации были в её голосе в эту минуту. — Понимаете, — я обошёл стол и присел на самый краешек лицом к детям. К черту французскую грамматику, само время заняться воспитанием. — Я несколько поторопился с ответом. Вернее, не столько с ответом, сколько с примерами. Видите ли, — кидаю взгляд вглубь класса, захватывая как можно большую часть кабинета, и с радостью обнаруживаю, что мои малыши заинтересованно смотрят на меня, не отводя своих огромных разноцветных глазёнок. — общество привыкло называть девиантами тех, кто ведет себя не так, как этому самому обществу нужно. В глазах масс это убийцы, преступники, малолетние разбойники… Но это лишь одна сторона медали, так ведь? На первых партах у меня, кажется, появились преданные фанаты в лице Луизы, Жюля и Мари. Этих детей моя пламенная речь заинтересовала особо: они пристально смотрели на меня, изредка кивали и шевелили губами, договаривая за мной слова. — …так ведь? Я назову вам десятки, сотни, а то и тысячи имён людей, которые вы знаете и без меня. Леонардо да Винчи. Усейн Болт. Иоганн Себастьян Бах. Катрин Денёв. Жанна Д’Арк. Кто скажет мне, что объединяет этих людей? — класс возбужденно загудел. Я поднял правую руку, останавливая бурные обсуждения. Надо же, как быстро я перенял этот жест у директора коллежа. — Да, каждый из них велик в своей области. Но что ещё? Все они девианты. Однако о ком из них мы можем сказать плохо? Разумеется, ни о ком. Они выделялись из основной массы своими невероятными способностями, смелостью, талантом. Понимаете? Девиантами можно быть и в хорошем смысле. Порой быть немножко девиантом гораздо лучше, чем оставаться законсервированным конформистом. Но только когда речь идет о положительных моментах. Показывайте обществу свои лучшие черты, и, быть может, ваши имена тоже встанут в один ряд с вышеперечисленными. К чёрту конформизм. Окончив горячее выступление, я выдохнул и мягко улыбнулся. Гениально. Почему мне все еще не рукоплещут Канны? — Кстати, у вас будет прекрасная возможность продемонстрировать свою положительную девиантность в области самодеятельности в ближайшие недели. Члены школьного совета уже рассказали вам о предстоящем мероприятии? Мартен, представляющий наш класс в системе школьного самоуправления, медленно кивнул. — Мы знаем, что вы занимаетесь организацией, профессор Гризманн, — заверил он меня. — Поэтому уже начали готовить номер самостоятельно. Я осёкся. Самостоятельно ли? — Та-а-ак… Замечательно, — мои губы скривились в полуискреннюю недоулыбку. — Постановка. Уайльд. «Кентервильское приведение», — не дожидаясь моего вопроса, пояснил Ренуа. — Мы всё сделаем, месье. Просто поверьте. И я поверил. *** В день Х, закрепив на кулисах последний шарик, я вытер лоб и самодовольно осмотрел зал. Что ж, была проделана огромная работа, и, надо признать, без Лорана и Оливье я бы не справился. Коллеги сменили тон, и, кажется, у нас даже зарождались какие-никакие теплые отношения. Сценарий мероприятия был полностью написан мной, и, пока я, сидя по ночам у мерцающего экрана ноутбука, поражался собственному таланту драматурга, он становился, словно сам собой, всё совершенней и совершенней. Оставалось лишь надеяться, что дети не подвели меня, и наш класс получит лишние баллы в копилку: это \помогло бы нам вырваться вперед в школьном соревновании между классами и параллелями. Пока лидирующую строчку занимал класс того плюгавого учителя. На концерт пришли не только дети и профессура, но и родители тех, кто был в номерах главными действующими лицами. В толпе мелькнула чета Ренуа с младшей дочкой, заметил я и маму Жюля Фальера, и родителей Юлиана Брулье. Судя по толпе, окружившей месье Косельни и месье Жиру, мам и пап пригласили и ученики их классов. Словом, небольшой зал для концертов и торжественных мероприятий был заполнен до отказа. Я расположился в первом ряду между Терезой Дижон и Полем. Погба выглядел необыкновенно возбужденным, то и дело опускал ладонь мне на запястье, когда обращался по имени и пытался обратить моё внимание на сцену. Я давно понял причину его волнения, но промолчал, решив играть отведенную мне в этом спектакле роль до последнего. Мои ребята выступали третьими. Что ни говори, а всё-таки они молодцы. Конечно, в Оперу Гарнье выступать их не пригласили бы, но для розыгрыша школьной пьесы постарались они на славу. Мартен, исполнявший роль приведения, облачился в старую занавеску, которую малыши спёрли из моего кабинета («Паразиты», — весело ухмыльнулся я), руки ему связали сделанными из фольги кандалами, забрызганными красной краской. Роль Вирджинии отыгрывала Эжени Делакруа. Девочку нарядили в темно-синее платье, на плечи накинули шелковое болеро. Выглядела она потрясающе: очень мило и несколько сентиментально; тот, кто принял на себя роль режиссера по костюмам, постарался на славу. Показ ребят имел большой успех. Каждая деталь, каждая декорация, каждая нотка в музыкальном сопровождении была на своём месте, роли малыши выучили назубок. После окончания я был первым, кто поднялся на ноги и, позабыв обо всех правилах приличия, начал оглушительно аплодировать. Мои овации с огромным удовольствием поддержал Поль, а следом за ним и весь зал. К моему огромному удовлетворению, судьба первого места была решена. По улыбкам жюри, возглавлял которое месье Льорис, я понял, что на их решение не смогли повлиять ни акробатические трюки класса мадам Лемар, ни «Лесной царь» Шуберта в исполнении класса месье Жиру. — Это было очень достойно, Мартен, — улыбнулся я, пожимая руку нашему лидеру и принимая у него грамоту в деревянной рамке. — Я верил в вас, однако такого совсем не ожидал. — Благодарю, месье, — засиял мальчишка. — Мы хотели удивить вас, сделать сюрприз. — Вам это удалось. — Изначально хотели поставить что-нибудь из городских легенд, — пожал плечами Ренуа и, понизив голос, поманил меня поближе. — Нам месье Погба помог. Пьесу подсказал и зал выделил. Попросил вам ничего не говорить. Я хмыкнул. Кто бы сомневался. Не получилось уговорить меня — нужно действовать через детей. — Отдайте ему конфеты, пожалуйста, — Мартен вручил мне коробку, полученную из рук директора коллежа. — Я не остаюсь на дискотеку, родители спешат домой… — Конечно, Мартен. Отдыхай спокойно. *** Домой мы с Погба ехали в тишине. Не играла даже музыка, которая была заслушана уже до дыр. Я наблюдал, как по лицу Поля скользили огни фонарей, на которые он, кажется, совсем не обращал внимания. Серебристый «Фольксваген» нес нас двоих по оживленной, несмотря на поздний час, трассе. В такой же звенящей тишине мы остановились около моего дома. Поль заглушил двигатель, но я не торопился выходить из авто. Впрочем, и он не выгонял меня из машины, хотя и не произносил ни слова. Видимо, в его глазах я был тем самым человеком, с которым приятно просто помолчать. Но я молчать не мог. — Слушай, Поль… Я знаю, что это ты подсобил моим ребятам. Спасибо тебе. Лицо Погба осветили фары проехавшего мимо автомобиля, и я увидел, что он смущенно улыбнулся. — Не понимаю. О чём ты, Антуан? — В самом деле, — я пожал плечами. — Глупость какая-то. Тогда возьми конфеты. Это тебе от Мартена, вернее, от всех нас. Просто так, ни за что. Поль помедлил, но забрал коробочку из моих рук и внимательно изучил этикетку. — Бельгийский шоколад. У Льориса губа не дура. Передай ребятам мои комплименты. Они у тебя молодцы. — Спасибо, Поль. В машине снова воцарилось молчание. — А это… Это тебе лично от меня, — я решительно протянул ему грамоту. — Оставь на память. Это исключительно твоя победа. Погба в изумлении посмотрел мне в глаза. — Чёрт, Антуан, — прошептал он и, кажется, очень тронутый моим поступком, отстегнув ремень безопасности, крепко обнял меня за плечи. Под хваткой его сильных рук у меня захрустели рёбра, но Поль не выпускал меня, сжимая кольцо объятий ещё сильнее. То ли случайно, то ли намеренно, он пару раз мазнул губами по моей скуле. По щекам тут же, словно река весенним утром, разлился кроваво-красный румянец. — Мне пора, — буркнул я, пряча в высоком воротнике пальто пунцовые щёки. — Антуан! — Поль успел ухватить меня за запястье. Я вновь почувствовал прилив жара к вискам и шее. — По радио сегодня была викторина. Я выиграл два билета на премьеру какого-то нового фильма. Послезавтра. Составишь компанию? — Я?.. Слушай… М-м-м… Может быть. Если не буду занят. До скорого! Поль понимающе кивнул. Ох, Погба, что со мной? Я веду себя, как последний кретин! Стараясь не встречаться с ним взглядом, я поспешил скрыться за подъездной дверью. Но я знал, и знал на сто процентов, что «Фольксваген» не тронулся, пока его водитель не удостоверился в том, что в окне второго этажа зажегся свет. Только тогда машина сорвалась с места и понеслась по переулкам, казалось, в сотни раз быстрее, чем обычно.