Невзрачный цветок

Абрахам (наши дни) Считается, что сказка о Золушке написана про омег и для омег и только сами омеги подвержены её пагубному влиянию. «Синдром Золушки». Слышали о таком? Нет? Так в кулуарах называют социально-культурный шаблон поведения, навязываемый в детстве и въедающийся в подкорку так основательно, что отключаются совесть, здравый смысл, даже черты характера. Юноша, страдающий «синдромом Золушки», как правило, не представляет из себя ничего занимательного. У него посредственная или даже некрасивая внешность, масса комплексов и ограниченный круг общения. Он может совершенно не обладать какими-либо талантами или же его таланты не находят поддержки и похвалы в его окружении. Он может, скажем, прекрасно вышивать или играть в бадминтон, но не получать за это достаточного, на его взгляд, внимания. Если как-то обобщить, то он среди значимой группы считается неудачником, в лучшем случае, серостью. И эта серость… Ах, да! Серостью с большим добрым сердцем! Точнее с набором вероятностных моральных достоинств, которые он сам любит находить у себя и подчёркивать. Или ему находят их и подчёркивают близкие, не имея возможности похвалить что-то ещё. Иными словами, этот «хороший добрый парень» может объективно таковым совсем не являться, но разве его это заботит? Так вот. Эта «хорошая добрая» серость в пестовании свой доброты и положительности, проникается идеей воздаяния за свои «весомые» моральные качества. При этом воздаяние должно быть за всё и сразу – раз, на виду у значимого окружения – два, по всем значимым в этом окружении фронтам – три, без особых на то усилий со стороны серости – четыре. Чтобы непременно: заходит он в роскошный зал, набитый всеми знакомыми и не очень, весь такой распрекрасный из себя победитель, и толпа немедленно проникается его превосходством и крутостью. Те, кто раньше смотрели на него со снисхождением, обязательно должны давиться завистью, кусать локти и рваться преклонить колено. Попрошу не путать со сказкой «О гадком утёнке»! Там соответствующая реакция оправдывается хотя бы попытками самосовершенствования, развития потенциала и прочее. Подверженный «синдрому Золушке» работу над собой проводит только косметическую, а отдачу ожидает как от капитального ремонта. Вот присмотритесь как-нибудь к контингенту на выпускном, корпоративе или вечере встреч. Обязательно заметите парочку, а то и десяток нелепо обряженных парней, что мнутся в явном ожидании всеобщего восторга по поводу своего внешнего вида и не находя его оседают в тени, сгустками разочарованной серой массы под яркой оболочкой. Они не любят это сборище и, как правило, прекрасно понимают, что здесь им не рады, но упрямо раз за разом появляются во всей своей скудной красе, ожидая, когда же при их входе заиграют фанфары, а к ногам бросят красную ковровую дорожку. Заметьте, мечтая о фанфарах, дорожках и всеобщем обожании жертва синдрома как-то совершенно забывает о своих «великих и положительных чертах». Зато о них перманентно и неусыпно должен помнить местный принц и лидер, представляющий для «Золушки», в первую очередь, интерес сексуальный, а потом матримониальный, если повезёт. Точнее местный принц, наделённый всеобщим вниманием, реагирует не на «великую и вечную» начинку души появившейся звезды, а на его презентацию в конкретный момент. Вот прямо бухается вместе со всеми на колени, а после подскакивает к вошедшему и тут же признаётся в неземных любви и страсти. Совершенно не важны при этом потребности и желания выбранного в принцы объекта, его характер, моральные показатели и перспективы такого союза. Если тебе не повезло сконцентрировать в себе все блага и ценности конкретной группы, то не отвертишься от вступления в пару с преобразившейся серостью. А иначе зачем бы ему преображаться? Не для соседа же, что и без того находил в нём пресловутую «доброту». Можно сказать, что нам навязывается сказка о гордыни, тщеславии, зависти и мелочной жажде отхватить кусок пожирнее. Нет? Вы видите её иначе? Оу, тоже на выпускной спустили все накопления? Нам, конечно, говорят, что этому синдрому подвержены только омеги, раз сам Золушка был омегой. Ну, это пресловутый сексизм. Для дрянного воспитания нет половых ограничений. Это я могу вам с уверенностью подтвердить, ведь я и сам… - Браш! – Фредерико истерично взвизгнул и бросил в меня собачьей пищалкой. – Я с кем тут битый час разговариваю!?! Ты опять зависаешь? - Нет. Я в норме, просто устал… - Ага, а я тут шестидесяти килограммовое седативное, что снимает усталость одним своим видом и присутствую, чтобы развлекать тебя! Брат в гневе сжимал кулаки и стучал по столу, но выходило это у него не грозно, и даже не забавно, а как-то жалко, учитывая, что ручки у него были маленькими и тонкими. - Я внимательно слушаю тебя, Фред, - я с трудом подавил порыв подложить под этот кулак диванную подушку, чтобы младший не травмировался. - Да? – младший ехидно сморщился. – И о чём я только что говорил? - О муже? – спросил я наугад. - Понятно, - Фредерико тяжело вздохнул. – Значит так. Собаку я твою выгулял по полной программе, а то знаю я, как ты его на крыше выгуливаешь, потому что на лифте спускаться лень. Одежду из сушилки рассортировал в шкафу. Пыль протёр. Мясо замариновал. Ненужное из холодильника выбросил. Кактусы полил. - Зачем? – убито простонал я, представляя сваленные комом рубашки, которые вчера долго сортировал по цветам и свежести, пустой холодильник с острой до несъедобного состояния курицей в центре и всплывшие пластиковые кактусы. - А что мне ещё делать на последних грёбанных месяцах грёбанной беременности, когда грёбанный муж перевёл домработника на постоянную основу и тот ничего не даёт делать по хозяйству!?! – брат снова взвизгнул и вдарил по столу так, что несчастный Кейко на своей подстилке жалобно заскулил. Злобно рыкнув в мою сторону, боевой омега с резкостью военного припечатал мне в лоб братский поцелуй и, чеканя шаг, направился к выходу из квартиры. Фредерико всегда был вспыльчивым и любил сопровождать слова жестикуляцией, но с беременностью стал особенно экспрессивным. Вся семья дружно считала, что родится альфа с боевым характером, точнее надеялась, что с таким характером не родится омега или бэта. Нам за глаза хватало Фредо. Считая, подобно всем, меня бэтой, он будто бы неосознанно начал строить из себя альфу: командовал, спорил с отцом, демонстрировал норов везде и всюду, даже институт бросил, чтобы выскочить замуж, наперекор всем. Хорошо ещё, что его муж оказался адекватным альфой и поспешил конфликт с ново образовавшимися родственниками загладить, как только узнал настоящую фамилию своего нежданного мужа. Стоит говорить, какой был скандал? Во время примирительного ужина Фредо одел на голову Ламберто (нашему младшему брату) салатницу и попытался покинуть столовую через окно. Хорошо, что сейчас он ограничивается лишь взламыванием чужих дверей и наведением беспорядка в братских шкафах. - Что, дружок, - я погладил по светлой головке обессилевшего совсем после длительной прогулки пёсика, - совсем замучил тебя несносный омега? Кейко лишь вяло махнул хвостом в ответ. Он всё понимал. Если может показаться, что Фредерико сейчас слишком бурно вмешивается в мою жизнь, то Вы просто не видели его десять лет назад. В мелком задрипанном городишке оказалось так мало поводов для сплетен, что изменение в толпе шатающейся без дела молодёжи отметили все и лишь ленивый не посчитал своим долгом донести эту светлую весть до о-папочки. Началось всё с наводящих вопросов о школе и новых друзьях. После меня теребили на тему омег, симпатий и перспектив. Несколько раз телохранитель пытался серьёзно рассказать о контрацепции, но отстал, единожды увидев на крыльце школы предполагаемый объект страсти. Реакция взрослого альфы на «лопоухое чувырлище» лишний раз укрепила меня в решении ни при каких обстоятельствах не допускать личного знакомства моих домашних с Мышаком. Братья пытались ещё шпионить на предмет особых знаков внимания, но успокоились, погрузившись в собственные дела и проблемы. Наверное, если бы я провёл официальное знакомство, приглашал Мышака на ужин и вечерние посиделки, ничего бы не случилось или случилось как-то совершенно иначе. Тогда я этого не понимал, злился из-за постоянных намёков о-папы, раздражался на братьев, упрямо открещивался от всяких отношений с омегой, которого все считали уродливым. Мне казалось, что это клеймо прицепится и ко мне, что запятнает меня вечным «лузером», что уже меня запятнало… Глядя на Мышака, думая о нём я испытывал стыд и унижение за то, что позволяю чему-то подобному стоять рядом с собой. Сейчас мои чувства остались прежними, правда, испытываю их, глядя в зеркало. Нельзя «запятнаться» от кого-то, можно лишь погрузиться в дерьмо самому… Я уже говорил, что «синдром Золушки» распространяется не только на омег? В моём случае он захватил всю семью. Стоило о-папочке и братикам прознать о предстоящем бале, как они развернули подготовку по всем фронтам. Во всяком случае, насколько позволяла наша конспирация. Даже а-папа из столицы звонил выдать ценные наставления и всячески поддержать. В глазах семейства бал непременно подразумевал романтическую интригу, первую любовь и прочие радости. Я не разубеждал их. Кивал и соглашался, везде мысленно добавляя Его на место папиных «тот омега», «друг» и прочее. Сборы меня в субботний вечер были грандиозными! Из трёх гардеробов совместными усилиями мне нашли самые пристойные вещи, начистили ботинки до зеркального блеска, уложили волосы едва ли не с плойкой и исхитрились сделать маникюр. Подходя к зданию школы, я чувствовал себя не просто Золушкой, а целым заколдованным принцем. Весь такой красивый, загадочный, с парочкой заученных шуток и отрепетированной улыбкой. Я представлял, как распахну двери, пройду через весь зал и с небрежной галантностью приглашу Его на тур вальса. Танцевать я умел сносно, да и тренировался дома тайком ото всех. Это определённо должен был быть мой вечер, вечер, когда меня заметят! Сложно представить, каким болезненным и сокрушительным было моё падение с того пьедестала безукоризненности и самомнения, когда мне предстало собрание, именующее себя Балом. Что был мой пиджак и рубашка с накрахмаленным воротничком, против свитеров и спортивных курток местных альф, мнущихся у стен и делящих из-под полы сигареты и «колёса»? Что были мои начищенные туфли против крашеных маркером кроссовок? Правда, что? Они не светились синим от неоновых ламп, они не походили на дорогой заграничный бренд и в них определённо нельзя было дрыгать ногами изображая брейк-данс перед теми, кто настоящий брейк-данс никогда не видел. Разве известные мне вальс и фокстрот могли впечатлить омежек в коротеньких шортах и блестящих топах, что сбившись кружками и кучками трясли в темноте попками, подражая дешёвым R&B клипам. Глядя на толпу в тёмной столовке, высвечиваемую парой дискотечных шаров и прожектором, я ощутил себя не просто обманутым, я был раздавленным, униженным и низвергнутым, как Золушка по ошибке вместо бала, приехавшая в кабак, как гадкий утёнок, которого пустили на паштет, не дожидаясь превращения. Впрочем, своего я в какой-то мере добился. Меня определённо заметили. Не помню: били ли меня. В голове застрял лишь шок от осознания собственной глупости, чувство унижения и зло. Зло, сходящееся на конкретной пискливой персоне. Тогда мне казалось, что именно он виноват в моём провале. Ни разница в понимании слова «бал», ни разный культурный уровень городов, ни собственные завышенные ожидания, а нелепый тощий омега, ведь нам с детства внушали, что все равны, что в любой коллектив можно влиться, что слово «быдло» лишь глупое выражение для снобов. Помню местные альфы, пахнущие куревом и «благородным пивом», инкриминировали мне пускание слюны на Бога. О, они были прозорливы. Даже опозорившись по полной я не мог заставить себя отвести взгляд от гибкой фигурки, извивающейся на сцене. Я был близок к провалу, как никогда. Моя попранная гордость, затуманенная вожделением и обидой, грозила выдать мой секрет, разбить придуманный мною образ равнодушного и невозмутимого. Я отчего-то верил, что окружающих этот образ действительно волнует. Нелепо, и всё же я хватался за эту идею отчаянно и самоотверженно. Врал, что просто хотел поговорить с ним, просто искал Мышака. Наверное, я хорошо врал: тот омега определённо поверил, отозвал своих слишком рьяных поклонников и даже сообщил, что Мышак отравился йогуртом и не смог прийти. Мне было плевать на Мышака тогда, плевать на скалящихся альф и хихикающих омег. Я бы мог остаться в темноте той нелепой столовой и смотреть за танцующим омегой своих дерзких фантазий, надеясь и трепеща, но уже тогда понимал, что роль нужно выдерживать до конца. Я как никто другой был в этом хорош. Талантливый сукин сын, который всегда помнит о деталях. Отец особенно гордится этой моей способностью, считает даром. Я не был бы так уверен. Мне стоило тогда погореть на какой-нибудь ерунде. Определённо стоило Мэй (10 лет назад) Я лежал на своей продавленной кровати, отвернувшись лицом к стенке, и мрачно рассматривал проглядывающую сквозь затёртые обои стену, давясь горькими слезами. Сложно припомнить, когда ещё я чувствовал себя несчастнее, чем сейчас. Противная слабость делало тело невыносимо тяжёлым и каким-то совершенно неудобным. Живот подводило от противоречивых ощущений тошноты и голода, а во рту поселилась вязкая горечь. Стоило бы сходить прополоскать рот ещё раз, но сил на это просто не было. Я чувствовал себя тряпкой, но хуже того было ощущение себя заброшенной тряпкой. На спинке стула висел подготовленный к танцам костюм, как ехидное напоминание о том, что у меня не получилось сделать. Прямо сейчас самый замечательный альфа пытается найти меня в толпе танцующих и думает, наверное, что я его обманул. От подобных мыслей хотелось расплакаться в голос, но я не рисковал. О-папа сегодня был в ночную смену, а дядя Сэми изрядно принял на грудь и мог на шум среагировать непредсказуемо. В горьких раздумьях я не расслышал, ни звонка, ни стука, ни того, как шаркал в коридоре дядя. Просто дверь спальни вдруг отворилась, и на пороге оказался он. Какой же он был красивый! Не в том смысле, что он резко напомнил альфу с обложки модного журнала, а просто он был здесь, он нашёл меня и даже пришёл нарядный! Если я не смог оказаться на празднике, то он принёс праздник сюда, ко мне! Правду, вслух этого он не говорил, но ведь и так всё было понятно, по его внешнему виду. Абрахам никогда не был многословным, но его смущение, неловкость и сдержанность всегда были так красноречивы. Вот и сейчас он стоял, целомудренно отводя глаза в сторону, мял в руках край пиджака и поджимал пальцы на ногах. Он пришёл, чтобы позаботиться обо мне! От прилива чувств у меня перехватило дыхание, что помогло очень удачно сдержать рвотный порыв. К сожалению, только на время. Я уже говорил, что Абрахам – самый прекрасный в мире альфа? Я лишний раз в этом убедился, когда он, сбросив пиджак и закатав рукава стал помогать мне, не проявляя совершенно ни брезгливости, ни злого навязчивых поучений. Поддерживая меня над унитазом, он не ругался и не комментировал, только советовал, как держать голову и как лучше дышать. Провожая в ванну бережно поддерживал, а не тянул. Помог лечь в кровать, выдал лекарства и даже придерживал стакан, пока я пил. Сам, без просьб и уговоров прибрал в комнате и убрал этот злосчастный костюм в шкаф. А потом… Потом он сел рядом на стул и сидел, пока я не уснул, рассказывая что-то утешительное, потому что хотел удостовериться, что мне точно стало легче. Лёжа на кровати, уставший и совершенно ненормально счастливый, я следил за тем, как его красивые руки отжимают носовой платок, чтобы сделать мне компресс и точно знал, что именно с этим альфой я хочу провести течку в первый раз, все свои течки, всю свою жизнь! Абрахам (наши дни) Хорошее воспитание – это всегда палка о двух концах. Обычно под этим подразумевается, что человек, получивший хорошее воспитание, часто страдает, не имея возможности и достаточной наглости, чтобы ответить своему менее воспитанному оппоненту. Вроде как и знаешь способ, каким можно конкретно и ясно донести ему свою мысль, и одновременно не можешь избивать лежачего ногами. В моём случае последствия воспитания были несколько другими… Родители всегда приучали нас с братьями к самостоятельности и ответственности, на случай непредвиденных ситуаций, катастроф или прочих мелких неурядиц, на этот же случай обучали нас и азам первой помощи, и правилам поведения при теракте. По сути, мы умели сохранять хладнокровие всегда и во всём. «Хочешь быть великим – веди себя, как великий». Вот у такой собранности неожиданно и обнаружились минусы. У братьев всегда были ошибки в психологических тестах и вечные придирки на тему «тыжомега», меня же принимали за бету, лишённого основных инстинктов или за некого доброго самаритянина, что просто нереально добрый по сути своей. Ван-Пирсы не добрые, Ван-Пирсы предусмотрительные, ну или хотя бы достаточно ответственные. Помню, после того неудачного бала зашёл к Мышаку, чтобы засветиться перед свидетелями и составить себе полноценное алиби. Зашёл, оценил степень разрухи и бреда и схватился за голову: вроде бы современное семейство без старообрядческих заморочек, да и сам Мышак был умным парнем вплоть до занудства, а вокруг такая безответственность! Незапертая в квартиру дверь, пьяный бэта, храпящий перед телеком, больной с отравлением без какого-либо присмотра, комната не проветриваемая. В общем, прекрасная иллюстрация для какого-нибудь душераздирающего фильма о домашнем насилии. Мышака ещё и не отпустило после приступа, бедняжка сходу облевал мои начищенные туфли, в миг испортив все труды по доведению их до ума. Это послужило своеобразным сигналом к действию. К тому моменту, как я закончил наводить порядок, Мышаку немного полегчало. Стоило бы вызвать скорую, но приступов острого отравления я не заметил, да и не испытывал желания прославиться на весь город рыцарем, спасающим подобных омег. Мне вообще не хотелось тогда, чтобы моё имя продолжали ассоциировать с ним. Мне так жаль, что тогда моя голова была забита всяким бредом. Память оставила совершенно ненужные обрывки и детали. Огромную стопку книг на столе, прожжённый ковёр, мои собственные испорченные ботинки. Мне стоило запомнить другое: его худенькие обнажённые плечики, ключицы в вырезе майки, разметавшиеся по подушке кудряшки или полусонные глаза. Хоть что-нибудь, что превратило бы тот вечер во что-то большее, но меня волновал ковёр, ботинки и возможность рассмотреть вываленное на соседнюю кровать нижнее бельё его красивого брата. Хотя нет… Я помню, как Мышак, выпростав из-под одеяла руку, гладил мои волосы и говорил, что они особенно красивые. Я точно запомнил это, потому что он единственный, кто оценил мои старания по подготовке к этому чёртовому балу… Глядя сейчас на себя в зеркало ванной комнаты, я так и не могу понять, что ему могло нравиться в моих волосах. Не лучший цвет, не лучшая текстура, да и львиную гриву напоминает только поутру до первой встречи с расчёской. Сколько раз браться порывались меня остричь в погоне за имиджем и современными тенденциями. Я с ними даже не спорил: мне действительно пошла бы стрижка, может, лёгкая щетина, чтобы добавить брутальности мягким чертам, и всё же… Всё же ему нравились мои волосы, и, перебирая их, он спрашивал, не хочу ли я отрастить их подлиннее. Мэй (10 лет назад) Подготовку к течке я начал задолго до того, как на календаре приблизились печально означенные даты. Что о-папа, что Рэй просто так не позволили бы мне лишиться невинности, лишив их темы для обсуждений. Рэй уже давно не упускал ни одной течки и не стеснялся рассказывать о всех своих геройствах с множеством подробностей, не всегда уместных и приятных для слушателя. Мне было неудобно от таких разговоров, тем паче, что в школе Рэй кичился собственной невинностью. Зато о-папа, дядя и сам Рэй просто млели от промывания течек. Это было для них настоящим допингом. И этого же ждали и от меня. Заикнись я только о том, что хочу провести её с альфой, как мне тут же освободили комнату, на худой конец, ванну или выделили бы пару часов в квартире. Звучит не плохо, но будет очень плохо, когда эти часы истекут и вся семья с въедливым любопытством заявится в комнату для подробного разбора происшествия. К Рэю, конечно, никто не вламывался и его развлечениям не мешал. Иногда на время течек он и вовсе уходил из дома к кому-нибудь. Я не обольщался, о-папочка не относился ко мне с тем трепетом и наверняка бы лично захотел убедиться в свершении акта. Так получилось, что на фоне Рэя я выгляжу для него особенно смешным и несимпатичным, и он просто не верит, что хоть один альфа согласится разделить со мной постель. Учитывая всё, вышеперечисленное я решил к течке готовиться особо. На протяжении месяца таскал из заначек папы и Рэя презервативы, купил тайком и спрятал в учебник по матану бластер противозачаточных и даже потренировался делать различные растяжки, чтобы случайно не повредить нетренированные мышцы. С подготовкой места было проще и сложнее одновременно. Гаражи находились на окраине микрорайона и были не совсем подходящим местом для встречи, если уж говорить откровенно. Тихие семейные алкоголики, что вылезали из квартир и пили в гаражах, до состояния бурных и храбрых альфей. Редкие наркоманы. Действительно редкие! У нас мало кто мог позволить себе наркотики, а те, кто делал химию дома, дома же и употреблял, никому особенно не мешая. От а-папы у нас осталась машина, что медленно гнила в гараже, поскольку никто не умел водить, но и продавать о-папа не хотел, боясь, что придётся сплачивать часть отцу и Майклу. За неделю до течки, чтобы не вызывать лишних подозрений сказал родным, что буду усиленно готовиться к предстоящей олимпиаде, что было не столь уж далеко от правды, и начал ночевать там. Всё же Рей частенько мешал готовиться к занятиям и в гараже учиться оказалось действительно удобно. Только было холодно, грязно и постоянно воняло то ли бензином, то ли дохлыми крысами. Если разложить сидения, почистить от пыли, набросить плед, то, наверное, будет не всё так и плохо. Я покопался в хламе на балконе, собрал приличный столик, починил обогреватель и проводку, прогрел помещение. Был порыв ещё расставить цветы или вырезать из бумаги гирлянд для красоты, но мне стало как-то неловко. Первая течка с любимым альфой – это, конечно, важное событие, но нельзя же из него делать шоу. Ведь так? Я сидел на обустроенном в салоне машины ложе, и от волнения сгрызал ногти, что сам же раньше покрыл красным лаком, чтоб как-то прихорошиться для него. Я так волновался перед его приходом, что позабыл про душ и сменные прокладки. Хотя течки и длились у меня не больше дня, да и запах не был таким сильным и притягательным для альф, риск нарваться на кого-то из местных всё же был. На всякий случай обработал двери составом, отбивающим запахи течки, укрепил основные ворота и смазал замки, но всё равно боялся, что самый прекрасный в мире альфа просто не захочет прийти в такое место. В дверь постучали. Моё сердце болезненно сжалось в таких сладких и мучительных предчувствиях. Абрахам вошёл молча. Закрыл за собой двери, сбросил рюкзак на заляпанную краской табуретку, вытащил оттуда воду и бутерброды, даже принёс полотенца и влажные салфетки, что у нас вообще были редкостью. От одной мысли, что он тоже готовился к нашей близости, что переживал, всего меня охватила волна щемящей нежности к нему. И течка тут совершенно ни при чём! Да, поднявшиеся гормоны в организме разжигали где-то в глубине живота, интригующие чувство возбуждения, но ведь дело совсем не в этом! Совсем неважно, что организм трясёт от желания, что поджимаются пальцы на ногах от одного его запаха, что от его взгляда подкашиваются ноги! Это был он! Это был мой Альфа! Неловкие касания. Боль, притуплённая течкой. Острая нужда прижиматься к нему сильнее, впитывать его запахи, пот, ловить отрывистое дыхание. Пусть эта близость не очень походила на описания в омежьих романах, но это была наша близость, наше таинство. Настоящее чудо и подлинное единение! Впервые в жизни я ощутил себя таким полным и счастливым. Впервые я ощутил саму жизнь. Я жил им в этот момент и знал, что буду жить лишь им и дальше. Абрахам (наши дни) Признаю, что приглашение на течку не застало меня тогда врасплох, и вся моя неуверенность проистекала вовсе не из отсутствия опыта. Как любой альфа своего возраста, я имел теоретическую подготовку на несколько папок к компьютере и самомнение, круто замешанное на рассказах сверстников и содержимом тех же папок. Новая школа, конечно, его изрядно пошатнула, почти растоптала, только кому это мешало в дерзновеньях жаждать глянца? Помню, когда получил приглашение едва не разорвался внутри. Какая-то часть ликовала в предчувствии долгожданного секса. А как же иначе? Нам же отовсюду говорят, что чем больше альфа трахается, тем дороже он стоит среди подобных ему. Если не натянул ни одного омегу, то ты уже и ничто и узел отвалится. Так что я радовался, получить долгожданные зарубки на ремень, не прилагая особых усилий и даже не тратя деньги на проститутов. Другая, оставшаяся со времён столичной жизни, тряслась в возмущении, что такой уродец посмел даже думать, что я захочу с ним проводить течки! Это было пощёчиной…с размаху…и половой тряпкой… Так мне казалось. Так это ощущалось. К своему стыду я именно это ощущение больше всего и запомнил. Как бы я реагировал сейчас? Тряслись ли бы у меня руки от волнения? Смог ли бы с первого раза надеть презерватив? Может, вообще упал бы в обморок? Иногда, когда мне становится особенно тошно на душе, я люблю представлять, как бы всё могло быть, что бы сказал… Вся ирония заключена в том, что даже это я не могу себе позволить. Мелкие, невзрачные обрывки воспоминаний, которые я так усердно пытаюсь высветить в своём сознании. С каждым прожитым днём они всё дальше… падают куда-то в меланхолию или просто растворяются в том дерьме… Я помню лишь грязный вонючий гараж, что видел и раньше, и потому, особенно подготовился, боясь схватить булимию или вшей. Даже антисептик спёр у телохранителя… литр: думал не придётся ли после этих окраин обрабатывать всё тело. Мне было противно. Я чувствовал брезгливость, но всё равно пошёл, ведь не мог называться альфой, если бы упустил такой шанс. По крайней мере я так считал. Он был в том захламлённом, плохо освещённом гараже. Интересно он ждал меня обнажённым или одетым? Я совершенно не помню этого: мне не хотелось лишний раз смотреть на него, тем самым подтверждая свой проигрыш. Мне даже его особенно не хотелось. Обычно у альф от запаха течного омеги организм срабатывает самостоятельно, но моё замедленное развитие сказалось не только на росте, узле и запахе – обоняние тоже оказалось не на высоте. Потуг хватало только на различение пола собеседника, а вот нюансы с личным ароматом или течками проходили мимо меня. Наверное, всё же была какая-то прелюдия: я целовал его или ещё что-то подобное. Совершенно не могу вспомнить. В то время меня страшила мысль поцеловать Мышака. Казалось, что мы непременно сцепимся зубами или мои губы также потрескаются, а может и вовсе подхвачу от него веснушки. Только не могло же всё быть просто так? Всё же у меня была теоретическая подготовка, да и омега, скорее всего взывал к ласке. Наверное, я его гладил, может, стимулировал… Чёрт побери! Почему из той встречи я помню лишь то, что дважды ударился головой о крышу салона, а под коленями всё время скользил драный плед, от чего никак не получалось делать нормальные фрикции. Ни ароматов, ни прикосновений, ни звуков… Гадство! Мне даже подрочить теперь не на что! В голове лишь дурацкий плед и чувство неловкости. Я потерял девственность, стал настоящим альфой, но отчего-то крутым себя совершенно не чувствовал. Как только оклемался от марафона в пару часов, показавшихся мне вечностью, поспешил одеться и сбежать домой, забыв кардиган, которым прикрыл Мышака, антисептик, термос и бутерброды. За бутерброды было особенно обидно, поскольку есть после случившегося хотелось смертельно. И всё же, интересно, какие же были его губы? Задумавшись над этим вопросом, я привычно потянулся к члену, благо лежал в ванной и не травмировал подобным зрелищем малыша Кейко, которого пришлось кастрировать год назад. Забавное наблюдение тогда, в шестнадцать, я меньше мастурбировал на порно и моделей из журналов, чем последнее время на собственные ускользающие воспоминания. Я пытался слить из этих обрывков что-то цельное, что-то полное и важное, что-то позволяющее мне быть полнее. Я не помнил нашей единственной близости с Мышаком, но каждый раз не мог удержаться от того, чтобы не представлять, какой бы она была сейчас. Чувствовал, как подобными фантазиями оскверняю помять о нём, оскверняю тот образ, что ещё блуждал в сознании. Ощущал себя грязным извращенцем, но всё равно не мог остановиться. А как бы он выглядел сейчас? Прямо сейчас, идя по моей квартире…Сидя на моей кухне с кривобоким бутербродом и книжкой… Лёжа на моей кровати… Принимая ванну… Напротив, с пеной на ушах, мокрый, раскрасневшийся… Как бы проступали его веснушки… его ноги на моих бёдрах… его тонкий голосок… Рука повторяла привычные движения, уже почти не доставляющие того удовольствия, и лишь мозг добавлял ощущениям сладкого яда, рисуя в полудрёме его выгнутую спину, узкие бёрда и широкую ладонь с длинными пальцами, что ласкали бы меня вместо… Пронзительный звон телефона прервал видение на моменте, когда Мышак почти был готов перейти на новый уровень. Грёзы рассыпались, эрекция всё ещё не спала и ситуацию пришлось решать быстро, пошло и без вдохновения. - Эй! Я звоню уже полчаса! – голос Дэмиана был чрезвычайно взволнованным, почти злым, что для весьма покладистого и милого омеги было совсем уж дико. Опешив от такого начала, я сам не заметил, как выдал: - Я был в ванной… - Топился там, что ли!?! – презрительно хмыкнул омега, окончательно вернув меня в рабочее состояние. На заднем фоне послышались звуки возни, рык раздражённого альфы и вопли котов. Кажется, Дэмиана уговаривали вернуть трубку и проверить на кухне пюре, после получили удар чем-то мягким и хлопок дверью. - Прошу прощения, мистер Ван-Пирсон, - голос Самюэля, моего безопасника, был на порядок более вежливым, почти заискивающим, что было ещё удивительнее. – Просто переговоры шли тяжело, Дэмиан разнервничался, а ещё эта изжога. Ему прописали специальный витаминный состав, но от него пока мало толку спасают только перетёртые яблоки, но мы опасаемся… - Ближе к делу. - Подробности Дэмиан расскажет завтра, - как-то замялся альфа, словно опасаясь, что завтра на рабочем месте для наглого омеги не наступит. – Просто хотел сообщить, что переговоры прошли успешно и Нэш согласился на личную встречу для обсуждения условий контракта. Ещё раз извините, что побеспокоили, мистер Ван-Пирсон. На этом телефон умолк. Что ж хорошая новость, конечно, восстановила готовый рухнуть в моих глазах имидж кадровика, но стоит напомнить ему ещё раз, что звонки после полуночи не слишком соответствуют порядку нашей компании. Я отложил телефон на полку и с отвращением посмотрел на плавающие хлопья пены. - Может действительно утопиться? Мысль мне понравилась. Даже больше, это была единственная конструктивная мысль относительно собственного будущего и жизненных перспектив. Куда уж конструктивнее посещений психолога или знакомств с сынками папиных партнёров. Пять минут бултыханий, потом с полчаса позора для родителей, когда меня вытащат спасатели и всё закончится. Ни пустоты. Ни тишины. Ничего. - Чёрт его дери! – прошипел я сквозь зубы и всё же вылез из ванны. Столь привлекательную мысль пришлось отложить. Кейко слишком привязан ко мне и вряд ли переживёт переезд в приют, а Фредерико непременно назовёт в мою честь сына. Я, конечно, бессердечный сукин сын, но ещё одному парню ломать жизнь не хочу.