***
Одержимость разгадывать тайны давно перешла за грани простого любопытства, а умение за последние годы добывать информацию было доведено до высочайшего уровня. Хотя в таком умении нет пределов совершенству. Лайла не могла оставить мысль, почему Джей пропал. Первые её мысли погрузили её в такой шок, что она не подумав, спросила у Жасмин, жив ли Генри и как у него дела. Они мало общались, но Генри был крёстным их малышки, и так или иначе, должен был приехать на крестины. Тогда он всё про себя расскажет. Ответ Жасмин был полон оптимизма, который Клем не разделял. Странным образом мужская солидарность превосходила их столетнюю дружбу с Лайлой, и он в душе был немного обижен на подругу за её поведение. У неё было около четырех месяцев, чтобы разузнать тайну, скрытую за этой печатью, и отказав всем своим потенциальным работодателям, девушка полетела через океан. Нью-Йорк катастрофически отличался от Франции в любом её проявлении, и Лайла почувствовала себя здесь чужой, маленькой, никому не нужной песчинкой. Но профессионализм и природная настырность не дали ей раскиснуть. Она так и не выяснила причину, по которой ухватилась за идею начать собственный проект, вместо работы на известные издания, равно как и не решила, это её личный интерес или сугубо рабочий. А ещё она старалась отмести на задворки сознания мысли о том, что Генри здесь было так же, как и ей, одиноко, холодно, и он, так же, как и она, углубился в работу, чтобы не чувствовать отвратительного ощущения отторжения, которым был пропитан буквально каждый камень этого города. А работка оказалась не из простых. Мифов об инциденте существовало немало. Но, окружённые горой адвокатов и документов о неразглашении, участники тех событий просто хранили гробовое молчание. Лайле было проще, ведь она, в отличие от тех, кто строит мифы и догадки, точно знала настоящую личину Джея. Но разговор с Антуаном или с самим певцом точно не входил в её планы. Все сведения из сети были тщательно подтёрты, и буквально по крупицам ей удалось восстановить картину событий. И она чувствовала себя с каждым новым элементом пазла всё больше дурой. Исследователь в её голове говорил, что из этого выйдет не просто проект, а бомба, особенно учитывая, что с ней никто не подписывал никаких бумаг, сердце же тихонечко щемило, отдавая болью в рёбра и глаза, и шикало на профессионально сложенные мысли, как на гадюку, ядовитую и вредную змеюку, спешащую разрушить чей-то мир. Найдя всё, чтобы сложить полную картину, она позвонила Антуану. Сказать, что он удивился — это промолчать. А ещё испугался, ведь, в отличие от сына, он следил за карьерой той, что навсегда оставила след на сердце парня. Рассказав, что она выяснила, девушка попросила просто подтвердить или опровергнуть некоторые факты, и чувствуя внутреннее сопротивление мужчины, предложила встретиться. Он любезно согласился, но вместо беседы о внезапном исчезновении поп звезды, Антуан получил чуть ли не исповедь. Лайлу понесло, видимо сказались долгое одиночество и отсутствие родной земли под ногами. А ещё, незажившая, хорошо замаскированная рана и безграничная тоска по человеку, которого она всё ещё любила. Узнав, что даже порвав все контакты, Генри ещё до самого лета ждал хоть весточки от неё, девушка не выдержала, и в первый раз за всё это время — все эти годы — по-настоящему разрыдалась. Попросив Антуана оплатить счёт, она скомкано попрощалась и ушла в уборную, где до самого закрытия поздно вечером не могла восстановить дыхание и остановить слёзы. Служащие кафе пригрозили вызвать скорую или полицию, если сумасшедшая француженка не покинет кабинку туалета. Взяв ещё 10 минут, она смогла прийти в себя и отправить Антуану просьбу не сообщать Генри о её визите. В ответ она получила смс с адресом. Хотя первым, что сказал мужчина при встрече, был категорический отказ помочь ей в розыске сына, даже если она об этом ещё не успела попросить. Спустя несколько дней, когда Лайла собрала все свои трусливые потроха и направилась к дому Генри, она не знала даже, как начать беседу. Авторский инстинкт подсказывал ей самый простой путь: устроить интервью. Но она шла туда не как автор. Дверь ей открыла приветливая светловолосая девушка. А пройдя в квартиру, Лайла увидела фото их с Генри — целую стену приятных моментов и мелочей, которых у неё с любимым не было. На комоде стояла фотография обнимающихся хозяев квартиры, на руке у девушки сияло кольцо, а на лице улыбка. — Вы — Лайла! — девушка улыбнулась. — Я очень рада увидеть вас вживую... Вам очень нужно с ним поговорить! Думаю, из-за вас он не хотел принимать приглашение Клемана стать крёстным их дочки. Это ведь уже скоро. И он весь как на иголках. Было видно, что невеста отлично знает Генри, и беспокоится о нём. Стараясь скрыть боль от понимания, что сама могла бы быть на её месте, Лайла уточнила, куда ей можно присесть, и где собственно, её жених. Девушка, которая так и не представилась, сказала, что он выйдет через минуту, а ей пора бежать. И что она очень рада, что Лайла сама нашла этого трусишку. Осадок от беседы остался странный и горький... Через несколько минут послышались лёгкие шаги, и в гостиной появился он. Сердце девушки ушло в пятки. Неподготовленная беседа, неподготовленная психика создали будто электрическую сферу, внутри которой они оба оказались. Лайла не могла отвести взгляд, не смела даже двинуться. И только глубокий судорожный вдох выдал её состояние.***
—/Какого чёрта ты ничего... Какого чёрта это было вообще?! — первый шок от вида идеального лица, глубоких глаз, таких любимых губ и изгибов бровей прошёл. Пришло время атаки. — Кто тебя впустил? — голос был сухой, строгий, ни тени удивления или сомнения. Ничего не выдавало истинных чувств говорившего. — Тебе лучше покинуть наш дом. Больше нет необходимости что-то объяснять теперь. Лайла не смогла больше сидеть. Она вскочила и стала расхаживать по комнате, будто это могло ей помочь найти под ногами нужные слова: — Я пришла сюда... Я не собираюсь разрушать вашу семью. Твоя невеста.... — Дора? — голос прозвучал вопросительно, но вновь безэмоционально. — Дора замечательная, и она... — Пригласила тебя? — Нет, впустила. Меня не приглашали. Я, — она с силой стиснула кулаки. — Генри, почему ты мне не сказал, что произошло? — Потому что тебе было не интересно. Ты мне чётко дала понять, что я исчерпал лимит доверия и терпения, и более не должен тебя беспокоить. Мог ли я тебя винить? Но что ты сейчас забыла в моей гостиной? И что ты постоянно ищешь на полу? — голос его звучал всё так же. Будто запись на автоответчике. — Я должна была поддержать тебя, должна была быть рядом. Но ты не дал мне такого шанса, поверив моей очевидной лжи... Ты так легко от меня отказался? Кажется, эти слова пробили неприступную крепость его самообладания, потому что он качнулся с пятки на носок несколько раз, потом развернулся лицом к окну. Его тон казался спокойным, но уже не мог обмануть девушку. — Я прислушался к твоим словам. Ты не раз мне говорила о том, что тебе делает больно, но я это игнорировал, предпочитая слышать что-то обыденное. Не напрягающее. А в этот раз я просто услышал, что ты сказала. Сопоставил своё поведение, и понял, что едва ли делал тебя счастливой в таких отношениях. И освободил тебя от обузы. Про лёгкость речи не шло. Но это не твоё дело. Лайла наклонила голову ещё ниже. Она боялась снова расплакаться, боялась снова сказать что-то, что не до конца честно покажет ему, как она сожалеет, и как она была не права. Мастер пера не мог сейчас вымолвить и слова. — Я знал, как я виноват. И не только с тобой. Та девушка... Я тоже виноват. — Чушь! Я нашла того негодяя. Твоей вины там не было и грамма! — Но я так не думал. И прошло несколько лет, пока я смог по-другому на это взглянуть. Хотя всю оставшуюся жизнь я буду нести ответственность. — За что? Что кто-то взломал твой аккаунт, и довёл бедную девчонку до суицида? — Лайла не выдержала и подошла к нему, обойдя по кругу, чтобы иметь возможность смотреть ему в лицо. — Что ты мог сделать? — она встряхнула его за плечи, от чего его прошибла мелкая дрожь, и он отшатнулся на шаг. — Я мог бы заметить, что письма уходят и приходят без моего ведома. Если бы я чаще писал тебе, то увидел бы, что ещё кто-то пользуется моей почтой. Боже. Да просто я мог бы не соглашаться на этот тур! А посвятить себя творчеству дома. Рядом с тобой! Поддерживать тебя, помогать с проектом, или хотя бы просто приносить тебе сэндвич, когда ты до трёх ночи сидела за книгами. Я сотворил кумира для той девочки! Я несу за это ответственность! Теперь его голос был надломленным. Глаза потускнели, а лицо осунулось. — Лайла, — от того, как он произнёс её имя, вернулось знакомое ощущение легкомысленного счастья. Только к мягкости и нежности добавились горе и печать безнадёжности. — Что ты здесь делаешь? Я ответил на все твои вопросы. Ты можешь идти. Девушка кивнула. Она ни на что не надеялась и не рассчитывала, потому что вообще не знала, чего ей ожидать. Но теперь она осознавала, что это — их прощание. — Если тебе будет легче, я не приду на крестины, — увидев благодарный кивок, она добавила, — Передай невесте благодарность за радушный приём. — Доре? — Почему ты постоянно переспрашиваешь? У тебя их несколько? — "Откуда это?" — подумалось Лайле. — "Что за дерзость? Неужели я не могу просто мирно уйти?" — У меня ни одной. Дора — не невеста. Лайла кивнула и молча ушла. В горле застрял ком, и выговорить даже просто "Пока" было сродни написанию "Войны и мира" без чернил и бумаги. Теперь она точно знает, насколько она была не права, и как своим эгоизмом сделала больно любимому человеку. Она тогда отняла у него право на шанс. И сейчас этого права не имела сама.