8. Искромсанное сердце
27 июля 2018 г. в 04:46
Ступать было больно. Каждый израненный страхом и ударом шаг отзывался во всём стане разъедающим жалом. Изорванный в коленях сарафан путался под заплетающимися ногами, малахитовый знак опороченного супружества сбился на растрёпанных волосах. Варваре вспомнилось стародавнее сказание, которое Татьяна пугающе шептала в чуткие детские сестрицыны ушки, охапкой утаскивая маленькую Варю в свою постель: о том, как мятежная душа проклятой утопленницы обратилась в безобразную русалку, чьи ноги оказались упрятанными в чешую рыбьего хвоста. Так чувствовала себя теперь и Варвара: утопленницей среди живых, с обезображенной душой и неподъёмными путами там, где доселе находились ноги. Думы беределись необъятной боязнью за семью — прежнюю и нынешнюю. Варвара силилась обмануть себя чудотворной сладкой ложью, будто покойна за Володара и Лютобора — могучие воины, ратные богатыри. Но Таня, её дитя... Те уже пережили то, что предстояло отныне и ей — что станется там далеко с ними? Боже, если ты узришь, услышишь самозабвенную веру — сжалься, избавь слабых мира сего от скверны разбойников, висельников, убивцев и зверей!
Режущая верёвка пленницы стискивала бока. Пережатое дыхание беспрестанно подвергалось атакам грязного тщедушного запаха волков-прихвостней, грубо тащивших её лошадь, её лари и сундуки, её домашнюю утварь и подаренные Володаром драгоценности, её израненного зародыша чувства к мужу: обступают кольцом похотливого коварства, хоть не тянутся замарывающей гнусностью — Куница запрет наложил.
Ей стало дурно. Варвара поникла к сырой земле, упирающиеся-храбрящиеся кулачки выдерживали натиск острых камней, хватаясь за последнюю опору — тщетно.
— Не могу больше. Оставьте, убейте — всё едино.
Куница отступил к поверженной жертве, неумолимо отгоняя всколыхнувшуюся зубастую ораву, усилием надчувственной воли заставляя себя притронуться к лилейному подбородку, взывая тот в чередной янтарный плен. Он видит мутные глаза поруганной синевы, видит неподдельную боль — вопреки своему обещанию, видит мрачное отражение пролитой собою крови в этих двух небесных колодцах, оплёванных его людьми. Он видит искажённое ненавистью, наполовину берендеево лицо Лютобора. Он видит, что совершил.
Возвращение в пьянящий круг ада — в нежность девичьего виска, где та его слышит:
— Хочешь умереть — умрёшь на моих руках, иначе себе перед боярином не прощу.
Варвара отпрянула, колдовское притяжение и стыдливое отвращение схлестнулись в гибельной схватке — и приворот насмешливой забавы природы над ней сдался.
— Не ты... Не ты. — тяжёлой пыльной головкой мотает в сторону свирепых хищников в людском обличье. — Лучше им отдай. Они в твоей власти, им своего слова нет, как тебе от меня — веры человеческой. — последнее едва слышно слетает с сухих уст, ему одному — едко, отравленно, горько.
Куница осатанело осклабился и в тот же миг лёгкая, но утомлённо обмякшая и будоражащая дикую кровь добыча оказалась у ощетинившегося защитной неприступностью сердца. Впервые женский дух был так невероятно близко.
— Не знаешь, чего просишь. Окажешься у них — особенно смерти пожелаешь, да не разрешат уже. Не шуми и слушай. Возьму тебя в стаю, она примет, если я скажу. Жрецу правду открою — Анагаст совет даст, как с тобой поступить, чтобы моё племя с тобой в покое было. Я к Лютобору отправлюсь, он мою сущность знает — за тебя поклонится, а с остальными смирится. Тебе дурного делать не хотел — вышло так. Стаю на княжьего слугу натаскивал — тебя не по наущению испугали, а этого слугу вырезать должны были, только его ещё и не получили, зато ты есть, как не должно быть. Стало быть, отдал тебя наш боярин другому?
Куница ведал о славянских обычаях устраивать и играть пышные свадьбы — подобная традиция не была чужда и его народу, однако церемонии были иными —первозданными, как и сам народ. Верховный Волк понимал, что могло приключиться с девушкой, сейчас небрежно прижатой к биению его бешено-неприрученной жизни, но не умел представить, отчего зиждилось внутри затхлое упование, что трепещущееся усталое тело в его руках не озаряло своим светлым ликом брачного ложа, отчего вдруг нещадно закололо виною, что не сам Куница отправился проводить душу Варвариного боярина к их распятому Богу. Оттого, что все смерти вожаку причитаются.
— Отец меня не отдавал в чужой дом... То я решила. — чистая влага небесной синевы очей-колодцев оросила нагрудные витражи скифских росписей, прожигая насквозь. — Отец дал мне всё, чтобы моё счастье составить — я вернула ему долг сторицею: мой милый повенчанный друг — его названый брат... И отец был счастлив за нас, и Таня была счастлива, и... — и я была счастлива. То были заветные слова, не произнести их — святотатство.
И Варвара не произнесла. Невесомое касание девичьей ладошки поймало плод своих чутких забот — ещё яркую отметину былых ран Верховного Волка, прочертило извилисто каждый их рисунок поверх скифских, увлечённо, упоённо, безумно. — Я радела о твоём здравии. Я страшилась засыпать, пока бодрствуешь ты, пока я могу принести тебе пользу. Я возвращала тебя к жизни, но ты... — заворожённо-исступленный толчок в волчью грудь. — Но ты исполосовал, искромсал моё сердце, ты принёс смерть моей семье, ты забрал свет моей жизни, ты не человек, ТЫ И ВПРАВДУ НЕ ЧЕЛОВЕК!
Вопиющее эхо звенящим гулом пронеслось по горам и скалам прежде, чем Куница успел предотвратить неминуемое, зажав надрывной плач искромсанного сердца, вырывающегося через исстрадавшиеся губы. Волки навострили встревоженные уши. Вожак в стремительном прыжке опустил оглушённую самою собой ношу, призывая к своему бедовому наказанию Ареса одного из пяти волков.
— А теперь на нас найдутся охотники. Я путь проверю. Расчищу, если понадобится. Хмар, моя добыча тебе под присмотром, пока не вернусь. Не вернусь — убьёшь. Смотреть можно, а трогать нельзя. — Куница растворился вдали.
Кряжистый, шельмовски усмехающийся волк размашисто подошёл к Варваре. Уродливое гоготание раскатывалось над девушкой. Та пугливо поморщилась.
— Видать, не по нраву тебе пришёлся вожак, а, красавица? Не человек, не человек... А что, я за человека сойду, э? — зловонная лапища настырно потянулась к округлым девичьим персям.
— Тебе велено не дотрагиваться до меня. — тихо произнесла Варвара, укладывая в изнурённом выплаканном сознании: сопротивление себе дороже выйдет.
— Велено-то оно велено... Да кто ж мне помешает, дролечка моя? Они, думаешь, а? — Хмар бесстыдно покивал спутанными космами на тянущих скотские лыбы волков. — Так как бы они ещё вперёд меня не добрались... — зловонная лапища ненасытно шарила по её телу, бесцеремонно задирая порванный сарафан. — Айда сюда, братцы, угощаю!
Варвара беспомощно ловила пересохшим ртом смрадный от непрошеного любодея воздух, которого ей теперь так душераздирающе недоставало в янтарном плену. Нельзя закричать что есть мочи, нельзя позвать на помощь, которой прийти неоткуда, нельзя показать отвращение и страх... Лишь ждать — ждать, когда гнилостная гнусность с концами запятнает её честь. Спаси, отец... Приди ко мне, мой муж, вернись ко мне, прости меня...
Тяжёлое тело Хмара повалилось на неё. Варвара крепко зажмурила глаза, ожидая неизбежного — ненаступающего неизбежного. Хмар больше не двигался — больше никогда. Куница облизывал измазанный прогорклой кровью нож, вытирая остатки о пожухлый травянистый покров.
— Сказал ведь нельзя трогать. — Вожак обвёл окроплённым ножом застывшую ватагу. — И в следующий раз это буду не я, а Арес.
Куница вернул свою надломленную ручную кладь на её место — туда, где кипела, бурлила и клокотала отнюдь не родная привычная жажда крови.