***
Существуют на земле дети природы, коим на роду написано жить кровью и войной. Вожак стаи знал, который дом разорительные набеги по его наводке обойдут стороной, где будет расти дитя в заботе и безопасности, однако хищники его неусыпно рыскали в поисках лёгкой наживы. Стае припасы нужны — с пустой ношей далеко не уйдёшь, не убежишь, на голодный желудок каждый враг волков загонит в угол, хвосты отрежет и заставит щенком скулить. Вызнала свора клыкастым лазутчиком, что один богатый воин из хором своих собирается в далёкие края укатить да своих домашних увезти, прислужка его язык развязала с ножом у горла да все тайны из стен вынесла как миленькая. — А хоромы-то там барские — поживиться да разгуляться места всем хватит! — А у боярина-то молодуха, ух я бы с такой! — На днях ловить эту дичь надо, кто засаду прозевает — тому шкуру с плеч! — Из хором мы, пришей-пристебай, добро грести будем, пока Куница добычу хвать — и по справедливости в делёж!***
Колёса повозки медленно постукивали о мелкую каменистую россыпь, унося Варвару от южных ветров к ещё более южным и тёплым — к самой кромке морских просторов, где проживала та, которая Володаровым мужниным указом была призвана скрасить девичью тоску. По обе стороны величественно плыли прямые несгибаемые всадники — лучшие люди Володара, обещанные им возлюбленной жене в провожатые. Варвара задумчиво слушала музыку, исторгаемую колёсами и звоном драгоценностей, перемещённых с её рук, шеи и головы на подрагивающие в такт прыжкам по камням повозке колени. Не было внутри неё знания о том, что же найдёт она по окончании своей дороги, но знала одно — возвращение её подарит супругу любовь, которую Варвара взрастит у володаровой кумы, взлелеет, вскормит, как молочное грудное дитя. "Мой милый друг так добр ко мне и я обещала перед собой, перед отцом и Таней быть ему верной подругой. Я исполню... Бежала ли я к нему от лишней себя в счастье отца и Тани? У меня своя семья теперь, так должно быть". Её размышления разорвал встревоженный шёпот служанки, скукоженно сжавшейся справа от неё. — Хозяйка, воротись скорее... Очень надо, совсем, скоро, теперь же... — шёпот прервался всхлипом. Варвара обратила к служанке недоумевающий взгляд, протягивая руку утешения. Та, будто чёрт от ладана, отпрянула, мешком повалилась к коленям Варвары, не сдерживая ходящие ходуном от подавляемых рыданий широкие плечи. — Марфа, что же это? Забыла ты свою пуховую косыночку или трапезный свой узелок? Если же так, то можешь мне поверить, что... — Я погубила Вас, нас, всех, всех погубила! — Марфа взвыла страшным голосом. — Они хотели меня проткнуть, истинно так, хозяйка, насквозь, я бы и умерла за Вас, за хозяина, я бы... Они, их тут все кругом боятся, на всех такой страх наводят, убивают без звуку, без шороху... У меня ребятишки совсем ручные, хозяйка, боялась, сбили с понтолыка, запугали... Я не из-за себя, я из-за них... Соврала, грешная, что хозяин уезжает с семьёй, Вы не одна... Хотела, юродивая, чтоб убоялись воина княжьего, да куда там... Воротитесь сейчас же, Христа ради молю! — Марфа обратила вопиющий глас к вознице, ко всадникам, ко всей округе. Варвара поняла всё. — Когда произошло то, о чём ты говоришь? Что ещё ты знаешь, что видела, что слышала? Теперь говори, ни единого вздоха не утаивая, если в тебе осталось желание сохранить нам жизнь. Марфа не успела договорить — полная грудь служанки окрасилась алым багрянцем, неутаённый вздох оборвался, не успев вырваться наружу. Застывшие остекленевшие глаза на мгновение приковались к Варваре. Чья-то невидимая неуловимая хватка стянула женщину с повозки. Единовременный боевой лязг мечей о ножны — всадники-сопроводители бросились отдавать честь своему предназначению. Лошади обоих сильных мужей извивались под пляской смерти своих наездников — о, пусть найдётся храбрец, посмеющий дать присягу перед Господом, что то было не нападение поистине диких животных! Варвара бросилась наперерез краю повозки — её лёгкий стан на ходу ударился оземь, исцарапанная в багровые полосы нежность чресел сквозь порванные клочья ткани усилием провидения помогла подняться на негнущиеся ноги. Жажда жизни — великая сила, способная разверзнуть небеса, если те сулят укрытие от неминуемой гибели. Назад, тем же путём, покуда им не до меня, покуда переворачивается свет... Объятие накрыло в одночасье — не ласковое мужнино объятие, но были то цепкие когти погибели. Только отчего дыхание смерти так обжигает, словно мириады пылающих калиновых костров сложены на языческий праздник любви? Разве не холодна она, смерть? Разве умеет смерть касаться человека так, что у того кровь не стынет в жилах, а вспыхивает? — Свита твоя тебя не спасла и ты себя не спасёшь. Больно не будет, если хуже не сделаешь, а вот страшно будет. Если смерть вползает в твоё нутро голосом твоих исцелённых ран, твоими ночными бдениями, твоими заботливо наложенными повязками, твоими звёздными грёзами — тогда кровь не стынет в жилах, а вспыхивает. В полузабытьи прижимается к истязателю. Если сердце сейчас разорвётся, то пускай же вылетит из ревущей бури в груди и сожжёт всё вокруг — и его. — Так выглядит животная благодарность? — слышит свои слова, будто уже и не её они, в словах — вся горечь от сотворения мира. Рывком глаза задумчивой вечной мягкости встречаются с дикими янтарными. Куница понимает, что держит наперевес в собственных руках свой страх — тот необузданный, чуждый, колотящий, изнутри поедающий живьём. Его жертва, его палач, его наваждение, его кара Ареса. Позади — его волки пируют на погребении поживы. У него на руках — его бич и его совесть. Куница притягивает ближе получувственную Варвару, едва удерживается от укуса нежной дурманящей плоти: — Я обещал, больно не будет. Всё помню, за жизнь не бойся. Стая моя и ты молчи, тогда не тронут. То, что буду с тобой делать — надо, я знаю. Вожак усилил хватку, вплотную приставляя нож к хрупкой шее, не добывая крови, и резким, но несильным движением толкнул Варвару в сторону пускающей жадную слюну стаи, не отпуская от себя. — Во славу Ареса, это часть добычи вожака! Тот, кто дотронется до части вожака, избранной им, без его ведома, будет убит. Вожак распоряжается своей добычей и берёт её с собой. Ваша доля — повозка, конь и мертвецы. Другую вашу долю принесут ночью. Вам достанется больше, чем мне. Назад, волки Ареса!