Не навреди

       — Вы к нам, юноша? — оживилась зоркая учительница, заметив за приоткрытой дверью Мойру.        Студентки рассыпались смехом.        Ничего из ряда вон выходящего здесь не было: форма школы, состоявшая из одинаковых мантий и шляп, давала малую свободу самовыражения. Казусы случались. В особенности — с Мойрой.        На мажорной ноте та хотела улизнуть, однако механизм уже сработал, и Ангелу было не остановить:        — Да! Заходи!         — И правда, юноша, нечего стыдиться, — соглашалась учительница, будто не зная, что повторенная дважды шутка — моветон. Впрочем, смешки звучали до сих пор. — До бала осталось совсем ничего. Вы же не хотите отдавить ноги своей даме сердца?         Раньше, чем происходившее обернулось в водевиль сомнительного качества, Мойра бросила:         — Я буду в коридоре. — И исполнила сказанное.        На протяжении месяца танцы попусту занимали место в расписании Ангелы. А если менялся ее распорядок дня, менялись и планы Мойры.        Весь месяц та стабильно отпрашивалась на середине третьей пары и не возвращалась. Слизеринку мало трогала потеря очков: в любом случае находился кто-то, по чьей вине факультет опускался в рейтинговой таблице, и другой, в противовес первому возвращавший утерянное место. Больше ее занимала прелесть, имевшаяся в занятиях танцами. А именно — целый час между ними и следующим уже настоящим предметом.        Сегодня улетучилась и та.        По собственным меркам О’Доран прождала долго. Непозволительно долго. Она совершала двадцатый круг по коридору, только бы чем-то заняться, устала сама от себя, села, поздно обнаружила, что делать этого было никак нельзя.        В минуту отдыха ей подумалось, что слепая ведьма в чем-то права. Впереди — Святочный бал. Для отца он не был пустым звоном. Старший О’Доран припаял себя к традициям намертво, так, что отделить можно, только задев живое. Того же он ожидал от дочери.        Перед глазами рисовались картины наказания, которое Мойра получит за прогул псевдоважного мероприятия, и ни одного способа этому противостоять. Разве что...        Танцевать.        Решение явилось сразу и ощутимо ударило по гордости. Мойра качнула головой. Слышать об этом не желала — даже от самой себя.        Тем более Ангела наконец вышла.        Тут же Мойра вскочила, на ходу взяла сумку девушки и зашагала вперед. Что угодно, лишь бы скорее раствориться в кулуарах древних стен.        Это желание увлекло Мойру настолько, что Ангела едва поспевала за ней. Только на повороте зацепилась за локоть О’Доран, вынудив замедлиться, напоминая — она не одна. Впрочем, нарастающего раздражения это не умаляло.        — Спасибо, что подождала, — Ангела зашла издалека. — Я сама не думала, что мы так задержимся. В следующий раз лучше не жди меня.        — Спасибо за разрешение. Я с удовольствием посмотрю, как ты потащишь эту груду учебников сама, — в доказательство она потрясла раздутую, точно жабу, сумку в руке и состроила мученическую гримасу.        — Прекрати! — Ангела толкнула страдалицу в плечо, однако вышло вовсе не больно. Как и всегда. — И все равно не понимаю, почему ты не осталась. В классе теплее, чем в коридоре.         — Думаешь? — усмехнулась Мойра, и не ожидая ответа. Хитрой, непредвиденно хитрой оказывалась эта гриффиндорка. Заботой она часто покрывала намерения куда менее альтруистичные. — А я думаю, что ты пытаешься подписать меня на свои... забавы, — пропустила она сквозь сжатые зубы.        — Это не “забавы”. Мисс Вашвани права: бал совсем скоро, и тебе тоже придется танцевать, хочешь ты этого или нет. А если бы ты осталась посмотреть, кто знает, может, тебе бы понравилось?        Мойра смогла лишь протяжно выдохнуть. Ей казалось, в один миг она исчезнет, сдуется, как украшения Большого зала по завершению праздника, не оставив после себя ни частички. Бесконечный треп, утайки, ожидания... Все это тяготило хуже предстоявшего бала.         — Как скажешь.        — Мойра, я серьезно! — из-за резкой остановки ее ладонь выскользнула из-под локтя О’Доран. Та продолжала идти. — Да постой ты!        Как хотелось сбежать! Мысль о собственной кровати в общей комнате виделась до невозможности сопротивления сладкой. А взятые из дома пособия, новый перегонный куб, сокрытые среди вещей реагенты...         — Мы можем потом поговорить об этом?         — Когда? Когда бал пройдет?         Упорства Ангеле было не занимать. Особенно если дело шло к разладу, а компромисса в ближайшем будущем не виднелось. Здесь и выдавалось ее сходство со львицей, твердо стоявшей на защите своих принципов.        Зная об этом, Мойра предпочла перетерпеть атаку молча. Она отступила на несколько шагов и сложила руки на груди. Так было безопаснее, учитывая, что ретивая палочка все еще теплилась у тела.        — Я просто подумала, — начала Ангела с поубавившейся прытью, — раз уж тебе все равно придется танцевать, почему не походить на танцы со мной? Хотя бы попробовать. Я буду помогать тебе!        Растущий размах мечтаний прервало “нет”.         — Почему?         Мойра вскинула бровь. Собственный прием оказался обращен против нее самой, и О’Доран не знала, как его отразить. Почему? Знала бы эта девочка, у которой все легко и просто, сколько причин у этого “почему”.        Объяснять прописные истины О’Доран хотела в последнюю очередь, поэтому бросила через плечо:         — Идем. Опоздаешь.         — Стой! — Туфли скрипнули по полу. Завидев на себе озадаченный взгляд, Ангела спешно заговорила: — Не надо меня провожать. Не маленькая.         Мелкими шажками она приблизилась к Мойре. По рукам, потянувшимся к шее, та разгадала поставленное требование.        Протест казался бесполезным. Стоило чуть наклониться, как чужая сумка враз соскользнула на пол. Мойра потянулась поднять ее, однако Ангела оказалась быстрее. Водрузив ношу теперь на свое плечо, она ссутулилась под ее весом, накренилась вбок и с трудом зашагала прочь.        “Ее дело”, — решила Мойра перед тем, как ретироваться в подобной спешке.        Уединение, в котором она видела панацею, таковым не стало. Оно не вызывало ни единого теплого чувства, зато до предела обостряло существующие: шарканье за дверью общей спальни казалось громом цепей, треск пламени из каминов — змеиным шипением, далекое дыхание однокурсников — ветром, сигавшим вниз с утесов Мохер.        Мойра бралась за все подряд: за чтение, за уроки, за практику заклинаний — и не могла стерпеть их более десяти минут. Более того, кажется, впервые не могла выдумать, чем занять себя. Любая идея отметалась быстрее, чем успевала сформироваться полностью. Оставалось одно верное средство — сон. И тот не шел.        Поэтому дождавшись, когда тени сомкнутся в углах гостиной Слизерина, О’Доран направилась к Астрономической башне.        Давно она обнаружила это нетронутое место, давно возвращалась к нему, когда терпеть вынужденное соседство с другими магами становилось невыносимо. Недавно о ее привычке прознала Ангела.        Блеснула красно-золотым значком старосты и завела нравоучительную трель. Как музыкальная шкатулка — покрутить ручку, и запоет. Ту самую ручку Мойра нащупывала без труда. Потом — нарочно пропускала слова мимо ушей, переспрашивала, тут же забывала, чтобы только остаться здесь подольше и увидеть, как сгорят на заре звезды.        Теперь и под ними она не находила успокоения.        Вместо звезд Мойра видела Ангелу. Без мантии — в белой ночной сорочке с круглой, до смущения глубокой горловиной, босой. Голыми ногами та ступала по промерзшим плитам, выбирая направление шага по одному ей известному принципу. Колыхались мятые полы сорочки, грозились обвязаться вокруг голеней и повалить навзничь, а Ангела шла.        Беспомощная, как дитя, безапелляционная, как мракоборка.        Как страшно хорошо было бы с ней танцевать.        Одной рукой держать ее руку, второй — плечи или спину, только не слишком низко — нельзя. Чтобы подрагивали выбившиеся из хвоста пряди, чтобы из раскрытых губ — паром теплое дыхание. Чтобы отброшенной тенью на миг коснуться ее лица.        Жар навалился на щеки, от них — дальше, воспаляя истрепанное бессонницей сознание. Слабость прошла сквозь все тело, и Мойра отступила, едва не упав.        Как страшно.        Как хорошо.        Ангела преследовала ее из ночи в ночь. Не сама она — отголосок, обладавший достаточной силой, чтобы ударять щемящей тоской и тут же поднимать на ноги внезапным оживлением.        Собственные реакции оказались для Мойры загадкой. В горле словно собирался ком пепла, тяжелый настолько, что оторвать головы от подушки давалось большим усилием. Хотелось завыть, крикнуть, подать голос — признак существования, тут же отчего-то рассмеяться, а выходил один воздух. И каждый выдох как будто выдувал этот пепел, чаще и реже, до тех пор, пока его не оставалось совсем.        Все это напоминало помешательство, лихорадочный припадок, за которым — неведанное ранее спокойствие.        Но она выздоровеет. Обязательно выздоровеет.        Этого хотел бы отец.        Так Мойра убеждала себя. Наверное, даже верила, пока шерстила ассортимент библиотеке в поисках лекарства.        Перестала, когда не нашла ничего.        С самого начала затея была бесполезна. Верное, как показалось, решение пришло мгновенно, оставалось смириться с ним. Но как же билась о ребра неумная гордость! Сообразного терпения стоило усыпить ее. Хотя бы на час.        — Вы к нам? — спросила та же учительница.        Помедлив, Мойра кивнула.        По ее подсчетам занятия близились к концу. До Святочного бала — пара недель, пора озаботиться вещами куда более важными: мантиями, прическами, парами, хотя последнее, как Мойре казалось, решалось в первую очередь.        Класс заметно порядел. Настолько, что О’Доран усомнилась в верности решения явиться сюда. Разом сама эта идея показалась до горького смеха нелепой. Ведь она даже не знала, занималась ли до сих пор Ангела! Не знала, что скажет ей, как к ней обратиться теперь — прошло много дней, которым Мойра не вела счета.        Но Ангела осталась. Стояла поодаль, у окон, и ее фигуру окаймляло бронзовым свечением солнце.        Конечно, она была ни в какой не в сорочке и не босиком. Глупо было так считать, однако Мойра все равно приглушенно выдохнула. Затем она спешно вернула своему выражению беспристрастность — Ангела ведь смотрела.        — Иди сюда, — шепнула, прекрасно зная, что Мойра услышит.        На яву она позволила держать свою руку, почувствовать горячую спину под мантией. Позволила, пожалуй, слишком многое: наступать на ноги, путать движения, вжиматься в пальцы до боли.        Опять Мойру одолевал жар — на этот раз оправданно. Опять сделалось страшно, и шаталась, как болезная, уже она, и упасть боялась она.        — Давай попробуем по-другому, — предлагала Ангела.        И вправду становилось хорошо.