Не навреди

       Сквозь дымку блузы пробивались, плавно вздымаясь на вдохе, соски. Кремовая ткань ниспадала с них, точно пелена предутреннего тумана, мягко очерчивала силуэт, однако не раскрывала лишнего. Пожалуй, такие мгновения — четвертая вещь, на которую можно смотреть бесконечно и которая затмевает первые три. Ангела Циглер более чем понимала это.        — Справились ли вы со своим домашним заданием на этот раз, мисс О'Доран?        Ангела шагнула ближе, намеренно скользнув бедром по столу. На узкой площади кожи между юбкой и кружевной подвязкой возникли молочные полосы. Они терялись в свете настольной лампы, захватывавшем лишь мизерную часть комнаты, скоро темнели и грозились слиться совершенно с естественным оттенком кожи. О'Доран хотелось поймать их до этого момента. Она потянулась было к чужому бедру, когда Циглер ткнула указкой в самую середину ладони, прервав движение.        — Sei artig! [веди себя достойно!] — сколь обиженным не слышался ее тон, заалевшие скулы и прикусываемая ухмылка открывали нехитрую истину: Ангела Циглер наслаждалась своим амплуа.        Переодеваться, воображая себя кем-то другим — сущая глупость, как ей не так давно казалось. Но разве не этим она занималась, надевая белый халат или "Валькирию"? Нет. Ни лабораторная, ни полевая форма не будили того азарта, туманящего разум и разливающегося по телу жаром.        — Прошу прощения, — О'Доран склонила голову и убрала руку, подыгрывая. — Задание не вызвало у меня никаких затруднений, однако я не могу поделиться им с вами, — помедлив, она добавила: — по определенным причинам.        От ее слов точно иглой пробило до самого низа живота, там все закололось и запросило, заныло капризно, но так же приятно. В том и заключался интерес, сподвигнувший девушку на эксперимент, которому суждено остаться вне отчетов и рапортов.        — Weiter im Text. [продолжайте.]        Она притулилась на краю стола, скрестив ноги, чтобы хоть на какую-то минуту заглушить возбуждение. О'Доран заподозрила в этом способ отвлечения внимания на ноги и поддалась, не без удовольствия пройдясь взглядом по узору ажурных чулок, но тут же насупилась: многое загораживала юбка.        — Дело в том, — она откинулась на спинку кресла, пытаясь оттуда разглядеть больше, — что мое домашнее задание съела собака.        — К-какая жалость, — запнулась Ангела, едва не проронив первое возникшее в мыслях — "какая нелепость!" — Остается надеяться, что она переняла эту прожорливость от вас...        Девушка медленно приподнимала обтягивающую юбку. Ей виделось, как О'Доран подхватит ее под бедра, усадит себе на колени, юбку соберет в жалкую гармошку на груди... Тело отзывалось горячей дрожью, из-за которой Ангела не сразу уличила женщину в попытке сдержать смех. Тщетной и непродолжительной. Ангела мученически вздохнула — весь труд насмарку!        Теперь рабочий стол казался холодным, полка, случайно попавшая в поле зрения, косой, сам рабочий кабинет неприветливым и душным, как будто его никогда не проветривали. Циглер поежилась и скинула, наконец, туфли, что раздражали не хуже О'Доран, распустила волосы, расстегнула нижние пуговицы. Когда полы блузы разошлись, позволив вздохнуть достаточно глубоко, Мойра удовлетворенно кивнула. Не то чтобы она не оценила стараний Ангелы, но такой, лишенной грима и костюма, она привлекала О'Доран в разы больше.        Мойра потянулась к девушке, а та именно этого и ждала. Указка уперлась в худую шею. Ангела повела пластиковым кончиком вниз, вдоль выступов ключиц, навязчиво сдвигая ворот рубашки. О'Доран вскинула бровями, желая узнать, так ли она понимала условия очередной игры.        Указка почти невесомо ударила по ноге, как, заключая пакт, ударяет по бумаге штамп. Женщина выдвинула колено вперед, чтобы Циглер было сподручнее устроиться на нем.        — Хватит с меня уроков, — вздохнула она, откладывая указку.