Не навреди

       В субботу они идут вместе в бар. "Это нормально, мы ведь коллеги", — раздумывает Циглер, подыскивая помаду оттенком ярче и меняя рабочую одежду на платье.        Поначалу она ждет подвоха — место со всей тщательностью выбирала О'Доран — и на ходу выдумывает отговорки, чтобы в случае чего смыться. На деле заведение оказывается опрятным, даже приятным, с порога обволакивает сладостью вермута и ненавязчивой живой музыкой. Скоро девушка крутит в руке вишенку из допитого "Олд Фэшна", выбирая коктейль покрепче. Шрифт в меню оказывается практически нечитаемым, приходится водить под строками пальцем, чтобы не заплутать в наименованиях. Ангела до того увлекается, что не сразу замечает, как вторая рука становится легче. Вишня! Увы, поймать ее Циглер не успевает — О'Доран оставляет только косточку.        Ангела бросается за ней к сцене. От ирландки как обычно разит солодом, словно ее крестили в бочке добротного виски, чуть меньше сырными палочками, которыми Циглер убедила закусить. После лаборатории, где любой запах — повод задуматься о правильности хода эксперимента, Ангела вдыхает жадно, так, что пару раз утыкается носом в чужое плечо. Мойра, принимая это за признак опьянения, удерживает девушку за спину.        Мелодии сменяются тишиной. Сам уличный шум, беспардонно лившийся через щель в двери, стихает. Раздается протяжный, плачущий стон струны. Медиатор искусно управляется с ней, натягивает до предела, почти заставляет лопнуть и в последний момент отпускает с тонким замирающим звуком. Нежно и осторожно. Правильно.        Ангела уставляется на О'Доран восторженным взглядом. У той порозовело лицо и рассредоточился взгляд, ничто уже не выдает генетика с мировым именем, разве что строгость рубашки. Циглер без сопротивления смыкает руки у Мойры за шеей. Ее смех хрустит над ухом домашними вафлями, возвращает куда-то в неосознанное, но знакомое, родное. Ангела жмется ближе, чувствует поддерживающие ладони и задает направление танцу.        Это — не то же самое, что вальсировать со случайным везунчиком на рауте. Первым меняется зрение: сосредотачивается на лице напротив, остальное, лишнее и ненужное, мешает в мутное пятно. После — дыхание. Вернее то, как страшно становится дышать, зная, что другая прочувствует каждый судорожный вздох, каждое столкновение воздуха с теплотой кожи. Они движутся неуклюже, рвано и ломано, совсем не так, как требует мелодия, но Циглер не жаль истоптанных ног.        К гитаре прибавляется синтезатор, не отличимый от настоящего пианино. Он вступает тихонько, боясь нарушить мелодию, подстраивается и приноравливается, чтобы после зазвучать самостоятельным инструментом.        О'Доран сглатывает. Шаг ее становится плавнее, хотя женщину ощутимо покачивает. Она не привыкла выражать привязанность. Все это кажется неловким, чуждым, как будто она не в своем теле. Отчего-то тяжелеет голова, горит лоб, сушатся губы, окуная в неизведанную глубину человеческих эмоций. Мойра О'Доран с детства ученая, призванная работать с числами и законами, не с субъективными переживаниями. Но когда Ангела укладывает голову ей на грудь, Мойре хочется понять их тоже.        Она подтягивает девушку выше. Та поднимает голову и смеется, обмениваясь взглядом со взволнованной коллегой. Должно быть, сама Ангела сейчас выглядит не лучше, такая же растрепанная и заалевшая, да и пусть.        Она становится на носочки, и в ноздри ударяет терпкая сладость вишни. В голове мигом созревает план мести. Ангела шепчет что-то случайное, знает, Мойра наклонится, чтобы расслышать, и резко клюет ту в губы. Едва ощутимо, не позволяя распробовать, моментально ускользая утренним инеем. О'Доран тянется за ней, но, не нагнав, глядит со смесью удивления и обиды. "Как ребенок", — качает головой Ангела, снова подаваясь вверх.        Там, на фоне, гитара с синтезатором тянут песню, которую не исполнили бы поодиночке, гремят стаканы и кружки, шипит, точно усмехается им, разливное пиво. Горечь виски мешается со сладостью помады, отдаленно доносится вишня, и Ангела едва удерживается, чтобы не укусить в отместку за нее чужую губу. Девушку отвлекают ладони, скользящие ниже, а Мойра пользуется замешательством и вовлекает в новый поцелуй. У Циглер не выходит поиграть в обиженку: слишком в объятьях О'Доран хорошо.        Женщины вынужденно расходятся, когда Ангела оступается на каблуках. По инерции Мойра пятится, едва не падая, а с губ срывается полное беспокойства "Ангела". Циглер замирает. Не хочется ничего, ни напитков, ни песен, только еще раз услышать свое имя, произносимое так.        — Танцуешь ты ужасно, — шепчет прямо в лицо, сжимая щеки О'Доран, — но целуешься лучше.        И снова припадает к сложившимся в улыбку губам.