Somehow I’m not afraid to get hurt This place, this is where I belong You and my love are irreparable The past passed miserably © Jo Jeong Hee «Everyday»
Спертый воздух едва ли не вызывает приступ удушья, захлестывающий с головой до потемнения в глазах. Резкий стук ладоней о стол почти что оглушает, как и несколько встревоженных охов. Пока внимание не привлекает грузный звон разрушенных столбов монет на соседнем столике, рухнувших от загребающих сорванный куш счастливчиков, рискующих не дожить до рассвета. Мелькнувшую в глазах соперников зависть разбавляет лишь кислая мина и пара проплешин с недостающими клоками волос, зажатых в побледневших ладонях. Ехидные улыбки, более походящие на оскал, поочередно загораются во всех частях комнаты, приманивая беглый взгляд Олимпии, выскальзывающей из крепких объятий. Внимание клиента, выражающееся щипком за ягодицу под гогот собутыльников — и внутри все сгорает в синем огне, вынуждая послать всех и вся к чертовой матери. Пусть лишь негласно. — Не задерживайся, куколка, — бросает вдогонку игрок, переключая внимание на сидящих за его столиком коллег. — Скоро продолжим. Скрежет прикрытой дверцы за спиной спустя пару шагов — и долгожданное одиночество вступает в свои права, позволяя вдохнуть полной грудью. Тишина, немного смазанная пьяными репликами, дотягивающимися даже до двери уборной, заполняет воздух, позволяя слегка унять трепет в онемевших кончиках пальцев. Шум в людных местах — дело привычное после рабочих вечеров в борделе, битком набитом желающими скрасить скучный день. Однако накатывающая тревога, скребущая изнутри едва ли не до ломоты в костях, по-прежнему не отпускает. За несколько лет, проведенных под амплуа умелой любовницы, Кушель не раз приходилось испытывать навязчивое внимание клиентов, жаждущих залезть ей под юбку без всякой прелюдии, стоит их кошельку опустеть наполовину. Мужчины платят ни сколько за саму Олимпию, сколько за ее терпение. За временный доступ к соблазнительному телу, с которым они могут вытворять все что вздумается, если только сокровенная фантазия не выйдет за допустимые рамки, способные нанести физический ущерб собственности Джона Джунсона. Владелец борделя, пусть лишь формальный, собственноручно занимался «воспитанием» своих девочек, с каждым разом пробираясь в более глубокие уголки разума, преступно оскверняя их. Один, или в компании нескольких «завсегдатых», по щелчку пальцев распинавших ее в самых непристойных позах прямо на его рабочем столе под лукавым взглядом самого Джона — но он с неподдельной настойчивостью прививал «покладистость», втирая азы «эскортуслуг» в нежную кожу практически до крови. Натертые мозоли в конечном счете зажили, покрывшись огрубевшими рубцами, содрать которые, казалось, уже никому не под силу. И все же сегодня теория треснула по швам. Прохладная вода в медном тазу отдает бронзовым отливом, когда она неспешно набирает горсть в ладонь. Несколько суетных движений, бросающих в дрожь от стекающих капель воды, скользящих по подбородку вниз — и от прикосновений навязчивого клиента не остается и следа. Дышать становится немного легче. — Что со мной не так? Женский шепот адресован скорее дымчатым радужкам, открыто взирающим на нее из округлого зеркала, вколоченного толстыми штырями в стену. Растерянность. Все что читается в широком омуте бездонных глаз. От уверенной в себе Олимпии и след простыл. Кушель осталась в гордом одиночестве. Руки упираются по обе стороны от таза, царапая мраморную стойку. Капли срываются с тонкой линии ключиц, стекая в покатую зону декольте. «Гусиная» кожа выступает на ребрах, спускаясь волной от шеи книзу живота. Взгляд царапает кончик носка темной обуви, пока мыс стопы едва сводит от осязания мужской руки. — Что же ты творишь? — по наитию притянув ладонь к лицу, беззвучно шепчет она. Кончики волос невесомо царапают кромку воды. Опасная игра, затеянная прямо на глазах клиента. И как невинные прикосновения с целью привлечь внимание кобальтовых глаз могли перейти в нечто столь… притягательное? В конечном счете и вовсе непристойное. Для полноты картины оставалось только собственноручно залесть под стол, будоража фантазию окружающих. Клеймо шлюхи было бы оправдано с лихвой на зависть конкуренткам. На лице вырисовывается едкая усмешка. Услуги оплачены вперед, и клиент обязан получить то, что причитается. В конце концов, есть лишь «сегодня». И сегодня она принадлежит именно ему. Остальные… не более второстепенных зрителей. Смоченные водой пальцы ныряют под густые пряди, остужая кожу от выступивших капелек пота. Беспокойство в серых радужках неспешно выцветает, пока уголки губ вычерчиваются в красивую линию. Аккуратно взлохмаченная копна волос падает на плечи вьющимися прядями. Последний штрих — и сквозь слегка нависающую челку можно рассмотреть невесомый прищур ее глаз, способный даже самого ярого сторонника моногамии усомниться в правильности своего выбора. — Олимпия, — констатирует приглушенный голос, когда Кушель замечает отражение заигравших в полумраке радужек, оттеняющих синяки и излишнюю худобу. Бизнес есть бизнес. Пора сосредоточиться на деле. Осушив руки о висящую салфетку возле зеркала, она отдергивает подол платья, не забывая элегантным движением поправить корсет, делая сокровенную ложбинку между грудей более выраженной. — Забудь о нем, — тяжелый выдох сопровождает плавный рывок за ручку дверцы в попытке покинуть небольшую уборную. Лишь шаг — и она буквально сталкивается со стоящим в дверях силуэтом, преградившим всякий путь к отступлению. Распущенный галстук «боло» с изображением мифического змея, рассмотренного ей ещё во время партии, ускоряет биение сердца трехкратно. — О ком? — немного щурясь от пламени напольного подсвечника, по наитию уточняет лейтенант полиции, облокачиваясь на дверной косяк предплечьем. Несмотря на незначительные габариты, в подобном положение его фигура буквально нависает над ней, вынуждая интуитивно попятиться к стене. В нос ударяет едкий запах спирта, повышая общий градус. В обычное время Кушель бы отвернулась. Однако серые глаза по-прежнему смотрят на него в упор, поочередно скользя по выразительным чертам лица. Токсичный воздух лишь добавляет масла в огонь, подкашивая словно и не ее ноги вовсе, учитывая дрожь в трясущихся коленях, скрытых под струящимся подолом. — Нас уже заждались. Ее голос не дрогнул ни на йоту. Напускная твердость прозвучала весьма убедительно. Длительная актерская практика принесла свои плоды. Однако попытка обойти его обрывается решительным выпадом, утаскивающим за беззвучно закрывшуюся дверь. Вкус алкоголя на губах проникает все глубже, растворяясь в ее разуме вместе с требовательным языком, без всякого стеснения прорывающимся сквозь резцы. Земля уходит из-под ног буквально, когда Кушель перестает ощущать пол тонкой подошвой туфель, взметнувших вверх после решительного сжатия ягодиц в сильных тисках. Его слюна по-прежнему отдает спиртом, однако в обычное время возникающее чувство брезгливости уходит на второй план, когда она, сама того не осознавая, с жадностью впитывает терпкий запах перегара. Вжатая в стену в сомкнутых объятиях, Кушель не сразу умудряется высвободить руку, намертво прикованную вдоль туловища. Пока, чуть потеряв бдительность, Рик не ослабевает хватку, скользя по облегающему платью вверх, размещая пальцы на шнуровке корсета, трещащей по швам. Решительный толчок в его грудь — и она умудряется высвободить рот, делая жадный глоток, пока его дыхание щекочет жилку на шее, трепыхающуюся в бешеном ритме. — Что… если я закричу? — она говорит почти что в губы, пока пепел ее глаз вспыхивает искрой. — А ты хочешь закричать? — жилистое предплечье ложится поперек ее горла, ограничивая амплитуду вдоха. В глазах Кушель темнеет, но вовсе не из-за нехватки воздуха. — Или… — мужские пальцы касаются распахнутых губ, скользя по влажной коже, когда она осязает теплое дыхание у самого уха — … хочешь, чтобы я зажал тебе рот? Широкая ладонь в момент покрывает ее лицо, оставляя видимыми лишь серые радужки, тонущие в нем. Подол платья суетно ползет вверх, пока теплые пальцы не дотягиваются до кружевного белья. Кушель хочется кричать, когда кончик языка прочерчивает влажную линию на шее. Подушечки фаланг цепко вжимаются в ее скулы, усиливая давление на рот. Слуха касается лишь хриплое мычание, когда ее бедра раздвигаются под натиском властной руки, мгновение спустя смыкаясь в плотный узел за его спиной. — Ты пьян, — едва шепчет она освободившимися губами, приглаживая мужскую щеку дрожащей ладонью. — Не настолько, — качая головой, хрипло роняет Рик, после чего его уста скользят по острым скулам к влажным губам. Грубость и, в некотором роде, неуклюжесть настойчивых ласк довольно быстро катализирует ответную реакцию. Вместо предполагаемой попытки оттолкнуть холодные пальцы, в момент расправившиеся с несколькими пуговицами на его рубашке, цепляются за нагие плечи, сползая к рельефу лопаток. Прохладный мрамор жалит кожу ягодиц, пока мужские руки окончательно запутываются в собранных складках подола, нащупывая край тонкого белья. Поясница болезненно ноет, вдавленная в гладкий край бронзовой тары, однако Кушель прихватывает его нижнюю губу с неподдельной нежностью, едва останавливая себя, чтобы не прокусить ее до крови. Сползающий по ногам хлопок отзывается нездоровым трепетом в груди, когда большой палец ложится между влажных губ, приглаживая чувствительный комок нервов. Она дрожит в его руках, извиваясь грациознее змеи. Потребность осязать его там сродни глотку воздуха или каплям воды на губах, которые она пытается восполнить, вновь прижимаясь к его устам. Тело бросает в неистовый жар, а на скулах выступает позабытый румянец, когда пальцы обхватывают его кисть в попытке остановить происходящее… Поздно. Всплеск воды, растекающейся по полу из пролитой тары — и она содрогается под ним, сопровождая изливающееся возбуждение тихим мурлыканьем, чужим и совершенно незнакомым. Кушель кончает слишком быстро и непривычно для себя. Непривычно для Олимпии. Тело, словно ознобевшее, судорожно вытягивается в его руках, пока она делает несколько рывкообразных движений тазом в отчаянной попытке уловить столь сладостный момент эйфории, затуманивающей разум безвозвратно. Несобранный взгляд в размытой картинке высматривает движение его губ, взметнувших вверх. Красивое явление бьет сокрушающей волной, когда его уста невесомо касаются темной макушки, притягивая ее к себе. Кончик носа утопает во взъерошенных прядях, пока она легонько трется щекой о мужское плечо, пытаясь унять искрящий в разуме хаос. — Нас здесь увидят, — Кушель едва выговаривает слова, еще глубже зарываясь в его груди. — Ведь я… — Ты и понятия не имеешь, как сильно я хочу тебя. Его ладонь ныряет под спадающие на лицо пряди, приглаживая тонкие скулы. Она неспешно поднимает взгляд, теряясь в непроглядной синеве мгновенно. — Кушель… Голос скользит атласной лентой, вызывая мурашки в самых чувствительных уголках ее тела. Столько раз мужчины шептали «Олимпия» на пике своего удовольствия. Иногда это было и вправду приятно. Осознавать, что кому-то хорошо с тобой настолько, что он готов выговаривать твое имя проникновенней молитвы. Но произносил ли кто-либо так ее собственное имя? Словно марионетка, она скользит в его объятиях, медленно поворачиваясь спиной. Густой деготь прорезают его пальцы, прихватившие массивную охапку волос, тем самым оголяя ровную цепочку позвонков. Ягодицы выпячиваются сами собой под звонкий скрежет расстегнутой бляшки ремня. Кушель стирает ногти о мрамор, улавливая в зеркале взметнувший вверх подол собственного платья. Взгляд касается напряженных черт лица в тот самый миг, как мужские бедра вжимают ее в край стола. Рик дергает рукой в такт, притягивая намотанную на ладонь копну. Голова по наитию запрокидывается назад, завершая виток живой дуги. Веки усиленно сжимаются следом, когда она ощущает повторный толчок в сторону мраморного столика. Распахнув глаза, Кушель ловит на себе совершенно другой взор. Рик не спускает с нее глаз из маленького зеркала, не давая ни малейшего шанса сопротивляться или хотя бы укрыться от него. — Сильнее… — ее ли голос звучит столь жалобно, более походя на мольбу, нежели просьбу. Череда неспешных вколачивающих вхождений отзывается мириадами мельчайших покалываний, осыпающих переплетенные тела под сдержанный стон, звучащий чересчур натурально и чувственно. Они ни на секунду не прерывают зрительный контакт, следя за каждой сменой мимики друг друга. Во взгляде Рика читается нечто звериное, когда он набирает темп, вдыхая воздух через приоткрытый рот. Грудь расширяется сильнее под яростный ритм, пока Кушель выгибается ему под стать, приближая скорую кульминацию, усиленную читаемым возбуждением в затуманенном взгляде, частично отравленном крепленым вином. Несколько протяжных толчков, растягивающих долгожданный пик — и внутри все замирает от животного импульса, обильно излившегося в ней. Его губы и лоб касаются чувствительной кожи спины чуть выше лопаток, опаляя ее слух тяжелым дыханием. Часть его по-прежнему пульсирует в ней, дотягиваясь до самых сокровенных мест. От одной лишь мысли об этом в голове повсеместно правят эндорфины, провоцируя усталую, но все же самую настоящую улыбку на её лице. Чтобы ни случилось, его семя останется внутри неё до конца злополучного вечера. Чтобы ни случилось, сегодня Кушель принадлежит именно ему…***
Вытащив свой счастливый билет, предложив напарнику навеянную авантюризмом идею заглянуть в игровой клуб, Груббер и понятия не имел о скрытых талантах приятеля, судя по стопке купюр у их мест, заметно обоготившего казну захудалого офиса лейб-гвардии. Что легко пришло вполне скоро может выскользнуть из рук по прихоти Фортуны. В Подземном городе правят свои законы, и иметь при себе энную сумму может оказаться фатальным даже для сотрудника полиции, не вовремя завернувшего не на ту улицу. Именно поэтому большинство предпочитают быстро избавляться от материального бремени, потакая маленьким радостям жизни в первом же увеселительном заведении. Груббер не был исключением в наличии естественных слабостей холостятской жизни. Однако деньги считать старший лейтенант научился ещё с училища, постепенно увеличивая список мест, где именно их можно достать, не брезгуя прибегать к служебному положению. — Ходят слухи, что полиция нащупала след в деле о гибели главы Симидзу… — перебирая колоду карт, как бы невзначай упоминает Картер, в зрачках которого пестрят узоры рубашки. Процедив несколько глотков местного рома, Груббер отставляет стакан в сторону, фиксируя взгляд на металлическом портсигаре. — Могу я… — Прошу вас, — указав ладонью на раскрытую коробку, бесстрастно подхватывает крупье, поспешив предложить гостю заведения огоньку. С упоением втянув тяжелый дым, густыми кольцами выдохнутый через приоткрытый рот, старший лейтенант заваливается на спинку стула. Очередная вальяжная затяжка не заставляет себя долго ждать. — Вероятно, уже есть подозреваемые? — Может и так, — пожимает плечами Груббер, с виду не выражая никак заинтересованности беседой. — Ведь это заведение также входило в список его компетенции? В глазах офицера мелькает запал. Ладонь ложится на пару купюр, медленно придвинутых к колоде карт, разложенной перед крупье. — Легче назвать те места, что не были в списке. Если, конечно, таковые имеются, — охотно поддерживая необременительную беседу, роняет Картер, растасовывая карты по нескольким стопкам, лежащим в ряд. — Господин Симидзу создал не просто единую сеть. Чужакам с поверхности не понять, как устроен наш город. Чем дышат местные люди. — Сеть, простирающаяся от самых низов, за ниточки которой и дергал усопший? — с оттенком разочарования выдаёт Груббер, придерживая край купюр пальцами, тем самым воспрепятствовав попытке угодить в ладонь крупье. — Не сказал бы, что схема так нова. — Не просто сеть, — на мгновение замерев, Картер начинает проявлять чудеса ловкости, поочередно выхватывая по одной карте из каждой стопки. — Представьте целый механизм, каждая шестерёнка в котором стоит на своём месте, выполняя предназначенную роль. Он объединил всех ради самой верной цели… — рука замерла над последней картой, слегка накрывающей пару пожеванных купюр. — И какой же? — немного помедлив, Груббер приподнимает пальцы вверх, вновь откидываясь на спинку стула с папиросой в зубах. — Выкачивать как можно больше денег с поверхности. Словно в подтверждение собственных слов, Картер подхватывает оставшуюся карту вместе с небольшим довеском, отправившимся в карман его пиджака. — И все же даже после его смерти клубы вроде этого по-прежнему продолжают существовать, — Груббер впадает в лёгкую задумчивость. — Выходит, даже главные детали в механизме можно заменить. — Увы, не всегда замена будет качественной, — поднимаясь из-за стола, крупье пододвигает стул, намереваясь уйти восвояси. Оттого последняя реплика звучит немного заговорческим тоном. — Стоит в часах заржаветь одному лишь винтику — они встанут насовсем. Проводив взглядом силуэт Картера, немногим позже присевшего за стол в другом конце зала, старший лейтенант замечает нескольких девиц, ранее попадавшихся ему на глаза в стенах борделя. Не спуская с одной из них глаз, заворожённый раскинутыми на ее плечах языками пламени, закрученными в крупные кудри, он уже притягивает дымящуюся папиросу к устам. Сигарета выскальзывает из пальцев в тот же миг, оказываясь во рту запрокинувшего голову Рика, мгновение ранее приземлившегося на соседний стул. Его взгляд, витающий явно не здесь, взирает сквозь частично прикрытые веки, царапая темный потолок. Светлый пар прорезает сомкнутые резцы, смешиваясь с дымом разгоревшейся папиросы, застывшей в его руке. — Ты чего такой помятый? — окинув потрепанную шевелюру приятеля, озвучивает Груббер, не упуская из виду сдвинутый набекрень воротник. Рик затягивается в очередной раз, на мгновение и вовсе прикрывая уставшие глаза. — Душно здесь, — монотонно роняет он, протягивая папиросу обратно не глядя. — Решил освежиться. — Я смотрю, успех пагубно сказывается на тебе, — принимая из его рук табак, с ухмылкой прыскает старший лейтенант. — Появился запал? — Можно и так сказать. Естественная попытка осушить стакан, тем самым смочив пересохшие губы, пресекается рукой Груббера, мягко дернувшей за рукав. — Ты бы на спиртное меньше налегал, — приглушенно произносит он, стараясь не привлекать лишних ушей. — Мне твое везение еще пригодится. Рик фиксирует взгляд на рубашке, осаждая небрежный жест Груббера еще в зародыше. Нетронутый ром едва обволакивает стенки, расползаясь на толстом донышке тары, стукнувшей о стол. — Судя по всему, господа, вы решили поиметь свою удачу во все щели, — нескромная реплика вмиг привлекает внимание лейб-гвардейцев к разместившемуся напротив игроку. — Что ж… — вызывающий взор в открытую мажет по физиономии Рика, сверкнувшего в ответ заходившими желваками. —… посмотрим, выстоит ли она, — резкими движениями расстегнув небольшие пуговицы на кисти, рискуя и вовсе сорвать их, добавляет он, поочередно закатывая рукава. Потянувшись к броши «боло», Рик элегантно стягивает ее по шнуровке вниз, преследуя явную цель раздразнить оппонента окончательно. После чего, вынырнув из петли, подкидывает галстук на стол. — Приступим, господа, — дипломатично смягчая жест коллеги, оповещает Груббер, задерживая пальцы на смятом бычке, вдавленном в дно прожжённой пепельницы. Застывшая за столиком тишина практически трещит от напряжения. В молчании читается нечто угрожающее. Пока на сжатые плечи игрока не ложатся тонкие пальцы, с сокрушающей лаской приглаживая их. Груббер не упускает возможности оглядеть ее фигуру, с грацией опускающуюся рядом с клиентом, стоит Олимпии завладеть вниманием окружающих. Пусть и ненадолго. — Пора назначить ставку, — пригладив конец тонкого уса, подает лукавый голос один из картежников, когда очередная стопка устремляется на центр стола, ознаменовывая начало новой партии. Время пролетает незаметно за мягким привкусом рома и очередной пикантной историей из уст завсегдатого клуба, поддержанной участниками партии одобряющими ухмылками. Выигрыш со стороны лейб-гвардейцев не переставал увеличиваться по мере сокращения игроков, с досадой произносящих «пас» с целью сохранить последние средства в собственных карманах в надежде покинуть заведение не босиком. Конечно, не обходилось без потерь и со стороны полиции, однако Рик четко понимал, когда стоит дать задний ход. — Да! — обхватив напарника за плечи после очередной успешной партии, позволившей удвоить выигрыш, Груббер едва ли не кидается с поцелуями, испытывая накатывающую эйфорию успеха. — Ты самый везучий сукин сын! — пьяно лепечет он, с головой погружаясь в хмель азарта. Не выдержав накала, один из проигравших подрывается с места, выдыхая скорее пар из расширенных ноздрей, нежели обычный воздух. Ремень казенной винтовки сжимается в жестких пальцах, готовых в любой момент дотянутся до спускового крючка. — Здесь что-то нечисто, — рычит он, прожигая Рика гневным взглядом. — Так обыщи его, — наигранно вальяжно пожимает плечами Груббер, по-прежнему придерживая руку на прикладе. В чем бы ни был секрет неразговорчивого приятеля, дело явно не ограничивалось дешевым фокусом с припрятанными в рукавах тузами. Не в прямом смысле уж точно. — Давай, — подстегивая засомневавшегося коллегу, жестко произнес игрок, внимательно следя за лейтенантом полиции, мало изменившим в целом расслабленную позу, лишь приподняв руки от стола. Оказавшись в логове врага, инициировать лишний шум опасно для здоровья, если и вовсе может стоить жизни. Шаткое перемирие приказало долго жить. Неуверенно похлопав по ребрам лейтенанта, не забыв расстегнуть рукава рубашки и пройтись ладонью по внутренней стороне стола напротив его места, проигравший, пробубнив сквозь зубы лишь скупое «чисто», поспешил ретироваться, напоследок одарив окружающих лишь негодованием. — Продолжим? — чуть дернув бровью, осведомился Груббер, поочередно вглядываясь в физиономии напротив, пока Рик вновь опустил ладонь на собственные карты, стукнув по картонной рубашке пальцами. — Разумеется, — прорезая тишину, цедит игрок, кивком головы спуская общую настороженность своих коллег, поспешивших зафиксировать курки в безопасном положении. Покосившись в сторону напарника, намереваясь лишний раз удостовериться в неистребимом желании ободрать присутствующих до последнего потертого медака, Груббер замечает совершенно иную эмоцию в обращенном куда-то напротив взгляде. Осторожно проследив траекторию, офицер едва сдерживает скрип зубов, с неохотой убеждаясь в небеспричинности недоброго предчувствия, время от времени скребущего под воротником. И все из-за кокетливого движения Олимпии, потянувшейся к уху клиента, судя по изменившейся мимике лица на мгновение позабывшего о бремени досадного поражения, ощущая под пальцами тепло женских бедер. — Последняя ставка — и по домам, — подкинув вытянутые из бумажника купюры, массирует переносицу игрок, в собственническом жесте притягивая куртизанку к себе, отчего ее дыхание едва заметно сбивается. Сглотнув сухой комок, саднящий в горле, Груббер улавливает боковым зрением сжатую под столом ладонь. Рик поочередно притягивает розданные карты, не спеша рассматривая содержимое. Прищуренный взгляд не выпускает игрока из виду на протяжении всей партии, время от времени фиксируя внимание на Олимпии, притихшей в его объятиях. — Вскрываемся. Веер карт ложится мелькающим каскадом, сверкая соблазняющими лицами дам. Груббер с облегчением выпускает воздух из груди, проглатывая ухмылку глотком рома. Массивный кулак бьет по столу, выплескивая злость владельца на содрогнувшийся на хилых ножках стол, со скрипом выдержавший натиск. Олимпия не сдвинулась ни на секунду во властных объятиях под стать мраморной скульптуре, демонстрируя непоколебимость и холодность. Что в конечном счёте позволяет остудить яростный порыв. — Что ж, это было и вправду нескучно, — приглаживая ее талию, на которой, вероятно, останется след после сомкнувшейся минутой ранее «лапы», заключает игрок, взмахом свободной руки сообщая об окончании вечера. — Однако… — приподнявшись с кресла, он тянется к мелкой пуговице на рукаве, в его огромных пальцах соизмеримую с головкой булавки, — при следующем посещении нашего клуба будет весьма досадно, ежели вы покините его вперёд ногами. — Мотив мы уловили, — не отказывая себе в удовольствии беседы, Груббер натягивает уголки губ. Подхватив пиджак, игрок вновь вспоминает о временной «игрушке», требуя внимания Олимпии. Сегодняшний проигрыш он так просто не оставит. Ярость, в конечном счёте, будет искать выхода в ином аспекте. И именно ей придётся выдерживать натиск его гнева, преображенный в извращённую форму похоти. — Нам пора, — приподняв костяшкой указательного пальца острый подбородок, ухмыляется игрок, заглядывая в омут ее глаз. — Выходит, — приглушённый голос прорезает воздух чересчур резко, возобновляя мельтешащую под воротником тревогу, —… сама идея отыграться тебя вовсе не интересует? Груббер чертыхается под нос, зажжевывая звук поджатыми губами. Гребанное предчувствие не подвело и в этот раз. Помимо безграничного везения, Рик обладает и иным талантом, благодаря которому заскучать с ним явно не приходится…