***
Ощутив характерную скрученность под ложечкой, вызванную обострившимся чувством голода, Кушель заканчивала со сменой постельного белья, укутывая подушку в накрахмаленную кипельно-белую наволочку. После многочисленных стирок в жесткой воде, хлопковая ткань потеряла свою былую мягкость. Однако спать по несколько дней в постели, пропитанной мужским «амбре» после приятной физической нагрузки, за которую клиенты не прочь иной раз переплатить, не говоря о прочих биологических жидкостях, частенько марающих ее «пристанище», она никак не могла себе позволить. В отличии от ее менее брезгливых коллег, и по несколько недель оставляющих все в нетронутом «естественном состоянии», Кушель ратовало за собственное здоровье, привыкнув избавляться от «рассадника инфекций» как можно скорее. В конце концов, куртизанка с чистой фарфоровой кожей будет пользоваться большим спросом, нежели покрытая расчесами и волдырями блудница. С гигиеной в Подземном городе дела обстояли весьма паршиво, учитывая наличие блох и вшей у трети населения, часть которой вполне могла позволить себе поход в бордель. Будучи весьма прижимистым в финансовых вопросах, Джон Джунсон не особо поощрял ее расточительность касательно воды и порошковых средств. Однако препятствовать ей он также не спешил, поставив единственное условие — не привлекать так часто прачку, которой владелец борделя не намеревался платить больше приписанных грошей. Кушель не возражала, учитывая, что сама предпочитала заниматься стиркой как собственных комплектов постельного белья, так и деталей гардероба, однажды став свидетельницей «аккуратной работы» пожилой женщины, скинувшей все на грязный пол в подвале, усыпанный экскрементами рыскающих всюду крыс, не раз являвшихся причинами периодически вспыхивающих в городе эпидемий. Взбив перьевую подушку, Кушель аккуратно разместила ее на изголовье кровати уголком вверх для некой эстетики. После чего, пригладив плетеное покрывало, направилась в холл, намереваясь распробовать положенный обед. Джон обеспечивал своих работниц не только жильем, но и трехразовым питанием, пусть и не отличающимся особой изысканностью или разнообразием. «Любой каприз за их же деньги», — лукаво улыбаясь, настоятельно предупреждал он поваров, не раз потакавших желаниям обольстительниц, не поскупившихся применить свои чары против них. В противном случае, Джон Джунсон попросту взымал плату за блюда с оробевших «кулинаров». Выйдя из узкого коридора второго этажа к балкону, рядом с которым широкая лестница вела прямиком к столикам, Кушель вновь изучала глазами огромную люстру с несколькими рядами свечей, зажигаемых с помощью специальной лестницы, висящую под потолком в центре небольшого зала. Каплями «стекающие» кусочки стекла, в которых играли огоньки пламени, иной раз переливались интересным светом на темной мебели холла, добавляя обстановке утонченный шарм. Где Джон Джунсон умудрился выудить подобное, для нее оставалось истинной загадкой, ежели само здание борделя изначально не планировалось в качестве убранства какой-то высокопоставленной личности. Облокотившись на перила в элегантной позе, Кушель плавно опустила взгляд, намереваясь как на ладони оглядеть пространство зала вместе с барной стойкой и обилием мебели, перед тем как спуститься вниз. — Кушеель! — раздался хрипловатый голос, когда ее глазам предстала фигура Кенни, сидящего за столиком, с неким излишним вниманием приподнявшего шляпу в качестве приветствия. Вальяжно рассевшись, раскинув длинные руки на небольшой деревянной поверхности, он с некой ухмылкой следил за ее силуэтом, медленно спускающимся по лестнице. Изменение сестры бросилось ему в глаза практически с порога, учитывая наличие более точеной и женственной фигуры, скрываемой под приятным глазу платьем в пол, подол которого едва касался ступенек. Как и повзрослевшие черты лица, потерявшие былую угловатость. — Как жизнь, сестренка? — в той же манере осведомился он, когда она оказалась у подножия лестницы, рядом с которой и располагался его столик. — Видимо, ты добилась немалых успехов за последние несколько лет, — окинув ее неприкрытым, немного похабным взглядом, по привычке стремясь слегка вывести на эмоции, ядовито прыснул он. — А я уж было начал за тебя волноваться. — Что тебе нужно? — ледяным тоном опалила его Кушель, совершенно не желая ввязываться в его дурацкую игру. — Как-то ты недружелюбно настроена… — изобразив некую досаду на лице с вычурным оттенком, что говорило о фальшивости непонимания ее реакции, проронил Кенни, бросив беглый взгляд на стакан, поставленный перед его носом. — Ваша выпивка, сэр, — оповестил Эдди, убирая под подмышку округлый поднос, едва шурша сукном своей сорочки. Пребывая в приподнятом расположении духа, Кенни, пустив на него немного лукавый взгляд, вычурно подмигнул, добавив колоритный звук языком для красочности действа. Будучи «прожженным натуралом», Аккерман лишь подыграл «пьесе», заметив легкую заинтересованность со стороны поглядывающего на него бармена. Поймав на себе немного хищный взгляд, Эдуардо даже слегка зарделся, почувствовав хлынувший к коже лица жар. Мужественности и обаяния Кенни было чертовски не занимать. Пусть он и уловил фальшь в этом «комплименте». — Развратник, — с игривым французским акцентом, смягчившим несколько «р» в слове до неузнаваемости, прыснул Эдди, стрельнув глазками на Кушель, с неодобрением грациозно закатившую глаза от очередной выходки брата. После чего направился к приписанному месту у барной стойки. — Разве я не могу навестить свою милую сестрицу? — пригубив напиток, непринужденно выпалил Кенни, жестом руки предложив ей составить компанию за его столиком напротив. — Быть может, я соскучился. Заметно утомившись от его представления, Кушель предчувствовала некий подвох. Он явился сюда не случайно, учитывая слухи от членов его бывшей «своры», уверяющей, что Аккерман «с комфортом» разместился в столице. На кой черт ему менять столь выгодное положение, возвращаясь в клоаку, из которой с таким трудом пытался выкарабкаться? — Полно Кенни. Тебя не было три года, — проявляя непривычное хладнокровие, не отступала она, демонстрируя брату еще и закалившийся с их последней встречи характер. — И с чем же связан порыв твоей ностальгии? Отчасти в ней говорила обида. Кенни прослыл непрошибаемым эгоистом. И все же она до последнего надеялась на его возвращение. Однако «заботливый братец» бросил ее именно тогда, когда был нужен больше всего. О его причастности к жестокой расправе с ее насильниками Кушель догадывалась, но спустя годы ее не особо волновал даже этот «чистосердечный жест». — Нужна ли причина?.. — Бабушка умерла, — поспешила пресечь его недомолвки, стремясь пробудить хоть какие-то остатки искренности в его черством сердце, пропитанном лицемерием. Однако к ее искреннему удивлению он слегка округлил взгляд, осекшись на полуслове, отчего его тонкие губы снова сомкнулись. — Старик… — немного взыграв желваками, тихо проронил он, со стуком поставив только поднятую рюмку на стол, так и не осушив ее. — Он не писал тебе? — не до конца осознавая, действительно ли брат поник головой или же попросту прикидывается, уточнила Кушель. — Вероятно, но… я давно не проверял почту, — помаячив языком по краю зубов, словно вспоминая что-то, заключил Кенни с нехарактерной серьезностью. Его приподнятое настроение довольно быстро сошло на «нет». — Что произошло? — Чахотка взяла верх, — придерживая спинку стула напротив, словно колеблясь, присесть за его столик или нет, смягчила она голос до обыденного. — Понятно… — поджав губы, выдохнул Кенни. Стянув с головы шляпу, он небрежно накинул ее на угол спинки собственного стула. И, потянувшись обеими руками к едва взлохмаченной шевелюре, пригладил темно-русые пряди назад, возвращая себе привычный оскал. — И ты на радостях решила пойти по стопам матери? Бабуля бы гордилась… — с едва уловимым раздражением, проявляемым пульсирующей на виске венкой, подметил он, не поскупившись на легкий оттенок самодовольства. «Бесчувственный подонок», — прорычала в сознании Кушель. Да как он смеет судить ее, учитывая, что палец о палец не ударил, чтобы осведомиться о здоровье бабушки три года назад, когда без зазрения совести оставил их на произвол судьбы? — Не говори о том, чего не знаешь, — не желая более вести с ним беседу, прошипела она, намереваясь проследовать к барной стойке, чтобы отобедать в гордом одиночестве. Но Кенни подобное пренебрежение в ее действии не пришлось по нраву. — Мне нужно «купить» тебя, чтобы еще хоть немного времени насладиться твоей компанией? — приподнявшись из-за стола, властно прорычал он, преграждая ей путь своей фигурой, солидно возвышающейся над ее. Его реплика весьма болезненно кольнула Кушель. Однако, в то же время, в ней она наконец-то смогла уловить хоть какой-то отголосок его истинных эмоций. Ему было важно ее присутствие. Здесь он не лгал. — Если ты собираешься читать мне нотации… — присев напротив него, достаточно серьезно, и в то же время без нажима проронила она, пододвигая стул к столику для удобства. — Поздно читать нотации, — заключил Кенни, подхватив меню с целью заказать что-нибудь более сытное, раз аперитив уже плещется в желудке. — Я всего лишь хочу… пообщаться, — с некой доброжелательностью, на мгновение окончательно выбившей ее из колеи, выделил он последнее слово, не замарав привычным ядом. Ощутив в груди щемящее чувство ностальгии, Кушель искренне хотелось верить его словам. Быть может, он и вправду соскучился по ней, пусть, вероятнее всего, она далеко не единственная причина его «визита» в Подземный город. Узнав о ее ремесле от давнего приятеля, Кенни не пришел в восторг от вполне закономерного стечения обстоятельств, учитывая социальные условия города и опыт матери, так же в свое время работавшей на этом поприще. Однако, даже если рассмотреть идею забрать ее из прогнившего «подземелья» — проплатить «билет наверх» он не может. Как и внести за нее положенную плату владельцу борделя, явно не готовому отпустить ее задаром, учитывая, что необходимой суммы в карманах Аккермана пока что не водилось. — Вот. Раз уж ты пока не можешь выйти на поверхность, — когда зашел разговор о его жизни «под открытым небом», вытащив картонную коробочку, выпалил он, поставив ее на стол перед Кушель. Немного обомлев от удивления, она подняла на него настороженный взгляд с широкими, как у бодрствующей по ночам кошки, зрачками. После чего тонкие, бледные пальцы аккуратно придвинули коробку ближе. Испытывая немного детский задор, она потянула за край бечевки, развязывая простой бант. И, отбросив веревку в бок, борясь с накатывающим любопытством, с небольшим промедлением подняла крышку. Приятный аромат, совершенно непривычный для этих мест, ударил в нос, принося глоток свежего воздуха в тошнотворную рутину. Тонкая линия губ немного растянулась, уголками устремившись вверх, невольно отображая ее эмоции, превалирующей из которых был восторг. Обилие сухоцветов, представленных в коробке, от которого даже разбегались глаза, отозвалось разливающимся в груди теплом. Пучок засушенных веточек с красивыми сиреневыми цветками немногим больше игольчатой головки рисковал рассыпаться в ее руках. Поспешив приложить его к кончику носа, она с упоением втягивая его «дурман», отдающий пьянящим ароматом, совершенно несравнимым с осточертевшими лепестками роз. В их с Кенни детстве бабушка использовала именно лаванду, чтобы избавиться от затхлого запаха, исходящего от плесневелых стен. Или же подкладывала растолченные цветы растения в небольшом мешочке под подушку, что помогало справиться с бессонницей. Однако в один момент поставки растения в Подземный город попросту прекратились, а цена в виду редкости подскочила в разы. Быть может, его сердце не окончательно зачерствело. Учитывая, что не все представленное в коробке можно купить в виду отсутствия спроса на поверхности. Значит, он собирал их для нее… Кенни Аккерман — прожженный мерзавец и негодяй, готовый наплевать на свое «честное» слово в случае подвернувшейся возможности прибыли. Смехотворно, но, несмотря на парадоксальность, слишком похоже на правду с учетом всех деталей. Принеси он ей какую-нибудь безделушку с поверхности, купленную будь то на барахолке или в ювелирном, она и слушать его не стала бы, не намереваясь принимать его «подачки». Но частичка недоступной для нее природы таила поистине непоколебимую красоту. Пока Кушель, не в силах противиться порыву, перебирала каждое засушенное растение, пытаясь сопоставить его в памяти с эскизами в книгах о природоведении, Кенни улавливал в ней черты матери, невольно усмехнувшись. И, поймав ее немного настороженный взгляд, произнес: — Ты не изменилась. — А ты все тот же ворчливый плут, каким был всегда, — едва дернув бровью, бархатным голосом выдала она с легкой ухмылкой, стремясь кольнуть его под ребром, пусть и не сильно. Уступив ее наблюдению, Кенни расплылся в улыбке, принимая остроту за проявление ее любви к нему. Как и более мягкий взгляд, таящий в себе толику ласки, навевая воспоминания из детства.***
Окончательно свыкнувшись с переводом в Подземный город, переварив первое и весьма удручающее впечатление, полицейские постепенно адаптировались к новым условиям, приоткрывая для себя иные, более приятные аспекты жизни в этом Богом забытом месте. Совершая рейд по небольшим улицам, контролируя местные магазины и прилавки, они стали замечать разные огрехи, за игнорирование которых владельцы заведений предлагали вполне выгодный для обоих сторон компромисс. — Офицер, мы же можем это уладить? — стандартная фраза из уст «нарушителя», не желающего связываться с представителями закона. Лейб-гвардейцы, поневоле или целенаправленно попадающие на службу в Подземный город иной раз творили бесчинства похлеще самых отпетых преступников. Не говоря о рэкете, злоупотреблении властью и сговорах с вооруженными группировками. И старик, понятия не имеющий о том, что продавать ножи, с резной ручкой или нет, без специальной лицензии не положено, не был исключением из этого давно устоявшегося правила. — Конечно! — почесав затылок, проронил Боб, ненавязчивым движением пальцев дав необходимый знак. — Это же не серьезное нарушение, — ощутив на ладони увесистый мешочек, только-только мелькнувший в морщинистых руках старика, он мельком оглянулся по сторонам, стремясь избежать ненужных свидетелей. — И потом, — по инерции тихо насвистывая себе под нос, полноватый полицейский сунул «оплату» во внутренний карман форменной куртки. — … мне просто померещилось. Какой я сегодня невнимательный. Всего лишь невинные маленькие авантюры, немного обогатившие их кошельки. Им даже вымогать не надо, люди сами готовы платить за спокойствие и, иной раз, некую защиту в лице Военной полиции. Пусть априори в обязанности лейб-гвардейцев входит поддержания порядка и дисциплины на улицах города. Но разве стоит отказываться от доплаты? В конце концов, любой грош в самом бедном районе последнего пристанища людей внутри стен ценен. Что в какой-то степени останавливает жителей от ощутимых «прегрешений». — Мы и вправду мало чем отличаемся, — невольно проронил Рик, вспоминая немного едкое наблюдение куртизанки, вполуха слушая очередную несуразицу из уст какого-то проходимца, с пеной у рта отрицающего очевидное. Закрывать глаза за энную сумму на каждого опасно, учитывая, что в один прекрасный момент это как минимум может обернуться неприятностями для самих полицейских. — Еще парочка мест с хорошим «уловом», и можно смело идти в бордель, — выпалил Груббер, пересчитывая полученные купюры после обнаружения нарушений условий хранения алкоголя в местном баре. — Как считаешь, хватит на ту маленькую «дьяволицу», сумевшую пробудить эрекцию даже у дряхлого старикашки? — с ухмылкой поинтересовался он, покосившись на напарника. — Что же ее умелый ротик способен вытворить в случае с моим функционирующим «дружком»? — Заняться больше нечем? — приметив выцветшую деревянную вывеску, отстраненно произнес Рик, словно компаньон ему наскучил. После чего надавил ладонью на дверь, намереваясь заглянуть в местный ломбард. Скрип стиснутых зубов и хруст костяшек пальцев, рефлекторно сжатых в напряженный кулак на уровне его бедра, невольно выдали присутствие эмоции с потрохами. Благо, коллега не обратил внимание на детали. — Наоборот. Планирую урвать от жизни все. Пока не поздно, — заметил Груббер, заходя в небольшое помещение следом. С какой стати ему есть дело до этого? Нравится раздвигать ноги за деньги — милости просим. По большому счету, она сознательно продает себя. Что удивительного в том, что ее купит очередной клиент? Только вот треклятые притушенные радужки, скользнувшие по его лицу из-под темных прядок челки, никак не выходят из головы. Стремясь отвлечься от навязчивых дум, Рик уперся взглядом в массивные прутья решетки, ограждающей владельца ломбарда от посетителей. Лишь пятнадцатисантиметровая щель между ней и прилавком приспособлена для обмена товаром и деньгами. И заколоченная несколькими рядами разных по форме и цвету балок дверь при помощи гвоздей, массивные головки которых приобрели охра-коричневый оттенок. Окинув изучающим взором обшарпанные стены со следами копоти и просевший пол, на котором помимо сомнительных пятен были раскиданы какие-то бумажки, притоптанные чьей-то подметкой, рисунок которой отразился на ней, полицейские перевели взгляд на зарешеченное окно, ведущее на улицу. Заколоченные таким же неординарным способом, как и дверь, они едва пропускали свет уличных ламп через несколько щелей между балок, привнося отдаленное подобие уюта в мрачное помещение. — Эй, продажные шлюхи! — раздался за их спинами ворчливый голос с характерной для пожилых людей осиплостью. — Только не говори, что это он нам, — с некой надменностью переглянувшись с напарником, проронил Груббер, медленно обернувшись, когда рука скользнула к прикладу винтовки на плече. — Проваливайте по-хорошему, или собственной задницей почувствуете жжение соли, — не унимался стоящий за решеткой мужчина в клетчатой «восьмиуголке», обтесанный козырек которой едва прикрывал его лицо. Зажав между челюстей зубочистку, маячившую вверх-вниз, он зафиксировал палец на курке, подхватив другой рукой стволе оружия, дуло которого смотрело в пол у его ног. — Осади, старик, мы всего лишь… — обратился к нему Рик, пытаясь вразумить агрессивно настроенного владельца ломбарда, пробуя свести на нет его бурную реакцию на их «вторжение». — Пригнись! — не своим голосом проорал Груббер, грубо надавив на затылок нерасторопного товарища, слишком поздно заметившего наставленную на него двустволку, выглядывающую через щель под решеткой. С гулом прогремевший выстрел последовал мгновенно, сопровождаемый глухим стуком картечи по трухлявой доске, приколоченной к окну. Щелчок, характерный для перезарядки, и упавшая на пол гильза, способная практически прожечь дыру в деревянном полу, с металлическим звоном покатилась под стойку. Пытаясь сделать судорожный вдох, ощущая едва заметное биение сердца где-то в пятках, Рик с опаской поднимает взгляд на прилавок, намереваясь проследить за дальнейшими действиями съехавшего с катушек владельца ломбарда, готового до последнего оберегать свою «крепость». Распахнувшаяся за их спинами входная дверь, судя по всему, любезно подпихнутая чьей-то ногой привлекла внимание не только полицейских, но и вооруженного двустволкой с солевой картечью старика. Волей случая некогда находившееся в «своре» Кенни Аккермана отрепье, задумавшее вооруженный набег на ломбард, лихо вбежали в помещения, полагая быстро разделаться с пожилым владельцем. Однако совершенно не ожидая встретиться лицом к лицу с сотрудниками полиции, пара горе-лиходеев несколько обомлели, застыв на месте с парочкой ножей в руках. Приметить двустволку в руках владельца они так и не успели, поспешив ретироваться после здравой оценки ситуации, сложившейся явно не в их пользу. — Легавые! Валим! — выронив их рук кинжал, только и успел бросить один из них, от спешки вписавшись плечом в дверной косяк. — Рик… — с некой обеспокоенностью обратился Груббер, едва касаясь его между лопаток. — Я в норме, — немного резко прорычал лейтенант, выпрямляясь в спине, отчего в глазах на мгновение потемнело. — Не уйдут, — решительно добавил он, пустив прожигающий взгляд на владельца ломбарда, ограбление которого они умудрились невольно предотвратить.***
Смуглокожий, весьма ухоженный для жителей Подземного города, Эдуардо был выбран Джоном Джунсоном в качестве бармена не случайно. Именно у стойки происходил «заказ» тех или иных услуг, оплачиваемых так же на месте. Исключением могли быть лишь проверенные клиенты, стабильно захаживающие в заведение, и, чаще всего, контактирующие непосредственно с предпочитаемой ими куртизанкой. Умея в момент состроить доброжелательное выражение лица, Эдди обладал природным навыком расположить к себе практически любого, способный «героически» выстоять самую беспощадную критику в свой адрес или же самого борделя и его владельца, после пылкой речи «неудовлетворенного» предложив ему побеседовать с самим Джоном Джунсоном лично. Однако, подобной чести были достойны лишь состоятельные клиенты. Обычной «сброд», едва наскребший пару монет на «захудалый час» получал в ответ лишь натянутую улыбочку или же настоятельный жест на дверь, в случае необходимости с привлечением нескольких выделенных Джоном «шкафов», подчищающих бордель от особо буйных посетителей. — Желает ли клиент развлечься? — рядовая фраза, озвучиваемая им с целью ненавязчиво потешить «эго» собеседника. После чего следует имя уже знакомой «девочки» или же некие предпочтения из уст самого заказчика. Особо стеснительные могут ненавязчиво указать имя приглянувшейся куртизанки в специальном журнале. После чего озвучивалась комната, или, в зависимости от статуса предлагалось сопровождение, чтобы клиент не дай Бог не заплутал в обилии «рабочих кабинетов» второго этажа. Увидев знакомый герб с головой зеленого единорога, Эдди не особо удивился, не раз имея дело с пользующимися услугами борделя полицейскими. И, приветливо поинтересовавшись о цели визита, едва не оробел, осознав, кого он имеет ввиду. — Она сегодня не работает, — улыбнувшись, мастерски блефовал он, и мускулом не позволив усомниться в его словах. Слышал бы его Джон Джунсон — вырвал бы ногти за подобную вольность. Или придумал более изощренный способ наказания. Но причина его вранья крылась именно в желании уберечь. Особенно прекрасно зная о весьма неприятном опыте своей «подопечной», не раз вступавшейся за него в случае каких-то шероховатых инцидентов с клиентами, уже намеревающимися оставить на его презентабельном лице уродливые гематомы и ушибы. — С каких пор у здешних работниц выходные? — с неким недоверием прищурив веки, осведомился полицейский, ощутив задетое самолюбие, учитывая, что в подобном заведении ему отказывали впервые, причем настолько неприкрыто пытаясь запудрить мозги. Или бармен преследует целью нечто иное. — Она приболела, — максимально скучающе пролепетал Эдди, понимая, что отступать от заданного «мотива» нет смысла. И для пущей убедительности добавил чуть больше обаяния ненавязчивому взгляду в сторону клиента. — Но, всегда имеются варианты альтернативы, — с большей охотой продолжил он, включая сладковатый баритон. — Мы готовы с особым подобострастием обслужить офицера полиции. В неком негодовании нахмурив брови, лейтенант не смог оценить по достоинству «альтернативы», увидев в них некое привлечение его внимание к чересчур «экзотичным» вариантам. — Послушай, даже не пытайся, — резко осадил он бармена, давно заметив его специфические вкусы. — Я не тот, кто тебе нужен. В этом поистине сумасшедшем месте, где главенствует жадность, похоть и насилие у людей свое видение наиболее расслабляющего отдыха. Осуждать кого-либо полицейский не горел желанием. Но и потакать их попытке манипулировать им тем более не собирался, интересуясь лишь одной персоной в «чертовой забегаловке». Эдди искренне опешил от его заявления, учитывая, что даже не пробовал применить на нем «уловки обольщения», за версту чуя своих потенциальных клиентов, к коим полицейский явно не относился. Однако и категоричный отказ невольно задел его самолюбие, отчего Эдуардо впервые пребывал в подобной неловкости в общении с клиентом заведения. — Может, вы хотели бы компанию более умелой куртизанки, — приметив невысокого офицера полиции еще у входа, пододвинулась рядом сидящая девушка, не постеснявшись приблизиться к его лицу, беспардонно нарушая личностное пространство. Пальчики женской руки игриво пошагали по его плечу, вызывая невольные мурашки на коже, пока второй рукой она наматывала пышную рыжую прядь на палец. — Я с удовольствием засуну свой язык… — полушепотом добавила она, потянувшись к его уху, когда стройная нога скользнула вверх по его брюкам, намереваясь вызвать закономерную реакцию мужского организма. — Я хочу ее, — в упор смотря на Эдуардо, буквально прорычал сотрудник полиции, по наитию повысив голос. С некой опаской взглянув на клиента, Эдди перевел взгляд на рыжеволосую Николь, чье лицо офицер, немного грубо обхватив ладонью, относительно плавным движением отставил от себя. Обвинить его в насилии при этом действии вряд ли удастся. Понимая, что ловить здесь нечего, Николь аккуратно отдернула свои стройные ноги, прервав «тесные притирания», более не досаждая навязчивыми ласками. — Эдуардо, — послышался мягкий девичий тембр. — Разве пристало отказывать клиенту? Рефлекторно повернувшись на голос, слегка приподняв голову, Рик натолкнулся на хрупкую фигуру темно-русой девушки, выразительные глаза которой по обыкновению пересеклись с его немного напряженным взглядом, что слегка разрядило обстановку. — Видимо, тебе стало лучше, — не совсем понимая ее непривычное желание угодить носителю нашивки с эмблемой единорога, как ни в чем не бывало дипломатично заключил Эдуардо. — Значит, никаких отказов не требуется. Примите мои извинения, сэр, за это недоразумение, — с учтивостью поклонившись полицейскому, пролепетал он, зарекаясь более не подставляться под удар в случае неосведомленности. Никак словесно не отреагировав на обращение бармена, судя по всему имеющего причину так настойчиво отваживать его, Рик уже намеревался пройти к лестнице, когда услышал легкое замечание в свою сторону. — Оплата, сэр, — не забывая основное правило заведения, осведомился Эдди. — Регламентирует время. С неким промедлением осмысливая его заявление, Рик нырнул в карман брюк. Небольшая стопка купюр с грохотом прижатая мужской ладонью сопровождалась раздраженным взглядом потемневших практически до чернильного цвета радужек, приправленным вертикальной морщинкой на переносице. — Приятного вечера, — ненавязчиво заключил Эдди, убирая деньги в небольшой сейф под прилавком, попутно зафиксировав в журнале, что Олимпия не будет доступна для прочих клиентов до самого утра. Скребущую тишину практически пустого от посетителей заведения нарушал лишь легкий стук ботинок о ступени. Выйдя к узкому коридору второго этажа, лейтенант, молча пройдя мимо Кушель, по-прежнему стоящей у балкона, на удивление более не спешил пересечься с ней взглядом, медленно шагая в сторону дальней двери ее комнаты…