***
Некогда поднявшись на игорном бизнесе и умении зарабатывать деньги практически из воздуха, выступая в роли палача или же верного компаньона, господин Симидзу довольно быстро смог обосноваться в Подземном городе, собрав вокруг себя верных сторонников и выгодных партнеров. Финансируя прибыльные предприятия, направленные на развлечение местных жителей, он сумел создать весьма прочную и вездесущую паутину влиятельной организации, во главе которой оставался собственной персоной на протяжении десятка лет. Однако врагов он успел нажить не меньше соратников, отчего ему довольно скоро пришлось ограничить круг близкого общения, львиную долю которого составляли верные лишь ему головорезы. Предпочитая ужинать в своих же заведениях, он построил в Подземном городе весьма приятный для посещения ресторан, лишь изредка принимающий посетителей помимо самого господина Симидзу или его людей. Пустующее заведение, центральный столик которого был занят лишь мужчиной и женщиной азиатской наружности, расположившиеся напротив друг друга. В метрах десяти за его спиной расположилась его личная охрана из четырех человек, место одного из которых и предложили занять Кенни. Несчастный случай, произошедший с Джакобом, по незнанию отравившимся метанолом, не пришелся по душе господину Симидзу, поспешившему избавиться от «нерадивых химиков», намешавших столь опасный напиток, не способный принести должной прибыли. Сунувшая свой нос в это дело Военная полиция, принявшаяся допрашивать местные бары, не представляла для него весомой угрозы. Однако лишний раз подставляться мужчина был не намерен, моментально опустив все концы в воду вместе с Джакобом, более не способным служить ему в должной мере. Верность подчиненных завоевывается в большей степени именно справедливым отношением к ним. И господин Симидзу придерживался неписанного правила, воздав все почести пострадавшему, чье лечение в госпитале столицы он оплатил с лихвой. — Что может быть приятнее уютного семейного ужина, — вынося из кухни поднос, проронил Аккерман, выполняя былую роль вероятно уже покойного Джакоба. — …верно, господин Симидзу? Поставив перед носом сидящего в расслабленной позе мужчины широкое блюдо, не забыв снять с металлической подставки в руке только вытащенную из погреба бутылку вина, Кенни уже намеревался освободить поднос окончательно, повернувшись к сидящей напротив азиатке, явно поникшей головой больше обычного. Пока взгляд не натолкнулся на женские пальцы, сложенные на ее коленях. При максимально отстраненном выражении лица, на котором он заметил весьма характерную трещину на нижней губе, она буквально выкручивала себе фаланги, словно давая волю невыносимым эмоциям. Он был наслышан, что господин Симидзу весьма привыкший распускать руки, однако ее шаткое психическое состояние явно намекало на то, что он весьма перегибает палку в общении с принадлежащей ему азиаткой. — Не тяни, Кенни. Просто положи блюдо на стол, — с флегматичным оттенком прыснул господин Симидзу, расправляя на коленях салфетку, проявляя элемент эстетизма, свойственный причудам богачей. Увидев тарелку, девушка, на этот раз с необычным гребнем в волосах, пусть и в более привычном фасоне женского платья темно-бордового оттенка со строгими, короткими плечиками, уже намеревалась потянуться к вилке, по-прежнему не смея поднять взгляд на своего «собеседника». — Эй, — резко окликнул ее господин, пока Кенни наполнял его бокал высокосортным вином длительной выдержки. — Разве так подобает вести себя женщине в присутствии ее мужчины? Я не разрешал тебе есть. Слова, подобно копьям прорезали пространство вокруг них, заметно усиливая напряжение, что тут же побудило ее опустить вилку обратно на уголок белой салфетки, на контрасте выделяющейся на темно-багровой ткани скатерти. Наказания различной степени изощренности следуют за любое непослушание. Это правило она усвоила весьма быстро, учитывая пристрастие мужчины дрессировать своих подчиненных подобно псам. Не сказать, что Кенни нравилась вынужденная роль официанта, но положительные стороны в ней явно просматривались. Он мог украдкой получше изучить необычные черты ее лица, обладающие неоспоримой привлекательностью, тем более для столь любвиобильного до разнообразия Аккермана. Если бы она не выглядела столь жалко, словно забитая палками псина, он бы, возможно, и покусился на нее, разумеется, не будь на горизонте господина Симидзу. Скорее в поле зрения, в чем помогли бы пустующие комнаты его просторного убранства, где основная масса его головорезов скапливается именно под дверью своего хозяина. И все же, столь несчастное и обреченное на страдание существо не пробуждало в нем ничего, кроме едва уловимой толики жалости. И мыслей о сестре, быть может также иной раз терпящей подобное унижение от несдержанных подонков. Подвывающее напряжение в штан становится куда менее занимательным. — Присоединишься к нам, Кенни? — осведомился господин Симидзу, аккуратно отрезая кусочек говядины с кровью, наколотой на зубцы вилки. Немного ошарашенный подобный заявление, Аккерман был в некотором роде рад, что мужчина вывел его из подобных раздумий. И когда он уже намеревался уточнить суть вопроса, не имея представления, как отреагировать на странное заявление главы преступного клана, тот поспешил пресечь все его поползновения. — Только попробуй, и я выколю тебе глаз, — с контрастирующей сталью в голосе проронил господин Симидзу, так и не взяв и кусочка в рот. Осознавая, что происходит что-то неладное, учитывая сжавших свое оружие членов группировки, Кенни едва заметно покосился на азиатку, реакция которой могла подсказать истинную цель происходящего. Побледневшая до пугающего серого оттенка, она замерла с приборами в руке прямо во время нарезания собственного стейка, что наводило на весьма неутешительные думы. Однако очередной приглушенный смех, раздавшийся со стороны господина Симидзу позволил ему выдохнуть, молча проглотив «остроту» новоиспеченного босса. — По твоей наводке мои люди разнюхали обстановку на поверхности, — поделился глава преступной группировки. — Есть информация, что был нанят человек из этих мест, способный быстро втереться в мое доверие. Пробраться в мой дом, — пустив неоднозначный взгляд на Кенни, ставившего в тот момент пустой поднос у барной стойки, вкрадчиво продолжил он. — Получить доступ к моей еде. Не сложно догадаться, к чему он клонит. Однако глупо было бы полагать, что Кенни примут в столь влиятельную организацию без некого испытания на верность. — Не отведаешь ли моего ужина, раз уж именно ты принес его, — складывая приборы по обе стороны от тарелки, осведомился господин Симидзу, вполне доходчиво передавая обязательность выполнения данного «предложения». — Или ты посмеешь отказать своему боссу? — с более металлическим оттенком в тоне, добавил он, ни разу не отведя от высокой тощей фигуры подчиненного прищуренный взгляд привычно узких глаз. — Что Вы, господин Симидзу. Разве могу я допустить подобную дерзость? — не уступая в источаемой уверенности, дипломатично заключил Кенни, осознавая безвыходность своей ситуации. Не испытывая желание выступать в роли подопытной крыски, дегустирующей пищу на наличие яда, он вполне осознавал возможный риск, сопряженный с шансом наживиться крупной суммой денег. Дух авантюризма, присущий ему практически с рождения, не всегда вселял в него необходимый энтузиазм. Однако страсть к азарту в нем была неистребима. Подойдя к столику, Кенни под пристальным присмотром окружающих наколывает кусочек свежего мяса. После чего с неким промедлением направляет его в рот, словно физически перебарывая всплывшую в разуме толику сомнения. Тщательно прожевывая пищу, подобно самому строгому ресторанному критику, с необходимой долей скепсиса оценивающему новое блюдо, Аккерман, не постеснявшись подхватить салфетку со столика мужчины, с наигранным педантизмом промачивает собственные уголки губ. — Весьма недурный аромат. Однако, мне кажется, десерт удивит Вас намного больше, — заключил он, уже намереваясь отойти от злополучного столика. «Русская рулетка» в этот раз промахнулась, учитывая, что он по-прежнему стоит на ногах. Но до конца ручаться за безопасность ужина Кенни все же не спешил. — И вино, — разрезал тишину голос господина Симидзу, явно давая понять, что «обряд посвящения» еще не окончен. Скользнув кончиком языка по верхним резцам, Кенни старается сохранять максимальную выдержку, учитывая направленные в его сторону ружья в руках предполагаемых «коллег», готовых сложить свои горячие головы у ног своего господина. Аккерман же к подобным жертвам, независимо ради кого, не имел какой-либо склонности. Подхватив бокал, он словно всматривается в горячительный напиток, взвешивая все «за» и «против» под пристальным взором господина Симидзу. После чего процеживает через губы пару глотков вполне «сносного пойла». — Приятный букет. Но мне по душе более крепкие напитки, — непринужденно роняет Кенни, возвращая бокал обратно на столик. — Принесу десерт, — стянув шляпу с головы, незаметно стряхнув капельку пота с виска, вызванную щекотливым инцидентом, коротко отрезал он под едва слышный хлопок собственного головного убора, опустившегося на поверхность соседнего столика. Едва расслабив руку, на протяжении всей «проверки на вшивость» готовую выцепить револьвер на поясе, господин Симидзу отдает незаметный приказ ненавязчивым движением другой ладони своим людям, попутно возвращая курок в привычное положение. Медленно действующие яды в Подземном городе раздобыть невозможно. Да и незачем прибегать к подобному средству, учитывая более простые способы. Не сказать, что подобная проверка как-то доказывает верность Кенни, но она определенно позабавила господина Симидзу, с аппетитом приступившего к трапезе. По привычке обратившись к одному из своих подчиненных, с которым он привык вести необременительную дискуссию, мужчина не сразу осознал, что тот не спешит отвечать ему. Полагая обратиться в более грубой форме, господин Симидзу по наитию поднимает взгляд на азиатку, лицо которой искажено в непередаваемом ужасе, проявляемом «немым» криком из разомкнутых губ, едва прикрытых потянувшейся ладонью. — Онемела? — лишь после осознав, что она смотрит сквозь него, осведомился господин Симидзу, в тот же миг уловив за спиной истошный всхлип, за которым практически сразу следует звучный стук, сопровождающий падение чего-то грузного на деревянный пол. Характерный «скрежет» металла по плоти, удар которого пришелся по шеям двух других преступников — и господин Симидзу подрывается к поясу за револьвером, отказываясь верить в то, что его время давно истекло. Так и не успев уверенно уцепиться за ствол, его ладонь, побледневшая из-за крепких тисков чьих-то пальцев, со стуком оказывается на поверхности стола. Резкий стук, раздавшийся следом, сопровождает вколоченное в поверхность стола лезвие охотничьего кинжала, разумеется, прошедшего через живую плоть насквозь, тем самый намертво пригвождая руку Симидзу. Быть может, глава преступной группировки и позволил себе приглушенный стон от нестерпимой боли, если бы не салфетка, впихнутая в его едва раскрывшийся рот. Очутившись за его спиной, Аккерман потянул за густые цвета мазута волосы, оголяя бледную шею прямо на глазах не способной выдавить и всхлипа азиатки. — Яд — это оружие трусов. И слабаков, — в пол голоса произнес Кенни, сильнее потянув за пряди, тем самым прижимая затылок мужчины к собственному животу. Если бы не проверка с дегустацией, Кенни мог запросто просчитаться, не имея представления с какой стороны господин Симидзу припрятал револьвер. Однако мужчина собственноручно подсобил своему убийце, продемонстрировав свои главные козыри. — Я не успел сказать, что весьма польщен Вашим приглашением, — подставив лезвие к его горлу, наклонился к бледному уху Кенни. — Но… Бизнес есть бизнес, не обессудьте, — практически пожимая плечами, совершенно спокойно пояснил он свою точку зрения. — На поверхности мне предложили больше, — последующий шепот прозвучал столь пугающе, что господин Симидзу даже не успел предпринять попытку увернуться из хватки умелого подчиненного, без промедления нарисовавшего идеальный полукруг на его шее. Ощутив на руки характерное тепло от свежей крови, брызнувшей на кожу, он медленно разжимает другую ладонь, отпуская короткие пряди. С грохотом завалившись вперед, остывающее тело более не издает характерного скрежета, окропляя еду подобно языческим жертвоприношениям, распространённым в древние времена. — Та еще скотина, да? — словно заигрывая, подмигнул Кенни, не удержавшись от обращения к сидящей напротив свидетельнице, от глаз которой не укрылась ни одна деталь его «маленькой шалости». Вскрикнув от увиденного, азиатка предпринимает попытку подорваться с места, явно не уловив остроумия в его циничном жесте. Однако ватные ноги напрочь отказываются совершать привычные движения, что делает ее и так чересчур семенящую походку еще более неказистой. Подхватив с тарелки кусочек резанного картофеля, едва испачканного в свежем «соусе», Кенни пробует его на вкус, удовлетворяя давнее желание совершить нечто подобное. Солоноватый привкус крови обладает довольно необычным оттенком, в целом не меняя привычное блюдо. Уже подорвавшись к выходу, сдерживая приступ удушья вместе с застрявшим в горле криком, азиатка старается не смотреть под ноги. Подметка туфли скользит на чем-то влажном, из-за чего она падает на что-то мягкое, с ужасом узнавая в бездыханном тучном теле одного из подчиненных ее жестокого любовника. Скользя коленями на растекшейся дьявольским «озером» вязкой багровой субстанции, буквально впитывающейся в ее пальцы, ногтями скребущие пол, она пытается отползти как можно дальше от наступающей смерти в человеческом обличии под стук набоек его обуви. Забившись у барной стойки, взирая на своего потенциального убийцу решительным взглядом, она впервые демонстрирует Кенни столь неприкрыто кофейный цвет своих глаз. К удивлению самого Аккермана, азиатка не умоляет о пощаде, выдавая свой страх лишь содроганием грудной клетки и рваным дыханием, срываемым с ее едва приоткрытых уст. Присев напротив нее на одно колено, попутно приблизив свой тощий силуэт ближе к ней, он поочередно всматривается в ее широкие как никогда глаза, придерживая уже очищенный от крови нож за рукоять, направив лезвие назад. — Тебя будут искать. И в случае обнаружения — поимею и убьют. Или в другом порядке, — к ее искреннему удивлению, спокойно произносит он, убирая оружие в ножны, закрепленные на щиколотке, чтобы в момент осмотра кинжал не могли найти. — Так что советую валить отсюда поживее, — поднимаясь на ноги, вновь демонстрируя ей свой высокий рост, добавляет Кенни, приглаживая растрепавшиеся волосы на макушке спереди назад. — Раз уж… — едва помассировав затекшую шею, махнул он рукой в сторону столика, — …он больше не в силах защитить свою собственность. Убивать ее по большому счету не было никакого смысла, учитывая, что его причастность к гибели господина Симидзу была очевидна. Однако теперь обезглавленный «клан» будет рвать глотки за право возглавить его, отчего азиатка попросту станет ненужным трофеем, с которым они с радостью захотят позабавиться, сотворив все, что им заблагорассудится. Теперь ее существование в ее же руках. Пусть попробует реализовать «счастливый билет», любезно подаренный им из-за терзающих шатких параллелей с сестрой. Быть может... и ее родные уже давно заждались. Оставив азиатку пребывать в неком недоумении, Кенни направился метровыми шагами в центр зала. И, подхватив не так давно оставленный головной убор, пустил взгляд в сторону ускользающего через заднюю дверь силуэта, незабыв элегантным движением пальцев натянуть широкие поля шляпы на лоб…Глава 10. Притворство
2 июля 2018 г. в 20:36
С чем можно сравнить жизнь куртизанки, из раза в раз вынужденной «играть в любовь» в объятиях очередного клиента? Тело бывает бросает в дрожь от чуждых прикосновений, противиться которым парадоксально и даже непрофессионально в некотором роде. Однако далеко не все клиенты вызывают столь неприятную реакцию. Одни навевают лишь скуку, своими рваными и неказистыми движениями под скрип несмазанных пружин кушетки не способные воплотить удовольствие процесса в явь. Мастерски скрывая свои истинные эмоции, Кушель старалась сгладить шероховатость действий умелыми, ненавязчивыми прикосновениями, способными даже самых суровых и радикальных носителей «Y» хромосомы расположить к ней, завоевав доверие на оплаченное время. Жестокая иллюзия, которую она воплощала для них, помогая отогнать разрывающее душу одиночество.
Другой сорт мужчин, возомнивший себя сошедшим со страниц любовного романа Казановой, представлялся эдаким идеальным партнером, способным вскружить голову любой особе. Стараясь проявить свое «мужское естество» во всей его красе, они демонстрировали самомнение, сравнимое разве что с окружающими их небольшое государство пятидесятиметровыми стенами, по словам очевидцев едва касающимися синевы бескрайнего небосвода. Секрет же в том, что каким бы самоуверенным и независимым не казался стоящий на пороге ее комнаты клиент, в большинстве своем они нуждались в одном и том же: женской нежности, пусть и не имеющей под собой истинных чувств, без которых проявленная ласка оказывалась лишь пустышкой. Бутафорией, за которую мужчины готовы платить деньги, имея возможность получить необходимую разрядку, не обязывая себя ненужной привязанностью к мнимому объекту вожделения.
Подобная цель с одной стороны оправдывала существование «срамного ремесла», и в то же время невольно вызывала чувство осквернения, учитывая денежный аспект. Стараясь защитить себя, Кушель плавно вливалась в эту «игру», уверяя себя в том, что это вовсе не она в нахальных руках неизвестного ей типа, а облик той партнерши, заказанной им, глазами которой ей довелось некоторое время воспользоваться. Не ее тело принадлежит купившему ее, словно вещь, клиенту. Та девушка, извивающаяся в его объятиях, испытывает нечто большее к нему, желая подарить свежий глоток эйфории отработанными манипуляциями. Ублажить и утешить, поделившись таинством неистовой и сокровенной одновременно близости двух тел.
Стоит возбуждению достигнуть пика, оглашаемого характерным стоном, зачастую усиленным актерской игрой для услады мужских ушей, она постепенно возвращает контроль над собственным телом, принадлежащим вновь только ей. Облик той благосклонной особы уходит вместе с заказавшим ее клиентом, уступая место другой, испытывающей такой же порыв нежности к зашедшему в ее комнату следом.
Абстрагируясь от происходящего, Кушель преследовала цель защитить свое внутреннее «я», именуемое душой, находящейся где-то за грудиной, судя по бытующему мнению и ее собственным ощущениям. Идеи стенистов от неё были далеки, и все же она ощущала нечто непостижимое разумом, подающее признаки жизни щемящим под ребрами чувством или же эйфорией от осязания «провала», знаменующего разверзнувшийся внутри тела вакуум. Закрыв свой внутренний мир от чужих глаз, она намеревалась продолжать свой аккуратный блеф, не позволяя никому коснуться себя по-настоящему. Пусть наслаждаются лишь привлекательной «обложкой», наивно полагая, что она принадлежит им целиком. Большего клиенту борделя и не нужно, а женская гордость, подобно взрощенному в лучах родительской доброты дереву, вплелась своими корнями в хрупкую с виду плоть намертво, раскинув ветви до самых кончиков пальцев. Она не позволит кому бы то ни было осквернить ее.
Направляясь к дальней комнате, Кушель старалась совладать с нахлынувшим на нее напряжением, выливающимся онемением в ногах и легкой дрожью ледяных фаланг пальцев, вжимающихся в ладони. Виной всему мерзкая нашивка, красующаяся на форменных куртках, принадлежащих по-прежнему вызывающей неприятные мурашки на позвонках организации. Ни разу не видя воплощение зверя в живую, пусть и не обладающего необычной деталью на голове, Аккерман не ощущала к лошадям неприязни как таковой, встречая в литературе много переплетающихся описаний этих горделивых животных в компании «благородных рыцарей». Военной полиции же по ее ассоциациям больше подходило сравнение с всадниками Апокалипсиса, правящими в их «подземной преисподней», где они вольны устанавливать собственные правила, облеченные властью и мнимой вседозволенностью.
Что побудило ее выйти к балкону, Кушель никак не могла вразумить. Однако вероятный ответ крылся именно в неутомимом женском любопытстве, учитывая, что подобный сорт мужчин, выделяющийся из привычного контингента, весьма редко выступал в роли ее клиентуры. Тем более, изъявляя столь настойчивое желание.
Закрыв за собой дверь, она вновь натолкнулась на «верного скакуна» лейб-гвардии, вышитого на спине остановившегося посреди комнаты лейтенанта. Зафиксировав взгляд ровно на том месте, где неделю назад корчился от невыносимой боли Джакоб, распластавшийся на полу, он, продолжая пребывать в безмолвии, неспешно прошел к небольшому окну. Чуть отдернув полупрозрачную занавеску, невольно продемонстрировав пропитанную коричневыми разводами повязку на ладони, полицейский осматривал полупустую улицу, словно выискивая кого-то.
— Ты ранен? — решила привлечь его внимание Кушель, направившись в сторону трюмо.
— Пустяки, — бесцветно бросил он, не сразу обратив к ней взгляд кобальтовых глаз. — Пришлось пересчитать зубы паре «приветливых» жителей, — вспоминая настигнутых им преступников, покусившихся на ломбард, с неким раздражением добавил Рик, незаметно скользнув взором по небольшой кровати. И, вновь сжав раненую руку, рефлекторно пошевелив пальцами, словно проверяя объем их движений, облокотился спиной на стену возле окна, флегматично сложив на груди руки. — С первого дня, как перевели сюда, творится полная х*рня, — под нос пробормотал он, совершенно не скрывая своего паршивого настроения. И, уловив некую заинтересованность с ее стороны, решил поделиться пережитым, раз уж ее компания на ближайшие несколько часов полностью оплачена. — Неудивительно, что сегодня я рисковал на собственной шкуре отведать картечь с солью.
Попади залп старика ему в лицо, Рик рисковал не только ослепнуть, но и распрощаться с жизнью, учитывая возможность получить хоть какую-то врачебную помощь в условиях города. Однако мимика куртизанки его даже позабавила, беря в расчет едва уловимое изменение, проявляющееся некой тенью сострадания к его невзгодам. Словно он пришел сюда ради этого.
— Я пригнулся. Можешь не изображать беспокойство, — с несдержанной грубостью прыснул он, вызывая у Кушель некие опасения, подпитанные его небрежным движением здоровой руки, еще более туго обмотавшей испачканной ветошью его ладонь, что сопровождалось характерным скрипом.
— Повязка замаралась. Нужно сменить, — стараясь не обращать внимание на его выпады, выдохнула она, заглядывая в небольшую полку под трюмо.
Ей не привыкать к привередливым клиентам. В конце концов, он сам изъявил желание приобрести ее компанию на вечер. Пусть она и испытывает укор собственного достоинства, учитывая что решила показаться ему на глаза сегодня. Могла отсидеться в комнате, не откликаясь. Сохранила бы нервы в покое, не нарвавшись на очередную грубость.
На удивление не услышав более в свой адрес колких реплик, даже после ее предложения, Кушель со стуком поставила металлическую флягу рядом с ним, не проявив в своем действии какого-то пренебрежения, не считая крупицы недовольства, промелькнувшей в голосе.
— Чистый спирт. Этиловый, — уточнила она, вытаскивая из закромов кусочек бинта, попутно подставив небольшой латок, судя по всему, для старой повязки.
Проводив ее точеный силуэт до кровати, на которую она умудрилась опуститься с непередаваемой элегантностью, закинув стройную ногу на вторую, Рик перевел взгляд на флягу. И, потянувшись к металлической крышке, откупорил нехитрую деталь парой движений.
— Как там твой приятель? Выкарабкался? — монотонно осведомился он о Джакобе, когда комната наполнилась едким запахом спирта.
Измазанная в засохшей крови повязка тут же очутилась в латке, оголив стертые костяшки левой руки, изрядно приложившейся по чьей-то физиономии. Зубы пересчитывал Рик в буквальном смысле, учитывая, что, напоровшись на нехитрую конструкцию полости рта, умудрился разодрать кожу, что вполне могло грозить инфекцией. Не хватало только сдохнуть в пропитанном затхлостью «подземелье», послужив кормом для крыс.
— Не знаю, — без утайки выдала Кушель, уткнувшись взглядом в носки собственных туфель, на месте которых она сидела неделю назад, пытаясь хоть как-то облегчить его состояние. — Люди господина Симидзу просто забрали его. С тех пор не было никаких вестей.
Оторвав достаточный кусок бинта, Рик неспешно смачивал его спиртом, выстраивая в уме два варианта вероятного исхода того вечера. Не сказать, что ему было жаль Джакоба, учитывая, что он сам ввязался в этот бизнес. Однако, при лучшем раскладе, преступник находился в госпитале на поверхности, предвкушая длительное лечение, быть может способное восстановить его зрение хотя бы отчасти. Если, конечно, по милости своего «господина» неумелый дегустатор не валяется где-то в сточных водах города, тем самым забрав секрет их нелегального производства в могилу.
— А ты не особо заморачиваешься с клиентами. Пока ты их ублажаешь по ночам, они бесчинствуют на улицах в дневное время, — не постеснялся прокомментировать род ее занятий Рик с виду совершенно непринужденным тоном, попутно обматывая руку свежей ветошью. Жалящий спирт отозвался легкой болезненностью, едва не оглашенной сдавленным шипением. Однако, продолжая сохранять невозмутимый вид, лейтенант, неспешно подняв на нее взгляд, так и не уловил хоть каких-то эмоций с ее стороны. — Ты хотя бы знала, что в своей пастве обслуженный тобой священник приторговывал морфином и прочим «добром» с поверхности, вызывающим нестерпимую ломку?
Собственноручно занимаясь делом о контрабанде, Рик не понаслышке знал всю подноготную стениста, на деле обвиненного не только в продаже наркотических средств и оружия, но и подозреваемого в педофилии в стенах его же обители. Учитывая количество пропавших без вести детей, не говоря о многочисленных случаях насилия над ними, собрать улики было вопросом времени.
— Не можешь отпустить его образ? — бесцветно проронила она, с некой легкостью освобождая ступни от обуви. — Неужели ты снял меня ради допроса? — с толикой насмешки добавила Кушель, не собираясь спускать ему подобное пренебрежение к ней безнаказанно. Холодный взгляд металлических радужек, искаженных притворным безразличием, на мгновение обратился к нему, после чего она принялась осторожно перебирать пальцами ткань, образуя складки. Подол платья пополз вверх, неспешно обнажая стройные щиколотки, будто ускоряя неотвратимый процесс. — Это всего лишь работа. Незачем мне знать, кто именно со мной в постели.
Дерзость, пусть и облеченная в подобие бархата в ее тоне, уколола сильнее, чем можно было представить, что вызвало неконтролируемый приступ ярости в его сознании. Неужели она ничем не отличается от пропитанных ложью и жаждой наживы особ, стремящихся урвать «свое» наперекор морали и хоть каких-то принципов?
В мгновение ока оказавшись прижатой к постели, Кушель рефлекторно задержала дыхание, почувствовав знакомое ощущение скованности, отозвавшееся парадоксальным потягиванием между ног. Обмотанная ветошью ладонь сомкнулась на ее шее, в момент пригвоздив к поверхности, когда его лицо нависло над ней, приблизившись максимально близко к губам. Подол продолжал с шелестом медленно ползти вверх не без помощи его правой руки, по-хозяйски нырнувшей под ткань.
— Я хочу… — тихий полушепот сквозь зубы, сопровождаемый щекочущим дыханием, больше походил на рык, пока его правая рука с усилием сжимала обхваченное бедро, впиваясь пальцами в кожу. — … как он, — словно прорываясь сквозь невидимый барьер, напрягая каждую мышцу собственного тела, добавил Рик, осторожно ослабив хватку ладони. — Обслужи меня так же, — увидев оттенок непонимания в ее глазах, пояснил он, медленно поднимаясь с заваленной им на кровать куртизанки.
Не в силах выкинуть в тот вечер ее облик из головы, когда они с коллегами схватили священника, он, словно окутанный некой незримой пеленой, добрался до комнаты рядом с местным офисом Лейб-гвардии. Перед глазами стояли лишь ее притушенные радужки в момент волны разрядки, прокатившейся по ее подтянутой фигуре, изогнувшейся в спине словно в непостижимом своим притяжением танце. Женское тело было практически не оголено, не считая короткого рукава платья, столь соблазнительно соскользнувшего с бледного плечика. Невинная деталь, сводящая с ума окончательно, стоило ему вновь воплотить ее облик в сознании.
Рик и сам не заметил, как рука опустилась под ремень брюк, нащупывая твердеющий орган. Словно в такт воспроизводимых в памяти движений женских бедер, он двигал ей, наполняя все большим желанием плотно обхваченный орган, совершая немного резкие действия с неким остервенением. Не дряхлые, покрытые морщинами ладони, а его собственные руки придерживали ее за отставленные ягодицы, изучая каждый изгиб девичьих ног, уделяя особое внимание белым чулкам, мягкая ткань которых приятно осязалась под пальцами, пока ослабевало ее натяжение. Сколько длилось помутнение рассудка он не помнил, но, лишь почувствовав содрогание собственного тела, поддавшегося нестерпимому порыву похоти, наконец-то смог прийти в себя, вернув осознание реальности.
Не испытывая особо дефицита внимания женского пола, Рик никак не мог вразумить, что именно двигало им. Супругой обзавестись он по разным причинам к двадцати восьми годам не успел, что, собственно, не мешало ему наслаждаться компанией прекрасного пола в менее обремененных условиях, пусть он и не отличался особой любовью к разнообразию в выборе партнерш. Однако стараясь отрицать какую-то заинтересованность, вызванную попавшейся ему на глаза девицей с запятнанной репутацией, он продолжал ходить в бордель в компании товарищей, невольно натыкаясь взором именно на нее. Быть может, лейтенант и дальше бы пытался игнорировать некий импульс, возникающий в голове каждый раз, когда он вспоминал о ней. Но оказавшись на волосок от смерти сегодня, попав под горячую руку старика, готового всадить ему наполненную солью картечь прямо в лицо, Рик осознал, что оттягивать этот визит попросту нет смысла.
С некой резкостью в движениях он избавился от форменной куртки, после чего рука под звон покоцанной по краям бляшки расправилась с препятствием в виде затянутого на поясе ремня. Перебирая пальцами пуговицы на рубашке, предварительно немного отвернувшись от Олимпии, стремясь свести неловкость момента на нет, он все же повернулся к ней, испытывая нестерпимое любопытство. Закончив со шнуровкой на платье, она стянула его с плеч, демонстрируя бледную кожу спины, обладающую неким «лунным» свечением. Ткань упала у ее ног, что позволило ей аккуратно выскользнуть из одежды, обнажая нижнее белье в виде молочно-бежевого корсета и на полтона темнее оттенка чулки на подвязках, закрепленных на специальном поясе.
Словно уловив его взгляд, Кушель подняла взор на отражение в зеркале, что едва не вогнало ее в смятение, когда она уловила силуэт нагого мужского тела, без каких-то колебаний прилегший на постель. Обнаженный клиент в ее профессии — часто встречаемое явление, но организм словно ощущал нечто новое в привычной «пьесе», отчего эмоции приобретали неуместную несдержанность.
Накрывшись тонким одеялом по пояс, испытывая некое напряжение в виду отсутствия опыта в столь близком общении с куртизанками, Рик испытывал некий интерес к ее методам, отчего предпочел выступать в роли зрителя, наслаждаясь ее отработанным выступлением. Укутанная в чулок нога облокотилась на пуфик возле трюмо, что позволило ей отстегнуть ткань от пояса. Затем грациозная смена ног, и прихваченная ее тонкими пальцами кружево нижнего белья скользит по стройным бедрам, будоража мужскую фантазию.
Он хотел ее. Как хотели многие до него, что подобно бельму на глазу раздражало его самолюбие. Именно гордость останавливала от желания взять ее без промедления, не дождавшись ее инициативы. Подобное проявление слабости со своей стороны он не допустит. Нужно приглушить импульс, воплотив фантазию в явь. Только так он наконец-то освободится от ее навязчивого образа.
— Оставь их, — с некой строгостью в голосе выдал Рик, ощущая накатывающую сухость в горле, когда она собиралась следом за бельем стянуть чулки. Неспешность ее движений будоражила кровь и одновременно раздражала. Быть может, она попросту пыталась оттянуть время, наскучив своей медлительностью.
Пристегнув завязки пояса обратно к чулкам, Кушель направилась к кровати, прихватив те самые синие ленты, повязанные в тот день в ее волосах. Осознавая, с кем ей предстоит оказаться в постели, она едва боролась с волнением, возникающим каждый раз, когда ей приходится воскрешать в памяти оскал Эрла, с коллегами из полиции зажавшего ее в переулке возле пекарни. То, что он вытворял с ее телом, трогая там, где считал нужным, отзывалось чувством некого омерзения, тесно сцепленного с ужасом, пережитым в тот день. Однако она нашла способ, как уменьшить риск во время столь тесного «общения» с сотрудниками полиции.
— Для полноты ощущений необходимо полностью отпустить происходящее, — разместившись на нем, с томным оттенком голоса пояснила Олимпия, аккуратно подхватывая его руки.
Те самые притушенные радужки обладали гипнотическим шармом, не оставляющим ему ни единого шанса на сопротивление. Шелковая ткань ласкает кисти, туго обхватывая их, пока кончики ее волос легонько щекочут кожу его лица. После чего Кушель крепко привязывает его руки к прутьям кровати у изголовья. Взгляд девичьих глаз из-под полуприкрытых век вместе с легким движением тыла ее фаланг, пригладивших двухдневную щетину на его лице — и зрачки предательски расширяются, вместе с ускоренным биением сердца давая трещину в его непоколебимом облике.
Она не затягивала с оральными ласками, учитывая его готовность к действию. Ее маленькая ладонь скользила вверх по его груди до самой шеи, отзываясь подобием мурашек, только усиливающих напряжение. Женский таз мастерски садится на возбужденный донельзя орган, знаменуя столь долгожданный акт, когда на его глаза падает атласная синяя лента, сжимаемая в ее руках. Оказавшись во мраке, Рик начинает более остро ощущать каждое ее движение, обладающее несравнимым с чем бы то ни было удовольствием. Она словно специально дразнит его едва осязаемыми прикосновениями возбужденных сосков в такт ее глубоких действий, позволивших окончательно овладеть ей. Или же она владеет им сейчас, ощущая свое превосходство.
Повязка на глазах служила неким барьером, позволяющим укрыть ее волнение, совершенно неуместное в столь раскрепощенном ремесле. Умело совладая с собой, Кушель удавалось контролировать процесс. Однако, увлекшись некой игрой в попытке ублажить очередного клиента, она невольно забылась, концентрируясь лишь на его дыхании. Кончик языка скользнул по его губе, словно дразня, что спровоцировало совершенно неожиданные действия.
Выскользнув одной рукой из ленты, практически распутанной им, Рик, схватив за плечи, рывком переворачивает ее на спину под глухой хлопок матраца, вызванный стремительным падением их тел. Лента, соскользнувшая с его лица, падает на ее шею, где едва уловимо для глаз в бешеном ритме бьется пульс. Не прерывая контакта, он скользит по оголенной из-за расшнурованного вверху корсета груди, окончательно распахивая нехитрую деталь женского гардероба. С ощущением хозяина положения он наконец-то может изучить ее тело, ведя ладонью от грудины между аккуратными формами к стройному животу, делая неспешные, протянутые толчки, вжимающие Кушель в помятую постель.
Пойманная с поличным, она более не в силах взять эмоции под узды, отчего черты лица приобретают явные элементы растерянности. Нет былой игры, лишь едва уловимая от истомления дрожь женского тела, поддающегося его темпу. И куда подевалась ее спесь, проявляемая в дразнящих движениях ее языка? Настал его черед брать то, что он хочет. Решительный порыв сопровождается приближением мужских губ к ее лицу.
В свое время увлекшись парой романов, Кушель так и не смогла постичь прелесть поцелуев, являвшихся основным физическим проявлением чувств на описанных страницах. Быть может, разгадка крылась именно в их отсутствии, учитывая, что целоваться за деньги клиенты не горели желанием. Разве что в качестве приятного дополнения. Оттого и она не особо жаловала обмениваться слюной, тщательно уворачиваясь от уст настойчивых клиентов, которых ей удавалось отвлечь какой-нибудь нехитрой уловкой.
Однако сейчас разум словно опустел, неспособный сгенерировать хоть какую-то идею, глубоко внутри и вовсе не желая сопротивляться ему. Сухие губы ощущают влагу его языка, испытывая нестерпимую ломку ответить. Отвлеченная его действием, Кушель слишком поздно осязает его ладонь на своем бедре, на правах хозяина гуляющую до самых ягодиц, в деталях изучая узор кружева на чулках. Скользнув обеими руками под коленные чашечки, он вмиг подтягивает ее бедра, задирая их практически до ее лица, сопровождая движение парой грубых толчков. Ее губы судорожно размыкаются, опаляя его лицо страстным дыханием, своей искренностью отзывающимся в его сознании ликованием.
Не ее тело так пылко стонет в его объятиях, когда она, поддавшись чувственному порыву, сама впивается в его губы, демонстрируя впечатляющую гибкость… Не ее поясницу подхватывает его ладонь, ныряя под ткань распахнутого корсета, совершая очередное движение тазом вперед, достигая максимально глубокого контакта, вызывающего у нее нестерпимый трепет перед нависшим над ней мужчиной… И не она вовсе послушно усаживается на его бедра, прижимаясь собственным торсом к его, усиливая обилие капелек пота.
Обхватив его плечи, оставляя нежные отпечатки губ на его подбородке и шее, пока он пробирается через намокшие пряди на затылке, прижимая ее к себе, отнюдь не Кушель Аккерман плавно двигает тазом вверх-вниз, приближая разрядку, ожидание которой впервые доставляет не меньше удовольствия, чем сам момент разливающейся по телу эйфории. Однако терпкий запах мужского тела в купе с солоноватым привкусом на кончике языка, с некой покорностью прокатившегося по его скуле, отзывается столь яркими ассоциациями, что по наитию ставит под сомнение ее неубедительные мысли, прерываемые желанием всецело отдаться ему…