Оборотная сторона медали

Абаж завязал пояс шелкового халата, подошел к окну, отодвинул портьеру, после чего задумчиво постоял, глядя на улицу, хотя в кромешной тьме трудно было что-либо разглядеть. Здесь, во дворце его величества, разумеется, было куда удобнее, нежели в его собственном замке. Поэтому-то он с радостью (и, конечно же, с разрешения Цертиха) согласился перебраться сюда и занял самые просторные и удобные покои, некогда принадлежавшие матушке милейшего Топседа. Абаж презрительно усмехнулся, вспомнив короля, отошел от окна, налил себе бокал вина, пригубил божественный терпкий напиток (все же во дворце его величества восхитительные винные погреба), после чего обернулся и небрежно проговорил, обращаясь к лежащей на кровати девице: — Вставай и одевайся! Абаж уселся в кресло, сложил руки на животе и принялся наблюдать за своей… назовем ее служанкой. Абаж знал, что она стесняется своей наготы, именно поэтому он никогда не тушил свечи в спальне и заставлял любовницу раздеваться и одеваться под его неусыпным наблюдением. Он знал также и то, что эта девица ни за что не посмеет ни возразить ему, ни отказаться от этих свиданий, и наслаждался ее покорностью. Именно этого ему всю жизнь не хватало в женщинах: послушания. Он хотел, чтобы женщина, с которой он делит кров и ложе, понимала его с полуслова и безропотно исполняла все, что он прикажет. Но увы, ему не везло на таких женщин. Напротив, рядом с ним всегда оказывались строптивые особы, которые всегда желали настоять на своем. Одна из них… Нет! Абаж досадливо поморщился: он уже давным-давно дал себе зарок не вспоминать ту несчастную. Он давно вычеркнул ее из памяти за то, что она посмела жестоко посмеяться над его чувствами и отвергла его любовь. Как он мог быть таким глупым влюбленным ослом! Впрочем, в те стародавние времена он таковым и был: боготворил женщину, готов был пыль целовать под ее ногами. Однажды не выдержал, признался в любви, а она расхохоталась ему в лицо. Она даже не взглянула на фамильное кольцо бабушки Абажа, которое тот протянул ей, лишь махнула рукой и велела не говорить глупостей. «О замужестве, господин Абаж, я и не думала. Особенно — если речь идет о вас!» — эти слова долгие годы звучали у него в памяти… А потом Абаж узнал, что она является любовницей другого, и возненавидел ее всей душой, вычеркнул из своей жизни. Когда же пришло время, он сумел отомстить ей за все свои унижения, она дорого заплатила за то, посмела посмеяться над его любовью. О покойной жене Абаж, как и о первой своей любви, тоже предпочитал лишний раз не вспоминать. Женитьба на Акшугял — это была, пожалуй, самая большая ошибка, которую он совершил в жизни. Да, конечно, ему пообещали хорошее приданое, но Абаж и не подозревал, что оно не избавит его от косых взглядов. Ну да, конечно, он попросту стал одним из многих, кому щедро заплатили за то, чтобы он, как это принято выражаться, покрыл чужой грех. Правда, его не удосужились предупредить заранее, что помимо поместий, золота и бриллиантов, у его невесты есть и другое «приданое». Акшугял сама ввела его в курс дела — сразу после свадебного пира. — Поэтому, сударь, думаю, вы понимаете, — усмехнулась она, — что сейчас не может быть и речи о том, чтобы вы… настаивали на своих правах. Возможно, после. Когда ребенок родится. — Да, конечно, — Абаж старательно изображал безразличие. Жена должна была поверить, будто ему совершенно все равно, и он уже получил все, что хотел. — Собственно, я и не думал ничего требовать от вас… Но и после рождения ребенка Акшугял, хотя и покорилась ему, все равно исполняла свои супружеские обязанности весьма неохотно. Абаж злился и на жену за то, что она не могла, судя по всему, выбросить из головы того, кто обесчестил ее, и на себя — поскольку оказался таким никчемным супругом, что не смог заставить Акшугял забыть о прошлом. Вскоре, однако, Акшугял понесла от него дитя, и Абаж несказанно обрадовался. Он предвкушал, как будет воспитывать его, своего родного сына, а первого, как Абаж выражался, неудачного, можно было бы отдать на воспитание. Увы, его мечтам не суждено было сбыться: Акшугял умерла родами, подарив ему дочь, а не сына. Девочка, к сожалению, родилась слабой и болезненной и умерла через две недели после матери. Незадолго же до этих печальных событий Акшугял призналась ему во всем, открыла тайну рождения старшего сына. Абаж был поражен до глубины души; он понимал, что этот секрет однажды мог стоить ему головы, поэтому в очередной раз впору было поразиться и порадоваться находчивости своей супруги. Акшугял постаралась, образно выражаясь, замести следы: сразу после свадьбы она распустила слухи о своем якобы недомогании, а потом по секрету сообщила родственникам, что потеряла «плод своего греха». Что знают двое — знает и свинья, поэтому вскоре весь двор был в курсе, и даже настоящий отец ублюдка поверил в то, что у Акшугял случился выкидыш. Ну, а что Нотирт родился у супружеской четы раньше срока — такое случается. Поначалу Абаж недооценил поступок жены, он счел это очередным унижением. Только спустя некоторое время он понял, что Акшугял поступила правильно. После смерти жены Абаж отказался от мысли отдать ребенка на воспитание и оставил Нотирта в своем доме, воспитывал его, как родного. Разумеется, сделал он это не ради блага Нотирта, по большому счету ему было плевать на мальчишку, а исключительно ради себя. В уме Абажу никак не откажешь, и он прекрасно понимал, что Нотирт — это его путь к успеху, именно при помощи сына Абаж сможет воспарить в такие высоты, которые и не снились этому недоумку Нушроку. Абаж нахмурился: вспоминать о Нушроке вовсе не хотелось. Хвала Господу, этот невыносимый человек, которого Абаж искренне и от души ненавидел всю сознательную жизнь, остался в прошлом. Возможно, не будь Нушрок столь надменным и заносчивым глупцом, и согласись он во всем поддерживать Абажа, был бы сейчас жив. Абаж даже готов был позабыть о ненависти и протянуть Нушроку руку, в конце концов, худой мир лучше доброй ссоры, как гласит народная мудрость. Увы, Абаж быстро понял, что Нушрок никогда не согласится поддерживать его. Один раз, это случилось несколько лет тому назад, Абаж в приватной беседе намекнул Нушроку о своих тайных мечтах, но тот не принял его всерьез и лишь мерзко ухмыльнулся в ответ. Именно в тот момент Абаж окончательно и бесповоротно решил убрать родственника с дороги. Анидаг… да, девчонку было немного жаль, все же она — его родная племянница. Но что поделаешь, раз упрямством, заносчивостью и дерзостью она пошла в папочку? А ведь Абаж вполне определенно изложил свои требования и предложил ей сделку. Стоило только согласиться, и она сейчас была бы рядом с ним, а там, глядишь, поднялась бы с его помощью на самую вершину. Что же сделала эта глупая девчонка? Принялась оскорблять его и кричать, что, дескать, не предаст своего обожаемого папочку. Ну, раз так, то она сама во всем виновата. Жаль лишь одного: она слишком быстро умерла, и Нушрок не видел этого. Разве можно представить лучшую месть поверженному врагу? Абаж хотел заставить Нушрока страдать так, как в свое время страдал сам по его вине. Если бы Нушрок узнал, что его ненаглядная доченька отказалась от него — это заставило бы его корчиться от боли. Да, это был бы идеальный вариант! Впрочем, если бы Нушрока заставили наблюдать за унижениями и страданиями дочери, тоже было бы неплохо. Но она каким-то образом смогла спастись из-под ареста и, судя по всему, повторила судьбу своей глупой матери — разбилась насмерть, свалившись в пропасть. Возможно, так даже лучше, по крайней мере, для нее. Что ж, так или иначе, Абаж остался в выигрыше. На днях Нушрока казнят, дни Топседа Седьмого сочтены, лекари говорят, что ему день ото дня становится хуже (возможно, он уже благополучно скончался, просто пока об этом не объявили всем придворным). Цертих ли тут постарался, или же сердце его величества действительно не выдержало потрясений, Абажа это не интересует. Словом, дорога почти свободна, осталась самая малость, но за этим дело не станет — скоро придет черед и самого Цертиха. И вот тогда, наконец-то, после стольких лет унижений, когда он вынужден был играть во всем вторую скрипку, оставаться в тени и говорить не то, что думал, Абаж будет праздновать победу. Это будет поистине великолепный триумф! Абаж довольно улыбнулся и пригубил еще вина. — Оделась? — оставив бокал в сторону, Абаж посмотрел на служанку, которая действительно была уже полностью одета. Зардевшись, она кивнула ему и поклонилась; Абаж усмехнулся и жестом велел ей подойти ближе. — Настала пора поговорить о деле. Кстати сказать, — добавил он, — напомни, как тебя зовут? Все время забываю… — Аглови, господин. — Аглови, верно, — Абаж снова поманил ее, заставляя сесть на подлокотник кресла. — Рассказывай! Третьего дня Цертих явился к нему, как он сказал, для серьезного разговора. Новый главный министр сообщил, что, несмотря на победу, он все еще серьезно обеспокоен. Дело в том, что зеркальщики, коих в городе было довольно много, стали открыто выказывать недовольство новыми порядками. Прежде они, мягко говоря, недолюбливали Нушрока, почти открыто называли его безжалостным тираном, но стоило только ему оказаться в тюрьме, как они вздумали жалеть бывшего хозяина. После увольнения прежнего управляющего в главной зеркальной мастерской в столице, и закрытия нескольких мастерских в соседнем городе, среди рабочих начались ужасные беспорядки. А тут еще арест одного из них, якобы по совершенно ничтожному поводу — это стало последней каплей. Зеркальщики, возмущенные, как они выражались, самоуправством, сначала просто не вышли на работу, потом разгромили мастерскую, а после и вовсе вышли на улицы, так что в городе вот-вот готов был разразиться настоящий бунт. — А там недалеко и до гражданской войны, Абаж, — обеспокоенно проговорил Цертих. — Что же делать? — пожал плечами Абаж. — Вывести на улицы войска? — Думаю, — протянул Цертих, — пока в этом нет необходимости. Нужно действовать более… тонко. У Цертиха родился план: для начала он сделал вид, что согласен пойти на некоторые уступки. Зеркальщикам подняли жалование, и покуда никого, как обещалось ранее, не стали выгонять на улицу. Разумеется, все это было сделано для того, чтобы усыпить их бдительность. Вслед за этим Цертих, узнав, что королевская кухарка — родная сестра одного из самых отъявленных смутьянов, распорядился приставить к ней шпионку. Узнав, что на кухне нужна помощница, Цертих велел Абажу, как своему ближайшему помощнику, найти подходящую девушку, которая могла бы исполнять обязанности посудомойки, а заодно и следить за кухаркой Аксал. Девчонку Аглови Абаж распорядился привезти из своего замка, там она трудилась на той же должности вот уже несколько лет. Он пообещал девушке хорошее вознаграждение, если она сделает все, что будет приказано. А потом, приглядевшись к ней хорошенько, Абаж решил, так сказать, совместить приятное с полезным. Ко всему прочему, он вполне доходчиво объяснил этой молоденькой дурочке, что если она откажется выполнять его приказы, то отправится работать на рисовые поля, а если все выполнит верно — получит щедрую награду. Аглови оказалась понятливой, послушной и покладистой, все свои обязанности она исполняла без сучка и задоринки. — Сегодня Аксал никуда не отлучалась, хозяин, — сообщила Аглови. — Вот вчера она ушла еще до ужина. Я, как вы мне и приказывали, проследила за ней. Она отправилась в соседний квартал — к себе домой. Ее не было больше часа, потом из дома вышел ее брат, а с ним еще двое, судя по всему, это были его друзья. — Это все? — Абаж почувствовал, как в душе нарастает беспокойство. Кажется, Цертих не зря беспокоится, эти подлые зеркальщики действительно никак не угомонятся. Ну ничего, как только Абаж станет первым министром при новом короле, он сразу же положит этому конец. Эти люди получат по заслугам, уж он-то сумеет усмирить их раз и навсегда. А пока пусть развлекаются, думая, что они держат ситуацию под контролем. — Что ж, — Абаж усадил Аглови к себе на колени и принялся ласково поглаживать ей плечи и спину, — продолжай приглядывать за этой кухаркой. В следующий раз, как только она уйдет, дай мне знать, поняла? — Как прикажете, хозяин, все будет исполнено, не извольте беспокоиться! — Аглови чуть вздрогнула и закусила губу, когда Абаж по-хозяйски сжал ее грудь. — Умница! — улыбнулся Абаж. — Однако, — резким движением он столкнул ее со своих колен, — довольно на сегодня. Он поднялся с кресла, вытащил из правого кармана несколько монет и протянул Аголови: — Вот, это тебе за работу. А это, — из второго кармана Абаж достал золотую цепочку, — за послушание и… за удовольствие, что ты мне доставляешь. — Я всегда к вашим услугам, хозяин, вам стоит только приказать, — отозвалась Аглови. — Не извольте беспокоиться, я все сделаю, как вы мне велите. Абаж потрепал ее по щеке: — Потому что ты знаешь, что будет, если ослушаешься, Аглови. Аглови кивнула и почтительно поклонилась. — Ладно, — махнул рукой Абаж, — иди. На сегодня ты свободна. — С вашего позволения, хозяин. Тем временем за дверью послышались громкие голоса, топот множества ног и бряцанье оружия. — Что за черт? — пробормотал Абаж. Он хотел было позвонить в колокольчик, дабы вызвать камердинера, но в ту же самую минуту дверь с оглушительным треском распахнулась, и бледный, как полотно камердинер, влетел со всех ног в покои и бросился к хозяину. — Ваша… ваша милость, там… — Что у вас творится? — прикрикнул на бедного малого Абаж. Однако, тот не успел ответить, потому что следом в комнату гурьбой вломились человек десять солдат королевской гвардии. Аглови оглушительно завизжала, увидев их, и спряталась за портьерой. — Еще трое за мной, остальные — в соседние покои! Обыскать здесь все, чтобы мышь не проскочила! — заглушил крики служанки громкий бас, и в покои твердой походкой, чеканя шаг, будто на параде, вошел высокий, широкоплечий мужчина. За ним вошли и встали у дверей еще несколько человек. Абаж, стоит признаться, оторопел: генерал Ргит сейчас должен был защищать южные границы, как он очутился в столице, и почему Цертих его не предупредил об этом? Не говоря уж о том, что этого человека в принципе нельзя было подпускать к столице на пушечный выстрел! — Приветствую, ваша милость! — усмехнулся он. — Развлекаетесь? Разумеется, он заметил спрятавшуюся Аглови, и смерил Абажа насмешливым взглядом. — Что все это значит, генерал? — осмелев, выступил вперед Абаж. — По какому праву вы вламываетесь сюда, точно в трактир?! Вместо ответа генерал Ргит кивнул замершим в дверях солдатам, и те в мгновение ока оказались около Абажа, схватили его под руки. — Вы спятили? — закричал Абаж. — Что вы себе позволяете?! Я всех вас отправлю в Башню смерти. — Увы, — покачал головой генерал Ргит, — вам вряд ли это удастся, господин Абаж. — Потому что теперь я буду задавать тебе вопросы, дрянь! — прогремел вдруг голос, услышав который Абаж сразу же почувствовал, как внутри все похолодело от ярости и одновременно от страха. Солдаты, охранявшие вход, расступились, и Нушрок, целый, невредимый и, как легко можно было догадаться, разъяренный до крайности, быстро вошел в покои. В несколько шагов он преодолел расстояние, отделявшее его от Абажа, приблизился к нему и без всякого предупреждения что было силы ударил по лицу. — Нушрок, — осадил его генерал Ргит, — помните все же о правилах… Он ведь арестован и, безусловно, теперь ему придется ответить за все. Однако, Нушрок не обратил никакого внимания на эти слова. — Где моя дочь, мерзавец, что ты с ней сделал?! — прорычал он, глядя Абажу прямо в глаза. Абаж дернулся, пытаясь вырваться, но солдаты крепко держали его. Он вскинул было голову, намереваясь ответить Нушроку (проще говоря, послать его ко всем чертям), но, перехватив полный ненависти, ярости и отвращения взгляд, помимо воли опустил голову.