Оборотная сторона медали

Гурд поднялся на ноги и, прихрамывая (правая нога все еще побаливала) прошелся взад-вперед по камере. Он остановился у маленького зарешеченного окна, приподнялся на цыпочки и выглянул на улицу. Однако, ему удалось увидеть лишь каменную стену. — Не слишком впечатляющий пейзаж, верно, — раздался тихий голос из противоположного угла камеры. — Прямо скажем, попали в не очень-то живописный уголок! — Вам виднее, — мрачно усмехнулся Гурд. — Вы же, наверное, сами эту тюрьму и строили, господин главный министр. Нушрок вернул ему невеселую усмешку и приподнялся на локтях, чуть поморщившись и попытавшись устроиться на своей соломенной подстилке поудобнее. — Ее задолго до меня построили, мальчик. Это, знаешь ли, главная королевская тюрьма, и стояла она тут испокон веков. Между прочим, здесь содержатся особо опасные государственные преступники. — Надо же, в какой компании я оказался! Право слово, по мне ли такая честь, — огрызнулся Гурд, но тут же сник и глубоко вздохнул. В самом деле, все что с ним произошло за последние несколько дней, как говорится, нарочно не придумаешь. Началось все с той, будь она неладна, брошки, что дала ему мать. Гурд хотел было отнести ее ростовщику до того, как идти на работу в мастерскую, но было еще слишком рано, и лавка ростовщика была закрыта. Гурд хорошенько спрятал брошку и целый день только и делал, что ощупывал карман, проверяя, на месте ли она. Черт его дернул достать ее (очень уж хотелось рассмотреть повнимательнее, раньше мать никогда не позволяла ему даже приблизиться к коробке, где хранила свои вещи). Гурд невольно залюбовался безделушкой: просто интересно, какой с нее толк? Ну, может быть, приколоть для красоты, но ведь для этого нужно совсем другое платье, не такое, какое носит его матушка — штопанное-перештопанное, полинявшее от многочисленных стирок. Такая брошка куда больше подошла бы к платью жены господина управляющего. Она один раз приезжала к мужу, дабы решить какие-то свои дела, и Гурд тогда не мог отвести глаз от ее туалета. Ему подумалось, что такое красивое бежевое платье с белым накрахмаленным воротником и широким поясом, завязанным на спине в пышный бант, пошло бы и его матери. Тут на его беду управляющий увидел брошь и поднял крик, дескать, Гурд — вор, поэтому завтра же его выставят на улицу, и пусть спасибо скажет, что не отвезли в тюрьму. Никаких объяснений управляющий слушать не желал, и это так взбесило Гурда, что он, сам удивляясь собственной смелости, не сказать наглости, вышел из себя и заявил, что раз такое дело, он и вовсе не будет работать. Управляющий рассвирепел, приказал выпороть Гурда, причем, чтобы побольше его унизить, сделал это перед всеми остальными работниками, а потом велел снова приниматься за работу. — Иначе завтра же ты вылетишь на улицу и не получишь ни гроша! — пригрозил он. — И бога благодари за мою доброту: за то, что я не отволок тебя прямиком к хозяину. — Это несправедливо! — всхлипнул Гурд. — Я же ничего плохого не сделал! — Мальчонка прав! Совсем вы нас за людей не считаете! — поддержали Гурда остальные зеркальщики. — Молчать! — рявкнул на них управляющий. — Давно плетей не пробовали? А ты поговори у меня еще, паршивец! — пригрозил он Гурду кулаком. — Но я же правду сказал, — Гурда вдруг охватила злость на управляющего, он готов был с кулаками наброситься на этого негодяя. — И отдайте брошь, вы не имеете права забирать, она моя! — Ах ты дрянь! — управляющий схватил его за шкирку и потащил на улицу. — Мое терпение лопнуло, мальчишка! Убирайся отсюда вон, чтобы ноги твоей больше не было в моей мастерской. — Мерзавец! — окончательно потеряв терпение, выкрикнул ему в лицо Гурд. В ту же секунду он получил увесистую затрещину и упал на землю. Вслед за этим удары так и посыпались на него, ему было очень больно и обидно. Если бы только у него было больше сил, он дал бы управляющему достойный отпор! Вокруг собралась толпа зевак, и от этого Гурд чувствовал себя еще более униженным. Кто-то кричал, чтобы мальчишке отвесили тумаков покрепче, иначе он не научится уважать старших, кто-то же напротив (голос, отметил Гурд, был молодой и звонкий) принялся стыдить управляющего, говорить, что он может покалечить Гурда. Затем все вдруг стихло, к дверям мастерской подъехала карета с золочеными гербами на дверцах, и Гурда грубо схватили за шиворот, заставляя подняться на ноги. Оказывается, сам министр Нушрок пожаловал в зеркальную мастерскую и застал отвратительный скандал в самом разгаре. Гурд попытался было объяснить хозяину (ну должна же быть на свете справедливость!), что он ни в чем не виноват, а управляющий занимается самоуправством. — Я честно работал, господин министр, и не сделал ничего дурного! А он говорит, что я вор! — Молчать! — снова завизжал управляющий. — Простите, господин министр, — тут же залебезил он перед Нушроком, — я сейчас же вышвырну этого мальчишку вон. — Раз не хочет работать, — пожал плечами Нушрок, — пусть выметается. Вы могли бы давно уже это сделать. И совершенно незачем, — строго взглянул он на управляющего, — устраивать подобный спектакль при всем честном народе. Нушрок скользнул по Гурду взглядом, полным брезгливого отвращения: — Судя по всему, этот «наследный принц» не бедствует, раз позволяет себе подобное поведение и не боится оказаться на улице. Впрочем, возможно, жизнь под мостом ему пойдет на пользу, этот проходимец научится ценить то, что имеет. Гурд снова почувствовал, как его охватывает безудержная ярость. Сжав кулаки, он вскинул голову и заставил себя взглянуть Нушроку прямо в глаза. Странно, все вокруг только и говорили, что взгляд главного министра невозможно выдержать, но… почему-то ему было совсем не страшно. На Гурда смотрели внимательные черные глаза, злоба, ненависть и презрение в которых, к удивлению Гурда, вмиг сменились любопытством. Нушрок смотрел на него так, будто они с ним были давно знакомы, но он просто не признал Гурда поначалу. Бред, конечно, с чего бы главному министру короля интересоваться им, нищим мальчишкой-зеркальщиком? Ведь он для Нушрока сродни грязи под ногами, так всегда было и будет. Мать любит повторять эти слова, особенно, конечно, когда ей случается перебрать с дешевым вином… Гурду захотелось вдруг побольнее задеть этого надменного человека. Раз уж его все равно хотят выгнать и оставить без жалованья, то пусть хотя бы эти люди услышат напоследок всю правду. Он крикнул, что, если бы была такая возможность, он ни минуты не остался бы в мастерской, ведь зеркала (об этом все рабочие частенько шептались по углам) — всего лишь обман, и никто больше не верит им. В довершение он схватил камень и запустил им прямо в зеркало, стоявшее у входа. — Я рад, что разбил его, — выкрикнул он в лицо первому министру, — хоть одним лживым зеркалом теперь будет меньше! — Взять его! — спокойно, словно спрашивал, который сейчас час, приказал Нушрок. — В тюрьму мерзавца! Посмотрим, — усмехнулся он, — как ты запоешь, когда окажешься за решеткой. Нушрок развернулся, взметнув полами плаща пыль на мостовой, сел в свою карету и умчался. Гурда же тем временем подхватили под руки и потащили прочь. В тесной камере городской тюрьмы он провел целый день, а к вечеру его отвели на допрос к Нушроку. К вящему удивлению Гурда, тот принялся его расспрашивать о той самой пресловутой брошке, с которой и началась вся заваруха. Он объяснил министру, что мать всю жизнь хранила эту вещицу, а откуда она у нее — Гурд не имеет ни малейшего понятия. Нушрок снова как-то странно посмотрел на него, а потом махнул рукой и велел отвести обратно в камеру. — Будешь в другой раз думать, прежде чем дерзить знатным господам! — проворчал надсмотрщик, когда привел его на место. Гурд пожал плечами и ничего не ответил, но стоило ему остаться одному, честно признаться, стало страшновато. Что теперь с ним будет? А как же его мать, неужели она останется совсем одна? И самое главное, почему вдруг первого министра так заинтересовала его семья; почему он так настойчиво расспрашивал Гурда о матери, о том, где он жил, сколько ему лет? Потом, сам не зная, почему, и сам того не желая, Гурд стал думать о главном министре. В голову лезла какая-то чушь, вроде того, что Нушрок на самом деле хотел сказать Гурду нечто очень важное и… отпустить его. Но ему почему-то нельзя этого делать. И вообще, он говорит совсем не то, что думает. Гурд невесело усмехнулся: — Только этого не хватало! Сейчас я еще, чего доброго, сочиню, будто ему стало жаль меня. Чушь! — пробормотал он себе под нос, пытаясь поудобнее улечься на своем жестком ложе. Утром же за ним явились солдаты и отвезли прямиком в Башню смерти. Ну, ясно, другого просто и быть не могло, — подумал он. Так всегда бывало: наказание за неповиновение приказам короля и его министров — смерть. Он почти смирился со своей участью, как вдруг, неизвестно откуда, в Башне объявились двое королевских пажей. Первый раз они пришли на следующую же ночь, после того, как Гурд оказался в заключении. Пажи принесли ему немного еды (хотя в том не было особой необходимости, потому что, на удивление, кормили Гурда регулярно — трижды в день, словно он не в тюрьме сидел, ожидая казни, а гостил у хорошего приятеля) и сказали, чтобы он держался. Они — его друзья и непременно выручат его. Во второй раз они пришли через день, сняли с него кандалы и заявили, что он свободен. А что еще более удивительно — это оказались девочки, сестры-близнецы, и они, насколько он понял, были родом не из их страны, а явились издалека. — Она — Яло, — объяснила ему девочка с родинкой на правой щеке, та, что была явно смелее и решительнее своей сестры, и именно она была у них заводилой, — а я — Оля. И мы тебе обязательно поможем! Ты свободен, дорогой Гурд, вставай скорее! — Нам нужно уносить ноги, — с опаской посмотрела по сторонам Яло, — как бы нас тут не застали. Тогда нам придется ох как туго! — Ты права, Яло, — согласилась с ней сестра, — идемте же! Взявшись за руки, они со всех ног бросились бежать вниз по лестницам, и уже очень скоро оказались на свободе. Охраны около Башни смерти не было, чуть поодаль стояла коляска, но Гурд не успел обрадоваться, потому что всем троим беглецам пришлось испуганно замереть. Дорогу им преградил Нушрок собственной персоной. — А ну, — крикнул главный министр Оле и Яло, наставив на них пистолет, — отойдите от него! Или я стреляю. — Тогда вам придется убить нас всех, понятно вам? — Оля выступила вперед, загородив собой сестру и Гурда. Гордо вскинув голову, она посмотрела Нушроку прямо в глаза. — Но знайте, Нушрок, что мы вас совсем не боимся! Вас больше никто уже не испугается! Нушрок еле слышно вздохнул, опустил пистолет и покачал головой. В ту же секунду к ним подбежал кучер, до той минуты мирно сидевший на козлах, некоторое время он молча переводил взгляд с Нушрока на Гурда, потом на сестер-близняшек, потом снова на Нушрока и наконец глухо произнес: — Хозяин, на коленях вас молю, пощадите их! Они же всего-навсего дети. — Тебя вообще не спрашивают! — сквозь зубы процедил Нушрок, однако же, пистолет свой он вновь убрал пояс. — Дядюшка Бар, — повернулась к нему Оля, — он нас не отпустит, вы же понимаете. Если только… Вы здесь один, господин министр, а нас — четверо! Дядюшка Бар, неужели мы с ним не справимся? Кучер пожал плечами, ухмыльнулся, поднял с земли здоровенный булыжник и, примериваясь, взвесил его на ладони. — Бар, ты что, совсем ополоумел? — вскричал Нушрок. — Вы лучше отойдите, ваша светлость! — отозвался Бар. — Мне ведь терять-то нечего. Нушрок же вдруг ни с того, ни с сего громко расхохотался. — Глупее не придумать, — проговорил он и вдруг замер и, не мигая, уставился куда-то вдаль, глядя за плечо своего слуги, который по-прежнему сжимал в руке камень. Чертыхнувшись сквозь зубы, Нушрок вдруг оттолкнул Бара и тут же вновь застыл, словно окаменев. Гурд посмотрел в ту же сторону, что и Нушрок: что, интересно, он мог там увидеть? На дороге, ведущей к Башне смерти, никого не было, лишь вдалеке виднелось облако пыли. — Быстро, — бросил им через плечо Нушрок, — садитесь в коляску! Ну же! — прорычал он. — Выбрось уже свой камень, Бар, ты можешь, конечно, проломить мне сейчас голову, но вот на них на всех, — он указал рукой на дорогу, облако пыли приближалось, становилось все больше и больше, — у тебя булыжников не хватит! И они, в отличие от меня, стрелять станут сразу и на поражение. Ну что вы застыли?! — заорал он на Олю, Яло и Гурда. — Я вас уже сто раз мог убить, если бы хотел! Уходите немедленно! — он вновь повернулся к Бару. — Отвезешь их всех в замок. Если я… в общем, если что, то передашь моей дочери, что это, — указал Нушрок на Гурда, — он. Так и скажешь, она поймет. Бумаги, запомни! — бумаги, скажешь, у меня в спальне. В сейфе. За картиной. Ключи в нижнем ящике бюро. Шифр она знает. Езжайте же! Я приказываю! — А вы? — пролепетал Бар. — Не время для разговоров. Не медли, я сказал! — Пошли, — вздохнув, произнес Бар и решительно зашагал к коляске. Переглянувшись со своими спасительницами, Груд заторопился следом. Оля и Яло, переглянувшись, пошли за ним. Нушрок тем временем отвязал своего коня, вскочил на него, Бар тронул вожжи, и они помчались вперед. — Что это было? — хором спросили вдруг Оля и Яло, когда все трое устроились поудобнее на мягких сиденьях. — Получается, — нерешительно пробормотал Гурд, — он… спасти нас хотел? Оля лишь пожала плечами в ответ; Гурд оглянулся и посмотрел на дорогу. Нушрок следовал за ними верхом, время от времени, осаживая своего скакуна и оглядываясь. — О чем он говорил, дядюшка Бар? — не унималась Оля. — Что за бумаги? Какой шифр? — И вы нас правда отвезете назад в замок Нушрока? — спросила Яло. — Что-то тут нечисто, только это и могу сказать, друзья мои, — обернувшись через плечо, проговорил Бар. — Ладно, там разберемся, что к чему. Но! Поехали! — крикнул он, подстегивая лошадей. Их поджидали за поворотом, стоило только выехать на горную дорогу, они оказались окружены со всех сторон. Солдат было довольно много: человек восемь, и все они были вооружены до зубов. Они кричали, чтобы беглецы и не думали сопротивляться и сдавались. Остановив коляску, Бар выругался, спрыгнул на землю, прихватив с собой кнут, которым погонял лошадей и поднял с земли палку. — Это уж как водится, господа хорошие! — проговорил он. — Я задержу их, девочки! — обернулся он к Оле. Оля и Яло завизжали и тут же юркнули под сиденье кареты. Гурд совершенно не представляя, чем все закончится, тоже спрыгнул на землю, ему хотелось помочь Бару. Их наверное убили бы на месте в тот же миг, если бы на выручку не подоспел Нушрок. Выхватив шпагу, он бросился на солдат, крикнув им что-то о верности присяге и чести офицеров. Бар к тому моменту успел ранить одного из солдат, он снова подобрал с земли камень и бросил в голову одного из нападавших. Гурд подхватил отброшенную им палку и, размахнувшись, тоже нанес несколько ударов. Бар тем временем схватил его за руку и потащил к коляске. — Уносим ноги, парень, давай! — отдуваясь, проговорил он. Гурд обернулся и увидел Нушрока, по-прежнему сражавшегося сразу с тремя солдатами. Двое же уже лежали на земле бездыханными. — Зачем? — принялся тормошить Бара Гурд. — Стойте! — Они же его убьют! — отозвалась Оля, вылезая из-под сиденья. — А так они убьют нас всех! — отозвался Бар, помогая Гурду забраться в коляску, — Прав хозяин, я просто обязан вас спасти! Коляска резко рванула с места, но за секунду до этого Гурд, сам не зная, почему, его словно толкнул кто-то, и он понял, что обязан это сделать, спрыгнул на землю, больно ударившись и разодрав в кровь ладони. Последнее, что он услышал — был звонкий голос Оли, звавший его по имени. Карета скрылась за поворотом; отплевываясь от пыли и превозмогая боль, Гурд поднялся на ноги и устремился обратно, туда, где все еще шла потасовка. Хотя, наверное, уместнее было бы назвать ее убийством. Гурд и сам не понимал, как он поможет Нушроку. Драться с солдатами голыми руками — это было чистое безумие, но он все же попытался оттащить одного из них от Нушрока, которому, судя по всему, уже начали изменять силы, солдаты теснили его к скалам. Вдруг Гурда вновь сбили с ног, затем чьи-то сильные руки подняли его, несколько раз ударили по спине и следом за этим он почувствовал, как к виску приставили пистолет. — Сдавайтесь немедленно! — прокричал кто-то из солдат и сразу все стихло. Гурд увидел, как Нушрок отступил назад, отбросив шпагу, и его тут же скрутили по рукам и ногам. Очнулся Гурд уже в камере. Это была не Башня смерти, он сразу понял, но, если разобраться, какая разница — стоило ли бежать из одной темницы, чтобы тебя тут же заточили в другую. Оставалось надеяться на то, что по крайней мере его спасительницы в безопасности. Ждать же чуда во второй раз… нет, он не такой драк, вряд ли на сей раз он сможет выйти на свободу столь невероятным образом. Плюс ко всему он еще оказался в одной камере с главным министром — вот уж поистине странно. И как к этому относиться Гурд не понимал: с одной стороны, этот человек пытался помочь ему и его новым друзьям бежать, а с другой, ведь именно Нушрок и заточил его в Башню смерти. Просто голова кругом! — Какого черта ты сунулся в самую гущу сражения? — недовольный голос Нушрока заставил Гурда вздрогнуть от неожиданности. — Вас, господин министр, жалко стало! — огрызнулся Гурд. Хотя, сказать по правде, он сейчас и сам не мог понять, что именно его заставило выпрыгнуть из коляски Бара. Пожалуй, прежде всего, страх, что из-за него может погибнуть другой человек, пусть даже и не самый приятный. — Идиот! — презрительно скривился Нушрок. — Теперь вот сиди тут. Стоило бежать из Башни смерти, чтобы оказаться в крепости! Гурд усмехнулся: Нушрок только что озвучил его собственные мысли. — А вы хотели сами меня с Башни вниз сбросить, да, господин министр? — издевательски протянул Гурд. — Ради этого даже собственной жизнью и свободой рискнули. Мне впору считать себя польщенным. Нушрок метнул в него полный ярости взгляд, отчего Гурду сразу стало не по себе. — Если бы я, как ты выражаешься, хотел «тебя сбросить вниз», я бы сделал это гораздо раньше! Проблема в том, что просто так, что бы там твои приятели-зеркальщики не болтали (я же знаю, какие слухи обо мне ходят среди черни) никого казнить нельзя. Без суда и следствия. И если бы у тебя и этих твоих, не знаю уж, откуда они взялись, подружек была хоть капля ума, ты бы понял это сразу. — Суд! — фыркнул Гурд. — Вы бы устроили и суд. Сами же говорили, что проклятого зеркала, которое я разбил, за глаза хватило бы для смертного приговора. Нушрок вздохнул и промолчал. — Но… — наконец-то решился Гурд задать мучающий его вопрос, — вы хотели отбить меня… нас всех у солдат. Почему же? — Ну хотя бы что-то ты начинаешь соображать, — усмехнулся Нушрок. — Скажем так, у меня были на то свои причины. Это долгая история, и я думаю, сейчас не время и не место, но придет время, и я все расскажу. Если успею, — негромко прибавил он. — И все же странно, — словно беседуя с самим собой, проговорил Нушрок, — меня опять обошли! Нет, нет, таких совпадений не бывает! Значит, есть все-таки какая-то подлая крыса! Если бы я только знал… Гурд махнул рукой и отвернулся: другого не стоило и ждать, этот человек явно преследует какие-то свои цели, а он просто встал у него на пути. — Скажем так, — встряхнув головой, произнес Нушрок, вновь повернувшись к Гурду, — я… когда-то пообещал твоему отцу помочь тебе. — Отцу? — удивленно воззрился на него Гурд. — Вы знали моего отца?! Но как такое возможно? Сам Гурд о своем отце никогда не слышал, не знал даже, как его звали. Мать говорила только, что он умер незадолго до рождения сына. — Кто он, как его звали? — не вытерпел Гурд. Он приблизился к Нушроку и взглянул ему в глаза; неужели это не насмешка, не очередная западня? В это время дверь с лязгом и скрипом отворилась, и на пороге камеры появился немолодой солдат с густыми совсем уже седыми усами. — Ваша светлость, — обратился он к Нушроку, — тут… в общем, велено вас доставить. Проводить на допрос, то есть. Уж не взыщите! Нушрок снова недобро усмехнулся, взглянул на Гурда и молча кивнул. Он протянул солдату руки, позволив надеть на них кандалы. После чего он неопределенно пожал плечами и, не говоря ни слова, вышел следом за солдатом. Гурд остался в камере один. Ему не давали покоя последние слова Нушрока и его взгляд, в котором ясно читались грусть и сожаление. Неожиданно Гурда пронзила вдруг совершенно невероятная догадка. Не помня себя то ли от страха, то ли от изумления, он бросился к тяжелой железной двери, подергал за ручку, хоть это и было бесполезно: она была заперта накрепко. Затем Гурд без сил опустился на пол и обхватил голову руками.