Оборотная сторона медали

Коляска преспокойно стояла у Башни смерти. Лошади мирно щипали чахлую траву, еле-еле пробивавшуюся между камнями; Бар преспокойно дремал на козлах. Стражника у ворот не было. Нушрок почувствовал, что его сейчас разорвет от злости; он осадил взмыленного жеребца, спешился, привязал своего скакуна к дереву и бросился к коляске. — Какого черта тут творится? — рявкнул он, схватив старого слугу за шиворот и встряхнув. — Хо… хо… хозяин! — пролепетал Бар и испуганно заморгал. — Я… простите… мы думали… я только помочь хотел. Мальчик этот… жалко стало его и… — Где они? Бар молчал, лишь втянул голову в плечи, наконец, он опустил взгляд и тихо проговорил: — Наверху. Простите меня, хозяин, прошу вас! Но просто… несправедливо это. Мне хотелось, чтобы все по-человечески. Ведь, помните, когда-то давно госпожа Азокертс… она говорила вам, что превыше всего закон совести. По совести жить надо, хозяин, а вот вы… всех их… и тогда, и сейчас! — Заткнись! — Нушрок махнул рукой и уселся на лежащий у дороги валун. — Сил нет слушать, что за бред ты несешь. Скажи лучше, куда подевалась стража? — Они, де… пажи, я хотел сказать, ее отпустили. Сказали, мол, королевский приказ, — вздохнул Бар. — Ну тогда — подождем, — пробормотал Нушрок. — Спешить некуда. А с тобой, — бросил он слуге, — я потом поговорю. Старый идиот! — про себя добавил он. Верно говорят, что если ты что-то задумал, то обязательно в самый последний момент случится нечто, из-за чего все планы пойдут насмарку. Маленькая песчинка, попавшая в мельничный жернов может нанести непоправимый ущерб. Тогда, много лет тому назад, ему уже пришлось пройти через подобное, и вот — все повторяется. Нушрок до сего дня не мог простить себе смерть жены, сестры и лучшего друга. Ему вовремя донесли в тот день о предательстве: кто-то из гвардии, увы, он так и не узнал доподлинно, кто это был, донес Кинтевосу о заговоре маршала Нелюта. Нушрок был тем вечером у маршала, и намеревался остаться там до конца и защитить его. Но тот отдал строгий приказ — спасаться самому и, самое главное, спасать принца, его жену и ребенка. «Вы еще нужны здесь, Нушрок», — сказал ему тогда господин Нелют. Нушрок не сомневался ни минуты, что он сможет выполнить данное маршалу слово, он хотел укрыть принца Ниова у себя в замке, переждать несколько дней, и за это время собрать всех преданных им людей и подготовить наступление на столицу. Но вновь случилась беда: люди короля ворвались в замок, словно к себе домой, будто их поджидали там на праздник. Нушрок подозревал, что их снова предали, кто-то из его слуг наверняка был подкуплен. Он думал все выяснить, как только семья вместе с его высочеством будет в безопасности, и сурово наказать виновных. Но случилась беда, и ему стало попросту не до того. Когда его жена с дочкой, сестра с племянником и Ниов ушли по тайному ходу, он направился проверить, как выполнен его приказ, и надежно ли укреплен замок. Он отдал распоряжение накрепко закрыть ворота, и только собрался позвать слуг и идти в оружейную, как его окружили. Солдаты, судя по всему, вошли в замок через черный ход, со стороны конюшен; входные двери специально оставили открытыми, чтобы не помешать им проникнуть в замок. Нушрок не успел опомниться, как его связали и поволокли вон. В тот же день его привезли в крепость, заковали в кандалы и бросили в камеру. Казалось, все было кончено, единственное, что Нушроку хотелось узнать — живы ли его родные. На другое утро его отвели на допрос прямиком к его величеству и Кинтевосу, и он мигом сообразил, что нужно делать. Да, было слишком тяжело — унижаться перед этими двумя ничтожествами, но жизни его жены, дочери и сестры стоили того. Он изо всех сил постарался убедить его величество, что ничего не знал ни о каком заговоре. Да и сам этот заговор — это всего лишь какое-то недоразумение, никто и не думал замышлять дурное против короля! А принц приехал к нему в замок просто погостить, он частенько наведывался в дом Нушрока, ведь всем известно, что связывает его высочество и Авос. «Если его величество согласится, — соловьем разливался он, — то он, Нушрок, во что бы то ни стало докажет свою верность короне! Отныне у Топседа Шестого и его наследников нет и не будет слуги преданнее, чем он!» Плевать на то, что его тошнило, когда он произносил те слова, главное, думалось ему, это выбраться отсюда. — Что ж, — задумчиво пожевав губами, произнес его величество. После чего он переглянулся со своим первым министром и кивнул Нушроку. — Думаю, мы поверим на первый раз в ваше раскаяние. В конце концов, когда-то и батюшка ваш, и вы сами честно служили нам. Если мой вероломный сын и задумал привлечь вас на свою сторону, то это не ваша вина… Кроме того, наглец Ниов уже полностью расплатился за свое коварство. — Я, — Нушрок изо всех сил постарался, чтобы голос звучал твердо, — докажу свою преданность вашему величеству. Через день его отпустили, и он отправился домой, где его слуги подтвердили слова короля: принц Ниов погиб при попытке бегства. Чувствуя, что земля буквально уходит из-под ног, Нушрок не стал расспрашивать дальше, а бросился прямиком в подземный ход. Пока он шел в дом Абажа у него еще теплилась надежда, что, возможно, его жена и дочь остались живы. Ведь могло же произойти чудо! И чудо действительно произошло, Абаж рассказал ему, что Анидаг осталась у него, Азокертс настояла, чтобы он спрятал девочку. Дочь была жива, просто очень напугана, бедняжка даже заболела, но все же — она была рядом, с ней ничего не случилось. Присутствие Анидаг помогло ему пережить горе: он оплакал, как и подобает, жену, сестру, малолетнего племянника и Ниова, и принялся налаживать потихоньку свою жизнь. Тяжело начинать все сначала, но другого выхода не было. Он почти привык к новой своей жизни, сначала ему претила новая роль — верного слуги Топседа и Кинтевоса, но со временем он все больше набирал силу, становился более могущественным. Его звездный час настал, когда Топсед Шестой заболел, у короля давно уже шалило сердце, но он предпочитал не замечать свой недуг, отмахивался от него, говорил, что это пустяки. Достаточно оказалось договориться с лекарем, пришлось хорошенько заплатить ему. Нет, старого короля никто не травил, просто ему не дали вовремя его капли. Все во дворце знали о болезни его величества, поэтому никто не удивился, когда одним благословенным утром Топсед Шестой не проснулся. Ну, а Кинтевос уже был слишком стар, и потерял хватку, поэтому как только Топсед Седьмой взошел на трон старый министр мигом попал в опалу. Молодой король верил своим советникам, Нушроку и Абажу, и отстранил старика от дел. Принц Ниов мог считать себя отомщенным… Возможно, если бы Нушрок не встретил случайно на своем пути зеркальщика Гурда, он не затеял бы новый заговор так быстро. Конечно, ему давно уже было ясно, что Топседом Седьмым и его главной страстью — кривыми зеркалами, никто не доволен, и нужно срочно что-то менять. Но на этот раз Нушрок, разумеется, не желал никаких сбоев и промахов. С другой стороны, когда он понял, что нищий зеркальщик на самом деле — сын его покойной сестры, у него мигом родился план действий, тем более, учитывая еще и тот факт, что никаких сомнений попросту не осталось. Все началось несколько дней тому назад, когда к Нушроку явился управляющий зеркальными мастерскими и заявил, что один из работников уличен в воровстве. — Как вы узнали? — спросил Нушрок управляющего. Тот молча достал из кармана и протянул Нушроку бриллиантовую брошь в виде птицы, держащей в клюве цветок. Нушрок вздрогнул, увидев ее. Он повертел брошь в руках, хорошенько рассмотрел и заметил, что во-первых, у броши серебряная, а не золотая застежка, а еще на крыле птицы было темное пятно — не хватает одного камня. Никаких сомнений. Это та самая вещица, которая некогда принадлежала его матери, а потом сестре. Мать подарила ее Авос, и та с ней не расставалась; одного камня там не хватало уже тогда. Однажды, когда Анидаг было года два-три, и тетка нянчилась с племянницей, девочке так приглянулось ее украшение, что она схватила брошь, дернула ее, и застежка оторвалась. Сестра приказала сделать новую, правда ювелир что-то напутал и сделал серебряную вместо золотой. Заодно Авос заказала у ювелира еще и подвеску точно такой же формы, только у новой птички в клюве был не цветок, а ягоды, и подарила ее племяннице. Анидаг и по сей день носит эту подвеску на золотой цепочке, в память о тетке. Откуда брошь Авос оказалась у какого-то зеркальщика? — Он клянется, что это принадлежит его матери, господин министр, — ответил управляющий. — А я думаю, обокрал кого-то. Каким образом в руки к какой-то нищей голодранке попала такая драгоценность? — Приведите его ко мне, — распорядился Нушрок, — завтра же. Однако же, ему не пришлось ждать завтрашнего дня, чтобы встретиться с мальчишкой. В тот же день Нушрок сам поехал проверить, все ли в порядке в зеркальных мастерских, и там произошла небольшая потасовка: один из зеркальщиков, тот самый, о котором и рассказал ему управляющий, отказался работать. Когда же его привели к Нушроку и тот спросил, что происходит, мальчишка поднял на него взгляд и заявил, что не может работать, потому что у него нет сил, а сверх того — кривые зеркала никому не нужны, потому что это сплошной обман. В другое время Нушрок пришел бы в ярость от такой наглости, но сейчас ему не давала покоя брошь в виде птички, а еще… взгляд этого мальчишки. Огромные черные глаза под густыми ресницами, которые дерзко и уверенно смотрели на него, будто бы этот нищий зеркальщик бросал ему вызов. Мальчишка не дрогнул и не опустил взгляда, хотя никто в королевстве, и всем это известно, не мог спокойно посмотреть в глаза главному министру. Никто, кроме его родной дочери, ну и еще, может быть, покойной сестры. Авос, помнится, сама могла одарить брата таким взглядом, что тому делалось не по себе. Нушрок распорядился отвезти мальчишку в городскую тюрьму и тем же вечером велел привести его на допрос. — Я ничего не сделал! — с порога закричал зеркальщик. — Не ори! — осадил его Нушрок. — Если бы ты, как только что выразился, что-либо «сделал», то сидел бы сейчас не здесь, а в Башне смерти. Зачем ты надерзил управляющему и разбил зеркало? Как ты посмел не повиноваться моим приказам? — Я вам уже объяснял, господин министр, — вскинулся мальчишка, — что управляющий зря меня наказал! Я не отказывался работать! У меня… мне просто было очень тяжело. Я три дня не ел, моя мать больна. Я же сказал! Он закусил губу, небрежно махнул рукой и отвернулся. — Откуда у тебя эта брошь? — спросил Нушрок, доставая драгоценность. — Это моей матери, — вздохнул зеркальщик. — А ваш управляющий отнял, сказал, я украл. А я не вор! — Тогда где твоя мать могла взять такую ценную вещь? Ты хоть знаешь, сколько она стоит? — Она всегда у нее была, сколько я себя помню. А вчера она отдала мне ее, велела продать. Сказала: «Все равно теперь. Снеси к ростовщику, и у нас деньги будут». Я бы отнес, — тихо проговорил он, — поесть бы ей купил. А то ведь она сама бы продала. Да и пропила бы сразу, все, что заработала. — Кто твоя мать? Зеркальщик удивленно моргнул, кажется, он был удивлен, что министр так спокойно говорит с ним. — Она… раньше работала прачкой, господин министр, но ее уволили. За то, что много пьет. — Тебя как зовут? — Гурд, — удивленно воззрился на него мальчишка. И прибавил, чуть замешкавшись. — Господин министр. — Сколько тебе лет? — Четырнадцать. То есть, пятнадцать будет скоро. Зимой. Нушрок вздохнул. Конечно, нищая побирушка (или кто там мать этого несчастного) где угодно могла украсть драгоценную брошь. Если бы много лет назад эта драгоценность не исчезла без следа, не сгинула вместе с ее владелицей. Сестра все время носила ее, и в тот день — Нушрок запомнил это — брошь была приколота к ее платью. Мальчишке зимой исполнится пятнадцать лет. Нет, слишком много совпадений! Неужели ребенок остался тогда жив? Кто-то спас его, спрятал и вырастил, и вот теперь он, если так можно выразиться, сам нашел Нушрока. Впору поверить в то, что это — знак свыше. Но что же теперь делать? Ясно было одно: мальчишку отпускать нельзя, но и рассказать ему правду тоже невозможно, во всяком случае, пока не он выяснит все доподлинно. Нушрок распорядился отвести его в камеру, наказав хорошенько охранять, а заодно и покормить этого оборванца. Разумеется, разносолов в тюрьме не подают, но ему, судя по всему, рисовая похлебка, которой здесь кормили заключенных, сойдет за целый пир. Он, как видно, и впрямь который день голодает, в чем только душа держится. Тем временем, Нушрок приказал солдатам не терять даром времени и доставить к нему мать Гурда. Когда худую, растрепанную женщину в грязном, заштопанном платье ввели в комнату для допросов, он забыл, как дышать. Да, она сильно изменилась: вместо цветущей и румяной девицы с золотистыми вьющимися локонами и обворожительной белозубой улыбкой перед ним стояла седая старуха с ввалившимися щеками, глубокими морщинами, испещрившими лицо и мешками под глазами, красноречиво свидетельствовавшими о том, что она любит приложиться к бутылке. Но тем не менее это была она, компаньонка и доверенное лицо его сестры, кормилица его маленького племянника, женщина, много лет прослужившая верой и правдой его семье. — Орбод? — пристально глядя на женщину спросил Нушрок. — Нет, — энергично замотала она головой. — Нет, господин министр! Я не Орбод! Я не знаю, кто это такая. Меня зовут Ашулк, господин Нушрок, Ашулк. Я ничего не сделала! И сынок мой… он не виноват! Ни в чем не виноват, поверьте. — Орбод, хватит ломать комедию! Ты что, думаешь, я идиот? Да, ты изменилась, но не настолько, чтобы я тебя не узнал. Ты же с малых лет была рядом с моей сестрой, служила ей. Орбод задрожала, словно осиновый лист, и в следующее же мгновение, заломив руки, упала перед ним на колени. — Пощадите меня, господин Нушрок, умоляю вас, не убивайте! Я никому… никогда ничего никому не расскажу! Ведь столько лет молчала и дальше молчать стану. Орбод умерла. И мальчик умер. Только отпустите меня! И сына верните, — она обхватила руками его колени, вцепилась изо всех сил и продолжала лихорадочно повторять одно и то же. — Я… мы оба будем молчать всю оставшуюся жизнь. Он же ничего не знает. Я не сказала. Он думает, я — его мать. Да ведь так оно и есть, я же его растила. Брошь… конечно, это все брошь! Не надо было отдавать ее. Я же ее… тогда нашла в траве. И взяла. Просто на память. Она ведь у госпожи Авос была тогда, в тот день. — Орбод, — Нушрок поднял ее, взял за подбородок и заставил посмотреть ему в глаза, — успокойся! И объясни мне толком, что с тобой случилось? В ответ женщина вновь упала на колени, закрыла лицо ладонями и… расхохоталась. Затем ее смех перешел в рыдания, и она принялась, всхлипывая и поминутно вытирая глаза, рассказывать. Поначалу все, что говорила Орбод, напоминало воспаленный бред, но постепенно Нушроку удалось разобраться и постепенно, разрозненные фразы, перемежающиеся всхлипами и причитаниями, сложились в единую историю. Тем вечером, как и было известно Нушроку, в дом Абажа, нагрянули солдаты, и Ниову вместе с Авос и Азокертс пришлось спасаться бегством. Карета, в которой находились принц и его спутники, ехала по горной дороге, направляясь к перевалу, так как Ниов хотел окольными путями пробраться в соседний город. Стоило только подъехать к перевалу, как кучер заметил погоню, о чем и сообщил его высочеству. Карета была довольно громоздкой, людей в ней тоже было предостаточно, поэтому было решено распрягать лошадей, садиться верхом и уходить по-одиночке. Ничего другого, увы, принцу в голову не пришло. Шестерку лошадей распрягли, и Орбод первой было велено бежать, но она принялась плакать и кричать, что во-первых, не бросит господ, а во-вторых, она не умела ездить верхом. — Тогда беги! — крикнула ей госпожа Азокертс. — Спасай моего племянника! Возвращайся назад, дома ты сможешь укрыться. Орбод бросилась бежать через кустарник, вверх тропе, пока, задыхаясь, не добралась до небольшой расщелины в скале, где она и укрылась. Мальчик безостановочно плакал, и она крепко прижимала его к себе, умоляя замолчать, чтобы их не услышали. К счастью, ребенок вскоре затих от усталости, а Орбод всю ночь просидела там, тихо всхлипывая и укачивая младенца. Она слышала чьи-то шаги и голоса совсем рядом с укрытием и молилась про себя, чтобы ее не услышали. Когда совсем рассвело, Орбод вышла из пещеры и медленно побрела обратно. Увидев место, откуда вчера она еле унесла ноги, Орбод не смогла сдержать крик ужаса. На земле повсюду были кровавые следы, чуть поодаль, прямо на краю обрыва валялось колесо от кареты, а рядом — их кучер с проломленной головой. Около него лежал солдат королевской гвардии, заколотый шпагой (наверное, предположила Орбод, это его высочество убил негодяя) и еще один человек в ливрее лакея. Орбод вспомнила — этот парень служил в городском особняке господина Нушрока, в замке он уже давно не бывал. Получается, он приехал с солдатами и… участвовал в нападении. Но ведь тогда выходит, — догадалась она, — что послал его сам хозяин? Неужели хозяин предал их? Орбод не могла в это поверить, она была до смерти напугана и потому не стала возвращаться домой. Она направилась в город, попросилась в первую же попавшуюся ночлежку, расположенную на окраине, чтобы переночевать и покормить ребенка. У нее было с собой несколько золотых монет, зашитых в подкладку плаща. На них она купила себе немного хлеба и молока. Она назвалась первым пришедшим в голову именем — Ашулк (так звали ее сестру, которая умерла в младенчестве), а мальчика назвала Гурдом. Опять-таки, это было первое, что пришло на ум, а кроме того, госпожа Авос ведь так и не успела окрестить мальчика. Недели две Орбод практически не выходила из дома, а потом, осмелев, стала совершать небольшие вылазки на базар и, делая вид, что совершает покупки, слушала там все городские сплетни. Она узнала, что его величество вместе с первым министром раскрыли заговор, и все мятежники уже получили по заслугам. А господин Нушрок был сначала арестован, но очень быстро сумел убедить короля в своей невиновности. Его опустили, и он вернулся домой, а вскоре начал верой и правдой служить Топседу Шестому. Все это только убедило Орбод в предательстве хозяина, и она решила, что пусть уж никто и никогда не узнает, кто она такая. Она нанялась в прачки в городской госпиталь, тех денег, что ей там платили хватало на крохотную каморку, которую она снимала для себя и для сына. Хвала небу, никто не сомневался, что мальчик — ее родной сын. Впрочем, кому какое дело до безродной нищенки. Хозяину ночлежки она соврала, что муж ее умер, он де работал на железных рудниках, далеко от столицы, а теперь она осталась одна, вот и подалась в столицу в поисках лучшей доли. С годами сил у нее становилось все меньше, но сын вырос, стал помогать. Сначала его взяли на работу в пекарню, но потом кто-то посоветовал пойти в зеркальные мастерские. Дескать, там платят больше. Орбод отговаривала Гурда, поскольку боялась, что ее бывший хозяин сможет узнать его, но потом подумала, что вряд ли это возможно и согласилась, так как деньги им действительно были очень нужны. — Все же, — пробормотала Орбод, — столько лет прошло, как вы могли бы его узнать? Зачем?! — воскликнула она и снова расплакалась. — Как вы могли… так? Они же… это была ваша сестра! И ваша супруга… госпожа Азокертс, она так любила вас, а вы… Почему вы выдали их тем людям?! Как вы смотрите в глаза своей дочке, зная, что убили ее родную мать?! — Что ты несешь? — отмахнулся Нушрок. — Не говори глупостей, Орбод. Я никогда не сделал бы такого! Он не придал тогда значения ее словам, главное — сын Авос и Ниова жив. И он обязан помочь ему. Ведь теперь он сможет, наконец, выполнить слово, данное много лет назад принцу Ниову. Нушрок распорядился запереть Орбод в одиночной камере на третьем ярусе, где обычно содержались знатные особы, и приставить к камере охрану, настрого запретив солдатам распускать языки. Ему было нужно, чтобы об этой истории покуда никто не узнал, а Орбод, отпусти он ее домой, запросто могла бы напиться да и выболтать тайну. Затем следовало подумать, что делать с Гурдом. План сложился мгновенно, может быть, он был далеко не идеальным, но действовать нужно было быстро. Мальчишку он перевел в Башню смерти, чтобы усыпить бдительность короля и — самое главное — сторонников покойного Кинтевоса, которых при дворе было довольно много. Если бы он отпустил зеркальщика это вызвало бы подозрения у всех, начиная с короля и заканчивая рыночными торговками. А так — он действовал как и должен был. Мятежник ожидал решения своей печальной участи в Башне смерти, и первый министр лично занялся его делом. Нескольких дней, пока бы шло «следствие» Нушроку хватило бы с головой: он ввел бы мальчишку в курс дела, тайком вывез из Башни смерти, если надо, Нушрок был даже готов инсценировать казнь. С Башни сбросили бы другого приговоренного к смерти (в тюрьме достаточно убийц, грабителей и заговорщиков). Мальчишка между тем преспокойно жил бы в его замке, обучился хорошим манерам и азам управления государством. Нушрок же собрал бы тем временем гвардию, наверняка еще осталось достаточное количество людей, помнивших маршала Нелюта, да и его старый друг и бывший адъютант, генерал Ргит, наверняка помог бы. И тогда партии Кинтевоса, которую сейчас возглавлял его племянник Цертих, придет долгожданный конец, а на трон взойдет сын Ниова. Но все пошло вкривь и вкось усилиями двух королевских пажей (Нушрок подозревал, что Цертих каким-то образом пронюхал о его планах и подослал этих мерзких мальчишек). Сначала эти бездельники украли ключи от Башни смерти, а теперь пробрались туда якобы затем, чтобы освободить Гурда. Хотя на самом деле Нушрок подозревал, что они хотят всего лишь передать его в руки Цертиха. А этот кретин Бар еще и помогать им взялся! Но слава богу, кажется, на этот раз Нушрок успел вовремя. Нушрок потер ладонями виски: все же интересно, каким образом его врагам постоянно становится известно о его планах? Ответ напрашивался сам собой: его снова выдали. Но кто мог это сделать? Обо всем, что он задумал было известно очень малому количеству человек. Получается, что предатель находится рядом с ним — в его ближайшем окружении. Неожиданно ему вспомнились слова Орбод о том, что среди напавших на карету людей был лакей, служивший в городском особняке. Судя по всему, он был подкуплен кем-то, кто явился в городской особняк Нушрока и заплатил малому за предательство. Карету, где ехали принц Ниов и его спутники, настигли практически сразу, а это может означать только одно: они воспользовались подземным ходом. А о его существовании знали только члены семьи Нушрока и… Абаж. Но это же абсурд! От Абажа, конечно, можно ожидать чего угодно, но он всегда был предан партии принца. Он никогда не смог бы навредить Азокертс, своей родной сестре, именно благодаря ему осталась в живых Анидаг. В любом случае, подумал Нушрок, следует проверить это, и если только Абаж хоть как-то окажется замешан во всей этой грязи — не завидует он толстому недотепе! Со стороны выхода из Башни раздались громкие возбужденные голоса. Нушрок быстро поднялся на ноги и вытащил из-за пояса пистолет. В два шага он преодолел расстояние, разделявшее его и выбежавших из Башни пажей и Гурда, крепко державшихся за руки. — А ну, — крикнул он, — назад! Отойдите от него, быстро! Иначе я буду стрелять. Гурд охнул и невольно отступил на шаг назад. Один из пажей при этом гордо вскинул голову, усмехнулся и выступил вперед, загородив собой зеркальщика. При этом берет упал с его головы, рассыпались по плечам длинные светло-русые волосы, и Нушрок с удивлением увидел, что это никакой не мальчишка-паж, а… девчонка! — Вы не посмеете его тронуть! — звонким голосом, дрожащим то ли от волнения, то ли от негодования, воскликнула она. — Или вам придется убить нас всех, понятно вам? Но прежде, я хочу сказать вам, что мы вас не боимся, Нушрок! Нушрок в упор посмотрел на девчонку, но она, упрямо сжимая губы и вскинув подбородок, не отвела взгляда. Груд осторожно тронул ее за плечо, а вторая нахалка, как две капли воды на нее похожая, потянула за рукав и прошептала: — Оля, не надо! Девчонка же, не обращая на приятелей никакого внимания, продолжала сверлить Нушрока полным негодования взглядом. Нушрок глубоко вздохнул и опустил пистолет.