Я заберу тебя с собой

      Сергей заметил, что убежавший к своей девушке окрыленным, вернулся капитан сборной в совершеннейшем раздрае. Этим он безмерно изумлял всю команду: временами к нему подходил кто-нибудь, выбранный добровольно-принудительно и интересовался о его здоровье. Напарываясь на ругательства, сказанные сквозь сжатые зубы или молчаливый уход в закат, все делали вывод, что у капитана что-то случилось.       Его хандра длилась уже почти неделю. Без надобности рта литовец не открывал, задумчиво смотрел куда-то вдаль и сверлил взглядом спину Севы. Словно чувствуя недобрый взгляд Паулаускаса, медик старался реже попадаться ему на глаза.       Белов, со стороны наблюдающий за этими играми в «заметное-незаметное» за день до отлета в Кутаиси припер-таки пятого к стенке. Отведенные в сторону глаза и литовские ругательства сказали очень много. А еще больше, перемежавшееся с ними имя «Глаша».       — Так ты с Севиной сестрой мутишь, что ли? — Несказанно удивился десятый.       — Что ли, — огрызнулся рыжий. — Она знала, что я собираюсь эмигрировать и… Когда пришел к ней, а она…       — Ну я б тоже на ее месте не стал открывать, — фыркнул Белов.       Модя иногда такой Модя… Думает, что за одну только улыбку перед ним и двери должны открываться и девушки прощать (особенно такая как сестра Всеволода Максимовича).       — Да это тут при чем?! — Взвился Паулаускас. — У меня свой ключ есть!       «Ого, быстро они!» — Поперхнулся нападающий защитник и с удивлением посмотрел на легкого форварда.       Не замечая донельзя удивленного взгляда друга, литовец баскетболист продолжил:       — Она уехала… А куда — не знаю. И Сева не знает, — упавшим голосом сказал капитан. — То есть, Сева-то как раз знает, мы до ее подруг съездили, но мне не говорит.       Перед глазами Серого встали три вертихвостки, напрочь запудрившие мозги спортсменам. И эта, как ее там… Лариса? Бр-р, настойчивая гражданка. «Мы?». Сева и Модя в одном помещении наедине? И никто никого не убил? Чу-де-са!       — Ну, значит, ваш короткий роман был обречен на конец, — десятый хлопнул друга по плечу.       — Короткий?! — Едва ли не взвизгнул мужчина. — Три года — это короткий?! Ну у тебя и заскоки, Серый… Я боюсь думать, сколько ты девушку, которая тебе понравится, мурыжить будешь…       Белов очумел еще раз за столь короткий промежуток времени. Это у него-то «заскоки»? Точно, идеальная пара: литовец с гипертрофированным чувством любви к своей ССР и русская с гипертрофированным… чувством юмора? На особенно пошлые темы? Они нашли друг друга. Три года назад. Конец. Где только пересечься умудрились?       В голову комсорга закрались нешуточные подозрения: а связаны ли истерики Моди и очередная ссора с Глафирой? Если да, то все объясняет: будучи рационалистом, мужчина просто не мог поверить, что у Паулаускаса, как человека со сложным характером, все будет шибко гладко. А если в роли его второй половинки выступает Глаша Федорова… Да там не только ссорой все может закончиться, но и дракой!       — Помнишь, спрашивал, наткнулся ли я на хулиганов? — Оказывается, последнее предложение Белов сказал в слух.       — Ну? — Кивнул Серый. — Э…это она тебя? Так?       — Она-она, — подтвердил мужчина, неосознанно потерев скулу. — Дверцей «пусеньки», видите ли, сильно хлопнул…       «Однозначно. Стоят друг друга», — припечатал Белов.       Регистрация на рейс Москва-Домодедово-Кутаиси-Копитнари едва не оказалась под угрозой срыва: увидев, кто именно летит на этом рейсе, провожающие и пассажиры ломанулись к Мишако и Зурабу. Остальной сборной тоже достались похлопывания по плечам, объятия и рукопожатия (последних было так много, что Сашка Белов с сомнением косясь на ладонь, размышлял, сможет ли теперь играть в баскетбол).       — Кажется, лететь мы будем не в пример шумнее и веселее, чем в прошлый раз, — широко улыбаясь, заявил Болошев, скрываясь за дверями накопителя.       Александр как в воду глядел: молоденькие бортпроводницы с ног сбивались, пытаясь успокоить радующихся пассажиров. С учетом того, что каждый считал своим долгом подойти к Мишако и Зурабу, чтобы послушать их истории о драке с огроменным верзилой-американцем, как Сако устранил Макмиллена, сделать это девушкам в синей форме было крайне трудно.       А с каким облегчением звучал голос бортпроводницы, объявляющей посадку самолета — не передать.       — Дамы и господа! — В женском голосе была неприкрытая радость. — Мы совершили посадку в аэропорте «Копитнари» Грузинской ССР! Местное время — восемь-тридцать утра, шестнадцатое сентября! Температура за бортом — плюс пятнадцать градусов! Просим не вставать со своих мест до полной остановки двигателей. Экипаж благодарит вас за то, что воспользовались услугами кампании «Аэрофлот»! Всего доброго!       — …надеемся, обратно вы поедете на поезде, — не мог не вставить Модестас.       Белов дернул уголком рта, показывая, что шутку оценил.       Как и в прошлый раз, до Кутаиси ехали на поезде. Знакомые виды: поля, горы, белые пятна овечьих стад, черепичные крыши сменяются на каменные стены и плиты Лагутенковских домов… Грузия — так похожая на весь однотипно-домовой Советский Союз и не похожая на него вовсе со своими каменными церквями и горным серпантином…       В вагоне поезда, который довезет спортсменов до станции, что неподалеку от дома Мишако, переживание последних минут финального матча продолжилось. Коркия, как раньше всех удаленный с площадки, размахивая руками эмоционально рассказывал о самых драматичных моментах. Порой, он переходил на русский и кивая на Сашку Белова говорил:       — Ну, скажи же! Правда же так было, дарагой!       Сашка слегка растерянно улыбался и пожимал плечами, он-то грузинского не знал.       Как и было обещано, без тренерского надзора все наконец-то попробовали чачу. Размах, с которым встречали Саканделидзе и Коркия ничуть не уступал свадьбе сестры последнего. Может, там и не несколько дней, но в один вечер спортсмены приняли на грудь изрядно.       — Дядя Вано! — Восторженно кричал Сако, обнимая невысокого полненького мужчину.       — Тетя Тинатин!       — Сако, — высокая худощавая грузинка обнялась с племянником мужа по сестринской линии.       — Тетя Тинатин, вы в Тбилиси уезжали в прошлый раз, — говорил Зураб, подводя женщину к своим товарищам. — Это наша команда!       Спортсмены, под внимательным взглядом женщины приосанились.       — А это наш капитан — Модестас Паулаускас, — темно-карие глаза буквально впились в мужчину. По его спине прошел табун мурашек.       «Что на меня все так смотрят, будто где-то впереди поджидает баубас, которому я вот-вот попадусь в руки!» — не понимал взглядов и переглядок литовец.       Праздник, полный музыки, танцев и песен отвлекал от горьких дум. Чача, на вкус мягкая, неожиданно сильно ударила в голову, что к глубокой ночи на ногах были только хозяева торжества.       День на опохмел, два на прогулки по Кутаиси (хотя и одного хватило бы с лихвой) и сборная в пути к главной достопримечательности Грузинской ССР.       — Тетя Ирма живет в Степанцминде, — с воодушевлением говорил Зураб. — Вы должны увидеть Казбек! Были в Сакартвело и не видели Казбек? Тогда вы не были в Сакартвело!       Спортсмены согласились с таким аргументом.       И вновь дорога: три с половиной часа на поезде до Тбилиси. Погуляли по городу, поглазели на достопримечательности, умудрились потерять Едешко. Нашли, отругали, накормили хачапури, но на последний автобус до поселка опоздали. Пришлось ждать утренний — ночевали на вокзале.       — Как бы сейчас один литовский таксист нам понадобился, — вытянул ноги в проходе Болошев.       — Ой, заткнись, — беззлобно, скорее на автомате сказал Паулаускас, зевая в кулак.       С рассветом сели на первый автобус до поселка, расположенного в горной местности. Проспали всю дорогу и к девяти уже были в Степанцминде.       — Во-от, дом тетушки Ирмы! С самой высокой елью во дворе! — Указывая вперед, говорил Зураб и поправив сумку, полную подарков, первым начал спуск с небольшого пригорка.       …Тетушка Ирма, пожилая полная женщина в цветастом халате с беспокойством смотрела на собирающую вещи девушку.       — Точно ничего не забыла, Глашако? — Прижимая пухлые руки к груди спрашивала женщина, внимательно наблюдая за тем, как в простом холщовом рюкзаке-торбе скрываются сверток с бутербродами и термос с чаем.       — Все взяла, тетя Ирма, — улыбалась переводчица, затягивая завязки. — Если что-то и забыла, то дотерплю как-нибудь. В прошлый же раз дошла до церкви, ну простыла чуть-чуть, но сейчас-то все хорошо!       Женщина рассмеялась низким смехом и поправила головной платок.       Как же Ирма Гаприндашвили хотела себе внучку! Но ее сын, Иракли, горазд только внуков строгать. Одни мужчины в доме! Хоть на несколько дней женщина могла себя в полной мере ощутить бабушкой: закармливала девушку чурчхелой и пахлавой, рассказывала веселые истории из молодости, дала примерить свой богато украшенный вышивкой костюм, который носила в молодости…       — Долго не гуляй, — давала девушке наставления старшая женщина. — У меня племянник сегодня приезжает с друзьями.       — А, тот, который вчера должен был приехать?       — Он самый, Глашако. Мальчика они в Тбилиси потеряли. Пока нашли, автобус уже ушел. На вокзале мой Сако ночевал, ой-ой-ой, — Ирма Кахаевна покачала головой.       — Много гостей-то будет? — Улыбнулась Федорова.       — Да, вся их команда.       — К-какая команда? — Глафира застыла.       — Баскетбольная, — с гордостью ответила женщина. — Сако мой, атакующий защитник там. Америку обыграли на Олимпиаде!       — Саканделидзе? — Все еще пребывая в некотором шоке, уточнила москвичка.       — Знаешь моего Сако! — Обрадовалась Ирма Гаприндашвили.       — Ну… видела пару раз… брат мой старший — их врач…       — Вай! Как мир-то тесен! — Всплеснула руками хозяйка дома. — Тем более не задерживайся!       — Д-да, конечно… — сглотнула в миг ставшую вязкой слюну светловолосая.       Думать о том, кто может приехать вместе с грузинами, не хотелось.       «Размечталась, дурында! — Мысленно обругала себя Федорова. — Модя, скорее всего, уже в Каунасе. Или в Кретинге, у своих родственников».       Погода, несмотря на вторую половину сентября была замечательной — даже облака разошлись в сторону, являя всем вершину Казбека.       Глафира, поправив ремешок, на котором висел фотоаппарат, чуть ли не в припрыжку помчалась к окраине поселка — тропе, что ведет к церкви. Она не видела, но стоило ей скрыться за поворотом, как к открытым воротам дома тетушки Ирмы подошла шумная орава высоченных мужчин, на фоне которых сама хозяйка дома смотрелась совсем уж крошечной.       — Гагимарджот! — Радостно кричал Зураб, обнимая пухленькую старушку.       — Гагимарджот, Сако! — Смеялась Ирма Гаприндашвили. — Здравствуйте! Проходите!       Приветствуя родственницу Зураба, баскетболисты оказались в небольшом внутреннем дворике, где их уже ждали накрытые столы.       — Мойте руки и садитесь кушать, — с улыбкой говорила им женщина. — Сако, кого вчера потеряли-то?       — Меня, — грустно вздохнул Ваня Едешко. — Простите пожалуйста. Вы, наверное, вчера расстарались так, а я подвел всех…       — Ай-ай, какой милый ребенок! — Всплеснула руками женщина. — Вежливый! Садись кушать хаши!       Тем временем, переводчица из Москвы начала свое восхождение к Троицкой церкви. Чуть больше двух километров вверх и двух часов пешком и вот она: стоит на холме, на фоне заснеженных макушек гор.       Намоленное столетиями место, хотя с виду и не скажешь — резкий контраст с воздушными побеленными храмами. Каменная кладка, никаких куполов, но от строения так и веяло древностью.       В прошлый раз, когда Глаша сунулась в ущелье Хеви, сделать фотографии не удалось — было пасмурно и слегка накрапывало. Только природная упертость не позволила повернуть назад, хотя под ногами была грязь, а одолженный дождевик совершенно не спасал от противной мороси.       Дойдя до своей цели, женщина прогулялась по небольшому дворику, выложенному каменными плитами, выпила воды из святого источника и повернула назад.       Как на зло, на подходе к Степанцминде распогодилось, но идти обратно в горы уже не хотелось — отваливались ноги и кажется, началась температура. Так что, следующий день москвичка провела в постели, попивая мясной бульон и страдая от ломоты в теле.       Зато, какая сейчас хорошая погода! Зеленые холмы по обе стороны от тропы, испещренной колеями от колес телег. Идти было легче: грязь высохла, превратившись в плотную корку, отдаленно напоминающую асфальт. Иногда он трескался под подошвами ботинок, совершенно случайно обнаруженными на дне сумки, когда переводчица разбирала сумку.       Глафира напрочь забыла, что у нее есть в гардеробе походная обувь. Помятая коробка, похороненная под горой ярких товарок с импортными лодочками, сабо и босоножками. Предусмотрительная Лорик, что уж тут, хотя, ей Валюша подсказывала — все-таки, это она же в Грузии выросла.       Яркое солнце, почти вошедшее в зенит и разошедшиеся в стороны облака, окружали церковь мягким золотистым светом. Женщина сняла крышку с объектива и настроила резкость на своем «Горизонте», который фиксировал просто умопомрачительные панорамы. Даже ей, работнице МИДа и весьма ценному сотруднику КГБ было не легко достать данное чудо техники, основная масса которого шла на экспорт. А «Зоркий-4» у нее и так был.       Погода сегодня баловала: разошлись облака над восточной вершиной Кавказа, снег на вершине пятитысячника слепил глаза, на фоне клочковатого неба монастырь будто парил в небе, как сказочный замок Фата-Морганы из легенд о короле Артуре…       Кадров на пленке осталось всего ничего — раз, два и последняя болванка будет забита видами Стпенцминды.       — Глафир Максимовна! — Позади раздался мужской голос.       Женщина вздрогнула, тем самым, смазав предпоследний кадр — время выдержки еще не окончилось.       — Джано, здравствуйте, — она поздоровалась с молодым мужчиной, живущим по соседству с тетушкой Ирмой.       — Церковь смотрите? — Допытывался худощавый брюнет с хитрыми глазами, с момента приезда порывавшийся показать ей все достопримечательности Казбеги.       — Фотографировала, — с сожалением смотря на «Горизонт» ответила Глафира.       Джано Сванидзе с интересом посмотрел на дорогую камеру.       — А кадры еще есть?       — Один, — вздохнула переводчица.       — А вы были в Пещере тишины? — Спросил мужчина.       — Нет. А где это? Никто не рассказывал… — Глаша удивилась. Ни тетушка Ирма, никто из жителей Степанцминды не упоминал в рассказах об этом месте.       — Это сакральное место для нас — жителей Сакартвело! — Воодушевленно принялся он рассказывать. — По легенде, когда в монастырь свозили реликвии из Мцхета, чтобы уберечь от персов, небольшой отряд погнался за монахами. И когда до церкви осталось совсем-чуть, персы стали нагонять! Монахи спрятались в пещере, и их не заметили! Хотите посмотреть?       — Очень! — Глаша восхитилась легендой.       — Идти не далеко, но вы, наверное, устали? Крутой подъем… — С беспокойством спрашивал Джано у светловолосой.       — Есть немного, — неловко улыбнулась москвичка.       — Садитесь на Жеса! — Грузин широким жестом указал на серого вислоухого ослика с яркой попоной на спине.       — А ему не будет тяжело? — Смотря в грустные глаза животного, спросила туристка.       — Что вы! Жеса тюки с мукой возит, неужели не выдержит вашего веса? Вы-то, полегче мешка муки будете!       Молодые люди рассмеялись. Церковь в Гергети осталась за спиной.       Широкая тропа сменилась на узкую, в которой едва-едва одна телега уместится. По обе стороны от нее возвышались давно пересохшие берега древней реки.       — Долго еще? — Спросила Федорова, зябко передергивая плечами — место было каким-то жутким.       — Не очень, Глафир Максимовна. А вы в Тбилиси когда возвращаетесь?       — Завтра утром, — ответила женщина, все меньше и меньше желая смотреть на Пещеру тишины. Что за глупое название.       Впереди показался просвет: значит, тропа скоро перейдет в открытую площадку. У Федоровой засосало под ложечкой.       «Так и знала!», — мысленно застонала переводчица, видя крупного мужчину. У него в руках был… ковер? И ни намека на пещеру. Экскурсия-то, с подвохом оказалась!       — На этой что ли жениться хочешь? — Кивнул он в сторону Глафиры.       — Ну да, — ответил Сванидзе.       — Мальчики, вы что, Гайдая пересмотрели? — Нервно улыбнулась москвичка, ища пути отступления. Поводья были все еще в руках обманщика.       — Сама подойдешь красавица? — Спросил бугай. — Или я тебя в покрывало закатаю…       — С-сама, — шумно сглотнула женщина.       — Я буду тебя на руках носить, Глафир Максимовна! — Восторженно смотря на нее, говорил Джано.       — Ага-а… — Глаша не торопилась покидать спину ишака. В голове зрел план, как пуститься в бегство. — Джано, милый, помоги спуститься — ноги затекли малость…       Глаза мужчины заблестели — она не против! Ответные чувства!       — Конечно! — Он подошел к Глафире.       Переводчица резко вскинула ногу, и мужчина полетел на землю, выронив поводья.       — Жаса! Н-но! — Пока похитители не опомнились, Федорова вдавила в ишачьи бока пятки.       — И-и-и-иа-а-а-а! — Взревел ослик и едва не сбросив со своей спины туристку, ломанулся прочь с каменного пятачка обратно в русло пересохшей реки.       Позади раздались злые мужские крики.       Глафира, прижавшись всем телом к ослику, боялась рухнуть вниз и сломать шею. Это в «Кавказской пленнице» все было весело и участием каскадеров, здесь же под копытами ослика каменистая узкая тропа, и бегущие за тобой далеко не Никулин, Вицин и Моргунов…       На кочках Жаса подпрыгивал, а вместе с ним и туристка, до побеления пальцев вцепившаяся в короткий ирокез гривы. Вот и Троицкая церковь!       — Вниз, родной, вниз! — Не своим голосом верещала женщина, подгоняя не менее напуганное животное.       Скоростной спуск до Степенцминды закончился меньше чем на половине пути до поселка.       — Давай! Еще чуть-чуть! — Уговаривала переводчица хрипящего с пеной у рта ослика. — Жаса! Миленький!       Часто вздымающиеся бока и замученный взгляд говорил ей: «Я бы с радостью, но не могу! Прости, подруга!».       Впереди показалась машина со знакомыми лицами за рулем.       — Черт! — Зашипела женщина и… побежала вниз, грозясь сломать себе ноги.       Предстояло пробежать еще четыре километра по ухабистой тропе, осознанно держась дальше проезжей части, чтобы эти сумасшедшие не могли ее достать.       — Беги за ней! — Остановил машину двоюродный брат Джано. — Ведьма твоя по обочине бежит — не заедешь, перевернемся!       Сванидзе кивнул и вышел из салона. Все равно его будет — он все решил, как только в первый раз ее увидел.       Тем временем, обильный завтрак у тети Ирмы перешел в обед — количество снеди на столе не уменьшалось, появилась чача. Тост за тостом, и вот уже все слегка кружится перед глазами.       — Дарагие мои! — Из-за стола поднялся Мишако. — Я так рад, что вы согласились поехать со мной на землю моих предков! Я рад, что играю с вами в одной сборной, что мы все вместе смогли и победили американцев! Давайте же выпьем за будущие победы нашей сборной!       — За сборную! — Громыхнули голоса баскетболистов, поднялись вверх руки со стаканами чачи.       О железные ворота двора что-то грохнуло.       Все посмотрели в сторону, откуда доносился шум.       — Отпусти меня, ирод! — Хрипел женский голос.       Еще удар. Мужской стон.       Открылась маленькая дверь и во двор ввалилась… сестра Севы?       — Глаша?! — Вскочил со своего места Модестас и пошатнулся — перед глазами двор сделал головокружительный кульбит, какие не снились и Оле Корбут на Мюнхенской Олимпиаде.       Так, пошатываясь и путаясь в ногах, он бежит к Федоровой, даже не задумываясь, как она здесь оказалась.       — Модя! — Орет не своим голосом женщина и падает ему в руки.       Москвичка загнанно дышит и мертвой хваткой цепляется за его пиджак.       — Она… моя! — во двор врывается худощавый мужчина с бешеными глазами. Он держится за голову, у него рассечена бровь.       Паулаускас гневно раздувает ноздри и заводит Глафиру себе за спину. А ее ноги не держат, она сползает вниз на землю. К ней подбегает Сергей и отводит в сторону ближайшей скамьи.       — Я ее похитил! Теперь она моя! — Беснуется Джано, с гневом смотря на смуглого рыжего мужчину, который начинает засучивать рукава.       — Tuoj aš tave, beproti… — рычит литовец, начиная идти на мужчину.       За воротами раздается шум мотора и звук хлопнувшей двери и во двор входит рослый детина.       Мишако дергает Модестаса назад. Выступает вперед Зураб.       — Не твоя, а наша! — Говорит Коркия.       Сборная СССР по баскетболу встает и закрывает собой Глашу и Модестаса.       Джано пятится назад. Его двоюродный брат, выругавшись, хватает Сванидзе за шкирку и вытаскивает со двора.       Спортсмены восторженно орут — сборная СССР вселяет страх! И не только в американцев!       — Так вот почему они все так странно смотрели, — понял Паулаускас, опускаясь рядом с кое-как отдышавшейся женщиной.       — Поисковая операция была? — Смеется Глаша, кладя голову на плечо литовца.       — Ты даже не представляешь, насколько масштабная…       — Горевал? — Интересуется Федорова.       — Да нет, — нарочито безразлично отвечает баскетболист.       — Врешь! — Глафира легонько стукает Модестаса по макушке.       — Вру… Двадцать третьего я улетаю в Москву. Оттуда сразу на вокзал и в Литву.       — …       — Я заберу тебя с собой, — говорит он, не видя, что за ними уже прилично так времени наблюдают остальные игроки сборной. Смотрят и перешептываются.       — Да целуйтесь уже, а! — Закатывает глаза Болошев.       Переводчица, скосив на него глаза, показывает оттопыренный средний палец, а Модестас кладет широкую ладонь ей на затылок и утягивает в поцелуй.       Сборная СССР восторженно улюлюкает.