Я заберу тебя с собой

      Глаша быстро закончила раскладывать вещи по полкам шкафа в выделенной ей комнате. Просторный двухэтажный дом, в котором жили Вано Ивардава и Тинатин Гвердцетели действительно стоял на берегу реки Риони, что протекала через весь Кутаиси.       Окна комнаты выходили аккурат на каменистый берег, заросший гибкой ольхой и мощными каштанами. Шум воды и свежий запах реки проникали через открытое окно. Тихо шелестел наполненный ветром прозрачный тюль, напоминая переводчице паруса.       В дверь постучали.       — Да-да! — Крикнула Федорова, убирая сумку вниз шкафа.       — Мама зовет обедать, — в приоткрывшейся двери показалась вихрастая темная макушка. Должно быть, это и есть младший сын грузинской четы.       — Хорошо. Тебя Шота зовут? — Спросила Глаша, закрыв шкаф.       — Ага.       — Глаша, — она пожала руку подростку. — Что ж, провожай, Шота Руставели. Но может, сначала руки вымоем?       Подросток зарделся от смущения. Конечно, Шота Ивардава не раз называли подобным образом, но кому не понравится, если это сделает красивая девушка?       Стол был накрыт на большой не застекленной веранде, куда попадало не по-осеннему яркое солнце.       — Ого, — женщина оценила количество блюд. — Твоя мама всегда так много готовит?       — Ну да, но сегодня же еще и праздник — тебя встречаем! — Широко улыбнулся мальчишка.       — Садитесь за стол! — Позвала Тинатин, входя на веранду с другого входа.       В руках она держала большую чугунную кастрюлю.       — Хаши! — Втянув воздух сообщил Шато. — Отец вчера поставил на ночь томиться — вкусноти-ища! Это такой бульон, где много-много мяса! — Даже не видя заинтересованного взгляда светловолосой пояснил подросток.       — Шато, ты помыл руки? — Строгим тоном поинтересовалась Тинатин Зурабовна.       — Помыли, — с улыбкой ответила за него Глаша. — Вам помочь?       — Ты наша гостья — какая помощь? — Возмутилась женщина, ставя на деревянную подставку кастрюлю. — Кушай, спи, гуляй по городу — отдыхай!       — Неловко как-то, — сделала она еще одну попытку.       — Глашако, не спорь с Тинатин, она тебя старше — опыта больше, — вошел на веранду Вано Николаевич.       — Ах, ты! — Замахнулась на него полотенцем супруга.       Дядя Вано не растерялся, ловко поймав ткань, дернул на себя, и его благоверная оказалась в кольце рук.       — Фу, опять они, — скривился Шота, показывая своей моськой отношением к подобной демонстрации чувств.       — Глупый ты, Шота, мелкий еще, — вздохнула светловолосая, отводя взгляд от счастливой пары. — Твои родители так друг друга любят несмотря на то, что состоят в браке долгое время. Станешь старше и смотря на них захочешь, чтобы и у тебя так было…       Подросток скривился еще больше, а Глафира тихо рассмеялась и потрепала пацана по темным вихрам.       …Приближался первый вечер переводчицы в Кутаиси. Сегодня никуда не ходила: после завтрака ее вновь сморил сон и проснувшись только в пять вечера по местному времени, спустилась к берегу Риони.       Серые камни и зелень деревьев с холодными водяными брызгами нашли свое место на пленке Глашиного фотоаппарата, найденном во время разбора сумки. Помимо камеры были еще и тубусы с пленкой, но женщина подумывала о том, что придется приобрести еще несколько роликов — уж очень живописными были виды, а дядя Вано обещал организовать поездку к Казбеку.       Самой горы из Кутаиси видно не было, более трехсот километров отделяют город от величественного пятитысячника Кавказа. Чтобы доехать до него, ей придется сначала уехать в Тбилиси, где у Вано Николаевича жил двоюродный брат по отцу. Он-то и отвезет девушку в Казебги — поселок, расположенный у подножья Казбека. Она уже предвкушала небольшое путешествие и кучу фотоснимков, которые будет проявлять по приезду обратно в Москву.       Кстати, о фотокарточках. Проверяя свою папку на наличие в ней всех документов, она наткнулась на совместные с Модестасом фотокарточки, сделанные за день его до отлета в Мюнхен. Оба выглядели счастливыми, чего нельзя было сказать о фотомастере, которому выпала сомнительная честь фотографировать двух чрезвычайно подвижных молодых людей.       «- Молодые люди! — Возмущался невысокий худощавый мужчина с забавными подтяжками. — Стойте спокойно! Или девушка, сядьте!       Работник фотоателье указал на стул, сразу же отставленный капитаном сборной в сторону.       — Не сегодня уважаемый, не сегодня! — Пропела Федорова, прижимаясь к литовцу».       Черно-белые фотокарточки, серый фон из собранного в складки ярко-голубого атласа, на Глаше — итальянское платье канареечного цвета, на Моде — слегка помятый костюм и счастье в глазах, которому и не нужны краски. Замечательный был день… И вроде, пара недель прошла, а ощущение, что десятилетий…       Со вздохом она отложила фотографии — зря достала. Сегодня на несколько часов ей удалось забыть о таком человеке как Модестас Паулаускас, видимо, придется заполнить свою культурную программу так, чтобы при малейшем упоминании о таком человеке у нее не начинало болеть сердце.       20 июня, 1969 год       Еще издали девушка услышала торопливый перестук каблучков по выложенной плиткой полу коридора университета. Так быстро и громко мог ходить только один человек — Сандара Ваганайте.       — Tai košmaras! Pasaulio pabaiga! (Это кошмар! Конец света!) — С шумом ворвалась в аудиторию Сандара, тем самым заставив Глашу подпрыгнуть на стуле.       — Kas atsitiko?! (Что случилось?!) — Заволновалась девушка, видя, что коллега вот-вот и начнет выдирать себе волосы из головы (а коса у девушки была шикарной — почти до колена).       — Viena mergina, turėjo eiti šventinėje procesijoje kojos susilaužė! (Одна из девушек, которая должна идти в праздничной процессии, ногу сломала!) — металась по помещению она, кусая губы до крови.       — Что «нога»? — Нахмурилась Глафира. — Повтори пожалуйста, я не поняла…       — koją susilaužė! Ногу сломала, то есть! — Выкрикнула Сандара, упав на ближайший к подруге стул. — Габия, идиотка! Не заметить открытый люк и попасть туда ногой!       — Мда-а, — поморщилась Глаша, отложив бумаги, переводом которых занималась. —       Неприятно, наверное, ногу сломать…       Сама же, выпростав из стопки конспектов токую тетрадь, страницы которой были разлинованы в три столбца, быстро записала новое слово. Обучение литовскому шло полным ходом и Федорова действительно теперь могла понимать, о чем говорят прохожие, и более-менее сносно говорить.       Спасибо Даре, которая не отказалась помочь девушке в таком нелегком предприятии. Нет, Глаша могла бы выучить сама, но к сожалению, столько времени в запасе у нее не было: противный литовец поставил жесткие временные рамки, иными словами, взял ее «на слабо». Первую встречную! На слабо! Не на ту нарвался, голубчик!       — Послезавтра же двадцать первое июня! Йонинес! — Продолжала сокрушаться литовка, елозя на своем стуле. — Парад, в конце-то концов!       — КАК?! — Ахнула Глаша, метнув взгляд в другой конец аудитории — возле доски был повешен на гвоздь отрывной календарь. На небольшом сером листе была видна нынешняя дата: «Birželio 21 d.», то есть, двадцатое июня 1969 года.       — А что такое? — Поинтересовалась Ваганейте.       — Завтра же игра «Жальгирис» — «Сакалай»! — Вскочила со своего места девушка. — Я же… он ведь… Черт! По-любому на игру все билеты уже раскуплены!       Теперь уже москвичка была готова начать выдирать себе волосы: пообещать, что выучит литовский, придет на игру и… не купить билет! Какой восторг! Глафира не заметила, как зеленовато-карие глаза подруги удовлетворенно блеснули.       — А хочешь пойти? — Тоном змея-искусителя спросила она.       — Есессно!       — Я могу это устроить… — С показательной небрежностью заявила литовка, рассматривая руки, запачканные следами шариковой ручки. — Но…       — Что? Говори! Все сделаю! — Глаша подбежала к девушке.       — Tikrai-tikrai? (Точно-точно?) — Студентка сделала вид, что не верит.       — Taip! (Да!)       — Ну, ладно… Хорошо! Я же говорила, что Габия ногу сломала и не сможет принять участие в параде?       — Ну!       — Рассказывала, что являюсь участницей народного ансамбля песен и танцев?       — Ну!       — И Габия тоже в нем состоит. А мы открываем парад: идем впереди всех и поем! Найти девушку за день до Рососа — не реально! А вы…       Дара придирчивым взглядом посмотрела на Глашу.       — Хм… Почти одного размера, — заключила она.       — Я не умею петь, — вскинула брови Глаша. — Тем более, на литовском…       — И не надо! — Ваганайте вскочила со стула. — Будешь просто открывать рот! А после шествия, мы пойдем во дворец спорта на игру!       Федорова скептично посмотрела на подругу. Вот так просто — пойдут. И их пустят, ага!       Под этим взглядом, литовка была вынуждена признаться:       — Игрок один в «Сакалае» есть… — она отвела глаза. — Вилкасом зовут… Капитан их… Бегает за мной уже который месяц. То цветы подарит, то на игры зовет. И позавчера вот, иду с практики, а он тут как тут. С билетами в зубах. Как раз на этот матч! Я на них не хожу: билеты братьям отдаю, но раз уж такое дело… — Сандара вздохнула.       Глаша удивленно посмотрела на девушку: шутка ли, за ней капитан команды бегает, а она нос воротит. Совсем урод что ли?       — Нет-нет! Блондин, голубогла-азый, — мечтательно улыбнулась Ваганайте. — Метр девяносто восемь… Как викинг — усатый…       Глаша вообще заметила, что обычно суровая и неприступная с виду Дара на деле очень мягкая и легко ранимая девушка. Ее лицо разительно менялось, стоило сменить вечно каменное выражение лица на широкую улыбку: от раскосых глаз моментально разбегались морщинки-лучики, а на усыпанных веснушками щеках проступали очаровательные ямочки. Необычной внешности девушка, мало похожая на литовку…       — …       — Просто проверяю его, — залилась краской Ваганайте. — Ну, он такой красивый, а я такая…       Москвичка посмотрела на жительницу Вильнюса: невысокая, даже ста шестидесяти нет, круглая в нужных местах — есть за что подержаться, маленький аккуратный носик, изящные маленькие кисти рук… В первый раз увидев ее, Глафира приняла девушку за казашку.       Проводив Глашу до полупустого общежития, Юргис, вымотанный словесными перепалками между новой практикантской и знаменитым баскетболистом разочаровал ту, сказав, что с завтрашнего утра с ней в паре будет работать не он.       — Ее зовут Дара Ваганайте, она придет за тобой в девять. Не опаздывай — Дара страшно бесится, когда опаздывают, — а после, паренек на первой космической скорости ретировался из четырехэтажного корпуса.       Девушка проводила удирающего парнишу грустным взглядом — забавный мальчик. Может, они бы подружились… Ну ладно, Дара, так Дара.       На следующее утро, спустившись в холл общежития аж без пятнадцати девять, москвичка увидела… казашку. Невысокая, фигуристая, с длиннющей золотисто-коричневой косой…       — Сәлем! — Федорова вспомнила приветствие на казахкском, которому ее научили однокурсницы — Гюльнара и Алтыншах.       — Что, простите? — Девушка обернулась и на Глашу слегка удивленно посмотрели зеленовато-карие глаза на светлом кукольном личике.       — Привет говорю, — разулыбалась девушка. — Я — Глафира Федорова.       — Дара Ваганайте, — представилась „казашка“.       — ЧТО-О-О?! — Заорала от удивления та. — ВАГАНАЙТЕ?! Ты… литовка? — Уже тише добавила она.       Стоп. „Дара“? Та самая?!       — Литовка, — с достоинством кивнула девушка. — По отцу. Точнее: Сандара Сержесовна Ваганайте.       — „Сандара“?! — Переспросила студентка.       — Якутское имя, — едва заметно улыбнулась ей девушка. — Моя мама — сахалярка.       — Кто-о? — Ощущая себя до ужаса неловко спросила будущая переводчица.       — Сахалярка, — было пояснено терпеливым тоном. — Полу-якут, полу-кто-то еще. В моем случае, дед — русский. А ты Глафира, та самая, с которой мне до десятого июля работать?       — Да-а… — чувствуя себя в прострации сказала светловолосая.       — Зови меня Дарой. И пойдем уже, а то опоздаем! — Глаша была схвачена за запястье и откомандирована в учебный корпус».       — Ай-ка! Нет смысла ждать, пошли в Дом культуры! — Воскликнула Дара.       — Но практика… — Девушка растерянно посмотрела сначала на подругу, затем на часы.       Без десяти пять.       — Десятью минутами раньше, десятью минутами позже — какая разница! — Заявила Ваганайте быстро доходя до двери в аудиторию. — Все равно пятница: завтра праздник. Ядвига Казимировна в курсе, что я участница парада на Росос — могла бы вообще сегодня не приходить! И у тебя отмазка будет! Все, складывай бумазейки в стол, бери сумку и идем — костюм подгонять под тебя будем! У тебя грудь чуть… м-м-м, меньше…       — Нормальная грудь, чего цепляешься! — Заглянула в вырез летней блузки студентка. — Меня все устраивает!       — А знаешь, как ткань пузыриться будет? А мы, напоминаю, в первом ряду идем!       Девушки быстро покинули главный учебный корпус и поспешили на остановку общественного транспорта — Вильнюсский ДК был немного далековат от университета.       — Сандара! — Из-за поворота выросла высоченная глыба, заставившая девушек ойкнуть и шарахнуться в разные стороны.       Лицо литовки стало безэмоциональным, губы сжались в тонкую линию.       — Ir vėl tu! (Опять ты!) — прошипела Ваганайте исподлобья глядя на, как поняла Глафира, того самого Вилкаса. — Duok praeiti — mes skubame! (Дай пройти — мы спешим!) Мужчина словно и не заметил неприветливого поведения девушки:       — Tikrai ateisi rytoj į žaidimą? Nustok duoti bilietus savo broliams! Aš juk matau juos salėje — neateisiu! (Придешь завтра на игру? Перестань отдавать билеты своим братьям! Я же вижу их в зале — не слепой!)       Вилкас Капас согнулся почти вдвое, чтобы заглянуть в глаза своенравной красавице, за которой вот уже без трех дней год пытался ухаживать. Красавица оказалась с характером, и острым языком: то швырнет букет в лицо, то обругает на незнакомом ему языке.       «Точно женюсь!» — решил восемь месяцев назад спортсмен, когда девушка в очередной раз дала ему от ворот поворот: впечатала в лицо стаканчик со сливочным пломбиром. И это в ноябре, когда все кутаются в пальто!       А Вилкасу тогда еще хватило наглости крикнуть:       — Ты его перед этим успела укусить! Буду считать это не прямым поцелуем!       — Саҥарыма былчаҕар! (Замолчи пучеглазый!) — Крикнула тогда по-якутски Дара, поспешно скрываясь между облетающими деревьями парка.       — O štai ir ne ateisiu! Daug garbės žiūrėti, kaip eilinį kartą Žalgiriui pralaimėsit (А вот не приду! Много чести смотреть, как «Жальгирису» в очередной раз проиграете!) — Гаркнула обладательница шикарной косы.       Глафира, слушая перепалку лишь качала головой: не все слова были понятны: Сандара говорила очень быстро, но было ясно одно — ей нравилось препираться с этим усачом!       — Meluoja. Mes ten būsim. Pažadu. (Врет. Мы там будем. Обещаю.) — Медленно, тщательно подбирая слова, сказала Федорова, ловя яростный взгляд подруги и удивленный от баскетболиста.       — Паха-а-ай! Глаша! — Взвизгнула та и хлопнула себя по бедру ладонью.       — Не мучай его, — толкнула девушку в бок москвичка. — Ты ему правда нравишься. Kiek už ja paleisti? (Сколько за ней бегаете?) — Обратилась студентка к капитану «Сакалая».       — Двадцать четвертого июня будет год, — с сильным литовским акцентом по-русски тветил тот.       — Ого… — Глафира с уважением посмотрела на мужчину. — Соглашайся! Такие парни на дороге не валяются!       — Что-о-о-о?! — Заорала не своим голосом Дара. — Да ты!.. Да он!.. Ай-ка!       Обогнув Капаса по широкой дуге, девушка почти бегом направилась к остановке — к ней как раз подъезжал нужный трамвай.       Федорова поспешила за ней.       — Tiksliai ateis! (Точно придет!) — Крикнула она напоследок уже с подножки.       — Lauksiu! (Буду ждать!) — Вилкас помахал на прощание широкой ладонью.       С трудом верилось, что девушка придет на игру, но если ее силком притащит эта русская… Все может быть.       — Предательница, — пробурчала литовка, отвернувшись к окну.       Глаша не видела, но девушка улыбалась. Кому сказать не поверят: певица, танцовщица, одна из лучших студентов потока… боялась знакомиться и на самом деле была очень стеснительной. Может, волшебный пендель от странной русской — то, что так было нужно?       23 июня, 1969 год       Проспект Гедимина, или Гедиминаса, в этот день было не узнать: яркие флажки, люди, одетые в национальные костюмы. Повсюду музыка, песни, аромат свежей выпечки и прочих вкусностей из белых шатров… Даже в условиях СССР литовцы с размахом отмечали свой любимый языческий праздник.       Глаша, рассматривая себя в зеркало, не понимала, как согласилась на эту авантюру.       — Совсем на литовку похожа — больше, чем я, — позади нее встала Сандара, и приобняла подругу за талию.       Девушка склонила голову на бок: ее костюм был заметно темнее Дариного. Темно-синяя льняная плиссированная пышная юбка на Глаше с накладным карманом-делмонас на правом боку и ей в противовес — ярко-зеленая, в мелкую клетку Ваганайте, с широким поясом, украшенным бахромой.       Темно-зеленый приталенный жилет-кикликас против ярко-красного; наплечники на рубахе, расшитые темно-красной нитью, как и передник поверх юбки и ослепительно белая рубаха без узоров. На груди, прячась в мелких складках ткани бусы из черного янтаря и металлические, поблескивающие на красном кикликасе Дары.       Головной убор-анткактис, обвязанный по краю изящным зубчатым кружевом и ленты, вплетенные в прическу; бело-красный тканевый венец, придерживающий белый головной платок на макушке и толстые косы до колена.       — Твой костюм — костюм уроженки клайпедского района, Габия оттуда, — пояснила Сандара. — Это совсем рядом с Балтийским морем. Мой костюм — аукштайтский, восточнолитовский. Помнишь, что делать?       — Открывать рот и усиленно делать вид, что пою, — улыбнулась Глафира, касаясь прохладных бусин из застывшей смолы.       — Merginos! Autobusas atvažiavo! (Девушки! Автобус приехал!) — Позвала всех художественный руководитель ансамбля — Морта Фридриховна Наракасувене — высокая рыжеволосая женщина.       — Пошли! — Потащила Глашу Дара.       Приехали на проспект, посторонились, встали в начале колонны. Москвичка с интересом вертела головой: до этого дня все были, как обычные жители СССР, однотипная одежда, русско-литовский говор на улицах и тут нате: словно время отмотали на пару столетий назад. Ни одно человека в современной одежде! Женщины обмахиваются зелеными ветвями, мужчины салютуют широкополыми шляпами.       Ровно в четыре процессия начала двигаться. Запели девушки. Пели о празднике; о лете; о влюбленных, что искали папоротник с алым цветком, местные жители им подпевали. Глаша открывала рот и косилась на идущую справа Сандару — поет так, что аж на виске жилка бьется.       Шли через весь проспект, к замку Гедиминаса, на котором все и закончилось. Полтора часа шли. Девушки были вымотанными, покрасневшими от натуги: сами попробуйте-как петь почти не останавливаясь на солнцепеке!       — У-уф! — Хрипло выдохнула Ваганайте, приваливаюсь к Глафире. — Мы не успеем переодеться — игра через час начнется. Придется идти так, в костюмах.       — А нас пропустят? — Хихикнула русская.       — Билеты взяла? — Поинтересовалась литовка.       Федорова похлопала себя по делминасу.       — Ну и какие проблемы? Сегодня же Йонинес! Спорим — не одни будем так одеты!       — Не буду с тобой спорить — тебе лучше известно.       — Так, щас отдышусь и побежим во дворец спорта. На транспорт надеяться тоже не стоит — да и не далеко тут. Километра два с хвостиком по закоулкам и через мост на реке.       — О-окей, — кивнула Глаша.       Даре-то виднее, это она же местная.       …- Выглядишь каким-то взволнованным! — Отметил Аугустас Гайда, капитан «Жальгириса». — Неужели, великий Модестас Паулаускас не уверен в своих силах?       — Вовсе нет, — отмахнулся пятый номер. — Бред говоришь, Аугустас! В конце концов, кто из нас двоих вошел в сборную СССР и стал ее капитаном? Ты или я?       — И как они тебя только выносят? — Прошипел мужчина. — Но здесь, капитан — я!       Легкий форвард лишь ухмыльнулся — в отличие от Гайды, он свою карьеру не заканчивает. У него еще лет семь-восемь впереди! Ему двадцать четыре, и он уже капитан сборной Советского союза! Как говорится, «А чего добился ты?».       Мысли вернулись к той русской ехидне: выполнит ли она обещание? Придет ли? Каких-то сорок минут разговора, и он был готов признать, что не все русские девушки одинаковые — то есть, смотрящие на него глазами влюбленной коровы. Эта разительно отличалась, при том, что была одета как добрая половина девушек СССР — темно-серая юбка, светлая рубашка, коричневые туфли. Разве что, не хватало «бубликов» из кос с огромными бантами — вместо них идеально-прямые, будто по линейке обрезанные золотистые волосы чуть ниже плеч.       Да он даже простил ей то, что она его обматерила на английском: восстановив по памяти сказанные девушкой слова, он долго искал перевод между тренировками. Нашел и в ярости швырнул один из своих кубков об стену, напугав мать.       «Это я-то „злоебучий ублюдок“?! — бесился молодой человек, пугая зверским выражением лица прохожих. — Ну-ну, посмотрим, как ты попытаешься говорить по-литовски, русская курица!».       — Внимание! — Привлек внимание игроков тренер команды — Владас Гарастас. — Сегодня игра обещает быть тяжелой: у «Сакалая» пополнение в виде выпускника спортивной гимназии — девятнадцатилетнего Линаса Огивиса, брат их центрового, Марюса. Особенно хорош в атаке. Модестас — он твой.       Паулаускас кивнул — мочить, так мочить. Самое главное — не нарушая правил. Он покажет сосунку, что такое настоящий баскетбол.       По сигналу, «Жальгирис» выходит на арену, встречаемый криками болельщиков. Разыгрывается мяч — тот уходит к «Сакалаю». Ну-ну, пусть порадуются — «Жальгирис» все равно их сделает.       Обе команды играют жестко, на радость публике. Это вам не баскетбол в России — тут все жестче, не надо себя контролировать, бояться сделать любое лишнее движение, за которое перед командой заставят испытать чувство стыда. Баскетбол, мать его, КОНТАКТНЫЙ вид спорта!       Р-раз! И мяч оказывается у игроков из Каунаса. Они же открывают счет. Первый тайм оканчивается минимальным преимуществом: тринадцать — двенадцать.       Молоденький атакующий защитник «Сакалая» пока в игру не вступал — берегут свежую кровь, чтоб ее. Надеются, что он, Модестас, вымотается за первый тайм. Хрен вам!       Небольшой перерыв и игра вновь началась!       Раззадоренный Паулаускас вышел на охоту — ягненка выпустили на поле. «Неплохо», — отмечает капитан сборной СССР, видя, как Огивис уводит мяч у Аугустаса.       «А вот теперь, молокосос, поиграем!», — злобно ухмыляется легкий форвард, вставая на пути у мальца.       Бам! И ничего не успевший понять Линас навзничь рухнул на окрашенный паркет. Мяч у «Жальгириса»: одни зрители ликуют, другие — кричат от досады. Чертов Паулаускас! Кому продал душу, чтобы так играть?       Краем глаза номер пять видит, как ему наперерез движется глыба — Марюс. Решил отомстить за братишку. Ай-яй-яй! Модестас ухмыляется в так всех бесящей манере, заставляя центрового свести широкие брови к скошенной переносице.       Огивис-старший зажал его — ни пас передать, ни уйти с линии. Настало время любимого приема.       — Ну, забери мяч! — Хохочет во все горло легкий форвард, поворачиваясь лицом к Марюсу.       Он столько раз это проделывал: держал мяч на вытянутых руках, предлагая его сопернику. Обычно, те велись на провокацию. Первая попытка выбить мяч — неудача. Вторая — тоже самое. Игрок другой команды закипает: Паулаускас внешне кажется не прикладывающим никаких усилий, чтобы удержать мяч, будто тот приклеен намертво к ладоням.       Третьего раза, как правило не бывает — разъярившийся баскетболист теряет концентрацию и Модестас просачивается через него обратно на поле.       — Ну же! — Подначивает его рыжеволосый.       — Пошел ты! — Бешено орет Огивис, вместо того чтобы выбить мяч, просто бьет пятого по лицу. Да так, что игрока «Жальгириса» отбрасывает к трибунам. Паулаускас сталкивается с невысоким ограждением и в его глазах на мгновение темнеет.       Сбоку от себя он слышит испуганные женские крики. Кое-как сфокусировав взгляд, он видит двух девушек: смутно знакомую черноглазую и почему-то в костюме его родной области в компании длинноволосой в красном кикликасе.       — O-o-o-o, vis dėto atėjai… (А-а-а-а, ты все-таки пришла…) — Говорит он, ощущая на языке металлический вкус крови.       — Tylėk, tuoj krauju… захлебнешься! (Молчи, сейчас кровью…) — На вполне сносном литовском отвечает она ему, сбиваясь на русский.       Модестас ухмыляется и сползает на паркет. К нему спешит медик. Маурюса удаляют с поля. «Жальгирис» и «Сакалай» сойдутся в реванше, но уже в Каунасе: двадцать четыре — двадцать четыре.       …- Вот поэтому я и не люблю баскетбол! — Ворчит Дара, когда игра подходит к концу.       Исподлобья она смотрит на приближающегося к ней Вилкаса. Его лицо выражает крайнюю степень удовлетворения — не проиграли выскочкам из Каунаса, побили их самого противного и проблемного игрока, Сандара пришла посмотреть. Что за чудесный сегодня день! Хотя, он присматривается: рядом с ней вчерашняя русская. В национальном костюме. Все чудесатее и чудесатее!       — Aš džiaugiuosi, kad atėjai! (Я рад, что ты пришла!) — Говорит он угрюмой девушке.       — Lyg būtų į ką žiūrėti! Geriau jau mano broliai būtų ėję! Jiems kaip tik tokie dalykai patinka! (Было бы на что смотреть! Лучше бы мои братья сходили! Им как раз такое нравится!) — Придерживается выбранной манеры поведения Ваганайте. — Štai! Tas vaikinas mano draugei marškinėlius sugadino! (Вот! Тот парень моей подруге рубашку испортил!)       Дара кивнула в сторону Глаши. Девушка скосила глаза на рубашку. И правда: на рукаве видны мелкие-мелкие засохшие капли крови. Надо срочно застирать!       — Na kaip, nustebinsi mane savo lietuvių kalba? (Ну что, удивишь меня своим литовским?) — Из-за спины Капаса возник Модестас с распухшей скулой и пластырем на переносице.       — O, tu gyvas! Maniau - viskas, nebėra vyruko! (О, ты жив! Я думала все — нет парня!) — Нарочито удивленно сказала Глафира, разглядывая боевые ранения легкого форварда.       — Mane ne taip lengva išversti iš koto! (Меня не так-то просто сбить с ног!) — Фыркнув, сказал он. — Siaubingas akcentas! (Ужасный акцент!)       — Tu...kaip tu... (Да как ты…) — Задохнулась от возмущения москвичка.       Модестаса позабавила реакция блонинки.       — Nueinam kur nors? (Гулять пойдешь?) — Внезапно для самого себя, предложил капитан сборной СССР.       — Iš principo pasakyti «taip», (Из принципа скажу «да») — фыркнула Глаша, ловя изумленные взгляды троих молодых людей.       — Jūs pažįstami? (Вы знакомы?) — Удивился капитан «Сакалая».       — Kol kas nelabai, (Пока не очень хорошо) — ухмыльнулся тот.       — O tu? Eisi pasivaikščiot? (А ты? Пойдешь гулять?) — Рискнул спросить Вилкас у Дары.       Девушка замерла. Черт, а ведь это шанс наконец-то перешагнуть через собственные страхи и комплексы.       — Tik dėl Glašos, (Только ради Глаши) — ответила Ваганайте, мысленно поздравляя себя с первым шагом.       …Вечерние улицы Вильнюса и не думают пустеть – Йонинес ведь! С вечерней прохладой на улицы вышло еще больше людей. Девушки в простых рубахах в пол с папоротниковыми и березовыми венками на головах пускали в Вильну цветочные венки, в специально отведенных зонах было разрешено разжигать костры. Вокруг красно-золотых языков пламени молодые люди водили хороводы, распевали песни.       Две пары молодых людей брели по улочкам столицы Литвы и выглядели забавно: девушки в национальных костюмах Клайпеды и Аукштайти и два молодых мужчины в спортивных костюмах с эмблемами своих баскетбольных клубов.       Дара усиленно делала вид, что ей на плечо птичка села, и вовсе это не рука Вилкаса, фигуру которого перекосило – разница-то в росте солидная. Глаша и Модестас разговаривали – пятый номер проводил устный экзамен, как и обещал три недели назад.       Поднимая на смех девушку, когда та не могла перевести то или иное предложение, мысленно он поражался, как за три недели хорошо она выучила его родной язык! Побольше практики и совсем избавится от акцента! Вот это талант к изучению языков!       От долгого говорения на литовском у Федеоровой разболелась голова: так и хотелось пристукнуть чертового «экзаменатора». Попросить остановиться не позволяла природная упертость, хотя по ощущениям язык уже весь в мозолях, а в черепной коробке вместо мозга – каша. Дара спасать ее не торопилась: вон, какими глазами на своего «викинга» смотрит, аж сожрать готова. И зачем только год его мурыжила?       - Žinote ką, einam pašokinėti per laužą! (А пошлите прыгать через костер!) – Указывает рукой в сторону источника света на берегу реки Сандара.       - Пошлите уже куда-нибудь! – Глафира рада взять передышку. Да хоть через реку скакать! Только подальше от этого рыжего экзекутора!       Дошли до костра. Сноп золотых искр вздымался вверх, в темно-синее небо над Вильнюсом. Юноши и девушки, держась за руки перепрыгивали его. Кому-то это удавалось легко, у кого-то воспламенялся подол рубахи или начинались чадить штаны – в этом случае в шаговой доступности была река. Очередная пара «погорельцев» с визгами вбежала в реку под дружный смех остальных.       - Ой, кажется я не осилю… – тихонько прошептала Ваганайте, пытаясь дать задний ход.       - Не бойся! – Подбодрил девушку Капас, крепко держа в своей огромной ладони маленькую. – Я сделаю так!       Сандара не успев ничего понять, оказалась на руках баскетболиста. Под одобрительные крики, Вилкас взял небольшой разбег и легко перескочил через огонь. Оцепеневшая девушка вцепилась ему в плечи и отказалась покидать его руки даже когда все закончилось.       Заволновавшийся мужчина с беспокойством посмотрел на нее. Но все опасения оказались беспочвенными: в свете костра глаза Сандары налились золотом и искрились как те искры, что с треском взлетали вверх.       - Nagi dar kartą! (Давай еще раз!) – Восторженным тоном попросила она.       Глафира с нескрываемым удовольствием наблюдала за новоявленной парой влюбленных. Кажется, как говорится, «У кого-то скоро будет сЕкс». Шутка ли, столько динамить парня? При условии, что и сама к нему не ровно дышит.       - Пойдем прыгать через костер, Йонинес же! – Предлагает девушка, смотря на профиль Паулаускаса.       Модестас удивленно смотрит на русскую.       - Так это только для влюбленных… – не то, что он против, но можно ведь немного поломаться?       - Пошли прыгать! – Шипит Глаша, таща упирающегося баскетболиста в сторону трещащего костра. – Упадешь маленько в огонь, смотри, как ярко горит!       В ночь выстрелил сноп рыже-золотых искр.       - Скажу, в ногах запутался! При твоем росте – это не так уж и сложно!       - Сама напросилась! – Ухмыльнулся спортсмен, переплетая свои пальцы с девичьими.       Как и знакомые, взяли небольшой разбег и пересекли препятствие.       - А теперь, ты должна меня поцеловать! – Нагло заявил он, наблюдая за изменившимся лицом москвички. – Традиция! Йонинес же! – Передразнил он, подставляя щеку.       - Нарываешься! – Оскалилась Глафира, хватая литовца за грудки.       Модестас удивленно распахнул глаза, когда сухие девичьи губы коснулись его. Простое касание, не более.       Она, как и он глаз не закрыла. В черных омутах тлело угольями мрачное удовлетворение.       «Не на того нарвалась!» – мысленно хмыкнул спортсмен, не давая девушке отстраниться.       Поцелуй стал настоящим.