У меня есть Окси

— Дорогая, я дома! — орет Слава с порога, скидывая кроссовки. Ваня не отзывается, только Гриша выходит в коридор и недовольно дергает хвостом, словно вопрошает, где его второй хозяин шлялся так долго. — Мрау?! Слава прислушивается — с кухни доносятся разговоры, а в нос ударяет специфический запах, который трудно с чем-либо перепутать. Не то, чтобы для этой квартиры такое было удивительно, но обычно это происходит, если не с подачи, то хотя бы с ведома самого Славы. — Ва-а… — он осекается и застывает в дверях, уткнувшись взглядом в знакомую вихрастую макушку. — Какого хуя? Родик оборачивается через плечо и давится дымом. — Блять, в жизни это выглядит еще херовее! — он смотрит с заметной тревогой на славино побитое лицо. — Ты как, Славче? Фаллен строит рожу у него из-за спины, пока тот не видит — интересно, сколько часов он уже слушает чужие излияния? — Заебись, — отзывается Слава, рассматривая заставленный бухлом и жратвой стол. — По какому поводу праздник? — он раздраженно оправляет короткую ему футболку. — Родик уезжает, пришел попрощаться, — сообщает Фаллен, лениво потягиваясь. — А кто-то строчит хуету в твиттер, но сообщения от друзей нихуя не читает! У Оксаны топик отжал? — кивает он Славе, пододвигая третью табуретку к столу. — Прямо с барского плеча, — Слава плюхается на нее и поджимает под себя ногу. — О чем трете? — цапнув кусок подсохшей пиццы, спрашивает он. — Вспоминали старые деньки, — тянет Родик, и по нему сразу видно, что он выкурил больше, чем Ванька. — Охуенно было. Славче, а ты когда в наши края, м? — он хлопает Славу по коленке. — Все скучают. Тот дергается и тут же злится на себя за это — нашелся тут недотрога, блять. Впрочем, этому есть объяснение: уже одно только присутствие Родика у них дома мгновенно вводит Славу в взвинченное придурочное состояние, когда человек вроде не делает намеренно ничего, чтобы разозлить тебя, а тебе все равно хочется наорать на него или дать леща, что уж говорить о прикосновениях, которые совсем не к месту. — Кто все-то? — неохотно уточняет Слава. — Все мои кореша уже давно в Питере. — Ну, я, — улыбается Родик и тянется к пиву, — правда, Славче, ты забыл свои корни! — патетично сообщает он. — Нельзя забывать корни. — Понеслась, — Ваня закатывает глаза и прикуривает. — Великий Окседрон, приди и спаси нас, молю, — бормочет он. — Вот ты мне почему не писал все это время, а? — Родика уже не остановить. — Про баттл с жидком я узнаю от левых людей, а ведь это событие века, мой Славик — и такое! Ну, я не мог пройти мимо, сам понимаешь, — он широко улыбается, — у нас с тобой баттл был покруче, скажи! Я даже по ебалу отхватил! Замай вообще крутой мужик, кстати. Слава выдыхает — отлегло, и расслабляется. Даже не удерживается от ответной улыбки. В этом весь Родик — ему все по кайфу, ведь главное не результат, а делать с удовольствием и на расслабоне, никуда не спешить, не рыпаться. И ведь было время, когда Слава был готов беззаветно сторчаться вместе с этим упырем. Вот только Родик никогда не умел ничего, кроме как чилить, дуть и писать сомнительную хуятину, которую почему-то называл рэпом. Нет, он, конечно, как все и хотел научиться лучше читать, и пытался собрать группу, и мечтал записать альбом, и давать концерты, но все так и зачахло на начальных этапах, ведь торопиться-то некуда, жизнь длинная. Вот только в прошлом году Родику стукнуло тридцать, а его жизнь так и осталась в проекте. — Ну, ты мог бы завести себе твиттер или инсту, как все нормальные люди, — хмыкает Слава. — Знал бы, че да как. — Не, это для столичных хипстеров, — кривится Родик, — или пидоров с чокером, вроде Ваньки, а мы нормальные пацаны. — Вам просто чокеры не идут, — Фаллен показывает язык и встает открыть форточку, потому что дышать уже совсем нечем. — Славче, ну расскажи, как живешь-то? — Родик по-свойски обнимает его за плечи. — Слышал твои треки, все какие-то странные. — Я анонсировал сольник, надеюсь, выпущу к октябрю, — не удерживается от самодовольных ноток в голосе Слава и принимает от Вани на знакомый манер скрученный косяк. — Бля, Родик, когда ты бросишь столько дуть уже? — Пока со мной такие пиздатые рэперы, этому не бывать! — Родик прижимается к Славе. — Надо памятное селфи, — объявляет он и достает телефон. — Звезды баттл-рэпа чилят на лучшей хате Питера! — он чмокает Славу в щеку, делая снимок. Слава закатывает глаза и мотает головой, пытаясь отстраниться — все эти нежности от любвеобильного Родика ему совершенно не всрались. — Когда поезд-то? — резко спрашивает он, прикуривая. — Скоро уже, крайний раз дуну и в путь! — Родик не отлипает и уже начинает наглаживать Славе спину поверх мироновской футболки. — Долго тебя ждали. Ты, конечно, на баттле дал жару, — сообщает он с ухмылкой, — такой злой был, ух! Но я-то знаю, что ты совсем не такой, — Родик снова тянет косяк и, видимо, забывает свою мысль. Признаваться, что после баттла блевал своими панчами в толчке клуба, Слава, конечно, не собирается. — Вань, а ты чё молчишь? — он смотрит на притихшего Фаллена в углу. Тот гладит кота и, похоже, просто делает вид, что не замечает двух гомиков прямо под носом. Ну, или просто укурился в хлам. — Если вам поебаться надо, то я врублю музон погромче, — выдает Фаллен, продолжая тискать Гришу, — а вообще, дядь, дурь твоя пиздец. Я даже телефон отложил, а то вдруг фанфик напишу в прямом эфире, нахуй! Родик одобряюще ржет, а единственное, о чем думает Слава, делая затяжку за затяжкой, что нужно остаться в адеквате, потому что если Родик опоздает на поезд, его будет не выгнать ещё как минимум пару дней. Впрочем, его «скоро уже» тоже понятие растяжимое — может просидеть и до утра. Спустя полчаса косяк выкурен, пицца сожрана, а они ржут как гиены, смотря фотки общих знакомых и поливая всех подряд грязью. — Ты мне скажи, какого хрена ты таки вызвал меня на баттл? — бескостный сейчас язык мелет все, что на уме. — Я понял, вы с пацанами свою площадку открыли — это охуенно, я бы и так помог, чел, сказал бы мне, нах это тупая попытка примазаться к хайпу? — Ну, Славче, ты ж не тупой, — Родик смотрит куда-то мимо него. — Я соскучился, — он снова тянется обниматься. — Ты сбежал от меня, а потом вдруг стал звездой. — Ну, пиздец объяснение, — ворчит Слава, отпихивая от себя его руки. — Где билет твой? Дай я время посмотрю. Родик долго шарит по карманам, но наконец все же находит билет, вложенный в паспорт. — Вообще, у вас пиздато, я бы остался, — сообщает он между делом. — Ну, нахуй, — тут же вставляет Ваня. — Епт, час остался! Заставить Родика поднять жопу и затолкать его в такси почти невыполнимая задача, но вдвоём с Ваней им это удается. Падая мордой в подушку, Слава облегчённо вздыхает и тянется к телефону, чтобы проверить обновления. В твиттере у Мирона тихо, а Славу развезло, и он как дрочила трётся о простынь, вспоминая. «Я СОЛНЕЧНЫЙ ЗАЙЧИК НА ТВОЕЙ ЛЫСИНЕ», — постит он и вырубается.

***

Тем временем до очередной исторической хуйни с участием Мирона остается всего ничего. Он засаживается за ноутбук, зарастает чашками с кофе, смотрит прошлые баттлы Дизастера, мучается мыслями о том, не выйдут ли ему боком панчи, которые выкупят только русские, не будет ли выглядеть убого его правильный английский выговор, насколько стремная у них разница в росте и стоит ли надеть традиционную рубашку. При таком нервном напряжении Мирона предсказуемо мотает от эйфории к апатии, и только две вещи в мире остаются неизменными: Охра, который переезжает к нему следить за тем, чтобы Мирон не подох от передоза кофе и отсутствия еды, и Слава, который ежедневно «передает приветы» во всех существующих соцсетях. Оба этих столпа реальности не дают заработать нервный срыв, несмотря на все сильнее накаляющуюся обстановку. «ГОЛЛИВУД ПРЕДСТАВЛЯЕТ ГНОЙНЫЙ ПРОТИВ ВСЕХ». «ТРАМП ЧМО». «В РАШКЕ БЕЗДОМНЫХ СОБАК БОЛЬШЕ ПОТОМУ РУССКИЕ ЛУЧШЕ ШАРЯТ В БУРГЕРАХ». «ПРИДУМАЛ НОВЫЙ ЛОЗУНГ МАКДОНАЛЬДС». «ДВЕ МЯСНЫХ КОТЛЕТЫ ЖИИИИИР». «МНЕ ДВА БОКАЛА ДО ЛОНГ-АЙЛЕНДА». «НАХУЙ МАЙАМИ ЛУЧШИЕ ПЛЯЖИ ХАБАРОВСК БИЧ». «ВОТ СЕЙЧАС БЫ ПИСАТЬ МАЗИКОМ I<3NY НА ЯИЧНИЦЕ СИДЯ НА ПОДЛОКОТНИКЕ И ПЕРЕОСМЫСЛЯЯ КОЛЮ Г.» «ОКЕЙ ГУГЛ КТО ТАКОЙ ДИЗАСТЕР». «ДИЗАСТЕР ПРОСИТСЯ В АНТИХАЙП ЧЕ ДЕЛАТЬ». Каждый новый привет от Славы — испытание для чувства юмора и для других чувств, которым нет названия. Они не созваниваются, не видятся, но эти ежедневные напоминания не остаются незамеченными. Иногда Мирону обидно, что он не может написать подобную хуету, заебашить капсом какой-нибудь развеселый бред, как раньше, а должен поддерживать пафосный образ отца и мессии. Это раздражает, потому что вообще-то совсем неправда, и он может, но больше любит образ мессии и поэтому не будет. Выебываться Мирон любит больше, чем веселиться, здесь Слава прав. Самоирония с угаром всегда проигрывают самолюбованию и позерству, такова дурная натура. Но сейчас, когда нервы на пределе, больше всего хочется не учить ебучий текст, не покрываться холодным потом при мысли, что проеб будет стоить тура и убьет репутацию баттл-мс нахуй, а пить пиво с друзьями, писать хуйню и лениво придумывать ремейки. Гребаная Нарния манит своей простотой и безрассудностью, но это утопия, и Мирон знает об этом. Такую «Нарнию» он вполне мог построить с Димой, но хотелось «дальше и больше», а не против всего мира, пока не сдох. Правда, засыпая с переполненной рифмами головой, он все больше понимает, что нихуя — вот он как раз и есть один, блять, против мира. Потому что «раз оступиться, не дожать», и дальше по списку. Чем ближе день вылета, тем сильнее паранойя. Мирон нервно шагает по квартире, бубня замыленные уже строчки и не понимая, хорошие у него панчи или говно. Он даже порывается написать Славе, спросить совета, но это уже совсем идиотия. Как ни странно сейчас, когда ему кажется враждебным чуть ли не каждый человек рядом, только Слава со своими твиттами-подъебами не дает усомниться в себе. Мирон откуда-то знает, что Слава на его стороне. Возможно, он единственный после мушкетеров, Порчи и Рестора, кто хочет его победы. Хотя бы потому, что Слава искренне любит клевые баттлы. Мирон даже не пытается обманывать себя и отчаянно надеется на пожелания удачи в более личном формате, нежели шифровки в твиттере, и уже в Пулково не сдерживается и скидывает Славе сайт, где будет идти трансляция, хотя при желании найти его элементарно, кажется, ребята из бара даже планировали устроить совместный просмотр. Они с Саней сдают багаж, получают посадочные, и Мирон хмурится, в который раз думая, что ждет его по другую сторону океана и что скажет Слава, если он все же снова проебет. Улетать не хочется. «Прикурить не найдется?» — скидывает в ответ на ссылку смс Слава. И сразу следом цитату из Адамса: «Почему нет устоявшегося выражения: ты красивый, как аэропорт?» Внутри все замирает от неверия, потому что такое обычно происходит в дешевых мелодраматических фильмах, но, похоже, его жизнь — тот еще сериал. Мирон не выдерживает и звонит. — Ты приехал или пиздишь? — сразу спрашивает он, наплевав на то, что голос подводит и это наверняка заметно. — Не знаю, как так вышло, — хрипло отзывается Слава. — Гулял себе, и вот случайно сел на тридцать девятый. Мирон быстро смотрит на часы и на очередь к «зеленому коридору». — У меня буквально пять минут, и тут Саня, — радуется он, что отказался от грандиозных проводов всей рэп-тусовкой. — Давай у правого входа? Объяснять Ресторатору, зачем он сейчас срывается, когда пора идти уже в сторону таможни, дьюти-фри и баров, он не планирует, экономя время, а только машет рукой: «Это срочно, сейчас вернусь!» Слава стоит, накинув капюшон и сунув руки в карманы антихайповской толстовки, щурит глаза от ветра — в Питере как обычно какая-то сранина вместо бабьего лета. Заметив Мирона, он лыбится широко и дерзко, но на мгновение смущённо отводит глаза. — Надеюсь, ты запилил в текст хоть пару панчей про его мамку и шлюх? Америкосы тупые, не поймут сложновыебанных культурных отсылок, — тут же начинает пиздеть он. — Спиздил парочку твоих, — Мирон подходит и протягивает сигарету. — Одну на двоих покурим? — таким тоном, словно лишь заботится о времени, уточняет Слава и чиркает зажигалкой. — Будешь смотреть трансляцию? — спрашивает Мирон, сутулясь от холода. Он не стал одеваться тепло: впереди короткая пересадка и жара под тридцать. Слава явно тоже мерзнет в своем дурацком мерче, и даже пальцы с сигаретой подрагивают. Мирон залипает на это, как последняя школьница, и чуть ли уже не тянется к ним, теряя контроль. Видимо, нервы сдают все-таки. Слава кивает и передает сигарету. — Мне бы визу не дали, — зачем-то сообщает он. — И это спасет баттл, — смеется Мирон, затягиваясь. — Будь ты там, я бы хуй положил и, вероятно, купался в океане, искал Ким Кардашьян, или что, ты считаешь, надо делать в Эл-Эй? — Ниггеров пиздить, — бурчит Слава и, прежде чем забрать сигарету, словно невзначай, касается ладони большим пальцем. Это срывает предохранители нахуй, и Мирон забивает болт сразу на все: нетолерантную страну, возможных фанатов или прессу, Ресторатора, который может его искать. Он прижимается к охуевшему Славе: не пытается целоваться или лапать, но хочет почувствовать его тепло и его жизнь, а то здесь так холодно, блять, что можно сдохнуть, если прямо сейчас не сделать это. Слава шумно вздыхает и широким жестом крепко обнимает одной рукой за плечи, другой на автомате стряхивает пепел с оставленной без дела сигареты. — Как трупешник, — он пробует губами холодный лоб. — Пиздуй греться, надеюсь, твой самолёт не ебнется в океан. — Если я проебу, мне пизда, — признается Мирон. — У Дизастера реально сотня баттлов за плечами, а у меня — только один с баттл-мс, проебаный всухую. Возьмешь в «Антихайп», если что? Он шутит максимально уебищно, лишь бы не делать то, что так хочется сейчас — свалить нахуй отсюда, уехать в дешевую квартирку на Ваське и не строить из себя героя, потому что героем быть страшно, опасно, а еще — одиноко. — Нах ты мне сдался, если проебешь, «Антихайп» — не клуб неудачников, — язвит в своей манере Слава, но трет мерзнущую спину обеими руками, бросив как невоспитанное хуйло хабарик прямо под ноги. — Но ты разъебешь, уверен. К этому-то баттлу куда лучше подготовился, — Мирону кажется, что он ослышался, потому что последнее звучит просто пиздец как ревниво. — Ты не можешь это знать, — Мирон с неохотой отстраняется и смотрит с улыбкой, — может, я заготовил сонеты Шекспира. Не отхвати пиздюлей за эту неделю, — просит он на всякий случай. На лице у Славы еще видны последствия драки, и страх, что там появятся новые побои, никуда не уходит. Похоже, теперь Мирону придется свыкнуться с этим. — Я так мужественнее выгляжу, — усмехается Слава и, кивая на вход, несильно пихает Мирона в плечо — поторапливает. — Увидимся, Слава, — Мирон на секунду последний раз прижимается к нему и быстрым шагом проходит через прозрачные двери. Внутри грудной клетки хуярит, как на рок-фестивале, и под ногами даже будто вибрирует пол. Он на автомате проходит досмотр, отстраненно кивает на вопросы Ресторатора о том, где шлялся, тащится на таможню и встает в очередь. Перед глазами остается лицо Славы, который хуй знает зачем проехал весь город, но сделал это. На вопрос о цели поездки в штаты Мирон чуть не ляпает «разъебать нахуй», но вовремя вспоминает, что он вообще-то человек взрослый и воспитанный. Пока Рестор таскается по дьюти-фри, Мирон начинает приходить в себя. На посадке он уже широко улыбается: на этот раз главный герой не окажется в обломе.

***

Из коридора уже пару минут несётся истошное мяуканье. — Пошел нахуй, Гришан! Ты жрешь как не в себя! — не выдерживает Слава, выдергивая наушник из уха. — Я тоже хочу жрать, но не ору же при этом, как конченный! Пора уже самому научиться варить пельмешки. Но у Гриши лапки, а у Славы в голове неполадки, с адекватностью накладки, закрывай ненужные вкладки, Окси, кончай жевать мармеладки, переходи на импортные шоколадки… — Я сказал заткнись, блять! — Слава кидает тапком в сторону двери, но все же поднимается и тащится на кухню. — Мр-р, — ластится Гриша в ожидании, пока раздербанят последний пакетик с его хавкой. — Ты прав, братан, — Слава кивает, как будто кот выдал какую-то умную мысль. — Хватит на котика гнать, — Фаллен щурит глаза в едком дыму. — Ну, что там наш жидок? Устроили ему достойный прием местные? — В душе не ебу, — огрызается Слава. — Ебаная горилла, блять. Ему только шавермой торговать, — припечатывает он невпопад. — Опять всю сеть Оксана твоя засрала своим еблетом, — Ваня демонстрирует телефон, — уронил Запад, показал кузькину мать… Заебал! И ты — тоже. Что у вас по итогу? — Хламидиоз и биполярочка, — Слава наливает воду в чайник. — И до пизды фанфиков. Парочка мне даже зашли. — И вернется красавица только через три дня, — кивает Ванька задумчиво. — Ништяк, мы отправляемся в загул по ебанутым заведениям Питера! — объявляет он. — Кафе с котами, шавуха на промзоне, пирожки от Ашота и кофе на овощном рынке, я хочу попробовать весь зашквар и составить рейтинг! Ты идешь со мной. Условие: жид упоминается не чаще одного раза в два часа. Это касается и твиттера, и мыслей! Слава на автомате кивает. — Вот скажи, какого хуя он не баттлил меня так же, как этого ссаного америкоса? Блять, да я бы сдох от счастья! Фаллен не реагирует, и Слава пожимает плечами. — Ладно, бро, погнали, покормим глистов.

***

— Не баттлил тебя, потому что ты охуенный котик, тебе нечего предъявить, — сообщает Ваня, допивая самый уебищный кофе в столовке рядом с тубдиспансером и закончив снимать сториз про «зашквары нашего городка». — Время вышло, можешь написать в твиттер или проверить его, — объявляет он Славе. Они уже больше трех часов шатаются по городу, но телефоном разрешено пользоваться только Ване и только для божественной миссии — пополнения коллекции в его инсте. Слава быстро проверяет уведы и разочарованно откладывает телефон. — Пидрила ебаный! — громогласно восклицает он, сам не зная, к кому это обращено в большей степени — к террористу Фаллену, что тут же отбирает телефон, или к Мирону Анусовичу. — Что у нас дальше по плану? Хычины или Баскин Роббинс? — Рюмочная в подвале на Пушкинской, — Ваня смотрит на часы, — уже можно выпить, но по дороге сожрем какую-нибудь хуятину, так что не расслабляемся. В рюмочной дам написать жиду, что он хуесос, — ухмыляется он весело, — или сам ему напишу. У них там ночь — самое время! В рюмочной Ваня нахуяривается так, что это становится последним местом их дислокации, хотя в прямом эфире он обещает своим подписчикам ещё что-то фееричное. Наверняка их топ-зашкваров закончится бич-пакетом дома. За время своего злачного трипа они и так успевают придумать несколько треков для «Еже», посраться с Букером и друг с другом, вступить в Миссионерскую церковь копимизма и выпить водки на брудершафт, а ведь вечер еще и не думал начинаться. Пока Ваня разговаривает с нашедшимся за соседним столиком алкашом, Слава скучает, но неожиданно получает обратно свой мобильник со словами: «Оксана звонит, скажи ей, что она мразь!» Слава таращится на фотку Мирона в WhatsApp, не веря своим глазам. Ему даже не с первого раза удается попасть по нужной кнопке. — Йэй! — удивленно улыбается он экрану. Мирон на видео-звонке в совершенное говно, и это видно сразу. Пьяный и счастливый сукин сын. — Слава! — он орет как ненормальный и явно шатается, потому что в кадре то он, то огни пригорода Лос-Анджелеса, то пол балкона, то ветки какой-то пальмы. — Я его разъеб! — объявляет Мирон, широко улыбаясь. — Ты смотрел? — Ты в этом сомневаешься? Я уже выучил половину панчей, — фыркает Слава. — Они были охуенные, кстати. Улыбка на лице Мирона становится совсем глупой, и он будто даже краснеет. — Мы бухаем с Дизастером, — сообщает он с довольным видом, — тут пиздец жара. Я домой хочу! — Я целый день таскаюсь по городу, поверь, мэн, тут несладко, — изображение лагает, а Ванька пытается влезть в кадр. — От тебя весь день ничего не было слышно, думал, может, ты уже утонул там в своем океане. — Я тону в бухле, — ржет Мирон, — Слава, я не могу больше пить! — блеет он, пытаясь подражать Гребню. — Я тебя привезу сюда и познакомлю с местными пацанами, — плетет Мирон свои пьяные бредни, — тебе понравится! Дизастер охуенный мужик, такой здоровый! — И хуй небось тоже что надо, — не выдерживает Слава. На бухого счастливого Мирона смотреть нету мочи — его хочется засосать и завалить, поэтому не ревновать к огромному татуированному мужику просто невозможно. Да и шлюх там полно наверняка. Так что, если Мирону захочется поебаться, он может устроить полноценную групповушку, даже заснять это на видео, а потом выдать за пиздецки концептуальное порно, где все связаны. — Почему нахуй надо? — пьяный Мирон явно не выкупает все душевные терзания Славы. — Он охуенный, я его в Россию привезу, а тебя — в Америку! Рэп-интеграция! — важно сообщает он и тычет пальцем в экран. — Мы захватим весь мир, Слава, вот увидишь! Это громкое во всех смыслах заявление говорится с таким пафосно-милым еблом, что вызывает улыбку, от которой собственная рожа грозится треснуть. — Мы? — выдает свою обескураженность Слава и тут же прикусывает язык. Этот лысый хмырь на утро и не вспомнит, о чем был разговор, а он уже течет, представляя, как они женятся в Вегасе и проводят медовый месяц, колеся по всей Америке на красном «крылатом» кадиллаке. — Ага, — Мирон продолжает счастливо лыбиться, — я поведу весь русский рэп на Запад! — ржет он. — Нет, конечно, русский рэп кал, я один крутой, все говно, но тебе точно понравится здесь, отвечаю! Бля, почему ты не здесь, — тянет он уныло, — я соскучился. Вот. — Ебать вы пидоры, — Слава слышит стенания Вани как через вату, точнее — сквозь визг девочки-фанючки в своей голове. — Ну, блять, — красноречиво выдает он и оглядывается, словно ему не хочется делиться ни с кем полученными откровениями, — иди проспись, мужик. Только не в компании этой обезьяны. — Рестор по ходу пошел ебаться, — сообщает Мирон, прикуривая. Он уже давно сидит на полу балкона, но хотя бы не пытается с него упасть. — Мы тут типа звезды на час, и все нас хотят. У меня завтра интервью еще, и, бля-а, еще что-то… — он теряет мысль, видимо, стадия эйфории сменяется сонливостью, — я так хочу в Нарнию, Слав, — тянет он с грустной улыбкой, — тут слишком жарко и все фальшивые, как судейство на нашем с тобой баттле. Фальшивые пустые суки. Он говорит что-то еще, но связь начинает лагать, съедая большую часть слов. — Давай возвращайся уже скорее, заебал, — говорит Слава, не уверенный, что Мирон все еще его слышит. WhatsApp сообщает, что звонок прекращен, а Ванька подсовывает еще стопарь водки. — Какая еще нахуй Нарния? — хмыкает он. Слава отмахивается и выпивает, не чокаясь.

***

Дни в Калифорнии проходят в каком-то лютом угаре. Мирон на подъеме — умудряется и бухать, и общаться с фанатами, и давать интервью, и заводить нужные связи. Похоже, херовая полоса закончилась и впереди только стадионы, новые вершины и Слава, который ждет в Питере. Несмотря на адский график, усталости нет. Мирон чувствует себя чуть ли не всемогущим. Он постоянно улыбается, хохмит на интервью и очаровывает всех вокруг. Вот таким он себя любит — непобедимый, единственный, самый крутой. Интернет орет о том, что Окси уронил Запад, Окси орет «я король мира», забыв о том, кто кричал эту фразу и что с ним сталось. В Калифорнии заебись, но не потому что там круто, а потому что Мирон тут крутой, потому что смог, выстрелил, заставил всех снова охуеть, и дальше будет только круче. При этом Мирон скучает. Какими бы ни были охуительные деньки в Калифорнии, он постоянно возвращается мыслями к Славе, но на душе слишком радостно, чтобы анализировать эти вполне конкретные симптомы. Он хочет увидеться, рассказать лично, как здесь все было, послушать, что расскажет Слава, выпить, поржать и сделать много чего еще, что уже давно хочется. Мысли о том, что до тура еще остается немного относительно спокойного времени, которое можно провести не в одиночестве, греет его лучше любого палящего солнца, и, если Саня не больно-то рвется назад, то Мирон приезжает в аэропорт со счастливой улыбкой. Он даже прикидывает вероятность того, что Славе будет не в лом его встретить, и пишет Охре, чтоб пацаны не устраивали ничего по прилету, так как он дико устал. Ожидая посадки, он лениво листает ленту то одной, то другой социальной сети, пока вдруг не натыкается взглядом на то, что просто не может существовать в его новой счастливой реальности: Слава и Родик на их с Фалленом кухне. Мирон смотрит на фото, а шум аэропорта глушится гулом в голове от внезапно бьющего по ушам пульса. Явно вкуренный, расслабленный Слава в его, Мирона, футболке с присосавшимся к нему счастливым Родиком. Эту новость инстаграм предлагает как «то, что вам может быть интересно». Тонко, блять! Обратный полет проходит тяжело. Мирон не спит, лишь изредка проваливается в какое-то подобие бреда, его ломает и знобит и, чтобы связать два слова, приходится прилагать нехуевые усилия, потому что апатия накрывает с головой. Как же легко его вывести из равновесия — Мирон ненавидит себя за эту слабость, но хуже всего, что он осознает бессмысленность собственной «драмы». Они со Славой и виделись-то всего ничего. Ну, потрахались разок, но не клялись в верности. Его беда — его фантазии. Точнее — отчаянное желание выдать желаемое за действительное. На деле же никакой Нарнии, где он может быть счастлив, нет, а есть только то, что он создал сам — Империя. Никаких чудес, никаких поблажек.