У меня есть Окси

— Эй, мэн, сделай погромче! — обращаясь неизвестно к кому, кричит из своего угла Слава, хотя музыка и так ебашит на всю квартиру. Впрочем, никто его все равно не слышит — в комнате полно народу: братаны из «Антихайпа», рэперы-хуеперы, какие-то незнакомые телки… Одна из них кокетничает и настойчиво пытается забраться к нему на коленки — Слава даже не помнит, как ее зовут. Не мудрено, ведь он не просыхает уже почти неделю. В голове лишь сомнительные пьяные рифмы вроде «пивас-расколбас» или «вискарь — налей еще стопарь». Похуй, ведь он «конвейер говна» и «вместо жопы его два полушария». Слава вздыхает и тянется к новой бутылке. — А правда, что ты никогда не проигрываешь в баттлах? — томно стонет телочка, хлопая длиннющими ресницами. — Ты самый крутой рэпер в стране, да? — Ты че, конченная? — безразлично хмыкает Слава. — Все знают, кто самый крутой рэпер, — он поправляет съехавшие на нос очки. — Тимати? — мелет девка, пьяно улыбаясь. — Раньше был тот второй, который маленький и лысый, но ты его победил, так что теперь это ты! — делает она гениальный вывод. Почему-то тот факт, что кто-то не знает имени «маленького и лысого», не забавляет Славу, а раздражает. Интересно, Фаллен устроил кастинг, когда собирал телок на тусу? Главный критерий — не дрочить на Оксимирона? Слава тихо прыскает в кулак, словно услышал хорошую шутку, но быстро затихает и без энтузиазма рассматривает девицу: длинноволосая, размалеванная, чулки, короткое платье… Какая гадость! — Расскажешь мне про баттл? — не отстает телочка. — Я по телику видела и у Собчак в инсте даже! — восхищенно выдыхает она. — А ты мне отсосешь? Не охота зря распинаться, — лениво отзывается Слава, потягивая пиво, и, тут же забыв, что сказал, задумчиво пялится на бутылку в своей руке. — Знаешь, вот говорят, что человек на восемьдесят процентов состоит из воды, а Гнойный — из пива. Надо твиттнуть эту хуйню, — он лезет за телефоном, быстро печатает, хотя буквы пляшут перед глазами. Оскорбленная девица наконец-то проваливает, освобождая место на диване, так что можно развалиться, вытянув ноги. — Бля, Славик, ну какого хуя, ты обещал больше не писать про него! — спустя пару минут его покой снова тревожат, на этот раз Фаллен. — Че? — очки снова съезжают вниз, Слава смотрит поверх них на взъерошенного Ваню. «СЛУШАТЬ ОКСИМИРОНА ЭТО КАК МЕШАТЬ БЕЗАЛКОГОЛЬНОЕ ПИВО С ДЕТСКИМ ШАМПАНСКИМ РИСКОВАННО СУКА ДЛЯ ЖЕЛУДКА», — демонстрирует тот экран телефона. — Ну, знаешь, мои мысли — мои скакуны, — еле ворочает языком Слава, но снова присасывается к бутылке. — Я хотел другое написать. — Хотел про любовь к Оксане, а написал хуйню, ага, дядь, знаю, — Фаллен хмурится, а потом, видимо, смиряясь, выдает: — Тебе бы у Шокка поучиться. Тот умеет сказать красиво. Тоже хуйня, но зато не скрывает чувств типа. При упоминании Шокка, особенно в сравнении с собой, Слава тут же сатанеет. — Иди нахуй, Вань, — обидевшись, отворачивается он. Это тупо, ведь Ваня, конечно, не виноват, что Слава ревнивый придурок и вообще еблан. — Я-то пойду, а с тобой чего делать? — флегматично интересуется Фаллен. — Ну, скажи ему правду, блять, или напиши, сколько можно уже?! — Поебать ему на мою правду, — пьяно и несчастно бормочет Слава. — Ты слышал его, он меня презирает. «Ты же просто пустой, абсолютно пустой — ни черта за душою, и мне жаль её», — передразнивает он Мирона и отмахивается, потому что самому становится противно от собственного нытья. — Забей, лучше принеси пивка еще. Антихайп, епт! — Сука твой Окси, — припечатывает Фаллен, — трахнул тебя и свалил в закат. Надо было Замаю ему рожу начистить, а не Родику. Славе из чистого упрямства хочется возразить, но он заставляет себя прикусить язык. Пусть Мирон и думает, что он бесчестная скотина, Слава не станет трепаться. — Между нами ничего не было, — врет он, но, судя по скептическому хмыку Фаллена, не слишком убедительно. — Когда ничего не было, то не прячутся за очками и не пьют до полусмерти, дядь, ну мне-то можешь не тереть, — Фаллен качает головой, — лучше б это был транс, рил ток. — Согласен, — фыркает Слава, на всякий случай придерживая очки, словно Фаллен может попытаться их отнять, чтобы взглянуть в глаза, — твой друг хуесос, во всех смыслах. Но и котик, мяу, — он лыбится так, что ебало вот-вот треснет. Фаллен едва успевает открыть рот, чтобы выдать очередную нотацию, как из соседней комнаты раздается громогласное: — Так он здесь?! Нет, ну, я просто обязан пожать руку этому великому человеку! Ваня хмурится, видимо, не понимая, о ком может идти речь, и в этот момент в дверном проеме возникает Шокк. — Ой, бля, — Фаллен дергается и проливает на себя пиво. Слава вскидывается и недоверчиво пялится на Шокка поверх очков. Приехали, блять, допился до чертиков. Однако вытянувшаяся рожа Вани сообщает о том, что Славику нихуя не привиделось. — Ну, охуеть, встреча, — тут же крысится он. — Ну, расскажи, бро, как тебе моя Оксанка? — Шокк в своей манере тут же плюхается рядом со Славой и делает глоток из бутылки. — Шел бы ты нахуй, дядь, — предлагает Фаллен, — мы тебя не звали. Кровь начинает настойчиво стучать в висках, и Слава стискивает зубы, чтобы не выдать сразу всю подборку говна, что он копил для этого ублюдка долгие годы. Надо достойно и порциями, как на баттле. — Ты кто вообще? — максимально похуистично тянет он. — Бывший ебарь? — Слава, пойдем, — Фаллен выразительно кивает на дверь. — Да знаешь ты, кто я, — усмехается Шокк. — Круто ты его, я оценил. Так и надо. Раньше Окси был другим, а сейчас — хуйня одна. — Хуйня — это ты, как был, так и остался, — медленно и со вкусом цедит Слава и даже не жалеет об этом — ну, точно как говорит Окси: словесный понос и недержание. — Малой, ты чего? — Шокк удивленно вскидывает брови и смотрит вопросительно на Фаллена. — Упорот, что ли? — Тут все упороты, дядь, — поспешно кивает Фаллен, — а мы уже уходим! — Не-не-не, погоди, Вань, — Славу уже не остановить. — Чел наверняка хочет задать мне пару вопросов, за мной не заржавеет. Ну, че спросишь? Как у ЛСП, ебались ли мы? — Пф, я знаю Мирошку, — Шокк смотрит на него, прищурив глаза, — ты не в его вкусе. Максимум, что светит, — разъебать на баттле. Вот ты и разъебал, потому что сам знаешь, однажды Оксана одумается и вернется домой, — он гладит себя по груди и улыбается совершенно пьяной безумной улыбкой. Фаллен выдыхает, понимая, что пиздец неизбежен. — А мы ебались, — хрипло, но уверенно перебивает Шокка Слава. Тот замирает, смотрит пристально. — Пиздишь, сука! — зло цедит он. — Не-а. Че, уже руку пожать не хочешь? — глумливая улыбка расползается сама собой. — Ну, тогда можешь и дальше тешить себя надеждами о вечной любви и обмазываться пидорскими соплями. Только держись подальше от Окси, — угрозы у него, конечно, выходят так себе, особенно если выдавать их заплетающимся языком в лицо мужику старше и мощнее тебя. Все происходит молниеносно. Бутылка из рук Шокка летит вниз и разбивается одновременно с носом Славы. Шокк бьет раз за разом: в лицо, ребра и грудь, рычит так, будто собирается убить нахуй. На заднем фоне орет Фаллен и кидается сверху, но у него вес совсем ни о чем, и он тут же отлетает. Шокк бьет снова, но Ваня недаром самый лучший мужик в мире после Гриши, он снова наваливается сверху, только на этот раз с «розочкой» в руке. — Съеби, — говорит он твердо и будто без эмоций. Острие царапает мощную шею, и Шокк замирает. Слава пользуется моментом и со всей силы бьет коленом тому в живот, после чего сплевывает прямо в перекошенное ебало. От боли хочется выть, лицо горит, разъебанные очки повисли на одном ухе, а кофту можно будет выжимать, потому что из разбитого носа кровь хлещет фонтаном, но впервые за эту неделю Слава чувствует хоть какое-то удовлетворение. Не одному же ему страдать! Шокк хотя бы заслужил… А Славе что? Ему за Мирона и по роже получить не жалко. Докатился. — Дядь, ты оглох? — Ваня все еще здесь и снова каким-то хреном успел приставить свое оружие. — Давно на коленки не ставили? — Сука, убью, — рычит Шокк, но отступает. Прежде чем уйти, он вытирает лицо и обещает Славе взглядом расправу, после чего расталкивает уже успевший сбежаться на их крики народ. Начинается кипиш и беготня: телки, как заботливые курочки, суетятся вокруг, обтирая «обосравшегося» Славика салфетками; кто-то сует в руку ледяную банку пива, чтобы приложить к мгновенно распухшей щеке; кто-то настойчиво пытается задрать ему голову, чтобы кровь не продолжала капать на толстовку; кто-то глумится в стороне и втихаря фоткает. Слава же буквально слышит звук отправляемых в сеть твиттов. Сообщение с неизвестного номера приходит через десять минут: «Не оставайся один, не выходи на улицу, я пришлю за тобой парней! Мир». Слава несколько секунд неверяще пялится на него с глупой свинячей радостью, но тут же прячет телефон в карман, хотя значки уведомлений на экране настойчиво предлагают ему посмотреть, как он в очередной раз взорвал чужие пуканы. Почему-то Славе совсем не страшно, только немного стыдно от того, что не выдержал и пропизделся про секс — умыл ублюдка, что уж там. Скорее умылся собственной кровью, Ромео недоделанный! Наверняка Мирон станет распекать за все на свете, а ведь теперь и ему самому может грозить опасность от бешеного бывшего… Эта мысль враз портит все настроение, снова вгоняя в тоску и депрессию. Увидеться хочется, но не такой ценой. К счастью, суматоха вокруг него уже немного улеглась, поэтому Слава намеревается просто вызвать такси. — Поедешь в окситабор? — Ваню не так-то просто провести, к тому же он почему-то все еще с «розочкой» в руке. — Домой я, все будет заебись, не ссы, — Слава пытается подмигнуть заплывшим глазом. На телефон снова приходит смс: «Адрес? Оби и Драго едут. Меня не пускают». — Ебанулся совсем? — Ваня смотрит на него, как на дебила. — А если он туда припрется? Если найдет Гришу?! «Я в метро, перезвоню позже», — выбирает Слава текст из заготовленных в телефоне смс-шаблонов и неуклюже поднимается с дивана. — А че ты предлагаешь, Вань? Вызвать службу спасения или, может, сразу Мстителей? Ничего он не сделает, весь инет уже знает про драку, — говорить тяжело, как и стоять на ногах, а действие алкоголя в качестве анестезии медленно, но верно проходит — рожа, судя по ощущениям, крошится на кусочки. — Видео на площади снять, — фыркает Фаллен. — Ладно, поехали домой, дядь, помирать, так с Гришей на руках. Хотя лично я за империю голову сложить не подписывался, ты мне обещал революцию, а не эту белогвардейскую хуету! Вдруг его телефон начинает звонить, Ваня смотрит на экран и выразительно выгибает бровь. — А вот, видимо, и шальная императрица, блять. — Это Окси, — кивает Слава. — Не бери, орать будет. А вообще откуда у него твой номер? — А твой? — пожимает плечами Ваня. — Небось, нарыл в своем западном масонском шпионском ложе. Можно ему втащить уже, а? Заебал. — Хватит того, что мне втащили, — ворчит Слава, тупо уставившись в экран, где не забитый в телефонную книгу номер продолжает высвечиваться с еврейской настойчивостью. — Ну вот и хуле теперь-то ты выебываешься? — Ваня не собирается быть милым и тактичным. — Он звонит первым, все ванильные паблики ликуют! Отвечай уже! — Тебе ж звонит, вот ты и отвечай! — огрызается Слава. — Он здесь, жив, твой бывший хрен обезврежен, иди убейся, — сообщает Ваня в трубку. — Охуел?! — через секунду взрывается он. — Какой нахуй Драго?! Бля, вот, пиздите сами, — он протягивает телефон Славе. Тот осторожно подносит трубку к расхуяренному лицу. — Ну? — максимально похуистично вопрошает он и тут же отставляет телефон от уха, чтобы не оглохнуть от ора. — Куда ехать?! — единственное, что удается разобрать в этом матерном грайме. — Никуда, блять! Сиди дома и обложись мушкетерами как мушкетами, — Слава старается не орать в ответ. — Забей, мужик, это был фейк вообще! — Слава, пожалуйста, — Мирон выдыхает и продолжает уже спокойнее, — ты не понимаешь, Дима не станет долго думать, он действительно опасен. Мы заберем тебя. Не оставайся один. Будь с Фалленом и теми, кому точно доверяешь. Парни уже в машине. Скажи адрес, или я буду спрашивать у всего «Антихайпа», блять! Послушай, — продолжает он сбивчиво, — они не будут в дом заходить, их никто не увидит, клянусь, я напишу, и ты спустишься, хорошо? Взволнованный голос Мирона рождает в груди приятную щекотку, и Слава, как последний ссаный лох, радуется неравнодушию к себе. Во всяком случае, ему очень хочется верить, что это не только волнение за репутацию. — А что если он к тебе заявится? — продолжает между тем упорствовать он. — Где ты живёшь, знает? — Он мне ничего не сделает, — отвечает Мирон уверенно, — и тебе при мне — тоже. Скажи адрес, рил парни ждут. Слава сдается, потому что все болит, а коленки трясутся — не от страха, а от предвкушения ещё одной встречи, на которую он уже совсем не рассчитывал. Но Мирону об этом, конечно, знать не обязательно. Назвав адрес, Слава отрубает вызов и бессильно валится обратно на диван. Жизнь внезапно снова становится охуенной, лишь одно печалит его сейчас — что разбитая губа не даёт нормально улыбаться.

***

На другом конце города настроение совсем не такое радужное. Мирон сидит за столом, сцепив руки в замок, с таким агрессивным видом, будто он тоже собирается раздавать направо и налево пиздюли. Охра напротив курит и пытается порвать рот, зевая — он единственный, кто спал, когда случился очередной пиздец. — Бля, я должен был предвидеть, — Мирон сердито бьет ладонью по столу. — Мне же говорили, что Дима тусил с Замаем и другими из «Антихайпа». Я должен был предвидеть! — Ты не всесильный и не Господь бог, успокойся уже, — вздыхает Ваня, хоть, конечно, и понимает, что совладать с самокопаниями Мирона так просто не удастся. — И да, чувак, я обязан спросить, ты уверен, что это все не постанова? — осторожно выдает предположение он. — Судя по тому, что орут в соцсетях, человек десять видели, как Дима пиздит Славу. А спас всех Фаллен, чуть не прирезав обоих, — Мирон выразительно поднимает брови. На самом деле, он действительно не мог такого предвидеть: и что они со Славой переспят, и что Дима каким-то образом узнает об этом. Мирон не обманывается — Дима никогда не был идиотом и не стал бы лезть к Славе среди толпы друзей без веского повода. А веский повод здесь может быть только один. Мирон напряженно сглатывает: зная Диму, ждать, что тот проглотит «измену», не стоит. — Слушай, но это же не может продолжаться вечно, — Ваня возмущенно сопит. — Он столько лет не может забыть тебя, я уже говорил, это мания. Только теперь она перешла в буйную стадию, потому что ты наконец-то понял, что надо жить дальше. — Я все это время жил дальше, — Мирон поджимает губы, — но это надо остановить, ты прав. Я боюсь за Славу, — признается он, — для него это ничего не значило, очередная галочка, как в баттл-рэпе, но Диме похуй. О том, что это значит для него самого, Мирон старается не думать. — Что именно «это»? — пытливо переспрашивает Ваня. — Ты же не победу в баттле имеешь в виду, да? Ну, и как Славик, облажался? Судя по тому, что неделю о нем от тебя не было слышно. — Да не облажался он! — взрывается Мирон. — Нормально все было, заебись! Только, блять, Дима теперь не даст ему жизни! Ты его не знаешь, он всегда говорил, что убьет и рука не дрогнет. Мирон выдыхает: парней нет слишком долго, и его паранойя начинает расти, подкидывая картинки с перевернутой горящей тачкой, как в американских блокбастерах. — Гнойный пропизделся, получается, — Охра снова закуривает, хотя от дыма уже и так невозможно дышать. — Ну, и пусть отгребает сам, Мир! Это справедливо. А Шокка надо сдать в дурку, он неуравновешенный маньяк. За одни его сраные письма можно было давно подать в суд за домогательства, почему ты его жалеешь? — Я не пишу заявы, я пишу треки, — Мирон широко улыбается. — И я не жалею, мне просто похуй. Для Шокка ничего хуже его молчания нет и не будет — Мирон это прекрасно понимает, но, если Дима уверен в том, что его просто долго и извращенно наказывают, то на деле это не так. Точнее, уже не так. Шесть лет назад — да, но не сейчас. Сейчас хочется только, чтобы Дима исчез и сердце не заходилось от волнения, чтобы полоса проебов закончилась уже наконец, а его личная жизнь перестала состоять только из чужих твиттов и реакций на них. Ваня, к счастью, больше не задаёт вопросов, а через полминуты слышится как дверь в квартиру открывается. Драго и Оби буквально втаскивают Славу — тот либо не может передвигать ноги, либо просто не хочет из вредности. Мирон больше склоняется ко второму варианту, потому что ебло у Славы — избитого, грязного и полупьяного — кажется на удивление довольным. — Хайль, Гитлер! — зигует он и едва не валится в бок, потому что Оби брезгливо одергивает руки. — Спасибо, — кивает Мирон парням и выдыхает. Сейчас главное собраться и не наделать еще больше ошибок. Он шагает к Славе, берет его за плечи и пристально рассматривает следы ревности Шокка. — Пиздец, — выдыхает Охра, — врача надо, наверное. — Он бухой, заживет как на собаке, — цедит Оби, а Мирон стискивает пальцы на плечах Славы, чтобы отвлечься и не психануть от осознания, что все случившееся настолько реально. — Чем бил? — напряженно спрашивает он. — Только руками? — Ага, — беззаботно брякает Слава и за это ему хочется добавить. Правда, он тут же сводит брови на лбу домиком и несчастно бормочет: — Сорри, чел, я, правда, не хотел. — Умыться надо, — кивает Мирон и тянет его в глубь квартиры. — Можно уже спать пойти? — Ваня трет шею. — Шокк сюда не сунется, а у меня завтра съемка. — Идите, спасибо еще раз, — отмахивается Мирон. — Без базара. Парни уходят, но Мирон даже не оборачивается, он ведет Славу к раковине, надеясь только, что, смыв кровь, тот будет выглядеть не так жутко. — Знаешь, мне, правда, не зашкварно извиниться, — между тем продолжает слабо бормотать Слава. — Как мразота, конченный, бля, — он пытается увернуться, грозясь своей неповоротливой сейчас тушей снести в ванной полочку, и шипит, как рассерженный кошак, который не хочет мыться. — Снимай, — Мирон дергает его за край толстовки, — все снимай, короче. Извинения Славы — последний гвоздь в крышку его гроба из вины, сожалений и ответственности, так что слушать их, конечно, не хочется. Слава стаскивает толстовку сразу вместе с футболкой, застывает и щурится, рассматривая в зеркало гематомы на ребрах и груди. — Прямо чувствую себя трушным пацаном, — фыркает он. — Получил пизды наконец-то! — Пиздец, — выдыхает Мирон и медленно садится на бортик ванны, не в силах отвести взгляд от синюшных кровоподтеков. — Нахуя ты сказал ему? Он же псих, все знают. Вместо ответа Слава упирается ладонями по краям раковины и наклоняется, чтобы лучше рассмотреть ссадину на подбородке. Как будто в этом месиве на лице вообще есть смысл пытаться различить что-то конкретное. — А я не шибко умный, — пожимает плечами Слава и все-таки нехотя признается: — Он подошел сам, чтобы респектнуть типа, а после стал втирать, что его Оксанка скоро все осознает и вернется домой. Дрочила сраный, чтоб он сдох! — Слава с силой дергает смеситель и поспешно прячет лицо под струей воды. Мирон прикрывает глаза и старается дышать ровно, не в силах спокойно смотреть и слушать — внутри все клокочет от нарастающей паники. Блять, как будто вернулся на шесть лет назад! — Я поговорю с ним, — не открывая глаз, говорит он. — Видимо, пришло время. — Нет! Сука! — Слава все-таки сшибает ебаную полку — на этот раз башкой. На него больно смотреть — битый и всратый, а сейчас и еще, кажись, готовый и вовсе расплакаться. — Игнорь меня дальше, можешь ебнуть по роже до кучи, что угодно, только не возвращайся к нему, пожалуйста! — Он опасен, Слава! — взрывается Мирон. — Это не шутки, я говорю серьезно! Ты вечно бухаешь, не в адеквате, тебя подстеречь ничего не стоит. Блять! Он хватается за голову и рычит от бессилья. Как заставить Диму наконец отъебаться после стольких лет, он не представляет. Ваня прав, то, что сначала было уязвленной гордостью, стало манией, одержимостью. Только ленивый в рэп-сообществе не угарал над сопливыми открытыми письмами и хуево завуалированными текстами, но Мирону нихуя не смешно, потому что он отчетливо помнит давний концерт в тесном дешевом клубе, ничем не примечательного, но бухого и неадекватного фаната и сказанные в порыве ревности Димой слова: «Я убью за тебя любого, мне кажется, что я даже хочу убить за тебя». — Он реально готов сесть в тюрягу? — уныло отзывается Слава, снова подставляясь под воду. — Ну, если семейка Вагабунд снова объединится, то я сам выпилюсь нахрен, так ему и передай. Чтобы за зря не марал руки, — наконец кое-как умывшись, сползает на пол Слава. — Никто не выпилится и никто не объединится, — поджимает губы Мирон, — я все исправлю. — Я все исправлю, — передразнивает его Слава и мучительно кривится. — Как? Вернешься в Нарнию и свалишь еще до секса? — он устало вздыхает и смотрит на Мирона серьезно и трезво. — Хватит уже во всем себя винить, ок? — Ты идиот, что рассказал ему, — соглашается Мирон, — но реальность, в которой секс со мной становится угрозой для жизни и здоровья, не должна существовать. Я придумаю, как сделать так, чтобы Дима отвалил от тебя. На деле он понятия не имеет, что делать, но разве когда-то было легко? Слава замирает с недовольной рожей и апатичным взглядом в пространство, но хотя бы молчит. То ли смирился, то ли соображает, что возразить. У него в кармане вибрирует телефон, но Слава лишь сует туда руку, чтобы отключить звук. — Ребра не сломаны, как думаешь? — Мирон косится на него, нервно кусая губы, — никто из них не врач, но в переделках бывали. — Нет, — Слава снова поднимает на него взгляд — выжидательный, пытливый и совсем немного обиженный. — Слушай, я не стану жаловаться куда-то, не волнуйся. Зашкерюсь дома, все утрясется и быстро забудется. — Дима забывать не умеет, — качает головой Мирон, — но это моя проблема. Ты просто попал под руку, был бы кто другой — тоже самое было бы. Пошли спать, завтра разберемся. Слава кивает и с трудом поднимается на ноги, но помогать себе не дает, все сам. Даже подбирает свою одежду с пола, хотя такой маневр грозит очередной разрушенной мебелью или пробитой башкой. Он тащится следом за Мироном, затравленно озираясь вокруг. — Имперский мерч зашкварно надевать тебе, да? — Мирон задумчиво зависает в спальне перед шкафом. — Ну, значит, держи мою футболку, — он кидает Славе первую попавшуюся. — Не налезет на мое пузо, — тихо отзывается тот — не может не вставить хоть слово против, но на удивление послушно натягивает на себя футболку: та действительно немного коротковата и обтягивает плечи сильнее, чем нужно, но это не смертельно. — Если что-то еще нужно, говори, — Мирон задумчиво хмурится, — еда, вода, обезболивающее? — Миллион долларов и пистолет, — фыркает Слава и просит со своей фирменной смущенной улыбкой, которая наверняка дается не так легко с разбитыми-то губами. — Можно уже куда-нибудь лечь, а то я сейчас кони двину. — Кровать, — Мирон указывает широким жестом. Отчего-то становится немного неловко за то, что у него тут нихрена не уютная Нарния, а минимализм, рационализм и стеклопакеты. Зато кровать широкая и подушек там целых пять. Слава с явным трудом стаскивает джинсы и заваливается прямо на покрывало, возится, пытаясь кое-как в него укутаться, да так и застывает большим нелепым комом на кровати. Мирон смотрит на него с минуту, потом качает головой и уходит на кухню. Он долго сидит, курит и смотрит в экран телефона, пролистывая фото и видео по запросу «Вагабунд». Когда смотреть на мертвые воспоминания становится совсем тошно, он откладывает телефон в сторону и крепко задумывается. Впервые за шесть лет. Нет, конечно, он думал и тогда, но больше сердцем, чем умом, а сейчас? Сейчас сердце молчит. Мирон честно ищет там боль, обиду, сожаление или злость, но их нет, как будто нет куска тела — руки или ноги. Вот только, если у инвалидов есть их фантомные боли и конечности, то у Мирона — нет. Без руки или ноги жить можно, но ты все равно неполноценный, а вот, к примеру, без одной почки — легко, как говорят. Одна знакомая утверждала, что вообще не помнит о своей особенности, пока ее не спрашивают. Мирона спрашивают почти ежедневно, и нет, нет уже никакой пустоты внутри, которую надо заполнять треками, концертами на улицах и бесконечным движением только вперед. После предательства Димы Мирон стал будто выпущенной разящей стрелой, что летит, сметая все на своем пути, без компромиссов и без жалости, лишь бы достигнуть цели. Ирония, что стрелу остановил Слава, как в ебучей сказке про царевну-лягушку, блять, а вовсе не как в эпических сагах. Мирон улыбается, думая о том, что Слава сейчас счастливо дрыхнет на его кровати и наверняка не помнит, в какое дерьмо вляпался по дури. Хорошо, что он остановил стрелу, иначе хуй знает, какая у нее была бы конечная цель. Мирон в душе не ебет. Как и не ебет, почему Дима так поехал крышей на нем, но причины уже не важны. Игнорирование проблемы ее не решило, нихуя не рассосалось со временем, а значит, опять придется делать все самому. Мирон снова берет телефон, прикидывает время и пишет на номер, который все еще хранится в записной книжке. «Завтра в час дня». Он выключает телефон, не проверяя, дошло ли сообщение. Он знает, что за шесть лет многие могут поменять номер, но не в этом случае. Когда он возвращается в спальню, Слава спит, раскинув свои длинные ноги и руки, как морская звезда, и это делает сегодняшний день чуточку счастливее.