У меня есть Окси

На прокуренной кухне зябко из-за распахнутого настежь окна, однако проветривание все равно не помогает избавиться от запаха. В раковине высится гора посуды, стол заставлен грязными чашками, что за ночь одна за другой успели превратиться в пепельницы. — Я писал текст, — словно в свое оправдание поясняет Слава, неожиданно стесняясь свинарника вокруг. Голодный Гриша шляется посреди этого безобразия и орет, сучась на попытки Мирона потрепать его за холку. — Есть хочешь? — Слава неловко топчется у холодильника, не зная, за что хвататься, и нужно ли что-то делать вообще — не потому что похуй, а тупо лень. Мирон качает головой и глухо спрашивает: — Когда вернется Фаллен? Это его первые слова после разговора в туалете. Он молчит всю дорогу до дома, почти не смотрит на Славу, и понять, что происходит в этой дурной бритой голове, совершенно невозможно. Это нервирует еще больше, будто мало того, что после всех выданных Родиком откровений стыдно даже посмотреть в зеркало. Слава, не торопясь отвечать, начинает неуклюже собирать грязные чашки. — А надо, чтобы он задержался? — все же задаёт вопрос напрямую он, но взглянуть на Мирона при этом не решается. — Ты мне скажи, — огрызается Мирон и прикуривает, — надо ли? Он выпускает дым в потолок и устало трет ладонью лоб. Его телефон постоянно загорается — видимо царя ищет его свита, но Мирон не реагирует, а продолжает буравить Славу недобрым взглядом, словно винит его во всем том дерьме, в которое они так настойчиво пытаются вляпаться. Слава кое-как пристраивает чашки в раковину и, барским жестом открыв холодильник, пялится на пустые полки. Он находит лишь початую бутылку какой-то настойки, притащенную кем-то из корешей, и, отпив на пробу, ставит ее в середину стола. Пива все равно нет, как и какой бы то ни было приличной закуски. Что говорить и как подступиться к агрессивно зыркающему исподлобья Мирону, Слава не знает, у него один план — нажраться. Благо на голодный желудок это несложно — он делает ещё пару щедрых глотков из горла и ждёт, пока обжигающее тепло опустится вниз по пищеводу. После чего решительно садится перед Мироном на колени и, не давая себе одуматься, как последняя блядь, трётся щекой о бедро. Мирон ощутимо напрягается. Смотрит еще пристальнее, в самую душу, непонятно что видит там, но резко выдыхает и наклоняется вперед. Он спускается к Славе на пол и берет его лицо в ладони. — Мы оба наверняка пожалеем, — сообщает он, — но сейчас мне похуй. Прикосновения его рук уверенные и твердые — Мирон не мальчик, чтобы долго ходить вокруг да около. Слава же чувствует себя именно так — неумелым и робким, но в то же время адреналин начинает ебашить по мозгам. От предвкушения пополам с волнением трясутся губы, и Слава сглатывает ком в горле, прежде чем сбито пробормотать: — Мы пожалеем в любом случае, отвечаю, — он тянется к чужим сжатым в строгую линию губам и тычется в них, буквально умоляя себя поцеловать. Мирон отвечает уверенно, не сомневаясь и не медля: как и все, что он делает — без оглядки, без компромиссов и по-настоящему. Просто засасывает губы Славы своими, надавливает языком и сжимает ладонями горящие щеки. В голове что-то взрывается: это настолько охуенно, что превосходит самые смелые ожидания. Слава вдыхает полной грудью и тихо стонет в поцелуй, дурея от запаха, вкуса и ощущений, хватаясь за Мирона и сжимая его за плечи в надежде удержаться в вертикальном положении, невольно жмется к нему теснее, самозабвенно лижет чужой язык, как будто у него могут в любую минуту отобрать эти губы и руки. Но Мирон никуда не исчезает, а отвечает. Настойчиво, страстно и без стеснения. Он зарывается пальцами в славины волосы, клонит его голову, чтобы было удобнее, целует жарко и жадно, будто это не Слава, а он так долго ждал этой возможности. Слава начинает нетерпеливо ерзать и комкать толстовку Мирона, пытаясь задрать ее вместе с футболкой, но пальцы плохо слушаются. Все тело горит, ему жарко и душно, и Слава старается, не разрывая поцелуй, неуклюже вытряхнуться из куртки. — Что, прямо на засранной кухне? — Мирон отрывается от него сам и выгибает бровь своим фирменным движением, как на сотне фотосессий. — Так не терпится? — Ну, могу, конечно, ещё пару лет подождать, как раз ты начнёшь выступать на корпоративах, и будет уже не так зашкварно прямо на кухне, — сбивчиво мелет Слава, продолжая попытки раздеть его и одновременно подняться на ноги. — В комнате у меня не особо лучше так-то. — Там хотя бы есть кровать? — Мирон сам стаскивает имперскую толстовку и кидает в сторону. — Непонятно, на что я вообще рассчитывал, — ворчит он беззлобно. — Рассчитывал? — Слава спотыкается и, едва удержавшись, вжимает Мирона в стену. — В следующий раз сниму президентский люкс. — Сними сначала футболку, — смеется Мирон, дергая ее за край, — в антихайповском мерче ебаться не буду! После этих слов Славу накрывает окончательно: он то снова лезет целоваться, то пытается одновременно стащить с себя футболку, расстегнуть джинсы и облапать Мирона, пока тот это позволяет. — Сверху или снизу? — внезапно вспоминает он — трахнуть Мирона хочется очень сильно, но неизвестно, что тот сам планировал. Мирон пораженно смотрит на него и насмешливо хмурит брови. — Че? — он улыбается одной из своих блядско-пафосных улыбочек. — Я трахаюсь с тобой, так что мне совершенно похуй, Слава! — разводит он руками и неожиданно надавливает Славе на сосок указательным пальцем, будто жмет на кнопку. Это вызывает такой зуд в паху, что Слава почти готов скулить от нетерпения. Ебаный стыд, это просто не может быть по-настоящему: Слава пытается немного успокоиться, потому что сердце ебашит так, словно скоро пробьет грудную клетку к хуям. Он переводит дыхание, наклоняется ниже и неуверенно трогает губами татуировку на шее. Мирон рвано вздыхает, сглатывает, дергается и подставляется. Откинув голову к стене, замирает, будто сам предлагает себя целовать, и по-видимому так оно есть. Глаза прикрыты, но ресницы дрожат, выдавая напряжение. Оно между ними сейчас такое, что, ебани током, никто не удивится. Слава увлекается или просто балуется: то с силой засасывает кожу, так что это чревато засосами, то трется носом, как кот, то дразняще обводит языком цифры. На деле же ему так кайфово, что хочется растянуть момент подольше, а еще немного ссыкотно перейти к более решительным действиям. — Чтоб ты знал, — неожиданно говорит Мирон, открывая глаза и чуть отстраняясь, — несмотря на все байки, у меня не каждую ночь оргия, и я не помню, когда был последний секс вообще, если быть совсем честным, поэтому достижений особенных не будет. — Я вообще девственник, — корчит серьезную мину Слава и несильно кусает запрокинувшего голову Мирона за подбородок. — Не волнуйся, я все сделаю аккуратно. Ну, или если переживаешь за свой зад, можем ограничиться дрочкой. — Технически ты меня уже выебал, — не отстает Мирон, нервно облизнув губы, — так что это формальность — контрибуция, если хочешь. Он смотрит сейчас лукаво. Без насмешки и как-то по-доброму. — Я не волнуюсь, — кивает он Славе, — мне не положено волноваться. — Чертяка, — стонет тот ему в ухо. — Это ты меня лапал на баттле, а не я тебя, — он тянет Мирона за руку и устраивает на своем затылке, после чего наклоняется за поцелуем — жадным и нетерпеливым. Мирон отвечает не менее жадно и начинает лапать, только не как на баттле, а так, как всегда хотелось — гладит по плечам, пытается прижаться сильнее, даже трется пахом о бедро. Разница в росте, конечно, та еще проблема. Когда воздуха становится мало, Мирон отстраняется и смотрит диким взглядом, видимо, совсем поплыв: — Я хуй знает, почему лапал тебя, — признается он, тяжело дыша, — потом смотрел баттл — пиздец, конечно. — Хотел сбить меня с толку, — фыркает Слава, — ну, или тебе просто нравилось меня смущать. Я чуть не обкончался. Блять, — стонет он, когда Мирон снова рефлекторно дёргает бедрами, — нужно переместиться на кровать, у стены не получится, мальчик-с-пальчик — кто-то ростком не вышел! Его внезапно скручивает такое волнение, что Слава сам поражается своей дерзости, когда, потянув Мирона на себя, вдруг толкает обратно, на этот раз лицом к стене и жмется всем телом, обнимает своими длинными руками. — Слава-Слава, — Мирон останавливает его и увиливает, оборачивается и пытается заглянуть в глаза, как это часто делают на баттлах, — да, погоди ты! Ну, блин, Слава, кровать! — он перехватывает его руки и сжимает запястья. — Кровать, — твердо повторяет он, — делай, что хочешь, но в кровати, ок? Вот это вот «делай, что хочешь» нужно запретить законом, особенно, если оно сказано Мироном рядом со словом «кровать», потому что от собственного возбуждения становится даже стыдно — мозг отключается. Однако спустя несколько минут и обитых порогов они все же почти падают на славину незаправленную кровать, и тот даже пытается неловко оправить задравшуюся простынь. Мирон сразу лезет целоваться, видимо, у него рефлексы на горизонтальное положение тела. Он даже неожиданно наваливается на Славу, подминает под себя и сперва присасывается к шее, а потом начинает хаотично покрывать его поцелуями: губы, нос, щеки. Горячие руки сейчас везде, и существующее пространство сужается до одной точки, в которой они наконец-то оказываются вдвоем. Мирон порывистый, неугомонный, все ерзает и дёргается — то ли хочет вести, то ли, наоборот, отдать инициативу, но все, что он делает, рождает такой восторг, что Славе приходит дурная метафора о эндорфинах, что ебутся и множатся в его голове. Хочется мурлыкать от удовольствия и пиздеть всякие глупости о том, какой Мирон красивый, сексуальный, как вкусно от него пахнет и как хочется его жёстко и быстро, но Слава молчит, потому что боится спугнуть эти неожиданно нежные ласки. — Так бы сразу, — шепчет Мирон, прижимаясь к нему и утыкаясь носом в плечо, — и не было бы баттла этого ебаного. Он жмется к Славе, ластится, а глаза светятся нездоровым блеском. Мирон возбужден и одновременно расслаблен, видно, что кайфует не меньше, чем Слава. Однако его фраза заставляет Славу вскинуться. — Что это значит? — хмурится он, приподнимаясь на локтях. — Значит, что меня бесит мой проеб, — кривится Мирон, — и давай не будем об этом, а? Я хочу от тебя сейчас совсем другое получить. Слава кивает, откидывается обратно на спину и тянет Мирона на себя, чтобы снова поцеловать, но после его слов на губах остается привкус наебалова. Это для Мирона все так легко — Слава не больше, чем еще один из сотен тысяч поклонников, просто ушлый ублюдок, которому удалось пролезть. — Думаешь я просто поебаться, что ли? — не выдерживает он, начиная злиться на ровном месте. — Так хотел тебе присунуть, что, наверное, даже в рэперы из-за этого подался! Мирон щурит глаза, смотрит с интересом, но губы предательски подрагивают, выдавая веселье. — Думаешь, я ебусь с каждым, кто подался в рэперы за мной? — он широко улыбается. — Где твой антихайп с похуизмом? И где твой хуй уже? Слава фыркает и тут же расслабляется. — Ну, все, ты сам напросился, — шутливо рычит он в ответ. — Потом не плачь, Оксанка, что он слишком большой, — он наваливается сверху, вдавливая Мирона в кровать и дергая вниз его джинсы. Мирон выгибается, помогает ему и сам тянется к Славе, не иначе как, чтобы проверить, какой там размер на деле. Энтузиазм у Мирона, конечно, невероятный. Так со стороны и не скажешь, что эта пафосная сучка может так рьяно хотеть оказаться на чужом хую, хотя, когда Мирон делал хоть что-то в половину сил? Если альбом, то лучший в истории русского рэпа, если баттл, то с философией и образностью Бродского, если проебать, то пять — ноль. Проходят часы или минуты: Слава бормочет себе под нос какой-то бред про кладоискателей, связность мысли — сейчас это не про него. Не тогда, когда все тело прошибает ознобом и потом, а перед глазами голые напряжённые плечи и сведённые лопатки. Он наклоняется и целует куда может дотянуться — в шею, ухо, мокрый висок, но это не помогает Мирону до конца расслабиться, он едва слышно шипит на каждое движение и морщится. — Сам сказал оставить пальцы для порно, — Слава замирает и тяжело дышит Мирону в затылок. Мирон под ним уже весь мокрый от пота и горячий, наверное, вовсе не от возбуждения. Это только в порно все удается легко, весело и задорно, а в жизни скудный опыт и проблемы с самой первой стадией. Вряд ли вся миллионная аудитория оксидрочеров представляет в своих фантазиях то, что сейчас происходит с их кумиром. — Ой, заткнись уже, а? Заткнуться для Славы почти сверхзадача, его неуемная пиздливость — почти как способ выживания, но он честно пытается, благо можно занять свой рот чем-то более интересным. Он прикусывает кожу на загривке и, похоже, находит эрогенную зону, пау, потому что Мирон впервые за последние пару минут довольно стонет и подаётся назад. Он оказывается поразительно отзывчивым и жаждущим: прогибается, двигается навстречу, весь дрожит и комкает непослушными пальцами подушку. Похоже, его накрывает конкретно, потому что стоны и хрипы становятся все громче, лопатки ходят ходуном на каждый толчок, будто крылья у какого-то мифического существа. Мирон скользит по простыне, постоянно норовит упасть лицом в подушку и явно плохо соображает сейчас. Кажется, это продолжается недолго, осознавать время сейчас не получается, как и поймать нужный темп. Славе хочется быстрее и ловчее, но он все равно чувствует себя той самой беременной цаплей, как обозвал его на баттле Мирон. Надо было чаще трахаться, как говорит Фаллен, для здоровья, не позорился бы сейчас перед тем, о ком так долго мечтал. В следующий момент Слава обессиленно валится на Мирона, загнанно дыша и жмурясь от острого кайфа. — Бля, прости, — сбито выпаливает он. Мирон под ним лежит, тихо подрагивая и не понятно, слышит он или нет. Ветер треплет занавеску и чуть остужает разгоряченную кожу, успокаивает. Так они и лежат, не двигаясь и тяжело дыша, пока Мирон не поднимает голову. — Ты не надел резинку? — спрашивает он хриплым голосом. — Надел, — зачем-то врёт Слава, пряча лицо в сгибе его шеи. Надо же, какой конфуз. Действительно, как девственник! Переволновался, блять. — Ни воды, ни сигарет, ни резинки, блять, — усмехается Мирон, — ничего-то у тебя нет, да? Он поворачивается и откатывается от Славы, чтобы посмотреть на него с улыбкой. — Пиздец, как кайфово, — выдыхает он невпопад. А вот это заявление вообще вводит Славу в ступор. — Правда? — дебильно переспрашивает он и мысленно стонет — какая же он лапушка, осталось только разреветься. — Давно не трахался, — отзывается Мирон, — а с мужиком — вообще в прошлом веке, наверное. — Ну, скажу честно, любовника ты себе выбрал так себе, — выдавливает кривую усмешку Слава и подтягивает к себе подушку, чтобы подпихнуть под голову и не смотреть на Мирона снизу вверх. — Пиф-паф, бобик сдох! Расходимся. — Заебись было, не ной, — отмахивается Мирон. — Когда придет твой сожитель? Не хочу прятаться в шкафу. — Ты про мою сучку в чокере? — ржёт Слава. — Ваня его зовут, и он отличный бро, потому что не заявится до утра, предварительно не убедившись, что ничего не травмирует его чувство прекрасного. — До утра? — Мирон косится на него подозрительно и хмурится. Судя по всему, в этой дохуя умной башке сейчас строятся новые теории и идеи. — Завтра ждать твитт, как ебали Оксану? — спрашивает Мирон равнодушно. — С видео. Вон там срань какая-то на стене, видишь? Это камера, — неохотно отзывается Слава — сейчас ерничать желания нет, но в груди начинает как кислота расползаться сраное предчувствие, что счастье, сука, было недолгим. Он лениво приподнимается, чтобы нашарить в джинсах телефон и глянуть, который час. — Слушай, ну, ты хоть туфельку оставь, золушка. Без двух минут двенадцать. — Салфетки есть? — Мирон садится и хмуро рассматривает свой живот и бедра. — Бля, — тянет он уныло, — скажи, что ты не ебал всех своих шестнадцать оппонентов, умоляю! — Зачем тебе салфетки, если можно просто сгонять в ванную. Там, правда, душ раздрочен, ты это, аккуратней, — Слава подрывается, чтобы найти в шкафу хоть одно чистое полотенце. Хуй там был, конечно же. Он активно делает вид, что вопрос Мирона его не радует — ну, хоть какое-то внимание к себе, хотя вряд ли это ревность, скорее брезгливость. — Какой именно секс тебя интересует? — все же нарочито деловитым тоном переспрашивает он. — Церебрально-оральный или ту хуйню, которой мы сейчас занимались? Мирон поднимается, подходит к нему и смотрит в упор, но как-то устало и грустно. — Дело не в качестве секса, не в длине хуя, а в личности, Слава, — выдает он охуеть-не встать панч, криво улыбаясь, — но до тебя это никак не доходит. Полотенца нет, я понял, похуй, доеду как есть. Он разворачивается и начинает одеваться; Слава едва сдерживается, чтобы не втащить этому трагическому герою сразу. — Да уж, — сердито фыркает он, — вот только никто не сбегает после классного секса! Судя по твоему унылому ебалу, ты мазохизма ради со мной трахнулся. Для полноты картины, так скажем. Слава выдыхает сквозь зубы и даёт себе установку не орать: хватает того, что один из них уже ведёт себя как баба. — Давай не дури, Мирошка, иди в ванную, вытрешься моим полотенцем, все равно, чем мог, я тебя уже заразил, — осторожно улыбается он. — Ты, правда, думаешь, что я бы упустил возможность подъебать тебя насчет плохой ебли? — Мирон фыркает, обернувшись. — Вот тебе интересный факт, Слава, похоже, у нас с тобой счет в сексе прямо пропорционален баттлам. Унылая реальность короля русского рэпа, блять, — он разводит руками. — Мне было заебись просто потому, что это был секс с живым человеком, который не попытается от меня залететь или тянуть бабки. Хотя, учитывая то, что нет резинки, я уже ничему не удивлюсь! Под конец своей речи он заводится окончательно и смотрит так злобно, будто сейчас вдарит. — Ой, блять, пиздец ты замороченный! — Слава трет лицо ладонями. — Тебе было заебись, мне — тем более, почему надо сразу все портить пиздостраданиями? Иди мойся, блять, я тебе чаю с ромашкой заварю, истеричка! — пока говорит, он кое-как натягивает джинсы прямо на голое тело и босым выходит в коридор. Мирон уходит успокаиваться в ванную, но получается это предсказуемо плохо. Через минуту слышится характерный звук воды, потом — удар — это ебнулся душ, мат, стук, снова мат и крики, что Гнойный все-таки пидор и «как можно так жить, блять, я не понимаю»?! Потом, видимо, Мирон умудряется как-то сладить с оборудованием, правда, напор и смеситель там тоже хуевый, и местами шпарит то кипяток, то лед, но это уже полбеды. Контрастный душ — то, что надо для разболтанных нервов истеричных рэперов. Когда уже чистенький Мирон входит на кухню, Слава настороженно молчит и лишь протягивает ему чашку с чаем. Нацепить на нос очки дэнс-дивы оказывается отличной идеей — хмурая жидовская рожа через нежно-розовые стекла кажется чуть более доброй. — Не люблю чай, — морщится Мирон, но отпивает. — Спасибо, — он странно пожимает плечами, будто хочет сказать что-то еще, но вместо этого просто садится на табуретку и берет сигареты. — У тебя хорошо, — сообщает он через пару затяжек, — тихо. Будто оказался в другом мире, знаешь? — неожиданно начинает рассуждать он. — Как в Нарнии. То есть, вот я еще в первый раз заметил — здесь время по-другому течет. Не быстрее или медленнее, а как в книге. Есть разные виды искусства, знаешь? Те, которые временные, бля, забыл, какой термин для этого есть, неважно, и вне времени. Короче, вот книгу ты можешь читать — и это процесс, как кино, а скульптура статична. Может, я напутал что-то… — он хмурится, снова затягивается, — так вот, у тебя я могу будто как в кино или книге — нажать на паузу, задержаться, а потом снова читать. Или даже вернуться на пару страниц назад. Я не пробовал, но почему-то уверен, что смогу. Здесь ничего не меняется, что ли… Бля, забей, короче, неважно, — мотает он головой, глядя на Славу, но видит, конечно, только дебильные очки. Тому хочется подойти и потрепать его за щеку или чмокнуть в макушку, чтобы так страдальчески не морщил лоб, но Слава лишь подсаживается рядом. — А вперёд перемотать можно? В светлое будущее, где я уже помыл посуду и сварганил что-нибудь пожрать? — У тебя нет еды, — усмехается Мирон, — я бы перемотал туда, где ты починил душ и где я знаю, что делать дальше, — он резко смыкает губы и отворачивается, чтобы максимально внимательно рассмотреть груду посуды в раковине и на всех поверхностях. Что делать дальше, быть или не быть… В эфире рубрика дерьмовых вопросов. — Есть пельмени, — вспоминает Слава, — если Ванечка не подчистил, — он снова встаёт к холодильнику, но морозилка тоже пуста. — Вот сучара, я же жрать хочу! Придется Гришана кинуть на хавку, — продолжает молоть чепуху и метаться по кухне Слава — задумчивый и серьезный Мирон его немного нервирует. — Я пойду, — бросает тот, затушив сигарету, — не парься, уже поздно, у тебя и так был вечер что надо — выебал сразу двоих — хороший результат, — Мирон криво улыбается и нервно дергает плечом. — Даже не знаю, что стоит говорить при таком вот раскладе, — признается он, — но да будь что будет. — Ну, не уходи, чё ты как пидор-то, — Слава застывает посреди кухни, скрестив руки на груди, но на Мирона это, конечно же, не действует. — Что не так, скажешь? — Чего? — Мирон застывает в дверном проеме. — Все так. Ну, с учетом всех обстоятельств, мне кажется, мы вышли из ситуации максимально… М-м-м, безболезненно? Нет, очки и правда пиздатые — Мирон не может читать по его глазам всю ту ебанину, что наверняка там отображается. — Красава, — хмыкает Слава, ощущая себя так, будто поимели его, а не наоборот. — Деньги-то есть или снова косарь подкинуть на такси? Мирон кивает и сваливает. Кроссовки натягивает, не глядя на Славу, будто провинился и стыдно. Может, так и есть. Он уходит быстро, кинув «пока», и сбегает по лестнице так, словно опасается, что Слава пустится за ним в погоню. Дверь парадной хлопает раздраженно, как будто ее потревожили посреди сна. Гул торопливых шагов стихает и в подъезде повисает привычная для этого времени тишина. Слава еще с минуту стоит у двери, прислушиваясь, после чего возвращается на кухню, выключает свет и закуривает в темноте, так и не снимая своих пиздатых очков.

***

Мирон ловит тачку на набережной: сил, чтобы вызвать такси, нет совершенно. Он плюхается на заднее сидение побитого жизнью логана, называет адрес и уставляется невидящим взглядом в пространство. Водила оказывается до отвращения болтливым. Из тех, кто «что вижу, то пою», благо только, что не задает вопросов. Мирон не слушает, постепенно погружаясь в свои невеселые мысли, как вдруг мужик неожиданно радостно выдает: — А я тебя знаю! — Вряд ли, — отзывается Мирон хмуро. — Нет-нет, точно, ты — тот талантливый парень, который выиграл в конкурсе поэтов! В новостях показывали. Ты крутой, мужик! — Нет, — качает головой Мирон, — я тот, кто проиграл. Дом встречает безучастной к переживаниям хозяина тишиной. Мирон медленно обходит квартиру, будто надеется обнаружить там хоть какое-то живое существо, но здесь, конечно, никого нет. У Славы хоть есть кот, и Мирон сердито смотрит вокруг, будто это стены виноваты в его ебучем одиночестве и его новом проебе. Похоже, началась очередная полоса из терний, но кто ж знал, что они поджидают сразу за звездами? Мирон, не глядя, валится на кровать и зависает, рассматривая потолок. Тянущее чувство, что родилось в квартире у Славы, медленно, но верно начинает скручивать его внутренности. Хочется забыть нахуй, вычеркнуть из памяти и жизни все то, что случилось в этот вечер. Хочется не забывать никогда. Блять, как же это жалко и тошно! Да он даже думал не мыться, чтобы сохранить на себе следы. Чего, блять? Случайной ебли? Ну, хорошо, не случайной. Закономерной ебли. Их танцы со Славой закончились так, как заканчиваются все классические истории, легенды и сказки. Нам только показали чуточку дальше: после титров и «потом принц поцеловал принцессу». Мирон нервно хихикает, вспоминая слова Славы о Золушке. Свалил красиво, ничего не скажешь, но оставаться на ночь — лишь добавлять неловкостей. Качественная концовка — залог успеха, а затянутые панчи — путь к провалу. Все правильно, даже если все внутри болит при одной мысли о поспешных поцелуях и нетерпеливых руках на своем теле. Мирон зарывается лицом в подушку и бессильно рычит, ненавидя себя сейчас чуть ли не больше, чем после баттла. Вроде ж уже не мальчик и плавали-знаем, и пора уже было давно отрастить панцирь поплотнее да пожестче, но ебучее сердце все еще живо и требует, требует… Мирон с упорством мазохиста воспроизводит в памяти каждое мгновение его недолгого пребывания в Нарнии. Какую бы дичь ни устроил Слава дальше, он сохранит в себе эти минуты обжигающей радости. Что бы там ни ворчал Слава, а секс был полный улет, и Слава тоже был улет, ради такого можно и перетерпеть ноющую боль в груди после. Но только один раз, иначе есть риск загнуться нахрен. Мирон не обманывает себя — выебанная во всех смыслах Оксана для Славы — очередная галочка в карьере баттл-рэпера, и рвать свое сердце на лоскуты ради этого не стоит. Слава встряхнул его, пробудил давно забытые чувства, дал хороший такой пендель, но на этом все. И винить его или себя просто глупо. Мирон натягивает на себя одеяло, скрючивается в позу эмбриона и, прикрыв глаза, шепчет «спасибо», понимая, что никто его конечно не услышит.