У меня есть Окси

Возвращение в реальность происходит не сразу. Мирон лежит, не открывая глаз, плавая на границе своего сна, где он ходит внутри очередного социального района в Германии, петляя между шестиэтажек и здороваясь с каждым встречным. Стоит жара, ужасно хочется пить. Мирона окликает какая-то тетка. Кажется, это соседка сверху, Адель Савельевна. Она интересуется, как Мироша учится. Мироша учится прекрасно, но Адель Савельевна почему-то недовольна. Она начинает задавать ему вопросы по программированию, сжимая в своих пухлых, но цепких пальцах бутылку воды. Мирон не хочет говорить, он хочет только пить и смотрит на чуть запотевший пластик, который хранит в себе живительную влагу. Он продолжает вежливо отвечать, ведь иначе Адель Савельевна разнесет весть по всему району, что Федоров, как и вся его семейка, некультурный хам. Она задает какой-то вопрос про удаленный доступ, и Мирон не знает ответ. От жары и жажды начинает мутить, он трясет головой, пытается сосредоточиться, но все мысли только о бутылке. Сейчас он наплюет на все и выхватит ее из этих длинных пальцев. Адель тем временем начинает видоизменяться — растет ввысь и худеет на глазах. Ее красное цветастое платье делается короче, и что-то неуловимо напоминает. — Обоссанный гуманитарий! — сообщает она ему зло. Мирон пораженно отшатывается и видит перед собой не очки, а насмешливо прищуренные глаза, не седину, а мягкие каштановые волосы с прилипшей ко лбу челкой. — DDoS как раз-таки мешает удаленному доступу! — орет разъярившаяся Адель мужским голосом, и Мирон в ужасе распахивает глаза. — Я проебал Гнойному, — стонет он, глядя в потолок. Бутылка обнаруживается на полу у кровати, и, пока Мирон выпивает сходу половину, рядом в одеяле начинает шевелиться нечто. Он в ужасе застывает, парализованный внезапной бредовой идеей. Он переспал с Гнойным?! Целых три секунды Мирон мечтает умереть прямо сейчас, пока на свет не показывается знакомая всклоченная башка. — Охра, — выдыхает он облегченно, — здоров! Пока тот хлопает глазами, на Мирона обрушиваются воспоминания. Вот он вываливается из такси и понимает, что оставил куртку с ключами в клубе, вызванивает Охру, тот приезжает на автопилоте… — Че вчера было? — он смотрит на полуживого друга. — В душе не ебу, — хрипит Охра, приподнявшись на локтях. Выглядит он помятым и словно ещё пьяным, резким движением выхватывает из рук бутылку, а опустошив ее, откидывает в сторону и со стоном падает обратно на подушку. — Это ты мне скажи! Сказать Мирону особенно нечего. Он помнит, как проиграл всухую, как потом выпил пару-тройку стаканов и пошел разговаривать с Гнойным. Причину разговора не помнит, но это и не важно. Важнее то, что он так и не понял, что за хуйня вчера творилась между ними. Мирон хмурится, вспоминая, как Слава сжимал его голову в ладонях, а Мирон орал на него то ли без повода, то ли все же заслуженно. Слова вспышками возникают в памяти. Они не ругались, но и не мирились: непонятный разговор, оставивший после себя одни вопросы и давящее чувство внутри — то ли вины, то ли какой-то проебанности. Будто вчера он слил не только баттл. — Я должен Гнойному штукарь за такс, — сообщает он Охре. Тот многозначительно хмыкает, но удерживается от саркастических комментариев. Почти. — Надеюсь, ты не спизданул лишнего. Фаллен визжал как сучка, что ты предлагал Гнойному свой телефон. В обмен на что, бро? — Охра поворачивает голову и смотрит насупившись, но по-настоящему обеспокоенно. — На отсос, — кривится Мирон, вспоминая этот абсурд. — Лучше не спрашивай. Он тянется к телефону и слабо стонет: количество непрочитанных сообщений и пропущенных звонков приближается к сотне. Всем очень интересно узнать, что же теперь будет с Окси. Найти Славу в инсте несложно. Мирон неожиданно залипает на фотках — разномастных и дурных, как и сам Слава: какие-то коты, Фаллен, жратва с бухлом и Слава. Веселый, укуренный, сонный, смешной, красивый. Стоп. Мирон, мотает головой и быстро нажимает на значок директа: «Я тебе должен штуку». Глаз, обозначающий, что сообщение прочитано, высвечивается почти сразу, а вот ответа приходится ждать пару долгих минут. «До следующей встречи набегут нехуевые проценты, Шмокси». «Кинь номер карты, я переведу», — Мирон отвечает и тащится на кухню, потому что голова продолжает гудеть, и кофе неплохой вариант, чтобы ее заткнуть. «У меня нету», — в очередной раз удивляет его Слава. — Этот отброс переименовался в короля драконов! — из комнаты доносится возмущенный вопль Охры. — Баттл выложат только через полторы недели, какого хуя?! — У него нет карты, как вернуть штуку? — не обращая внимания на крики, Мирон растерянно застывает с телефоном в руке. В этом мире еще остались те, у кого нет карты? Похоже, Слава не вписывается ни в какие стандарты, даже самые примитивные. Охра застывает в дверях и смотрит на него с нескрываемым сочувствием. — Давай я сгоняю, — пожимает плечами он. — Да и горит разве? Ничего, не обломится еще годок подождать, — ржёт он. «Как вернуть тогда? Не хочу быть должным», — отправляет Окси и подходит к плите. — Как все это было-то? — бросает он Охре. — Что именно? — настороженно и испытывающе интересуется тот. Как и всегда, он чувствует больше, чем сказано, и понимает больше, чем озвучивает. Видимо, профессиональное качество для фотографа — видеть окружающих насквозь. — Мой проеб, — кривится Окси и берет турку. — Ты красавчик, тебя все равно все любят, — Охра пожимает плечами и, подойдя к окну, закуривает. «Приезжай, у меня есть чай и пивас», — приходит от Славы. Мирон не отвечает, зависая над телефоном. — Ты знаешь адрес Славы? — спрашивает он, на автомате выкручивая ручку газа. — Кого? — переспрашивает Охра и давится дымом, поняв, что именно сказал Мирон. — Слава? — скривившись, переспрашивает он. — Нахуя? — Поеду штукарь возвращать, — пожимает плечами Мирон, будто это само собой разумеющийся факт. — Ты чё, ебанулся? — Охра искренне недоумевает. — Забей, друг, если это так принципиально, я закину ему бабки! — Это личный долг, честь не позволяет, — натужно смеется Окси. «Кинь адрес, заеду после обеда», — отправляет он Славе, не думая о том, почему, собственно это так надо делать самому и сегодня. «Не верь жиду», — в своей манере шутит Слава, после чего все же скидывает адрес.

***

Такси мчит неумолимо быстро. Город плавится в неожиданно обрушившейся на него жаре и кажется, что все вокруг бушует, беснуясь от тепла, солнца и энергии, которая наполняет воздух и проникает жаркими потоками под кожу. Невский пустует, и Мирон впервые не рад отсутствию пробок, он бы с радостью немного постоял, чтобы как-то собраться с мыслями. Они проносятся через Дворцовый и летят по набережной, где гудит толпа то ли туристов, то ли студентов, и Мирон невольно вздыхает. Сейчас бы выйти к ним, спуститься к бликующим волнам, открыть пиво, курить и смотреть на Неву в компании друзей. Ему это не светит в родном городе вот уже несколько лет как: обязательно узнают, подойдут или постесняются, но будут смотреть, шептаться и фоткать украдкой. Он кривится, отворачиваясь от окна. Слава запросто может себе позволить пиво у воды в жаркий денек, кинотеатр — в дождливый, глупый текст или победу на самом ожидаемом баттле в истории русского рэпа. Славе можно все, потому что он так решил, и никто ему не указ, ибо антихайп, революция и хлесткие панчи. Машина тормозит неумолимо быстро. Равнодушный к его терзаниям таксист требует денег и оставляет его одного у непримечательной парадной. Мирон нервно оглядывается, будто ожидает засады в виде внезапно выскакивающих из кустов журналистов с камерами и назревающей сенсацией: «После провального баттла известный рэпер Оксимирон навещает своего оппонента». Блять! Минуты идут, и Мирон все отчетливей понимает, что идея приехать к Славе максимально дебильная, учитывая все обстоятельства. Он ведь живет не один. Кажется, с Фалленом, а может и вообще со всем «Антихайпом». Мирон чертыхается и нервно нарезает мини-круг вокруг люка. Он не может ответить себе, за каким хуем сорвался сегодня с похмелья и в дурном настроении сюда, когда есть тысяча и один способ отдать гребаную тысячу. В конце концов, это не те деньги, из-за которых стоило бы… Что, блять? Увидеться? Это откровение злит еще больше, а злиться на себя не хочется. Он и так проиграл вчера всухую и вел себя стремно после. Сколько еще можно лажать? Мирон сердито пинает подвернувшийся под ноги хабарик и резко шагает к двери. Отдать тысячу, съязвить, поблагодарить и свалить нахуй. Навсегда. Больше не заходить в твиттер, инсту и вообще удавиться. Только так. Домофон пищит противно, отсчитывая звонки в квартире: раз, два, три. Мирон выдыхает и ждет, чувствуя себя полным кретином. Раздается шуршание, но не успевает он что-то ответить, дверь открывается. — Это Мирон, — все равно бормочет он, шагая в прохладу парадной. Увы, Слава живет лишь на третьем этаже, а пролеты короткие. Он забывает, что собирался сказать и как вести себя. Дверь в квартиру приоткрыта, но никто его не встречает. Только срач, дымовая завеса и кот. — Дарова, — из глубины квартиры выходит заспанный Слава, подхватывает кота на руки и непринужденно чмокает в холку. — Я с баблом, — Мирон неловко переминается, не особенно понимая, что надо еще говорить. Слава молча кивает и тащится на кухню. Мирон неуверенно следует за ним и плюхается на табурет в углу. Слава гремит чашками, заваривает чай, что-то бормоча себе под нос. — Как ощущения? — спрашивает Мирон, лишь бы спросить что-то. — Ургант уже звонил? Не соглашайся сразу. — Дудь тока, — дёргает головой Слава, не поворачиваясь к нему. — Это ты попса, а я ебал Урганта в рот, антихайп, — в своей манере глумится он, ставя перед Мироном кружку. Разговор заходит в тупик. Мирон сцепляет пальцы на горячей кружке, но не обращает на это внимание. — Все теперь? — он кладет на стол свежую тысячу. — Отвалишь от меня? Я разочаровал окончательно и даже всрал всухую. — Так хотел, чтобы отстал, что даже всрал? — себе под нос ворчит Слава, усаживаясь напротив и лениво вытягивая свои длинные ноги. — Хуй тебе, напишу диссов в два раза больше. — Зачем? — Мирон поднимает брови. — Ты все доказал. Я хуже баттлю — факт, но я не этим живу, — начинает он зачем-то оправдываться, будто мнение Славы важнее миллионных контрактов и звания культового рэп-певца, — я пишу треки, выступаю. Баттлю просто потому, что вы меня вызываете. Зачем я вообще нужен? — Ебать, и какой же трек ты записал последним? — вдруг презрительно щурится Слава, но его лицо расслабляется почти сразу, снова возвращая на него маску похуизма. Мирон вздрагивает и не может скрыть того, что слова Славы бьют в цель. Видимо, баттл продолжается. — Не у всех недержание из ремиксов и пародий, — цедит он, поджав губы, — некоторые пишут, когда им самим есть, что сказать. Неожиданно Слава разражается смехом: не злым и язвительным, а каким-то раздражающе беззаботным. — Вот об этом и напиши, — успокоившись, говорит он, заглушая слова кружкой. — Вкусный чаек, или из моей чашки тоже побрезгуешь выпить? — он чуть склоняет голову на бок и насмешливо смотрит сквозь прищур. — Не хочу чай, не люблю, — признается Мирон, — всегда завариваю, но он так и остывает без меня. Ты с Фалленом живешь? — Не делай вид, что ничего про меня не знаешь, — словно чуть уязвленно фыркает Слава. — Не пожалей твитта для врага своего, — поясняет он за свое дудосерство в соцсетях. — Ебись с кем хочешь, мне до пизды, — резко обрывает его Мирон и переводит взгляд в окно, где по-прежнему бушует жара. Прохладное пиво сейчас было бы очень кстати. — Пивас в холодильнике, мне лень вставать, — тянет Слава, как будто может прочитать его мысли, и лезет в телефон. — Ебать ты Гузеева, надо твитнуть, что сам Окси считает нас с Вано счастливой пидорской парочкой, — он начинает быстро строчить. — Выкусите, ебучие шипперы, нахуй ваш ваняцест, Гнойный/Фаллен канон! — Что такое ваняцест? — спрашивает Мирон, тут же жалея. Он не хочет влезать в эти бредни еще больше. Слава просто-таки завод по производству чепухи, которой точно не стоит засорять мозги. — Пейринг, где твой благородный мушкетер Охра ебет Ваньку во все дырки, — несмотря на грязь, которую выдает Слава, его улыбка неожиданно добродушная, даже как будто нежная. Он поднимает взгляд на Мирона и спрашивает со смешком, замечая его недоумение: — Ты что, про слэшеров никогда не слышал? — Мне нужно пиво, — Мирон сдается и открывает холодильник. На секунду застывает, не в силах сдержать улыбку: набор продуктов там такой, что можно писать панчи. Слава живет точно так, как кажется со стороны: в съемной двушке, со старым холодильником, дешевым пивом, полуфабрикатами и замороженной насмерть одинокой черной морковкой. Это настолько аутентично, что вызывает умиление пополам с ностальгией. Счастливая молодость без обязательств, но с мечтами, стремлениями и свободой. Наверное поэтому он так привлекает — хочется хоть немного пожить так же просто, хотя бы полчаса, пока пьешь копеечный лагер из магазина по акции. — Про тебя этого дерьма тоже пишут пачками, — продолжает как ни в чем не бывало Слава, не отвлекаясь от твиттера. — А уж что будет после того, как баттл выложат в сеть… — почти мечтательно тянет он, не смотря на Мирона. — Новый король, все телки твои, — Мирон возвращается за стол, делает глоток и счастливо выдыхает — вот он кайф: кухня, пиво и возможность быть не Окси. Точнее, не только им. Со Славой можно не пыжиться, ведь он ебнет за любой косяк и не пожалеет. Так что можно не стараться даже. Как же круто! Остаться бы здесь навсегда, продлить момент, застыть как муха в янтаре этого дикого солнца, что лупит через стекло. — Все телки твои и мужики тоже, — повторяет Мирон, счастливо улыбаясь, — а я подустал всех ебать в рот, так что передаю эстафету. Добро пожаловать, Славочка! Скоро все это тебе остопиздит так же, как мне, и тогда ты напишешь свой Горгород. «Славочка» вдруг откровенно смущается, улыбается мило и как-то робко, но тут же портит впечатление и, не стесняясь, изображает рвотные позывы. — Тогда я, пожалуй, выпилюсь прямо сейчас, — он встаёт, чтобы заварить себе ещё чая. — Вообще-то я имел в виду другое, — возвращаясь за стол, продолжает он прерванный разговор. — Совсем скоро оксигнойный станет главным пейрингом в этом ебучем пидорском фандоме баттл-рэпа. Вот увидишь. — А ты будто и рад, — Мирон кривится, прекрасно понимая, что имеет в виду Слава. Эта графоманская интернет-зараза ему знакома еще по Шокку, но не то, чтобы была особенно интересна. Сейчас же все иначе. Слава со своим антихайповским рвением хайпанет на этом будь здоров. Мирон сглатывает, представляя надвигающееся море твиттов и песен двусмысленного и откровенного содержания. Скоро его ждет ад, и Слава уже открыл туда двери. Настроение резко портится. — Неужели тебе настолько все до пизды?! — не выдерживает он, срываясь. — Это же, блядь, ну, настолько уебищно, читать про собственный секс, которого даже не было! Слава неопределенно дёргает плечами и как-то внезапно замыкается в себе, даже не пытаясь продолжить шутку: он переводит внимание на кота, сюсюкается с ним, как будто забыл, что Мирон вроде как ждёт какого-то ответа. — Мне можно все, я вне понятия зашквара, — все же выдает он философски. — Везет, — невесело усмехается Мирон. Поразительно, как легко ему быть сейчас честным и открытым, хотя это и глупо: Слава с радостью использует любую его слабость, чтобы высмеять, поиздеваться, уничтожить. Мирон допивает пиво и достает сигареты. — Я посмотрю, как тебе будет больно, когда ты упадешь как и я, — зло говорит он, глядя на спокойного Славу. Тот почти уже привычно закатывает глаза. — Ну, и баба же ты, Оксана! — издевательски восклицает он. — Да насрать всем на твой проеб! Даже если, допустим, разочаруется сотня ебланов вроде меня, тысячи продолжат дрочить. Это я победил, а не ты проиграл, сам говорил. Так что нехуй так драматизировать, — он вздыхает и хмурится, видимо тоже не понимая, какого хуя вообще ведёт себя как сестра милосердия, а не продолжает возить Мирона лицом по дерьму, но это неожиданно приободряет. — Разочаровался, значит? — Мирон откидывается спиной на стену и закуривает, не спросив разрешения. — От чего же, Сонечка? Разве мои раунды были неожиданными для тебя? Я учил тебя жизни, как и Джонни, как ST, как и всех вас, — он разводит руками. — Да в том и дело, нихуя неожиданного, — отрезает Слава и тоже тянется за сигаретами. У Мирона в пачке последняя, поэтому Слава недовольно хмурится, тянет свои длинные руки через стол и, беззастенчиво отжав ее, затягивается. — Ни воды своей, ни сигарет, — качает головой Мирон, — ни черта за душой, как я и сказал. И все ты хочешь отобрать у меня, Слава: популярность, песни, личную жизнь, репутацию. И что мне делать с тобой? — он наклоняется к нему и забирает сигарету обратно. — Расслабься и получай удовольствие, — самодовольно фыркает Слава, не отводит взгляд и снова улыбается придурочно и застенчиво. Мирон медлит и не затягивается. Почему-то сделать это не так просто. Слава наверняка проедется, как в случае с бутылкой, и от идиотизма ситуации берет злость. Дым неприятно щиплет нос, Мирон плюет на все и подносит к лицу сигарету. Все это бред и предрассудки, зачем вообще на этом циклиться? Дым обжигает и наполняет кровь никотином, вместе с теплом на фильтре — это от славиных губ, вероятно, но об этом думать тоже не следует, как и облизывать свои перед тем, как выдохнуть тонкую струйку. Слава продолжает пялиться: с недоверием и какой-то жадностью, так что Мирон, сделав очередную затяжку, давится дымом. Слава зачем-то пересаживается вместе с табуреткой ближе и касается пальцев Мирона своими, пока сигарета медленно перекочевывает к нему. Становится жарко, хотя, казалось бы, куда больше. Мирон понимает, что кукуха начинает ехать конкретно, если длинные пальцы или губы напротив гонят мысли совсем в ненужном направлении. Он отводит взгляд, пытаясь вспомнить, о чем шла речь до того, как повисла эта неловкая пауза, и не может, потому что думает только о том, что сейчас заберет сигарету обратно и снова «поцелует» Славу через один фильтр на двоих. Секунды растягиваются в вечность, и Мирон ждет с нетерпением школьника, цепенея от ужаса и осознания. Слава чуть отклоняется назад, набирая дым в лёгкие и беспардонно выдыхает Мирону в лицо, после чего резво и без неловкости, словно это нечто само собой разумеющееся, сам разворачивает в пальцах и подносит к его губам почти догоревшую до фильтра сигарету. — Последняя затяжка, — как-то отстраненно проговаривает он, и его ладонь у лица едва заметно подрагивает. — Мало на двоих, — проговаривает Мирон и, видит бог, честно пытается не коснуться губами пальцев Славы. Почти пытается. Безуспешно. Тот задерживается всего на пару секунд, но и этого достаточно, чтобы превратить малозначительный жест в интимный. — У меня есть пачка, — признается Слава, потушив хабарик в остывшем чае Мирона, ерзает и вытаскивает из кармана мятую пачку. — Жулье, — смеется Мирон, и его немного отпускает. — Ты ходишь гулять по набережной? — неожиданно спрашивает он. Слава выглядит обескураженным таким вопросом, качает головой и щурится, словно пытается понять, что Мирон задумал. — Давно уже не гулял так-то, — все же с некоторой задержкой отвечает он. — Думаешь, если я выйду, не сейчас, а когда жара чуть спадет, на закате, есть шанс, что не узнают? — спрашивает Мирон о наболевшем. — Одолжить на вечер свою шкуру? — Слава зевает, но не может скрыть заинтересованности. — Поджигай уже, — Мирон кивает на пачку в славиных руках. Тот понимающе усмехается и медленно вытаскивает ещё одну сигарету, крутит в пальцах и сует в рот, чтобы прикурить. Мирон ждет ровно одну затяжку, чтобы отобрать ее и сделать свой вдох. Сейчас они сидят так близко в заросшей дымом кухне, что со стороны меньше всего похожи на непримиримых соперников. Так они и курят, передавая сигарету друг другу, как переходящий приз, и ни у кого не возникает мысли прикурить ещё одну, хоть пачка почти полная. Улыбчивый и тихий сейчас Слава совсем не похож на того злобного завистливого хейтера, каким являлся все это время, но это не успокаивает, а наоборот, как-то неправильно волнует, заставляя хотеть, чтобы чертова сигарета не заканчивалась. Их уединение нарушает хлопок двери из прихожей и чьи-то истошные вопли: Слава отодвигается, хоть и не слишком поспешно. — Дядь, хули дверь не заперта? — в кухню заглядывает Фаллен, и его лицо комично вытягивается. — Добрый день, — Мирон тут же подбирается, готовый к подъебам и хейту — Фаллен в этом деле ас, так что пощады ждать не приходится. — Чайку, Вань? — насмешливо смотрит на него Слава. — Или Оксанке составишь компанию? — Вы охуели? — Фаллен оживает. — Почему надо ебаться именно у нас? Здесь же Гриша! Он хватает кота с пола и прижимает к себе с таким пылом, что Мирон усмехается. Вот и отличный повод поглумиться: в «Антихайпе» ебут котов. — Уже придумал панч про грязных любителей котиков? — заметив его улыбку, интересуется Слава. — Бля, Славян, мог бы написать, что ты тут с этим, я бы погулял, — Фаллен с недовольным лицом продолжает рассматривать Мирона. — Я уже ухожу, — тот резко подрывается, — никаких проблем. — Ты же пиво не допил, — выпаливая это, Слава выглядит расстроенным. — Ой, бля, понятно, — Фаллен закатывает глаза. — Я забираю Гришу из этой содомии. Вы пиздец скучные. Рэпер Охра меня в фиках и то веселее ебет! Мирону кажется, что он попал в кошмарный сон — похоже, в «Антихайпе» все давно поехали чердаком. — Запиши дисс об этом, — фыркает Слава, опираясь ладонями о стол. — Заодно просветишь Белоснежку, он не в курсе, насколько ваш пейринг популярен, — он осторожно поглядывает на Мирона. — Я пришел не обсуждать чужую выдуманную еблю! — не выдерживает Мирон, допивая пиво. — Неужели нет других тем? — Ты же любишь мейнстрим, — огрызается Фаллен, заглядывая в один из кухонных шкафчиков. — Где кошачья жратва, дядь? — У Замая закуси не было, наверное, — Слава отчего-то выглядит погрустневшим, хотя все так же глумится и усмехается. Мирон понимает, что надо бы валить из этого места, потому что ему тут явно не рады. Валить, правда, не хочется. Не только от того, что на раздолбанной кухне уютно, но и от того, что, вернувшись, придется что-то делать с последствиями баттла. Разговаривать с оскорбленным Чейни и с Рестором, придумывать достойные ответы на будущие вопросы в прессе и у фанатов. Почему же ты проебал, Мирошка? Вот, что всех так волнует, ведь если ответа не будет, то как же это разочарует народ. Фаллен тем временем находит корм, выразительно смотрит на Славу и гордо уходит, прихватив кота. Повисает молчание: не тягостная неудобная тишина, а хрупкое, как их временное примирение, молчание. Слава смотрит неотрывно своими усталыми, будто всегда заплаканными глазами, чуть склонив голову набок, и мнет в пальцах сигарету. — Ещё будешь? — наконец спрашивает он. Мирон жует щеку, за пару секунд проигрывая бой с ответственностью, совестью и здравым смыслом. На старые дрожжи второе дерьмовое пиво будет очень херовым выбором. — Похуй, давай, — он кивает головой и потирает ладонью лоб, не сразу понимая, что Слава имел в виду сигарету. Можно еще немного побыть тем, кому не надо париться. — Не парься, — вторит его мыслям Слава, протягивая бутылку. — Угомонятся, — поддержка от него выглядит неестественно, хотя улыбка кажется искренней. Интересно, он всегда так много улыбается? — Раньше я после баттла с оппонентами не пил, — замечает Окси, — ну, и не проигрывал тоже, кстати. А ты прошел в финал «Слова» с листком, — не удерживается он от шпильки. — Раньше у тебя и настоящих баттлов не было, — охотно возвращает Слава. — Мне похуй было, потому и победил. И в «Слове», и тебя. — Ага, всем вам так похуй, что только и делаете, что до меня доебываетесь, — кривится Мирон, — хуле, хайпа не жалко. Он сердито пьет и смотрит в окно, где жаркий день начинает лениво переползать в теплый вечер. Мирон снова вспоминает, что позорно просрал всухую, и злится. В отличие от Славы ему совсем не похуй. Груз ответственности лежит на его узких плечах еще с рождения, но впервые за долгие годы он давит так сильно, что трещат кости. Окончить Оксфорд и отдать победу какому-то программисту из глуши! Прекрасно, мама с папой будут очень довольны. — Откуда ты, блять, взялся, такой задорный? — сердито спрашивает он, будто Слава не честно победил в баттле, а пролез вперед него в очереди в бар. — Под твои тексты вылез из мамки, — кривится тот, всё-таки прикуривая мятую сигарету, зажимает ее губами и выпускает дым через уголок губ, скрестив руки на груди. Мирон пропускает его слова мимо ушей, снова прикладывается к пиву, потом на манер Славы отбирает у него сигарету и с наслаждением затягивается. Все это так просто, мило и славно, что очень хочется расслабиться окончательно: напиться, включить музло, пойти гулять, долго и пьяно горланить старые песни Агаты Кристи, например, или жаловаться на жизнь до утра на прокуренной кухне. Но он не водолей, если так запросто поверит в это гостеприимство и в этот беззаботный похуизм. Мирон кривится: последние годы его все чаще пытаются наебать, и пора бы уже привыкнуть, что каждый первый милый и простой в итоге показывает такие зубы, что впору придутся маске Охры. Слава не просто счастливчик из глубинки, он умный, хитрый, опасный противник, который мечтает занять трон. Такой же, как и все. Мирон косится на Славу и сердито щурится: образ врага не клеится. Слава в мятой футболке и шортах не вызывает подозрений. Он задумчиво качает ногой, сбивая любой агрессивный настрой Мирона. Гнойного можно опасаться, ненавидеть даже. Славу не получается. — Погнали? — тот задумчиво смотрит в окно за спину Мирону. — На набережную, — поясняет он в ответ на вопросительный взгляд. — Или слабо? Наденем маски Хрюши и Степашки, никто нас не узнает. — Узнают, наверное, — с сомнением тянет Мирон, показывая на свою шею и руки. Эти тату на плакатах по всему городу — стадионный тур на носу и билеты проданы. На улицу хочется очень. Слава молча уходит в коридор и притаскивает оттуда кепку, какой-то дурацкий шарфик и зимние перчатки. — Сойдешь за городского сумасшедшего, — угарает он, сам напялив кепку, козырьком назад, и темные очки. — Блять, и я за это сражался?! — Мирон сердито бьет по столу ладонью. — Чтобы в родном городе переодеваться в урода и прятаться?! Вот уж хуй! В голову ударяет то ли моча, то ли пиво. — Я хочу гулять по набережным, плевать в Неву, и пусть только кто-то посмеет мне предъявить! — заявляет он, воинственно сверкнув глазами. В глазах же Славы на мгновение мелькает неприкрытый восторг, он щурится и не скрывает довольную лыбу. Он издает что-то вроде победного клича и хлопает Мирона по плечу. — Может, тебе и пиздатый антихайповский мерч подогнать? — тем не менее не удерживается от дежурной шпильки он. — Он у вас убогий, — Мирон качает головой. — Что за чушь вообще «антихайп»? Вот у меня Империя! Он расправляет плечи и принимает пафосную позу, но тут же фыркает, вспомнив панч Славы: — Про то, что умеют русские, было круто. — Сам знаю, — отражает его усмешку Слава и зависает, уставившись на Мирона, словно хочет что-то ещё сказать или сделать, но мнется, не решаясь. — Чё, так и будешь отирать жопой табуретку или пойдем уже поджигать? — грубо переключается он, когда игра в гляделки затягивается. — Поджигай, хуле там, — кивает ему Мирон, — кто последний коснется воды, тот лох! — неожиданно выкрикивает он и срывается с места, отталкивая Славу. Мирон выскакивает из квартиры и бежит, перепрыгивая целые пролеты, благо «Reebok» делают и правда хорошие кроссы. Из распахнутой двери парадной на него обрушивается сладкий запах летнего вечера. Радостный и свежий, вместе с ветром с Невы, криком чаек и гулом города. Мирон застывает на секунду, вдыхая его всего в себя сразу, наполняется как парус и несется вперед. Слава бежит за ним, в какой-то момент даже опережает, позерничая и корча рожи, пока едва не сбивает с ног проходящую мимо старушку. Большой, неловкий, весь какой-то нелепый в своем дешевом провинциальном прикиде, он ведёт себя безобразно — беззастенчиво обкладывает нерасторопную бабку матами, потеряв свое первенство в гонке. Но снова спешит следом, уже откровенно задыхаясь от быстрого бега, но явно и не думая останавливаться. Им отрезает путь к набережной поток машин, что несется к мосту. Надо быть самоубийцей, чтобы перебежать улицу наперерез, но Мирон оглядывается на Славу, который все ближе, перехватывает его взгляд, ловит там и вызов, и сомнение, и вроде бы даже страх. Мирон улыбается бешеной улыбкой и, поймав секундную паузу, кидается на проезжую часть под визг тормозов и рев сигналов. В спину ему летят проклятья, но он словно наполняется той самой легкостью, которой ему так не хватало вчера: пружинит от земли, подхваченный ветром. Матерная считалочка отлично подходит для счета ступенек, Мирон горланит ее, чтобы Слава слышал, и вот пальцы касаются воды под его возмущенный вопль. — Блять, вот же ебланище! — Слава замирает совсем рядом, согнувшись и упершись ладонями в колени. Он загнанно то ли сопит, то ли ржет, кидая на Мирона взгляды исподлобья. Очки и кепку, похоже, потерял по дороге. — Ебланище, — повторяет Слава с широкой лыбой. — Раунд! — орет Мирон и плещет ему в лицо водой, но заливает только ноги. — Хочешь искупаться, кошара лысый? — Слава шипит и смешно трясет дурацким шлепанцем — непонятно, как он вообще умудрился добежать сюда в такой обуви, после чего наступает на Мирона, карикатурно закатывая рукава. — Хуй тебе! — отбивает Мирон и вместо того, чтобы отойти, шагает вперед, как на баттле перед панчем. — Попробуешь, и я утащу тебя за собой в ад. — Я уже там, — Слава хватает его за ворот футболки и тянет на себя. Он все еще тяжело дышит, волосы прилипли ко лбу, а глаза полыхают — излучают дерзость, смелость и что-то еще теплое и доброе, не похожее на того, кто с легкостью выдает из себя грязь, тумаки и колкости. — Ты не сделаешь это, — говорит Мирон, отвечая на этот взгляд, — потеряешь тапки, потеряешь мой айфон и ничего у тебя не останется. — Разве что только ты, — очень тихо говорит Слава, смущенно чешет шею свободной рукой, отводит взгляд и… …краснеет! Натурально, блять! И хоть румянец не заливает щеки полностью, он горит двумя отчетливыми алыми пятнами. — Я уплыву, — брякает Мирон, чтобы как-то сбросить возникшее напряжение, — хуй догонишь. Их лица сейчас даже ближе, чем на баттле, так что на щеке чувствуется чужое дыхание. — Я догоню, обгоню и следом ебну, — возвращает Слава и вдруг на мгновение переводит взгляд на губы — всего секунда, но на Мирона действует отрезвляюще. — Больше я не буду ошибаться, — отвечает он жестко и чуть толкает Славу вперед, напирая грудью, будто и правда собрался столкнуть в воду. — То, что вчера ты смог, не значит, что так будет всегда. Слава кривится и пихает его в ответ. — Да что ты, вызовешь меня еще раз, король рэпа? — закатывает глаза он. — Будешь хейтить — вызову, — Мирон отступает на шаг, — или нет. У меня плотный график. Он переводит взгляд на воду, где неспешно проходит туристический пароходик. До них долетают отголоски экскурсии, и это отвлекает. Мирону кажется, что он снова упускает что-то важное, как при подготовке к баттлу, как и вчера вечером. — Что будешь делать? — спрашивает он, сам не зная, что имеет в виду. Слава не отвечает, отворачивается и, хлюпая мокрыми шлепанцами, отступает к лестнице. Только на середине он оборачивается и коротко, словно пренебрежительно машет на прощание Мирону, прежде чем уйти. Тот кивает ему и отворачивается. Он долго смотрит на Неву, как и хотел, но отчего-то настроение от этого только падает. Вечер начинает опускаться на город, и Мирон ежится в одной футболке. Ветер теперь не освежает, а будто морозит. Он стоит еще минут десять, бездумно рассматривая проходящие мимо суда, потом плюет и поднимается на набережную. Стоять здесь в одиночестве и рефлексировать — последнее дело, когда ты тридцатилетний успешный артист и бизнесмен. Ловить такси не хочется, и Мирон тащится в сторону моста, продуваемый ветрами с пылью и грязью. Это кажется настолько дебильным, будто он герой какого-то убогого фильма, причем сразу попсовой мелодрамы и артхауса. Такой лирический герой без ориентиров в жизни вызывает лишь скуку и недовольство, ибо избитый сюжет, который заебал всех уже окончательно. Да-да, запомнили, записали. Мирон злится, стреляет сигарету у стоящей на мосту парочки. Непонятно, о чем они могут разговаривать, учитывая, какой тут стоит грохот. Впрочем, этим разговаривать и не надо: девчонке явно не больше двадцати, ее глаза сияют, видимо, свидание проходит отлично. Он скорее всего студент, как она, они небогаты, молоды и свободны. Их, как и Славу, не ждут контракты, концерты, ответственность перед тысячами людей за проебанный баттл. Мирона не узнают. Он готов биться об заклад, что они знают его имя и музыку, но эти двое смотрят только друг на друга, и им без надобности рассматривать унылого мужика в татухах. Мирон тащится дальше, переходит мост и сворачивает к Зимнему. На площадь выходить не хочется — не хватало к сегодняшним проблемам добавить воспоминания о предыдущих фейлах. За невеселыми мыслями он минует Летний сад, вспоминая, как и положено нормальному задроту, все избитые строчки классиков и про розы, и про Онегина. На подходе к Марсову полю он понимает, что умудрился заебать сам себя своими сменами настроения. Еще час назад они со Славой угарали и бегали, наполненные энергией до краев, и вот он уже еле волочит свои ноги в сторону дома, где скорее всего погрузится в очередную депрессию, которая либо выльется в запой, либо в трек. — Сука! Мирон пугает художника, что вдохновенно рисует городской пейзаж, и ускоряет шаг. Надо перестать уже анализировать каждый свой шаг и каждую бредовую идею. Такую, например, что хорошее настроение испарилось вместе со Славой, будто тот забрал его, как титул непобедимого баттл-рэпера, как и его гордость. До дома он доходит, бубня новый текст. — Ты ничего не знаешь обо мне, — сообщает Мирон двери парадной, представляя ухмыляющееся лицо напротив, — ты видишь только то, что хочешь видеть, но я покажу тебе! Он сердито бьет таблеткой ключа, открывает дверь и взлетает на свой этаж. Они оба живут в старом фонде, любят рэп, но этого недостаточно, чтобы понять друг друга. Здесь нужно что-то другое.