Последний билет

— Отлично, не прошло и полгода, — первое, что услышал Чонин, стоило ему только разлепить глаза. Голова буквально раскалывалась, тревожные мысли разрывали изнутри. Царь потихоньку плёлся назад, тихо бурча себе под нос. Громко хлопнула дверь, и в комнате показался высокий мужчина в нелепом белом халате, пуговицы на котором были застёгнуты совершенно неправильно. Грузный охранник, мирно развалившийся в кресле неподалёку, лениво проследил за его траекторией и позволил себе сладко зевнуть, пока из чониновской руки вытаскивали иглу. — Перелом без смещения кости, но советую носить гипс как минимум месяц, — спокойно заключил докторишка. — На приём подойдёте? На правой руке красуется новенький гипс, совсем свежий. Добились своего всё же, твари. Чонин просто смотрел на него и не мог поверить — серьёзно, всего рука? Его даже соизволили залатать, не бесплатно, не просто так. Ты либо должен, либо нужен. — Без вас разберёмся, — рявкнул мужчина и стиснул здоровое запястье, заставляя Чонина подняться. — Ну без меня, так без меня, — пожал плечами докторишка и спокойненько вывалился из комнаты. Кима же вытащили в коридор лишь за шкирку. Чонин всё ещё не мог разобраться, что это за место — на полу красуется изящная кораллово-красная ковровая дорожка, на стенах куча непонятных картин и грамот. Ну и, естественно, камеры. В каждом углу по одной, на дверях и на оконных рамах. Они поднялись на два этажа вверх, где Кима бесцеремонно вытолкнули из лифта и оставили в одиночестве. Здоровенное окно во всю стену напротив было первым, что бросилось в глаза. Чонин неверяще приблизился к стеклу — он всё ещё полностью дезориентирован, не в курсе, сколько провалялся на жёстком матрасе, три дня или три месяца. С высоты второго этажа он прекрасно видел пожилого садовника, в образцовом, чистом комбинезоне. Мужчина аккуратно перебирал в руках листву, секатором подрезал лишние ветки не менее осторожно, словно вот-вот начнёт просить у гортензии прощения. Чонин засмотрелся, не заметил, что на полу что-то раскидано, поэтому вполне ожидаемо запнулся за какую-то вещицу. Какого было его удивление — оловянный солдатик. — Ну что, оценишь вид по десятибалльной шкале? — раздалось откуда-то сбоку. Чонин медленно повернул голову — Сехун стоял в трёх метрах от него, опираясь на книжный шкаф. Чёрная мешковатая худи была на пару размеров больше, брюки собрались внизу гармошкой, не смотря на то, что роста в нём не меньше ста восьмидесяти. Сехун выглядит раздражённым, напряжённым, позволяет видеть или просто заебался прятать. — Что тебе известно о личной жизни мэра? Только не надо мне загонять, все мы прекрасно знаем о наличии неплохого информатора, подкармливающего тебя свежими слухами, дабы ты выпустил свою очередную дерьмо-статейку. — Каково живётся человеку, когда его ненавидит каждый второй? Захватывает дух, наверное, — Чонину всегда мало: шоколадных круассанов? да хоть килограмм! получать пизды? только до сломанных конечностей и отбитых почек. — Будешь прыгать с темы на тему? — усмехнулся О. — Тебе бы в ясли, найдёшь себе брата по разуму. — А что, если это всё дурной сон маленького тиранчика, пускающего слюни на остиранную наволочку с малышом Винни? Дремлешь под песню мишки Гамми, снова закрываешь глаза и караешь и безвинных, и виновных. Парень устало потёр глаза: — Все писатели такие дохуя умные, что отвечают вопросом на вопрос? — Вся мэрия — стадо бесстыжих ублюдков? Сехун резко скривился, словно съел кислую конфету. Плечи затряслись от злости, и он без каких-либо сомнений схватил Чонина за грудки. — Только и делаешь, что пиздишь. Хотя тебе ли не знать, что острый язык — ещё не гарантия выживания. С каждым опущенным словом может появиться новый враг, отвернуться старый друг. Трещишь по телефону, на площади перед слепо внемлющем зрителем; приползаешь домой и продолжаешь выливать словесный понос на бумагу. Посмотрите на него — живой пример для подражания. И ведь метит в классики, — на секунду руки сжимаются сильнее, но потом вовсе отпускают ткань рубашки. — Тебе через месяц всего тридцатка, а ты уже весь исписался, высох, как давно закатившийся под кровать калач. Думаешь лишь о властях злоебучих, лицемерах проклятых. Так вот знай, что твой последний роман — сборник редкостного дерьма. Во рту пересохло, и разлепить губы стоило Чонину немалого труда. — Воспитательные беседы с элементами садо-мазо? Сехун промазал взглядом мимо, сделал с десяток шагов к двери и, открыв её, позвал кого-то. За стенкой сразу же послышался топот ног. — Братик, ты звал меня? — в комнату буквально влетел взъерошенный мальчик, и быстро захлопал глазами, когда наткнулся на Чонина. На вид ему было не больше шести — невысокий, совсем ещё миниатюрные ладошки смешно обхватили щеки. Лицо ребёнка стремительно краснело, и уже через мгновение он выскочил назад. — У меня тут всё раскидано, не заходите! — крикнул он из соседней комнаты и после этого даже захлопнул дверь за собой, чтобы бессовестные взрослые не подглядывали за ним, пока убирается. — Марк, пять лет. Единственный сын Мэра, его главная ценность и отдушина, — Сехун также ожил и побрёл в сторону лифта. — Будешь заниматься духовным воспитанием, навязывать любовь к прекрасному, как говорится. В твоём распоряжении пять комнат, то есть весь этаж, вдоль и поперёк. Питание по часам, камер около пятидесяти штук — добро пожаловать. — Воспитание? Серьёзно? Всегда мечтал побывать в няньках у избалованного отпрыска. Подсветка на кнопке загорелась красным, и кабина лифта двинулась вниз. — То, что я считаю твою писанину вымученной хернёй, ещё не значит, что так думает и Он, — звоночек оповестил о том, что карета подана. — А ежели ты не мечтал, то вперёд — с чокером на шее и прямо на панель. — Я — Марк, — осторожно представился мальчишка, совершенно не выговаривая злосчастную «р». Чонин повернулся к нему и улыбнулся как можно милее, поселяя на светлое лицо ребёнка ответную, широкую улыбку. Тишина переставала быть такой давящей.

ххх

— Жил-был один мальчик, — Марк так внимательно слушал, что даже незаметно для себя прикусил кончик карандаша. — С пальчик? — С два пальчика, — подмигнул ему Чонин и продолжил. — Был он ни много ни мало сыном лучшего мудреца в стране тюльпанов. И всё бы хорошо, да вот только рос он слишком капризным, всё должно по его хотению быть. Отец погрустил, повздыхал, да делать нечего. И вот, однажды мальчик спрятался от своей нянечки в кабинете большом, а пока та не нашла его, решил проверить, что в красивейшей расписной шкатулке, спрятанной в шкафу. Увидел он чистенькую золотую монетку и, не удержавшись, сунул в свой карман. — Воровать — нехорошо, — с умным видом заключил Марк и покачал головой для пущей убедительности, чтобы и Сехун поверил. — «Монетка та была волшебная, всё по её велению в твоей жизни будет. А коли ослушаешься, беда большая случится», — обронил за ужином мудрец. Сынок сразу же побелел, да только словом не обмолвился — проглотил махом суп и убежал в спальню. А на следующий день и вовсе покинул отцовский дом и отправился по миру странствовать. Долго бродил, в аду побывал — куда только его монетка не привела. — Марк, ужин! — на пороге показался поварёнок — ещё молодой парнишка, но за его плечами наверняка одна из самых элитных кулинарных академий. Все возражения мальчика были проигнорированы, ведь сказки сказками, а приемы пищи строго по расписанию. — Монетка, да? Ещё и золотая, — прокомментировал Сехун. Какого чёрта он тут вообще ошивается, подслушивая все выдуманные истории и вникая в бессмысленные шутки, не ясно. Пятьдесят камер ему в помощь — сиди себе в кабинете и чаёк попивай. Но это лишь пустые слова, ведь невооружённым взглядом видно, как мальчик всегда радуется его появлению. За всю неделю, что Чонин здесь, Мэр ни разу не соизволил заявиться, хоть это и «отдушина», и «главная ценность». — Проблема выбора, Кэп, — бросил ему Чонин и последовал за Марком. Сехун ненавидит в Чонине зацикленность на власти, потерю самобытности. Чонин же просто ненавидит. — Во Вселенной миллиарды галактик. Ты только задумайся, — бормочет Чонин, аккуратно разглаживая тетрадный листок. На этот раз самолётик получается особенно кривым, но летит не менее хорошо. Охранник под окном грозно поглядывает на него, а Марк громко смеётся, когда его самостоятельно сложенный самолёт летит куда-то вдаль. Садовник наверняка будет ругаться, ведь всю эту макулатуру нужно потом собирать, пока не превратилась в кашу. Марк хороший, пусть и немного непослушный. Чонин никогда прежде не выдумывал сказочных миров, лишь иногда на пару с Кенсу строил планы на будущее, такое же волшебное и невозможное. Сегодня он — заключённый, вчера и завтра — тоже. Двадцать сказок, по одной в день, пачкают мозги, зовут в свой идеальный мир. Они сидят на подоконнике и складывают бумажные самолётики, и это захватывает, как никогда. — Ты слышал историю о грустном писателе? Мальчик тут же заинтересованно заёрзал по поверхности и уставился на Чонина. — Стоит признать, что с вашим появлением обстановка в доме значительно преобразилась, — Чонин тихонько прикрыл дверь в комнату только-только заснувшего мальчишки и совсем не ожидал увидеть тут Мэра. Мужчина стоял, сложив руки за спиной, и разглядывал яркий коллаж, который с таким трудом и в то же время удовольствием вырисовывал Марк. — Ну куда же вы? — хоть Чонин и направился к двери, чтоб прекрасное лицо не разбить кое-кому, он ждал, что его окликнут. Быть никем всё же трудно. — Выпьем за ваше здоровье? Напряжение никуда и не собиралось исчезать, а люди по-прежнему не научились скрывать очевидные подъёбки в голосе. — Ну что же вы, — Мэр по-хозяйски протянул ему бокал, — не хотите выпить за своё здоровье, так выпьем за моё. Звон стекла ещё долго стоял в ушах. Вино оказалось, естественно, вкуснейшим и терпким, слегка вяжущим язык. Даже бутылка выглядит дорого, и Чонин, кажется, за пару глотков проглотил не меньше тысячи. — Что же вы на меня так смотрите, господин Ким? — прозвучало особенно издевательски. — Того и гляди, прямо тут съедите. — Слышал, что вам уже через неделю можно гипс снять, очень рад. Должен признаться, приятно удивлён. Да, Марк хорошо вас принял, души не чает. Но не столько это мне нравится, сколько то, то сбежать не пытаетесь. Мне, — громкий глоток, из-за чего кадык дёрнулся. Смотреть было неприятно, по показывать, позволять читать по своему лицу ныне просто непозволительно, — мне надоело выкать, ты не против? — Против, но вам тут на всех просто положить. — Любо поговорить с хорошим человеком, — тот осушил один бокал и сразу же наполнил следующий. Он определённо пришёл повидаться с сыном. — Я тут подумал — можешь съесть, мне ничего не жалко для жаждущего моей плоти и крови народа. Толстые пальцы скользнули по чониновской шее, а потом прошлись вниз, сильно надавливая на поясницу. Алкоголь слегка затуманил голову, организм отравлен и хочет очиститься, и блевать тянет с небывалой силой. Тошнота подступила к горлу ровно по расписанию, когда рука начала оттягивать кромку брюк, а на шее почувствовалось хриплое дыхание. — Пиздец, — только и смог он выдавить из себя, прежде чем оттолкнуть того и вдарить, пусть и левой рукой, прямо по лицу. В следующую же секунду Ким вылетел, лишь бы успеть обнять фаянсового друга. Делать это пришлось довольно долго, и в итоге он сполз на пол. Вернувшись, Чонин обнаружил лишь пустую бутылку и Сехуна, привычно проверяющего окна. — История о писателе — та ещё чепуха. — Пора включать в сюжет кульминацию, в которой злодей начинает пихать писателю в штаны свою когтистую лапу, дабы найти там мудрость большую, ну и член, может. Чонин устал, и смотреть в потемневшие глаза Сехуна нет сил.