Те, кто не могут спать спокойно

***Акихико*** Всякий раз, когда я просыпаюсь, я не сразу открываю глаза. Мне хочется подольше побыть в мире грез. Я четко осознаю, что уже не сплю, но открыть глаза все равно не спешу – стоит мне взглянуть на мир, как мои виски пронзает нестерпимая боль. Все считают, что дело в моем характере – я просыпаюсь в плохом настроении. На самом деле у меня просто невыносимо болит голова по утрам. Так лет с двадцати, я точно не помню. Вот и сейчас я лежу в кровати, не желая открывать глаза. Постепенно ко мне приходят разные чувства и ощущения. Сначала я просто лежал, вслушиваясь в тишину. Она словно звенела, но потом ее стали прерывать другие звуки – тихий шум улицы и чье-то размеренное посапывание. Я открыл глаза, пытаясь понять, мерещится мне или нет, но, повернув голову, я увидел Мисаки. Он лежал рядом со мной, цепляясь за одеяло. Я невольно умилился, глядя на спящего мальчика, но меня тут же начал мучить вопрос: как он здесь оказался? «Неужели я… Сорвался? Тогда почему я ничего не помню?.. Разве я пил?..» — я, несмотря на дикую боль, очень быстро вскочил с кровати и вышел из спальни, чтобы выпить кофе. Кое-как справившись с кофеваркой, я налил себе в кружку кофе. Стоило только горячей ароматной жидкости попасть в стакан, как он лопнул прямо у меня в руках, порезав ладонь. Кружка, а вернее то, что от нее осталось, осколками разлетелась по всему столу. Тут же послышались торопливые шаги по лестнице, и в кухне показался Мисаки, который выглядел очень уж обеспокоенным. Его взгляд остановился на моей руке и остатках кружки в ней. — Говорил же тебе тысячу раз, что для горячего есть отдельные стаканы! – мальчик подошел ближе ко мне, немного шатаясь. – Тебе больно? — Нет. Не трогай меня, я сам, — попросил я, стараясь разыграть равнодушие к Мисаки, но сердце нервно вздрагивало, пытаясь заставить тело обнять и повалить ничего не подозревающего мальчика. Как всегда. Я едва сдерживал себя, а Мисаки, отшатнувшись от меня, испуганно глянул на меня. — Ладно, как хочешь. Я приготовлю завтрак. Что будешь есть? — Все равно. — Ладно… — Я сегодня свободен, поэтому было бы неплохо показать тебе достопримечательности Лондона, — предложил я. — Лондона? Какие? – Мисаки недоуменно покосился на меня. Ну, конечно, откуда ему знать о достопримечательностях Лондона, если он когда-то решил, что Саппоро – станция в Токио на линии Яманотэ. — Лондонский Тауэр, к примеру, или Вестминстерское аббатство. Или Гайд-парк. Можно еще посетить Трафальгарскую площадь и национальную галерею, хотя я сомневаюсь, что тебя волнует искусство. На Чертово колесо мы, скорее всего, не пойдем, потому что колесо Обозрения в Токио мне нравится больше. — Погоди, погоди, не столько информации сразу… — Мисаки потупился на меня, явно не выдерживая напора информации. – Давай выберем что-то одно. — Мне все равно, — я слизнул с ладони кровь, сразу почувствовав ее металлический привкус. Мисаки поморщился. — Фу… Пойдем туда, куда ты хочешь, потому что я о Лондоне вообще ничего не знаю. Ну, собственно, так и поступили. Мисаки нашел в Интернете карту Лондона и старым способом выбрал место прогулки – ткнул пальцем в монитор. — Темза? – недоумевая, спросил он. – И что делать? — Значит, я закажу круиз на теплоходе. — Усаги-сан… Может, я что-то другое выберу? — Нет, ты уже все выбрал. Собирайся. — Усаги-сан… — Все, пойдем. Прогулка была славной, надо сказать… Мисаки круиз очень понравился, и я был доволен этим. Для счастья больше ничего не надо. Мисаки предложил идти домой пешком, и я согласился – все равно делать нечего. Но это было большой ошибкой – когда Мисаки так близко, его безумно хочется коснуться, поцеловать. И наплевать на всех, кто рядом находится. Оставшееся время пролетело быстро. Через полторы недели настал день нашего возвращения в Токио. Мисаки даже не хотел уезжать, объясняя это тем, что Лондон ему очень понравился. — Тут все так интересно! И так красиво! И не так шумно, как в Токио… Здесь даже немного стариной пахнет, — вслух размышлял Мисаки, провожая дома Лондона взглядом, уже по пути в аэропорт. — Иногда мне тоже так кажется и не хочется уезжать. Но у тебя еще учеба, между прочим. Мы уехали сразу после сессии, следовательно, тебе надо усердно заниматься, помнишь? — Помню, помню… — надувшись, проговорил Мисаки, а я лишь взлохматил его волосы. — Какой ты милый. — Усаги-сан, не прикасайся ко мне! Сколько можно-то? «Сколько нужно» — хотел бы я сказать, но нет. Мисаки стал слишком агрессивным и восприимчивым, и это меня беспокоило… Его поведение в Японии стало ухудшаться, и я решил положить этому конец. — Мисаки, мне надо поговорить с тобой. — Да, подожди, я выключу пылесос… — Мисаки нажал на кнопку, и гудение мотора медленно начало стихать, пока он совсем не заглох. – В чем дело? — Скажи мне, что с тобой случилось в последнее время, а? — Ничего. Это я хотел бы узнать, что случилось с тобой? Ты то с цепи срываешься, то вообще как те ребята из издательства «Марукава»! Что это значит?! — Мисаки, ты все принимаешь не так, как надо. — А как я должен воспринимать домогательство? Я же мужчина! — Юноша. — Не важно! – парировал Мисаки, вскакивая с дивана. — Может, нам отдохнуть друг от друга надо? Такахиро будет очень рад, если ты к нему приедешь, — предложил я. ***Мисаки*** — Может, нам отдохнуть друг от друга надо? Такахиро будет очень рад, если ты к нему приедешь, – Усаги-сан бросил на меня холодный взгляд, потихоньку раскуривая сигарету. «Он выгоняет меня? Почему? За что?» — рассеянно думал я, собирая мозги в кучу. – Ты серьезно? — Вполне, — писатель пожал плечами. – Может, что-то изменится. — Хах! Да я с удовольствием уйду от тебя! И, знаешь, больше не вернусь – мне надо начать нормальную жизнь, — я попытался быть эгоистом, думая, что если Усаги-сан любит меня, то остановит и прижмет к дивану, как обычно. – Не надо будет больше убираться, кормить маримо и угрей, чистить медведей и так далее… Ты не будешь больше писать свои развратные книжки со мною не мною в главной роли… Прекрасно! Я пойду вещи собирать! – как можно более обрадовано сказал я, на что Усаги-сан лишь кивнул и отвернулся. В мозгу моментально созрел вывод. – «Не любит…» Мне хватило двадцати минут, чтобы собрать свои пожитки. Хотелось растянуть это время, чтобы подольше побыть в этих стенах… Уже в который раз я сам рою себе могилу… «Брат, почему я настолько глуп, что ухожу просто так?» Я очень медленно, крайне медленно спустился по лестнице. Усаги-сан сидел на диване в той же позе, в которой он был, когда я сказал, что согласен уйти жить к брату. В его руках была уже не сигарета, а лишь бычок. Все остальное превратилось в серый пепел, усыпавший брюки Усаги-сана. — Усаги-сан, там, в холодильнике есть рагу и плов. Разогреешь, если проголодаешься, только не забудь крышку с контейнера снять, иначе абзац с микроволновкой будет, если контейнер расплавится… — я в последний раз оглянулся на возлюбленного, не желая его покидать. Но раз уж я сам так сказал, то я должен идти. Усаги-сан не шевелился. Будто застыл. – Ты слышишь? – ответа снова не последовало. – Эмм… Это… В общем, ты меня понял, я ушел, да? – снова тишина. – Ах, вот ты как! – я громко хлопнул дверью и постарался побыстрее покинуть это ужасное место, из-за которого моя жизнь начала свое стремительное падение. «Подумать только! Я рос нормальным парнем целых восемнадцать лет! И тут такая лажа! — на глаза навернулись слезы, — Зачем? Почему это случилось со мной? Неужели я обречен? Но он так легко меня отпустил… Можно сказать: «Ура, свобода!», но не тут-то было… Это больно, правда, больно. И не верьте тому, кто будет утверждать, что в таких случаях чувствуешь только пустоту и отчужденность. Это больно, очень больно. Даже дышать. Но он не любит меня, поэтому мне нет смысла больше там находиться. Вся любовь Усаги-сана только в сексе. Он – животное» Я медленно брел по улицам Токио. Я не взял с собой деньги, поэтому до дома брата надо было идти пешком. Смеркалось. Темнота постепенно накрывала город, зажигались огни города и рекламные вывески, делая его более пестрым и ярким. Сейчас мне это ни к чему… Хочется окунуться в бесконечную темноту, не видеть никого и ничего… Ничего не чувствовать, иначе это чувство сожрет меня заживо… Начал накрапывать мелкий дождь. Прямо как в манге. Всегда, когда есть какие-то драматичные моменты, в манге начинается дождь. И он сейчас частыми, мелкими каплями падал на мои волосы, а потом прокатывался по промокшим прядям и падал на мокрый асфальт. На лице вода смешивалась со слезами, делая их не такими солеными. Я слизывал капли, текшие по губам, мое лицо искривилось от горечи – слезы почему-то были горькими. Я всегда думал, что это лишь эпитет, но я ошибался – слезы действительно могут быть горькими… Я нажал на звонок и стал дожидаться ответа. Дверь мне открыл брат. — М-мисаки? Что ты здесь делаешь? — Брат… Я буду жить с тобой, можно? Извини, что не предупредил, — как-то пробубнил я, стараясь скрыть слезы. — Конечно, можно! О чем речь?! Ты весь промок, наверняка голоден. Тебе надо покушать и просохнуть, верно? — Да… — Манами приготовит что-нибудь… Хочешь онигири? — Не знаю… — Что с тобой? Ты заболел? Ты какой-то поникший… — Нет, братик, я в порядке. — Кстати, Мисаки, почему ты вдруг решил прийти жить ко мне? Это странное решение. — Просто Усаги-сан решил, что мне с тобой будет лучше, вот и все, — я сделал попытку улыбнуться, но успехом она не увенчалась, поэтому улыбка вышла искривленной. — Вот как… Надо позвонить ему, а лучше прийти в гости. Я давно с ним уже не разговаривал. — Да, хорошо. — Мисаки-кун, ужин готов! Я очень рада, что ты будешь жить вместе с нами! — Спасибо, сестренка, я уже иду! А потом пойду распакую вещи! – я немного ободрился, думая, что все в жизни к лучшему. – «Может, не все так плохо? Надо же когда-нибудь нормальную жизнь-то начать!» «Устал. Изнеможен. Но счастлив. Больше я не буду чувствовать эту щемящую боль в груди, когда буду думать об Усаги-сане. Я больше не буду о нем думать. Это хорошо… Мамочка и папочка на небесах, я больше не буду допускать таких ошибок», — сделал вывод я, лежа в кровати. Я повернулся к стенке и потихоньку уснул. Этот силуэт. До боли знакомый голос – низкий, басистый, немного хриплый, но такой нежный… Каждая нотка сводит с ума. Кожа воспламеняется от пылких поцелуев, каждая клеточка тела жаждет его, но боится признаться в этом. И вдруг все расплывается, исчезает… Я хватаюсь руками за обрывки столь дорогого мне человека, но цепляю руками лишь пустоту и, не выдержав, вскакиваю на кровати. По щекам текут горячие слезы. Больно. Очень больно. Невозможно терпеть… «Когда мне перестанет сниться всякая дрянь?! Ну ладно, черт с ней! Время всего шесть утра… — я покосился на часы. – Значит, времени до универа очень много. А я еще не разобрал вещи – так устал вчера, что еле ноги дотащил до футона… — я потихоньку открыл сумку и стал доставать свои вещи, раскладывая их в стопки. – А это как у меня оказалось? — я достал рубашку примерно сорок третьего размера (размер Акихико, — прим. авт.) и удивился. Я-то ношу одежду тридцать седьмого размера! Не понадобилось много усилий, чтобы догадаться, что рубашка принадлежит Усаги-сану. – И зачем я схватил это?! — я швырнул рубашку в угол, не собираясь поднимать ее, но каждый раз, когда я проходил мимо, взгляд падал именно на нее и ни на что другое. Взбесившись, я поднял рубашку с пола и собрался ее выбросить, но, случайно вдохнув запах Усаги-сана, я попросту не смог. – Да что ж это такое-то, а? Он меня не любит! Мне это ни к чему! Я ничего не смог бы добиться, даже если бы захотел! Да, я уже смирился с мыслью, что люблю Усаги-сана, но я ничего не могу сделать…» Универ я посещал так же, как и раньше, но учеба моя сильно пострадала – на всех лекциях я был в какой-то непонятной прострации. В то время как Суми-семпай рассказывал что-то о свойствах горячих источников, которыми занималась его исследовательская группа, я случайно увидел знакомую красную спортивную иномарку, из которой показался никто иной, как Усаги-сан. Этой встречи мне хватило, чтобы понять, что я не в силах сопротивляться себе, пусть даже я ему и не нужен, но он… просто прошел мимо, не обратив на меня никакого внимания. Прошел всего-то в паре десятков метров от меня. Раньше он узнал бы меня, даже если бы я находился в километре от него, а сейчас… — Так вот, в гипертермальных источниках впервые за все время исследований были найдены амебы, представляешь? Но они неопасны и не инфицировали клетки в лабораторных условиях… Мисаки, ты слушаешь? — А? Да, сенпай, продолжай… — я покосился на Усаги-сана, который направлялся прямиком к Демону Камиджо. Я мог поймать лишь часть разговора, но этого хватило, чтобы все понять. — Акихико, вот та книга, которую ты давно искал. — Спасибо, Хироки, я очень тебе признателен. — … для тебя все, что угодно! — Зачем? Не стоит. — Акихико, я бы хотел тебе сказать… — Камиджо подошел почти вплотную к Усаги-сану, а тот очень удивился. — Ты серьезно?! Я …, потому что я так сильно… — Мисаки, ты не слушаешь, — констатировал Суми, улыбнувшись. – Все беспокоишься об Усами-сенсее? — Совсем нет… Просто как-то гадко на душе… — Хм, вот в чем дело… Усами-сенсей очень холодный человек, надо сказать… — Суми посмотрел на Усаги-сана и улыбнулся. Ему, как посвященному во всю мою жизнь, было легко рассуждать о нас… Вернее, обо мне. ***Акихико*** — Акихико, вот та книга, которую ты давно искал, — Хироки протянул мне книгу, я взял ее в руки. Я искал эту книгу почти год, и вот она была у меня в руках. Но читать ее совершенно не хотелось – не было настроения. — Спасибо, Хироки, я очень тебе признателен. — Да, конечно, но ты зря считаешь, что я сделаю для тебя все, что угодно! – доцент отвернулся, вызвав своей репликой улыбку. — Зачем? Не стоит. — Акихико, я бы хотел тебе сказать… — доцент приблизился ко мне, и почти шепотом закончил фразу, – книга в единственном экземпляре, так что я придушу, если ты ее, не дай Бог, потеряешь, понял? — Ты серьезно?! Я буду очень аккуратен с нею, потому что я так сильно хотел прочитать ее… Я тебе многим обязан. Что ты хочешь взамен? — Ничего не надо. Иди уже, у меня скоро лекция. — А, не смею тебя больше беспокоить, — и я, стараясь не замечать Мисаки, сидящего всего-то в нескольких десятках метров от меня, удалился. – «Все, как всегда. Суми опять с ним, будь он проклят! Была бы моя воля, давно бы убил обоих!» Я пришел домой и, вопреки обещанию обращаться с книгой бережно, закинул ее в дальний угол рабочего стола. Не хотелось ничего делать, хотя срок сдачи рукописи поджимал. Но я не мог ничего написать. Со дня ухода Мисаки я не написал ни строчки. Ничего не лезет в голову. Целыми днями я пролеживал диван, выкуривая сигареты одну за другой. Было бы глупо позвонить Мисаки и попросить его вернуться – я все понимал. Ловить его в универе тоже бесполезно – если он ко мне равнодушен, то он попросту не станет со мной разговаривать, а я уверен, что это и в самом деле так. Сколько раз я выворачивал свою душу на изнанку, признавая большой ошибкой тот факт, что я отпустил Мисаки. Просто взял и отпустил. Ну, может, хотя бы он будет в этой жизни счастлив в отличие от меня. Мне уже все параллельно. Если нет у меня Мисаки, значит, нет у меня ничего. Ни души, ни тела. — Усами-сенсей! Добрый день! Айкава из издательства «Марукава»! — Легок черт на помине! – огрызнулся я. — Сенсей, рукопись готова? — Нет. — ЧТО?! Быстро пишите мне все, что должны! Дайте посмотреть, что у вас там! – Айкава спихнула меня со стула и открыла документ, который должен быть рукописью, и увидела чистый лист. – Немедленно напишите мне весь роман, иначе я… — редакторша перевела на меня разъяренный взгляд и начала неистово трясти за воротник. — Мне все равно. Хоть убей, право слово. Мне все равно. — Вы… Какой-то странный… С вами все в порядке? — Нет. — А где Мисаки? — Его нет, — от одного упоминания имени Мисаки у меня сжалось сердце. Горечь заполнила все мое сознание. — А когда он вернется? Я ему печенье с мармеладной начинкой принесла! – Айкава продолжила вещать, не обращая на меня внимание. — Он не вернется. — Что? – Айкава от удивления плюхнулась в кресло. – Как так? — Вот так. Все, ты свободна, ясно? Уходи, – женщина не шелохнулась. – Уходи, я сказал! ЖИВО! – я проводил глазами уходящую Айкаву и рухнул на диван, пытаясь уснуть. Две недели без сна давали о себе знать, и я не очень хорошо себя чувствовал…