Те, кто не могут спать спокойно

Примечание: цитаты, отмеченные жирным курсивом, автору данного безобразия не принадлежат. Так… Уже почти восемь утра… Надо пойти будить Усаги-сана… Он всегда просыпается в плохом настроении, поэтому я натянул на голову кастрюлю в качестве защиты. Поднявшись на второй этаж, я тихонько открыл дверь в спальню. Там размеренно нарезал круги маленький поезд, зайчики-барабанщики четко отбивали дробь, а выстроенные по росту мишки отличались особой пушистостью. Практически торжественной, надо сказать. Среди этого игрушечного рая Усаги-сана не наблюдалось. Я оглянулся, когда раздался хлопок – какая-то дверь захлопнулась. Я вышел из спальни и увидел Усаги-сана на пороге кабинета. Видок у него был, мягко говоря, не из лучших – он буквально падал с ног. У него в руках были рукописи, уже отпечатанные, с внесенными поправками. — Опять всю ночь работал, — констатировал я. — Ага… — Закончил? — Ага… — Голоден? — Ага… — Перец будешь? – я решил проверить реакцию Усаги-сана, полагая, что сейчас у него на все будет один ответ. — Издеваешься? – Божественный мрачно обернулся на меня, проведя рукой по лицу, не знавшему отдыха, дай Бог, ночи три или четыре. – Ты почему с кастрюлей на голове? — Извини. Я думал, что ты спишь и, как обычно, начнешь приставать ко мне. Усаги-сан лишь промолчал и спустился по лестнице. Бросив рукописи на стол, он плюхнулся на диван и, чиркнув зажигалкой, закурил и, таращась в одну точку, спросил: — Мисаки, скоро завтрак? — Да, я уже закончил… Усаги-сан подошел к столу и, сев, пожелал мне приятного аппетита, а потом, попробовав плов, хитро покосился на меня. — Ты что – опять добавил перец? — Усаги-сан, — я сжался в клубок. – Я думал, ты не заметишь, как в тот раз… Когда ты мне тысячу иен проспорил… Ты тогда сказал, что это вкусно… — Не переживай, расслабься, — Усаги-сан хитро улыбнулся. – Ты же знаешь, как я ненавижу перец, верно? — П-прости меня! – я заерзал на стуле, предполагая, что меня ждет неминуемая расплата. – Только не это! – я умоляюще сложил руки, а лицо Усаги-сана вмиг стало очень серьезным. — Я не собирался тащить тебя в спальню, — Усаги-сан, недоев, встал из-за стола и, поднявшись на второй этаж, прошел в свой кабинет. – Ты так ничего и не понял, верно? Я сказал тебе, что не буду больше тебя домогаться, — он громко хлопнул дверью, я вздрогнул, осознав, что я натворил, и как сильно я обидел Усаги-сана. «Я стараюсь не приносить никому проблем, но для Усаги-сана я становлюсь источником этих самых проблем… Что же делать-то? Может, стоит посмотреть, что написал Усаги-сан и, исходя из этого, принять решение? Может быть, но… — я взял в руки тарелки и отнес их к мойке. – Но надо перед ним извиниться. Усаги-сан, неужели тебя так сильно задели мои слова?» — я домыл последнюю тарелку и, вытерев руки, подошел к журнальному столику, на котором лежала рукопись, и стал внимательно читать, вглядываясь в каждый иероглиф. «Чистая Романтика». «Так… Эта та «Романтика», где я — не я??? Тогда все понятно, это – очередная развратная книжонка, никудышного грошового писаки, ее даже не стоит начинать читать, — решил поначалу я, но вспомнил одну немаловажную деталь, а именно: Усаги-сан всегда пишет то, что лежит у него на сердце, поэтому это – лучший способ понять, что с ним творится. – Так, ни пуха…» — пожелал себе удачи я и, оглянувшись для надежности, откинул титульный лист. В книге, конечно, были описаны такие пошлости, о которых я даже не заикнулся бы. Но сейчас во мне не было никакой жажды «прихлопнуть поскорее этого придурка Усаги», даже, напротив – между строчками я смог разглядеть то, что произошло между мной и Усаги-саном и то, чего бы я мог избежать, если бы был чуточку внимательнее к нему. Между главами иногда попадались вставки, одна из которых гласила: «И сердце мертвое стучало, По жилам разгоняя кровь. Давно оно не ощущало Заботу, ласку и любовь». «Что если Усаги-сан действительно чувствует все именно так?!» — судорожно вздыхая, думал я, понимая, что совершил практически непоправимую ошибку. – «Этот… чистосердечный романтик… Что я делаю вообще?!» — я собрался вскочить, но в гостиную вошла Айкава-сан, вид у нее был радостный, не такой, как всегда, одним словом. — Здравствуйте, Айкава-сан… Какими судьбами? — Здравствуй, Мисаки! Мисаки, где Усами-сенсей? У меня такая новость! Его книгу «Жизнь под луной» будут переводить на английский язык! Усами-сенсей так долго этого добивался, ты даже не представляешь! Он костьми лег, чтобы его книгу допустили к переводу! Конечно, весомым аргументом стало то, что за нее ему вручили премию «Кикукава», но все равно – я никогда не видела, чтобы Усами-сенсей так старался! «Да… Я тогда ведь сцепился с братом Усаги-сана… После той премии все пошло кувырком еще сильнее, чем раньше», — думал я, мысленно представляя, через что Усаги-сану пришлось пройти. – Правда?! Я очень рад! Надо немедленно ему сообщить, так ведь? — Конечно! И его теперь, между прочим, приглашают в Англию, чтобы провести презентацию его книги! Разве не прекрасно?! – восхитилась Айкава-сан и практически бегом взбежала по лестнице на второй этаж. – Усами-сенсей! — Что ты так разоралась?! – разъяренный писатель вышел из своего кабинета, медленно втягивая табачный дым. — Сенсей! «Жизнь под луной»! Ее переведут! — Слышал. И что? – выражение лица Усаги-сана совершенно не изменилось. — Вас приглашают в Лондон! Разве не чудесно? Это первая ваша книга, которую переведут на английский! — Прекрасно. У тебя все? Если да, то проваливай к чертям отсюда. Мне по барабану. — А как же Лондон? Сказали, чтобы вы приехали в конце следующей недели! — Я не поеду. Отстань, не мешай работать. — Сенсей! – протестовала Айкава-сан, схватив Усаги-сана за воротник рубашки. – Что вас не устраивает на этот раз?! Вы своего добились? ДА! Книгу переведут на английский? ДА! Что вам еще в этой жизни надо?! — Мисаки, ты поедешь? – спросил Усаги-сан, отклеив от себя редакторшу, которая потихоньку начинала беситься. — Ась? – не понял я, хотя все это время наблюдал за происходящим. — Ты поедешь в Англию? – хором спросили Айкава-сан и писатель. — Ну, если вы настаиваете… Я не хочу никому создавать проблем, и потом – это затратно… Билет на самолет, проживание и так далее… — Не беспокойся о деньгах, я все оплачиваю, — Усаги-сан томно вздохнул. – Я сам поеду только в том случае, если поедешь ты. — Вот как… — едва слышно процедила Айкава-сан. – Мисаки! Ты обязательно должен поехать! — Ладно, раз вы настаиваете… Тем более что я так и не выучил английский… — Ну и прекрасно! В Англии и выучишь! – Айкава-сан, довольная исходом дела, потирала руки. Женщина направилась к выходу, не обращая внимания на недовольное ворчание Усаги-сана. Он, вздохнув, глянул на рукопись в моих руках. — Ты читаешь? — Эмм… Не совсем так… Я просто посмотреть взял, — отговаривался я, наблюдая за выражением лица Усаги-сана. Чем-то оно меня очень сильно напугало, но я долгое время не мог понять, что с ним не так. — Почитай, тебе будет очень полезно. Но я не принуждаю тебя. Не хочешь – не читай, — писатель, хлопнув дверью, удалился. «Что это за выражение лица? Когда я мог видеть такое? — в памяти всплывали тысячи и тысячи эпизодов, в которых есть Усаги-сан. Обычным на его лице была сосредоточенная серьезность или похоть. Иной раз я мог увидеть злобу и раздражение, особенно когда он ревнует. Испуг. – Ну когда я уже видел это?! Вспоминай! — я случайно вспомнил момент перед моим отъездом в Осаку. Усаги-сан, пытаясь приставать ко мне, опрокинул корзину с бельем, а я, попытавшись отпугнуть его простыней, увидел на его лице такое выражение, будто я уезжал не на три дня, а на три года. – Точно! Вот когда это было! Но что я могу сделать?!» Я вырос в семье среднего достатка, поэтому всегда ездил только на поездах. Следовательно, я никогда не летал на самолете и, откровенно говоря, перед полетом, находясь на борту огромного Боинга, я чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Да что уж там – меня так трясло, что я даже мангу в руках держать не мог! Я украдкой посмотрел на Усаги-сана, сидевшего в соседнем со мной кресле. Он спокойно читал книгу, водя глазами по столбцам, и изредка переворачивал страницы. Одетый в теплый плащ, он выглядел, по меньшей мере, глупо. Апрель на дворе ведь! «Уверен, что если бы не обещание, данное им, он непременно держал бы меня за руку, невзирая на мои протесты и количество народу вокруг. Просто взял бы за руку и все. И мне самому сейчас хочется чувствовать прикосновения его холодных рук… Он бы успокоил меня, но я сам запретил ему прикасаться ко мне, а он… А он взял и поклялся, что не будет больше меня трогать. И не трогает меня. Уже месяц. Даже не обнимал меня. Но как хочется! — после этой непозволительной для меня мысли я начал вертеть головой по сторонам, выгоняя всякую чушь из своей головы. – Стоп! О чем я думаю, черт бы побрал?! Нельзя! Нельзя думать об этом! Я же не гей, в конце-то концов!» — Усаги-сан, — я залился краской и старался говорить так, чтобы никто кроме Усаги-сана меня не услышал. К чему лишние уши? – Возьми меня за руку, — я зажмурился, ожидая наступления бури. Но, не почувствовав ровным счетом ничего, я открыл глаза и встретил холодный взгляд, который своей фиалковой глубиной прожег душу насквозь. — Нет. Я не хочу. Для меня это стало ударом. Значит ли это, что он больше не любит меня?! Вскоре Усаги-сан уснул, а я все четырнадцать часов изводил свой мозг догадками и предположениями. Лондон встретил нас густой пеленой темно-серых облаков, скрывающих вечернее небо английской столицы. Промозглая, дождливая погода буквально выпроваживала нас обратно в Японию. Я был одет не по погоде, оказывается, в Лондоне в апреле-то месяце всего плюс десять! А в Токио-то почти плюс двадцать два! В общем, пока Усаги-сан искал свободное такси, я продрог, а он насквозь вымок, как мышь, потому что зонт он отдал мне. — Мисаки, иди сюда, — позвал Усаги-сан, сдувая дождевые капли с лица. Я быстренько подбежал к мужчине, стараясь не шлепать по лужам – и так кеды промокли. – Садись в машину, — обратился он ко мне, а потом сказал водителю что-то по-английски. Адрес, по-видимому. Лондон меня совершенно не впечатлил. Дома, которые мы проезжали, были скучны и ничем не примечательны. То ли это из-за длительного перелета и усталости мне все казалось одинаковым, то ли плохая погода очень сильно портила этот город. Одно я понял сразу – Лондон намного меньше, чем Токио, потому что добрались мы с одного конца города до другого примерно за сорок минут. — Эмм… Усаги-сан, куда мы приехали? – спросил я, обводя взглядом небольшой особняк. — Это дом Усами. На данный момент здесь никто не живет, поэтому мы здесь. Я решил, что в своем доме будет лучше, чем в гостиничном номере. ***Акихико*** В Лондоне нам предстояло жить три недели. Основное мое время занимала работа, потому что моя персона привлекла гораздо больше внимания, чем я ожидал вначале. Даже более – я почему-то думал, что я в Японии, поскольку уж слишком много англичан на меня восхищенно косилось, и это угнетало, ведь я рассчитывал на спокойствие. Но мои ожидания были жестоко разрушены, и меня убивали бесконечные презентации и интервью, на которых я должен был улыбаться, что терпеть не могу перед публикой. И все то количество народа мне больше всего хотелось послать к чертям, исключая одного-единственного человека. Как думаете, кого? Мисаки. Он неизменно присутствовал на каждом мероприятии, тихонько притаившись за приоткрытой дверью. Я его никогда не упрашивал пойти со мной, напротив, я говорил ему, чтобы он оставался дома, но мальчишка меня упорно не слушал, и, едва услышав об очередном событии, он непременно ехал со мной. Разумеется, он оказывал огромную моральную поддержку, но, черт возьми! Мисаки – единственный, кто мне жизненно необходим для счастья. И когда я не могу прикоснуться к своему любимому из-за какого-то чертового обещания, то у меня на душе начинают болезненно скрести кошки. Сколько раз я подумывал о нарушении этой клятвы, связавшей меня по рукам и ногам! Я был на пределе последние две недели, но еще как-то держался. Меня удерживал от нарушения обещания только один факт: Мисаки сразу же начнет возмущаться, отпихивать меня, называя далеко не лестными словами, может даже ненароком поранить меня или, не дай Бог, пораниться сам. Так зачем мне навязывать ему свои чувства, если он ничего не чувствует ко мне? Последние полтора года я только этим и занимаюсь, а все началось с того, что он понял мои чувства, хотя был со мной едва знаком. Да и мне самому не составляло труда читать мальчика, словно открытую книгу, но… Но я ошибся. Я снова работал допоздна. На этот раз я не просто писал новую книгу, а писал книгу уже сразу на английском. Не знаю, почему. Просто так захотелось. Возможно, если бы мы поехали не в Англию, а, скажем, в Германию, то я, возможно, начал бы писать книгу на немецком. Хотя, кто знает! — Усаги… — Раздался встревоженный голос Мисаки из его спальни. Мальчик, судя по всему, видел дурной сон. Я решил выйти из своей комнаты и подойти к комнате Мисаки. Подкравшись к двери, я тихонько открыл ее. Моему взору открылась странная картина: Мисаки «а-ля рак вареный» метался по постели, тяжело дыша. По едва освещенному тусклым светом лицу мальчика стекали крупные капли пота, мне захотелось поймать их губами. Я нервно сглотнул, постепенно сходя с ума от желания хотя бы просто прикоснуться к Мисаки, но приблизиться к нему я не решился. Вдруг проснется, и все опять пойдет по кругу? Нам этого не надо. Но сердце больно щемило из-за того, что столь желанный Мисаки был так близко и в то же время так далеко… Это парадоксально, я четко осознаю, что так не бывает. Я всегда делал то, что хочу и вдруг… Понимаю, что есть существенный барьер – чувства Мисаки. А точнее – их отсутствие. Я, нахмурившись, вышел из комнаты. Я бессилен. Впервые в жизни я признаю свое бессилие перед обстоятельствами, которые создал сам. ***Мисаки*** Я, как обычно, возвращался из университета домой. Усаги-сан должен ждать меня дома, он так сказал. Но я не хочу возвращаться – если я вернусь, то увижу его. Если увижу, то захочу прикоснуться к нему. Это странно… Но я не могу, я не могу! У меня не хватит духа, чтобы обнять его! Легкое касание волос или поцелуй в лоб у меня вызывает такой шквал эмоций, что, кажется, я захлебываюсь ими. Уходят десятки минут, чтобы прийти в себя после неожиданно нахлынувшего приступа смелости и решительности. Вспоминать потом то, что я сделал, нереально. Кажется, я готов сквозь землю провалиться… Рано или поздно, но мне приходится возвращаться домой, поэтому я резко останавливаюсь и поворачиваюсь в сторону дома, а потом нехотя иду туда, где меня ждет чистое мучение. Я прохожу в квартиру, и вижу, как Айкава-сан что-то оживленно обсуждает с Усаги-саном, уговаривая его урезать какую-то сцену в его новой книге, ссылаясь на скучность. Усаги-сану это быстро надоедает, и он выгоняет редакторшу. Она нехотя удаляется, громко хлопнув дверью. Рукописи сквозняком разносит по всей гостиной. — Дежавю, ей Богу! Мне кажется, что так уже когда-то было… — замечаю я, поднимая рукописи с пола. Мой взгляд случайно падает на один из листков, по первым столбцам которого можно сразу понять, что написано что-то совершенно непристойное. – Твою мать, Усаги! Что это такое? — Это моя новая книга… Как-то само собой написалось. Я проверю, чтобы было написано, что все персонажи вымышлены, и их сходство с людьми живыми или умершими является совпадением. – Усаги-сан наклоняется ко мне, обнимая. — Не придуривайся! – негодую я, отталкивая писателя, но в гостиную влетает Айкава-сан и мешает закончить мою мысль. — Усами-сенсей, вашу книгу, за которую вы получили премию «Кикукава», будут переводить на английский язык! Разве не чудесно? — Прекрасно, я безумно рад, — сухо процедил Усаги-сан. – Мисаки, тебе не дует? — Да, немного… — Я закрою окно, — говорит Усаги-сан, подходя к окну. – В прошлый раз это чуть трагедией не закончилось, я тебя не пущу к окну, — но он сам спотыкается об ножку кресла и падает вниз. — УСАГИ!!! – мой крик прорывает пустоту, срываясь на вопль. Я подбегаю к окну, Усаги-сан одной рукой держится за парапет, пытается протянуть вторую, чтобы уцепиться за него, но пальцы соскальзывают, и он падает вниз с высоты шестнадцатого этажа… Вскочив, я обнаружил себя, собственно, лежащим на полу. Тусклый свет падал на стену, стену, образуя причудливое переплетение теней. Мое сердце бешено колотилось, дыхание срывалось, конечности тряслись. Я не сразу осознал, где нахожусь, да и не сразу понял, что произошло. Только через несколько минут до меня все-таки дошло, что это всего лишь сон. Безобразный, ужасный сон. «Запру Усаги-сана в темной комнате, чтобы с ним ничего не случилось!» — думал я, пытаясь встать с пола. Я вышел в коридор и постарался дойти до комнаты Усаги-сана. Неслышно прокравшись в комнату, я увидел, что он спокойно спит в своей кровати. С души упал камень. Я, густо покраснев, подкрался к Усаги-сану и, откинув одеяло, лег рядом с ним. Очередной невероятно смелый поступок был совершен. «Надеюсь, ты не против?» — я глянул в лицо новеллисту, прижимаясь к нему спиной. Его рука по привычке обняла меня за талию. – «Значит, не против…» — я, почувствовав спокойствие, вновь уснул, даже боясь предположить, какой «подарок» мне преподнесет следующий день… ***Автор*** Тогда Такахаши Мисаки еще не думал, что «подарок» окажется далеко не последним за время его поездки в Англию… Так шла его двадцатая весна.