***
Как выяснилось, около трех часов ночи сиделка решила, что спать удобнее лежа, а не сидя, вот она и ушла в комнату отдыха, предварительно заварив себе чай и отрезав кусок пирога. Но поесть не успела — сон победил голод, и Аннушка сладко заснула, а Марго, проснувшись и почувствовав жажду, потянулась к тумбочке, где стоял стакан воды. В это время зашла Мариша и с порога закричала: — Ритка! Ты что, зараза, удумала? Свекровь, видно от неожиданности, дернулась и скатилась с кровати, благо на полу лежал толстый, пушистый ковер, да и кровать была невысокой, так что сама она не ушиблась, но падая, она стукнулась головой о тумбочку и потеряла сознание. Как раз в этот момент Андрей и влетел в комнату… Слава Богу, все обошлось, более того, нас ожидал сюрприз, произошло чудо, объяснение которому пыталась нам дать потом Голда, только мы все равно ничего не поняли — Марго заговорила вполне сносно. Но тогда, когда в комнате свекрови колдовали врачи скорой помощи, а потом еще и Голда Львовна, вызванная мною вслед за реанимацией, мы пережили такой ужас, что не пожелаешь и врагу. Дети плакали и жались ко мне, Андрей со стиснутыми зубами смотрел в одну точку, а Мариша трясла и без того перепуганную насмерть сиделку, как грушу, и все время повторяла: — Если что-то случится, если только что-то случится… Я тебя своими руками… Чем она хотела пригрозить Анне мы, к счастью, так и ни разу и не услышали. Зато потом, когда тревоги остались позади, мы прекрасно услышали Андрея. Кажется, он так не кричал со времен своего президентства. Хорошо, что я успела вытолкать Анну Владимировну за ворота, навсегда отказавшись от ее услуг, быстрее, чем Жданов смог перейти от слов к делу. — Не везет нам с сиделками, Катенька. Чё делать-то будем? — Я придумаю, я обязательно что-нибудь придумаю, — сказала я. — Не нужно ничего придумывать, я сам разберусь с этим вопросом, — Андрей схватил куртку, выскочил за двери и куда-то уехал. — Мариша, попроси Тамару приготовить куриное суфле на пару. — Для Ритки? — Для Маргариты Рудольфовны. Только попроси ее соли почти не добавлять. — А ты куда? — А я к ней.***
— Вы напугали нас, Маргарита Рудольфовна. И нас, и детей. — Прости, я очень хотела пить, — она смутилась, по-настоящему смутилась и застеснялась того, что произошло. И стала извиняться, хоть я вовсе не считаю ее виновной. — Ну, почему вы не воспользовались колокольчиком? — Анна его убрала. — Все понятно. Не везет нам с сиделками, — повторила я слова Мариши. — Устала ты со мной, Катенька? Я даже вздрогнула. Никогда меня так свекровь не называла. Да, после рождения Риточки и моей депрессии наши отношения кардинально изменились. Марго никогда больше не изводила меня своими придирками, а имя Кира она вообще, кажется, вычеркнула из лексикона, по крайней мере, при мне она никогда его не произносила. Да, она постепенно стала очень хорошей бабушкой, и дети потянулись к ней. Не сразу и не так, как к дедушке, того они просто боготворили, но потянулись. Я иногда даже видела ее умильный взгляд, обращенный к Ромочке или Ритуле. Но со мной она всегда была холодно-вежливой, никогда между нами не было теплоты, свекровь не подпускала меня к себе, при этом… задаривала подарками. Вот этого я вообще понять не могла. — Катерина, — совершенно отстраненным тоном звала меня Марго, и вручала мне подарок со словами: — Возьми, это тебе. — Мне? — всегда удивлялась я. — Если ты Катерина, то да. — и она удалялась. И всегда это были не просто подарки, а дорогие, изысканные украшения. И не только ко дню моего рождения или… к Новому Году, нет! Когда я говорю, что она меня задаривала, то я именно это и имею в виду. Например, у нас презентация новой коллекции, по окончании которой я получала от свекрови презент, или день рождения Риточки, а перед самым застольем я слышу: — Катерина… И никогда свекровь не дожидалась моего «спасибо». Вот как это можно было понять? Невозможно! Я говорила об этом с Андреем, он только пожимал плечами. Я даже Павла Олеговича однажды спросила, что это значит. — Если Маргарита Рудольфовна так не любит меня, то зачем она делает мне подарки? — Вы, Катя, не анализируйте, она от души дарит, только старается этого не показать, такое воспитание, а вы просто носите на здоровье. — я чувствовала, что от души, но все равно ничего не понимала. Павел ко мне относился неплохо, по крайней мере, никогда меня не обижал, но эта его отстраненность и «вы», всегда указывала на границу, за которую ходу мне не было. И иногда это было обиднее, чем даже придирки свекрови. — Да нет, мы не устали, мы просто очень перепугались.***
Глава шестая. «Перепугались».
Роман почувствовал беду первым, хоть вроде никаких особых предпосылок для тревоги не было. Ну, не позвонили дедушка с бабушкой, не пожелали спокойной ночи, так что? Они же не обязаны были каждый вечер звонить, хоть это давно стало традицией. — Мамочка, они старенькие, могли заболеть, — сын стирал слезы с глаз кулачком, как ластиком, пока Андрей раз за разом набирал номер родителей. — Марина, — наконец, решилась я, — уложи детей спать! — Куда вы в ночь-то поедете? Завтра по утречку и на… — Ромочка, слушайся Марину, — перебила я, и мы с мужем уехали, благо запасные ключи от квартиры родителей у нас были. Мы еще потоптались возле их двери, прислушиваясь к тишине за нею. — А если они спят? Войдем, разбудим, перепугаем, — сомневался Андрей. — Не могло же с обоими сразу что-то случиться, — вторила ему я. — И все же, давай проверим. Андрей отомкнул замок, мы вошли в прихожую и сразу увидели свет в приоткрытой двери в ванную комнату. И тишина! Какая-то ненормальная, абсолютная тишина, которой никогда не бывает в живой квартире, даже если все спят. Я взяла мужа за руку. — Мне страшно, — шепнула я. — Кать, мы не в фильме ужасов, — сказал Жданов и резко пошел вперед. Но мы были именно в фильме ужасов! Они оба сидели на полу. Павел Олегович открытыми мертвыми глазами смотрел прямо на нас, немного запрокинув свою голову, покоящуюся на груди жены. Глаза у Марго были закрыты, но одна часть лица оплыла и словно сползала с ее головы, руки безвольно висели вдоль тела, и вся она будто заваливалась на бок. Мне почему-то показалось, что они покончили собой, решив уйти из жизни одновременно. Это было так страшно, что я закричала, как ненормальная. Мой крик, как будто разбудил Андрея, застывшего соляным столбом в дверях. Он тут же бросился к родителям, начал прощупывать пульс на шее отца. — Замолчи! — неожиданно гаркнул он на меня, как будто он прослушивал биение папиного сердца фонендоскопом, а не пальцами, и я лишала его последней надежды, мешая ему услышать признаки жизни в сердцах родных людей. — Он мертв, — голосом робота проскрипел Андрюша, и я подавилась собственным криком. — А мама? — Катя! Есть пульс, — закричал муж, приложив руку к шее Маргариты Рудольфовны. — Вызывай скорую. А я не могла, я просто не могла вспомнить номер, не говоря уж о том, чтобы его набрать. Андрей сам вызвал скорую, сам перенес тело отца и положил его, пока оно еще не закоченело, как нужно, и сложил ему руки, и закрыл глаза. А я села на пол рядом с Марго, начала растирать ей руки, все плакала, плакала, плакала, и тихонько просила ее не умирать… Потом Голда Львовна нам скажет, что мы успели вовремя, что еще бы полчаса без реанимации, и мы хоронили бы Марго рядом с Павлом. Какое счастье, что Ромка почувствовал беду.***
— Катя! — позвала меня свекровь. — О чем ты так задумалась, что даже побледнела? — Вспомнила, как мы нашли вас после инсульта. Маргарита Рудольфовна, не пугайте нас больше, пожалуйста. Даже если захочется писать, а не пить, не пытайтесь вставать, я очень прошу вас. — Договорились, — улыбнулась она, — буду надевать памперсы. — А можно, я вас о чем-то спрошу? — перевела я разговор на другую тему. — Все, что хочешь. — Почему вы так много дарили мне подарков? — мне очень важно услышать ответ. — Я была очень виновата перед тобой, девочка, вот и пыталась загладить вину. — Так? Мне достаточно было доброго слова. — Тебе не нравились мои подарки? — Очень нравились, но… — Что но? — Можно честно? — Конечно. — Мне очень не нравилось, что вы ни разу не дали мне возможности поблагодарить вас за них. Мне украшения нравятся, но куда меньше чем простое, человеческое отношение. Знаете, как это важно, иметь возможность сказать спасибо? — Сказать по правде, тебе не за что было благодарить меня. Я чистила свою совесть, — она задумалась, потом решительно посмотрела на меня. — Хочешь, я расскажу тебе, как из меня выдавливали любое проявление эмоций? Это считалось неприличным. И даже когда я осознала, как была не права, я не сумела себя заставить отстегнуть хотя бы одну пуговицу. Ты понимаешь, о чем я? — Понимаю, но с Кирой вы были другой. — Она напоминала мне меня — маленькую и живую…