— Катенька, я боюсь, я очень боюсь. Ты говоришь, что мама начинает вспоминать. Я очень боюсь, что она все вспомнит и снова провалится в небытие. И никто не знает, чем это все может закончиться.
Андрей смотрел мне в глаза, как в тот благословенный день, когда мы, помирившись, поставили на место зарвавшегося Сашку Воропаева, брата Киры. У нас тогда так лихо все получилось, что Андрей обнял меня, вот так же, как сейчас, посмотрел в глаза и сказал: — «Видишь, как просто решаются все вопросы, когда мы вместе?».
Еще дважды Андрюша так на меня смотрел. Оба раза, когда я рожала, а он, в обычной жизни падающий в обморок, даже если всего лишь видел, как у меня берут кровь, умирая от страха, держал меня за руку, смотрел мне в глаза и без конца повторял: «Все будет хорошо, Катенька. Мы же вместе», словно он в самом деле мог помочь мне рожать. Но тогда от меня и вправду зависело многое. Сейчас я не могла принять на себя ответственность.
— И что ты предлагаешь?
— Может нам самим стоит ей рассказать о смерти папы? Аккуратно, намеками… Как думаешь?
— Нет! — я панически испугалась. — Я советовалась с Голдой Львовной, когда твоя мама утром очнулась, врач сказала ничего Маргарите Рудольфовне не говорить, о муже, пока она не проконсультирует ее. Давай вначале позвоним и пригласим Голду, по крайней мере рядом будет человек, который сможет оказать маме первую помощь.
— Ты права, я сейчас позвоню. Вот видишь, как все решается просто, когда мы вместе. — муж привлек меня к себе, поцеловал в макушку.
— Катя, — в кухню вбежала встревоженная Мариша, — там из комнаты Маргариты раздаются какие-то странные звуки.
Мы с Андреем не сговариваясь бросились в гостевую. Перед самой дверью остановились, прислушались… И растерялись. Звуки были действительно странные. Я приоткрыла створку, заглянула внутрь и сразу закрыла ее.
— Андрюша, мама плачет, а Нюся ей подвывает, — шепнула я мужу. — Ты только не пугайся, у нее и плач и смех пока квакающими получаются, и когда говорит, рот немного в бок смотрит. Иди, я пока позвоню Голде.
— Катенька, ну, что там? — тронула меня за плечо Мариша.
— Давай я потом тебе все расскажу. А ты позвони врачу, пусть приедет. Это срочно. И спасибо, что не прошла мимо.
— Что ж я нелюдь какая, что ли? — забурчала Марина. — Ну, вражина Марго, и вражина, а когда такое, так что, я и сказать никому не должна?
— Не бурчи, ты же добрая. Иди звони, второй с верху номер в большой книжке. — я повернулась к Андрею. — Мне пойти с тобой? — спросила я, заметив, что он топчется у двери, не решаясь, а может, и боясь войти к Марго. Он молча кивнул, и я постучала о косяк. Слезы дело интимное, нужно хотя бы предупредить свекровь, что ее уединение будет нарушено.
То, что мы увидели было и трогательно и как-то очень жутко. На кровати неподвижно лежала Маргарита Рудольфовна, из ее глаз все время текли слезы, нос покраснел и распух, дышать ей явно было трудно. Нюся бегала рядом с ее головой, быстро-быстро слизывая ее слезы то с одного глаза, то со второго, периодически плача вместе с хозяйкой и подвывая ей. Андрей даже руку мою стиснул, но испуг ему удалось спрятать за беспокойством.
— Мам, что с тобой? Тебе больно, неудобно? Может нужно тебя повернуть на бок?
— Андрюша, — Марго заплакала еще горше. Начала водить рукой по кровати, я уже знала этот ее жест.
— Дай ей руку, — шепнула я на ухо мужу. Он присел, взял мать за руку, но она все никак не успокаивалась.
— Мамочка! Ты узнала меня — на глаза Андрея тоже навернулись слезы. — Мама.
— Сесть, — очень слабым голосом, почти неразличимо прошептала она.
— Сейчас-сейчас, — он начал приподнимать Марго голову, а я подсунула еще пару подушек. — Так хорошо?
— Да.
Нюся, обиженная, что ее отвлекли от важного занятия и согнали с места, зафырчала и засопела, как маленький паровозик, затем зевнула и засунула мордочку к Марго под оделяло.
— Где похоронили? — уж и вовсе невнятно спросила Маргарита Рудольфовна. Но Андрей понял, снова присел рядом с матерью, опять взял ее руку в свои ладони.
— На Троекуровском.
— Когда?
— Вчера было три месяца.
— Гаууууув! — вдруг протяжно под одеялом завыла Нюся.
Я себя чувствовала ужасно неловко — матери с сыном было о чем и поговорить, и помолчать без меня, им необходимо было остаться с глазу на глаз, а я никак не могла найти повод, чтобы уйти. Спасибо собакену!
— Нюсенька, пойдем я тебя покормлю и выведу на улицу, пора делать свои дела. — я вытащила собачку из-под одеяла и пошла к дверям.
— Катя!
— Да, Маргарита Рудольфовна, — я вернулась, посмотрела в глаза Марго и чуть сознание не потеряла. Столько боли, мук, раскаяния и благодарности одновременно я видела лишь однажды за всю свою прежнюю жизнь: в глазах Андрея, когда он кричал мне, что жить без любимой женщины глупо и бессмыслено.
— Катя, прости меня! — и слезы снова полились из глаз Маргариты Рудольфовны.
Значит, правда все вспомнила…
***
Глава пятая. «Послеродовая депрессия».
Если Ромка родился по всем параметрам богатырем, хоть рост, хоть вес, хоть здоровье, то Риточка появилась на свет Дюймовочкой. Малюсенькая худенькая, слабенькая, выпившая из меня все соки и расшатавшая мне нервную систему за время беременности, никак не желающая покидать свое уютное временное жилище, и мучающая меня трехдневными схватками во время родов, она наградила меня и послеродовой депрессией тоже. Слава Богу, кратковременной.
Первые две недели после выписки из роддома я вообще не отходила от ребенка. Ни днем, ни ночью. Молоко пропало еще в больнице, за Риточкой мог ухаживать кто угодно, а мне все казалось, что если я отойду, то с ней обязательно что-нибудь случится, я как ненормальная, постоянно мерила ей температуру, кутала и не спускала ребенка с рук. Никому не позволяла приближаться к девочке, а вдруг занесут инфекцию, никому не давала помочь мне.
Андрей в борьбе за мое адекватное сознание безумно устал и опустил руки. Мариша даже по бабкам каким-то ходила, но ничем мне помочь не смогла, а к врачу я категорически отказывалась идти. Мама только вздыхала и плакала, глядя на меня, и даже папин авторитет для меня в той ситуации стоил не больше гроша ломаного.
Вот тут в Москву и прилетели Марго с Павлом Олеговичем. Уж не знаю, Андрей ли их вызвал, сами ли сподобились, только если бы не свекровь, не думаю, что все закончилось бы так быстро и, ко всеобщей радости, благополучно. Хотя я ее тогда по-настоящему возненавидела.
Посмотрев минут двадцать на наш дурдом, Маргарита Рудольфовна во всеуслышание заявила:
— Андрей, вызывай скорую психиатрическую помощь. Твоя жена опасна для девочки. Ее нужно изолировать от ребенка.
— Я тебя сейчас саму уложу в больницу, — бросилась к Марго Мариша, держа в руке здоровенный половник. — В травматологию, с сотрясением мозга.
— Андрей, — совершенно не обращая внимания на крики домоправительницы, спокойно продолжила свекровь, — вызывай, это психоз.
Муж, от греха подальше, вытолкал Марину за двери, да и сам вышел на пару минут, не знаю почему и зачем. Может в туалет, а может его Марго заранее попросила оставить ее со мной наедине.
— Вы ничего не понимаете, — заплакала я. — Риточка больна, она слабенькая. Она без меня погибнет.
— Не хочешь в психушку, — жестко и сухо сказала свекровь, — тогда иди к врачу за помощью! Я знаю о чем говорю!
— Откуда? — заинтересовалась я.
— Сама через это проходила.
— Правда?
— Да! Только со мной не миндальничали. Мне было один раз сказано — или я принимаю помощь, или Андрея будут растить мои родители, лишив меня всех прав на ребенка. Хочешь, я и тебе могу такое устроить.
— Я все поняла, — в ужасе прошептала я. — Вы хотите разлучить меня с Андрюшей, забрать моих детей и… Это для Киры, да? Вы стараетесь для Киры?
— Прекрати истерику. И Киру больше не бойся. Я еще на том показе ей объяснила, что об Андрее она может забыть.
— Правда?
— Милочка, я кто угодно, только не врунья, ясно? Ну, что, будем скорую вызывать, или пойдешь к врачу?
— Пойду к врачу.
— Вот и ладно. И о том, что я тебе о себе рассказала, никому ни слова.
— Хорошо.
— Андрей!
— Да, мама, — муж сразу вошел в комнату, как будто стоял под дверью. А может так оно и было, кто знает.
— Звони Людмиле, Катя согласна.
— Куда? В скорую?
— Нет, Катенька, это мамина знакомая. Она очень хороший врач.
— Какой?
— Врач по послеродовым депрессиям.
— У меня нет деп…
— Ты врач? — перебила меня Марго.
— Никто тебя залечивать не собирается, солнышко.
— Андрюша, не предавай меня, — я преданно, как собака, посмотрела ему в глаза.
— Никогда, малышка, никогда.
Я поверила, позволила прийти врачу, а уже через три недели забыла, что такое депрессия, причем практически без приема таблеток, зато с усиленным питанием, прогулками по утрам вместе с Риточкой, а по вечерам вместе с Андрюшей. Все начало, кажется, приходить в норму.
Вот тут и началась первая «мировая» война, превратившая Марго и Маришу во врагов на всю жизнь…
