Лига Ангелов

      Как и говорил Хлебушек насущный, я пролежала в медпункте целую неделю. В это время заботливый братец, думающий о моих переживаниях больше, чем о своих, приносил мне конспекты и показывал, чему их учили. Ещё в начале больничного наедине он спросил меня: «Мы же не такие? Мы же не бросим друг друга?..» А я могла только улыбнуться и обнять его. Конечно, я пообещала быть с ним на одной стороне — светлой. Хотя бы с ним отношения не ухудшились…       Магия всё так же плохо мне даётся, даже с конспектами брата. А Маша бы сейчас похвасталась своими новыми успехами. Только теперь я понимаю, наверное, почему она так легко овладевала премудростями этой отнюдь не Божеской отрасли: она была испорчена. Если бы ей овладел Денграл, мы бы были по разные стороны. Хотя, это если бы я выжила после её атаки во время Падения — пика силы существа, когда у него всё ещё есть способности девастанта, но появляются способности илкорнута. Но я всё ещё не могу смириться с тем, что «либо она меня, либо кто-то её». Мне даже некого ненавидеть, кроме себя. А эта ненависть примешивается к жалости к самой себе, что является прямо-таки гремучей смесью. Но так лучше, чем ненавидеть собственного дедушку, который правит миром, где я нахожусь…       Действительно хочется наглотаться таблеток…       Хочется кричать и материться…       Хочу ломать и крушить всё вокруг…       Всю эту неделю я жила впроголодь, так как есть не хотелось совсем. Одну святую воду и пила. Гоал часто наведывался ко мне и рассказывал про «Цепную реакцию», которой я овладела в тот день, ставший чернее чёрного. Как, впрочем, и мои крылья сейчас. Не то чтобы я начала Падать, просто у меня в душе творится такая каша, что я постоянно чувствую злость на себя и грусть.       Из рассказов отца я узнала, что это, должно быть, моя самая могущественная сила, требующая «Очищения разума», что обуславливали налитые кровью глаза. Однако же Марии больше нет, следовательно, мне и Грише достанется по 6 способностей. У меня есть уже три, осталось открыть ещё три. Слишком быстро, по мнению Гоала, развиваются события. Но это ничего не меняет. Моя новая сила заключается в превращении внутренней энергии и моих чувств, мыслей и эмоций в молнии, которые достаточно сильно материализуют Небесное Благословение. Именно из-за его нехватки свалился Глеб после превращения в тот день, а я валяюсь сейчас, так как использовала его слишком много и неосознанно. А ещё меня касался Падший — заразил…       От большого количества святой воды и молитв мне стало лучше, причём меня всё чаще покидают мысли о сестре. Не могу сказать, радует меня такой расклад или огорчает, потому что я как бы и хотела забыть о её смерти, но забывать свою сестру и проведённые с ней мгновения я вовсе не желаю…       Наконец, я вернулась в школу и уже думала, что отвлекусь от грустных мыслей. Нет, там, конечно, завал с учёбой, но меня в покое оставить не хочет решительно никто. Учителя сочувствующе смотрят на меня, с жалостью, как и некоторые ученики. Но взгляды осуждения других учителей и большинства учеников я просто так терпеть не могу. Пришлось всем грозить наливающимися кровью глазами. Очистить разум — не значит призвать молнии. Ведь это лишь первый этап свершения Силы. Но отставать от меня всё-таки не собирались. Особенно та второсортная элита с первого этажа.       И вот так я прожила ещё два месяца…       Сегодня среда, а что это значит для учеников «Лиги ангелов»? Правильно! Этика, Философия, Физика, Анатомия, История, Божье Слово! Я уже ненавижу это расписание, а это только начало…       На этике расслабляться не пришлось: снова правила хорошего тона изучали, как быть вежливее, чем мы есть, и тому подобное. Это нам говорили в преддверии новой темы. Мы всё ещё занимаемся осанкой и движениями. Не сказать, что было скучно, но и веселиться, особенно нам с Гришей, было не с чего.       Философия всё с тем же забывающимся учителем была правда освежающей мозги. Или скорее промывающей…       Физика, Анатомия, История — всё, о чём не стоит рассказывать мирскому человеку, ведь он и так знает об этом. Обычная физика. Анатомия отличается лишь тем, что рассматривается больше с точки зрения создания человека и всего живого Богом. Ещё скоро обещали рассмотреть анатомию крыльев девастантов и илкорнутов. А потом анатомию существ Серого мира. История же делает акцент на том, что во многих исторических событиях были замешаны Вестники и Рыцари Правосудия. Позже нам будут рассказывать про историю других миров. На Божьем Слове мы допроходили «знакомство с Евангелием от Матфея». Это, кстати, первое Евангелие.       После уроков мне жуть как захотелось поскорее вернуться в общежитие и ополоснуться холодной водой. Я записала последнее домашнее задание в дневник, спрятала поглубже в сумку свои быстрые каракули, попрощалась с учителем и с одноклассниками. Затем, естественно, спустилась на первый этаж академии, вышла из неё и направилась в общежитие. Поднялась на второй этаж, и… мои крылья встрепенулись.       Перед дверью столпились отбросы с первого этажа: Кристинка во главе, Света под боком, под левым боком — Колька и ещё какие-то девушки и парни, имена которых я даже не удосужилась запомнить: я различала их по оттенку чёрного в цвете аур. Эти одушевлённые пятнадцать оттенков серого стоят передо мной, кто-то ухмыляется, кто-то кривит презрительные рожи. Даже не лица: светлыми ангельскими ликами это точно назвать нельзя, но раз они по эталонам красивости красивые, то мордами тоже не назову, хотя животные тоже могут быть красивыми. Хм-м, всё-таки рожи, как ни крути, а покрутить их на цепях захотелось…       Я попыталась спугнуть их налитыми кровью милыми глазками и оскалом с растопыренными перьями на чёрных крыльях. Зрелище такое не возымело нужного эффекта.       — Эй, Ликет! Что ж ты как зло смотришь на нас? — съязвила Кристина…       — Не суть. Свали в туман из собственной черноты. Самое главное, чтобы от меня подальше.       Кто-то лишь хмыкнул.       — Ишь, чего удумала? Ты так же разговариваешь со своей сестричкой? Ой, извини… разговаривала, — отозвался Коля. Николай, Николай, Коля! Не смогу я забыть твой на гвозде лали-лалай. Эх, ритм не тот…       — Нет, конечно! Этой чести только вы и удостаиваетесь! Других таких придурошных ни в одном из Миров не находили за всю Великую историю! — я явно нарываюсь, особенно цитируя Глеба, но отступать так же явно уже не могу, да и не хочу. Больше не было в моих глазах таких людей, на которых я могла бы сорваться, каждый был до одурения добрым и ласковым.       — Ха-ха! Твоя сестра тоже была «придурошной», раз ты прикончила её? — вмешалась уже Света. Так бесят. Вдруг появился ветер, видимо из-за меня, а глаза так и не становятся нормальными. Я зыркнула на них, мои волосы развиваются и лезут в лицо, вдруг полетели перья.       — Заткнись, безмозглая гусеница. Ты ничего не знаешь! Если хочешь, я могу и тебя покромсать, — масла в огонь подливают ветер и мои искрящиеся злобой глаза. Но, конечно, «кромсать» их я не хочу, да и не могу, так как они ещё не Падали. Они все встрепенулись, начали переглядываться, но, подумав, — видимо, им всё-таки нечем было думать — двинулись на меня.       — Соплячка, да как ты вообще разговариваешь с Элитой? Если ты крылатая, если ты даже внучка Владыки, это ничего не меняет! Знай своё место! — говорили по очереди из толпы. Кто-то попытался запрыгнуть на меня, но я взлетела и уклонилась.       Началась эпичная «драка» со всевозможными изощрениями в искусстве общения, состоявшая из их нападений и моих уклонений. Н-да, видимо, не быть им вежливее, чем они есть. Куда уж больше, если они обещали меня не мучать, а замочить по-быстренькому? Они нападают, а я выманила их сначала на лестничную площадку, затем слетела вниз и — на выход! Легче же давать отпор, когда ты на открытом пространстве при свидетелях? А свидетели мне нужны…       Никола самый сильный в шайке, Никола Колран. Владея силой призыва стихий и магией огня, что он начал делать? Пускать фаерболы! Надо видеть мои изящные сальто в воздухе: как только не приходилось мне выкручиваться! А они всё бесят и бесят меня, говоря про сестру. Тут я не выдержала уже больше их идиотизма. Я сначала создала водяной щит вокруг, чтобы сконцентрироваться, а затем подчинила воздух в радиусе всей честной компании и проарала, направив воду из щита им в уши вслед за звуковыми вибрациями, которые мы как раз сегодня проходили на физике. Они завопили, из ушей потекла кровь, хотя вытечь ей не дала вода, заливавшаяся в уши. Я прямо-таки промыла им мозги! После этого я оградила их всё-таки Цепной реакцией, чтобы и с места не сдвинулись. Когда я приземлилась, то резко наклонилась в их сторону со страшным лицом, притопнув ногой, и только увидев в их глазах испуг, спрятала цепи. Они так перепугались, что уже ничего не могут понять, особенно то, что им теперь делать. Их засосало в дыру. Затем и меня…       Янгал страшен в гневе… Да никто и не думал, что Владыка — такой громовержец. Он прямо-таки метает молнии глазами, как я недавно руками, только хуже. Пред ним шайка пятнадцати присмирела…       — Что это вы тут устроили средь бела дня? Да, какая разница, хотя бы и ночью? Что вообще происходит, Нечисть вас не бери?       — Что? Что Вы говорите? Мы ничего не слышим! — застонали разом эти, даже не буду говорить, кто, ибо я всё-таки приличная девушка.       — Нина?! Ты хоть объясни! Что за неподобающее… действо я сейчас наблюдал?!       — Дедушка, я разорвала им барабанные перепонки. Не просто так, конечно. Вообще я связываться с ними не хотела. Но они уже не просто нападали на меня с использованием магии и Силы, они задевали за живое, издеваясь надо мной и моей сестрой, — если надавить на жалость, пожалеет же? — Я старалась сначала просто увернуться от их ударов и игнорировать их, но в итоге, я не сдержалась и… оглушила их магией ветра и воды, а потом, чтобы они больше не двигались, создала «загон» из молний-цепей. Потом ты нас призвал в свой кабинет.       — Не думаю, что ты врёшь. Ты, и правда, слишком светлая. Но такие срывы… могут быть пагубными. Можешь сама их излечить? — да не то чтобы это прям срыв был… Я просто так оправдываюсь…       — Ломать — не строить. Тем более, я и в земной-то медицине ноль. Я ещё не могу использовать даже Созидание, а ты про Лечение спрашиваешь…       — Н-да. Хотя я уже надеялся на то, что ты этим владеешь, раз уж столько способностей открыла… — вот же ж любитель постебаться… — Хорошо, просто потом извинись перед ними, а уж я об этих… учениках безмозглых позабочусь…       Я поклонилась, меня отпустили. Счаз-з. Извинюсь я перед ними, уже бегу, ломая ноги…       Я слетела на землю в весьма смешанных чувствах. Конечно, я рассержена, очень. Сильно обижена. Невыносимо разъярена. Дико испугана. Ужасно ненавидима и презираема сама собой. Неимоверно грустна. Взвинчена до предела вызывающим поведением. Подбор эпитетов успокоиться не помог… Да что они знают?! Как они посмели говорить всё это?! Какое им до меня дело? К-как… они м-могли…       Я остановилась перед входом в общежитие. Мне опять нет дела до прикрас моего нового дома, где моя «семья» пытается меня убить. Опять меня все ненавидят. Опять у меня нет друзей нормальных! Опять я изгой общества! Сжатые кулаки вдруг потеряли силу, руки опустились. Я опустила и голову. Я онемела так, что уже не слышу своих криков и рыданий. Опять. Вот что такое срыв: я уже на земле, корчусь в судорогах, облака заливаются слезами и впитывают их, как и моя одежда, грязная от пепла и солёная от пота и слёз.       — Нина! Нина! Ты слышишь меня? Успокойся! Хватит!       Я вдруг почувствовала, как меня сжали чьи-то сильные тёплые руки. Я всё ещё плачу, не открывая глаз, но чувствую, как оказалась сидящей на своих оголённых коленях меж коленями взывающего ко мне, нежно и с силой обнимаемая им, закрывшая лицо руками. Моя голова лежит на его широкой груди, его подбородок прижимает мою голову. Мои волосы оказались зажаты, но эта боль кажется мелочью, я всё ещё плачу и в перерывах между конвульсиями и удушьями изливаю душу невидимому полудевастанту.       — Они кричали и смеялись!.. Они… говорили такие ужасные вещи… Моя сестра для них — ничтожество!.. И я! И я убийца! Я это и… сама знаю! К-как они могут?! Что… вообще за… светлые такие?.. Я знаю, что заслуживаю… ненависти, и я… ненавижу себя! Я всё время… вижу перед глазами её кровь и её разорванное мной тело!.. Даже с открытыми глазами!.. И слышу… её! Ненавижу себя! НЕНАВИЖУ! Почему она, а не я?!       — Успокойся! Замолчи! Не говори и ты таких же ужасных вещей!       — Это ты заткнись! Ты не понимаешь! Я всё знаю! Знаю, что она должна была умереть или Пасть! Но я никогда не приму этого! Она не могла! Я! Зачем? Да что же я?..       — Хватит! Она уже мертва! И ты не была собой в тот момент!       — НЕ ОПРАВДЫВАЙ МЕНЯ! Я ЧУДОВИЩЕ!       — Ты СВЕТЛАЯ! ТЫ спасла БОЛЬШЕ людей, чем убила! Стань полудевастант третьего поколения Падшей, что, ты думаешь, стало бы с Серым и Людским мирами? Перестань рыдать и посмотри на меня!       Меня встряхнули с силой за плечи, я ошарашенно распахнула глаза и увидела перед собой блондина с растрёпанными волосами до плеч. Павел смотрит на меня одновременно понимающе, нежно, с упрёком, грубо и зло, дико, с сожалением. Этот взгляд такой проникновенный, что все предыдущие увещевания на его фоне не стоят и цента. Я разрыдалась ещё больше, сумев вымолвить одно лишь вымученное «прости». И я опять прильнула к его груди, обняв его под руками и сжав в кулачках серую рубашку, измятую от того, что ранее я рьяно пыталась вырваться из объятий «незнакомца».       — Не плачь, это больно, когда ты плачешь.       — Что?       — Ты просто впилась когтями мне в спину…       Я не в состоянии парировать его язвительные замечания сейчас, зато сдавить грудную клетку силы нашлись. Он закряхтел. Мы так просидели ещё минут десять, две из которых я сидела уже не в его объятиях, поникшая, молча и успокаивалась.       — Всё что ли? И хватит уже плакать, ты слишком «другая», чтобы иметь на это право… как ты думаешь, будет другим хорошо, если кто-то такой сильный, как ты, будет плакать?       Он поднялся с земли, вырос передо мной и улыбнулся, не широко и радостно до глупости, а нежно и успокаивающе, будто в этот момент он подбадривал меня всем своим существом. Ох, как же он сейчас отличается от себя прежнего!       — Вставай, я провожу тебя до комнаты: одна ты совсем ничего не можешь! — он подал мне свою руку, и я обхватила его широкую ладонь, встала, подтянувшись за неё.       Из-за того, что я не рассчитала свою силу подтягивания за руку Павла, или же из-за того, что он не рассчитал силу подтягивания меня своей рукой, я оказалась слишком близко к парню. Я думала, что уткнусь ему в грудь, но он приподнял мою голову за подбородок. Всё это происходило так быстро, что я совсем ничего не успела понять. Улыбка спала с его уст, мой всё время эмоциональный напарник стал серьёзным. Это даже пугает, я почувствовала, как от его приближения ко мне к лицу хлынула кровь, вызывая бурю эмоций в океане жизненно-важной жидкости организма, разлившейся цунами в пустыне моей головы, ибо все мысли меня разом покинули, не оставив ни одного, даже самого никчёмного, перекати-поле. Сердце бешено бьётся, в горле пересохло, намечается ком в нём, губы раскрылись, чтобы набрать побольше воздуха в лёгкие, почему-то и Павел приоткрыл свои губы и вдруг начал приближаться к моему помидорному лицу…       — Слышь ты, хренеть перестал, — сказала я суровым и одновременно будничным и спокойным тоном с равнодушным взглядом. Вместо рта у него растопырились глаза, он замер в шоке.       Я же говорю: в голове оказалось пусто! Ну, как я могу быть настолько тупой, чтобы людям, которые мне помогают, говорить такие вещи? Но он тоже хорош… Целоваться полез. На хера? Не логично. Вроде до сего момента только срались друг с другом, а тут…       — Сама-то. Короче, пошли уже.       Он отвернулся и пошёл впереди, таща меня за руку. Боясь сморозить ещё какую глупость, я прикусила язык. Мы дошли до второго этажа молча. У комнаты под привычным номером мы остановились. Кажется, мы оба успокоились. Стоп! От чего он-то успокоился? Сам виноват, что так близко ко мне оказался!       Павел вдруг поднял одну мою руку, потом сделал то же с другой.       — Эти руки не способны творить зло. И их хозяйка слишком замечательная для этого. Безвинная хозяйка…       Он отпустил меня и быстрым шагом направился к себе. Я было хотела его остановить, спросить, с каких пор я из деревенщины превратилась в кого-то замечательного, но подумала, что могу сделать только хуже. Хотя хуже некуда. Ты слишком хорошо обо мне думаешь, Паша…       Я зашла к себе в комнату. Там я бухнулась на кровать. И опять зарыдала. Изучая биологию, можно уже предположить, что внутри меня совсем не осталось воды из тех восьмидесяти процентов: выплакала, вырыдала. Но слёзы всё не кончаются, как будто снабжаются святой водой. Нарыдавшись, я встала и села за уроки. Теперь за меня во время моей болезни их некому делать. А болит у меня не только тело: сердце болит и ноет; рыдаю не только я: плачет моя душа…