SYN0PSE-1S

— Я навещал ее, когда она лежала в больнице. Впрочем, у меня никогда не хватало сил, чтобы даже передать ей что-то, — Адриан отпивает кофе из кремово-белой керамической чашки; Вардо так часто косится на часы. — У нее никого не осталось в этот трудный период. Врачи говорили, что она бродила по палате, смотрела в окно и ждала… это сюжет для фильма ужасов. — Скорей, для красивой драмы. — В ней было что-то детское. Цветочное, игрушечное и ломкое. Я потратил столько времени на… скройку ее образа в своей голове. — Это очень и очень важно. — Да, это мир, в котором мы живем, Эдуардо. Нет ни одной случайной мысли, и я… даже не устал, — и Вардо слушает, потому что часы на его запястье электронные — не песочные. Наблюдатель не выдержал бы столь медленной речи. Песочные часы подкупают лишь наблюдателя. — Чего она ждала? — Может, человека. Может быть, даже меня. Мне пришлось отключать ее самостоятельно, я уверен, она даже сама не поняла, что произошло. Адриан смотрит на часы. Настенные. Уютные, родные. С искривленными стрелками, со сбитым стеклом. Белые, белые. С черным уаджетом посредине. — Я не тороплю. Не смотри ты на это время. У меня, можно считать, выходной. — Эти часы — подарок Митника. Когда-то мы работали вместе, в белой сети, он приглашал меня на разные интервью. А тут его «фирменный» знак, и будь я проклят, если это не какая-то метафора тотальной слежки. — Ее же не существует, Адриан?.. — Митник — странный товарищ. Когда мы обсуждали наши… дела, он постоянно ссылался на математику Древнего Египта. Он как будто видел науку с самого начала и до конца. Вашингтонский ветер теплый; Вардо открывает шире окно. Адриан вне температуры и времени — вдаль, не мигая таращится. Это — великая стенка. Между ними, Ламо и миром — вообще. — Ты поэтому занялся тайм-трэвеллингом? — Да, Эдуардо, — а это — первый раз, когда Ламо ему отвечает, а не себе. — Поэтому я начал свои путешествия. Я был, если честно, в отчаянии. Я мог приходить к Челси в любое время — надеюсь, ты понял иронию, — но все равно не позволял себе рушить ее покой. «Ты бы мог попробовать бесконечное число вариантов. И как-то помочь», — скажешь, наверное… — Нет, — ветер треплет волосы Вардо, чуть лишне подросшие, и алоэ на подоконнике чуть сбивается вбок, и стрелки лениво по оку Ра ползают. — Но так скажет Цукерберг. И я боюсь этого. — У Марка нет такой силы, — вдруг оживляется Адриан, ведь это проблема, которую надо решать. — Иначе мы бы встретились вне времени — путешественники имеют некоторые особые точки. Поэтому я вижу Ассанжа немного чаще, чем хотелось бы. Мы стараемся расходиться быстрее, но все равно иногда разговариваем. — Он говорит тебе что-то о Марке? — Нет, правда, но он говорит обо всех, кроме него. Это что-то вроде… — …отрицаемого шифрования, верно? — Верно… Вардо. Ты такой интересный парень. Ассанж зовет тебя наивным дурачком — скорее всего, ревнует и завидует. Я ему не верю, он тоже ошибается в людях. Не мне судить, насколько часто, но поэтому, наверное, он и молчит о Цукерберге. Боится, ненавидит или, может быть, сильно влюблен. Какой он, твой Марк? — Он, знаешь, Адриан, он не мой. И мои наручные часы показывают, что время все-таки вышло. Вардо (все так же в своем официальном костюме) поправляет воротник и, дергая ручку, толкает наружу. — Ты как будто из другой вселенной здесь. Твоя черно-белая гамма говорит о тебе слишком мало. Я бы добавил цветов, чтобы ты мог отдохнуть. Ты и сам знаешь, с кем у меня ассоциируются цветы, верно? — Адриан, я правда рад тебя слушать. Пиши мне, когда хочешь. Когда-нибудь я останусь подольше, чтобы… — Послушать еще? — Нет, не просто. Чтобы поговорить. Вардо спешно выходит за порог, не прощаясь даже за руку или кивком; и все тот же прекрасный ветер приносит для Адриана волнующий запах весны. — Ты знаешь, с кем у меня ассоциируются цветы? Цветы — с ней, но цвета (в том числе и цветов) — с тобой. Я жду тебя снова, Вардо. Адриан закрывает дверь — и это тот редкий раз, когда так не хочется ставить точку — Адриан открывает свой ноутбук… «…ты, друг, вернешься скоро, ибо здесь пробуждается жизнь».