Bеsame mucho

POV Андрей Жданов.

      Двери палаты были едва приоткрыты, но каждое слово, произнесенное внутри, звучало так, как будто говорящий находился рядом. Передо мной встала дилемма, войти или все же подслушать рассказ жены о том, как она мне поверила. Ужасно хотелось услышать ее версию, возможно, даже то, о чем она мне никогда не рассказывала и не расскажет, но… В тот самый вечер, когда мы помирились и я потащил ее в ЗАГС, мы дали друг другу слово, что… В общем, данное слово не позволило мне подслушать.       — Привет! Ну, как вы тут справляетесь без меня? — Вроде бы мы не виделись всего каких-то семь-восемь часов, а я соскучился, как будто прошла целая вечность. — Как Лёвушка, не очень мучит маму?       — Лев пока ведет себя очень прилично, даже не крутится, может, уснул, — как всякая мать, Катюша вступилась за сына. — И не шуми, не буди его.       — А может, не спит, может, заслушался маминой сказкой? — я рассмеялся. — Кать, продолжай, мне бы тоже ужасно хотелось услышать твою версию.       — Так вы вместе рассказывайте, — предложила теща. — Это даже интереснее будет. Один что-то забыл, так другой дополнит. Только вначале Андрюше покушать надо. Ты же с работы голодный, правильно?       — Катька! И чего я на тебе женился, а не на Елене Александровне? Всегда был бы сытым, всег…       — Андрюш, да ведь я замужем, — перебила меня мама, добродушно засмеявшись. — А многомужество у нас запрещено.       — Как и многоженство, — усмехнулась Катюша. — Не надейся, я развода тебе не дам, мы венчанные, так что придется тебе бедненькому и вечно голодному доживать со мной свою нелегкую жизнь. Мам, ты лучше усынови его, и корми тогда с полным правом, как на убой.       — Я не против, Андрей мне и так, как сын.       — Вы мне тоже, как мама, Елена Александровна, но есть я не буду. У меня сегодня был деловой обед с Полянским.       — Подписали договор? — спросила Катюша взволнованно. Что за неугомонная у меня жена. Самой рожать вот-вот, а она все о работе волнуется. Ей Богу, не знаю, для кого сейчас «Zimaletto» роднее, для нее или для меня.       — Подписали. И больше я о конторе говорить не хочу, рассказывай дальше, мы слушаем, — я чмокну тещу в щечку и присел рядом с Катей. — Правда, мама?       Елена Александровна зарделась, глаза ее наполнились слезами, и дышать она стала уж очень глубоко, словно сдерживала плач. Оно и понятно, я впервые назвал ее мамой. Катюха видно тоже заметила, как взволновалась мать, потому что тут же начала рассказывать нашу историю, переключая внимание Елены Санны со своих переживаний, на наши.       … Едва мы вошли в зал ресторана, нам сразу же подбежал метрдотель и на его лице была такая подобострастная улыбка, что мне стало ясно: Жданов здесь завсегдатай и на чаевые он не скупится.       — Андрей Павлович, здравствуйте, — расплылся сиропом халдей.       — Кать, ну почему сразу халдей? — перебил я. — Константин очень даже милый парень.       — Да? Ничего себе «милый парень». А то, что он мне даже не кивнул мне, это нормально? Свысока оглядел меня и решил, что я пустое место, и это несмотря на то, что я была с тобой! — Жена начинала нервничать, это было не правильно, не хорошо, и я предпочел сделать шаг назад.       — Вот как? Что же ты сразу не сказала? Не волнуйся, я его накажу. Больше он никогда от меня чаевых не увидит. Прости, что перебил тебя, рассказывай дальше.       — Потом появились какие-то твои знакомые, они тоже стали беседовать только с тобой, как будто меня вообще не было, как будто я невидимка. И… и… И ты даже не сделал им замечания, — Катюха разревелась так горько, как будто рассказывала не историю нашего примирения, а прямо здесь и сейчас я взял, да и проигнорировал свою любимую девочку, да еще и сына в придачу.       — Кать, ты чего? Маленькая моя, мы же уже все выяснили. Я же уже тысячу раз извинялся. Я же объяснял тебе, что все это было из-за ультиматума Киры. Я же не знал, что… Кать, ну не плачь, не надо, тебе нельзя, а то и Лёвушка начнет нервничать, драться, крутиться. Тебе же самой больно будет.       — Катенька, перестань, так нельзя, — вмешалась моя золотая теща. — Смотри, довела мужика до слез. А из-за чего? Из-за событий столетней давности? Андрюша, давай-ка рассказывай ты. Ты же понимаешь — гормоны! А теперь, когда есть перед кем поплакать…       — Вот именно, рассказывай сам, — надулась жена. — А я послушаю твою версию.       — Ха! Испугали ежа голой попой. Ну, слушайте…       … Я сразу, еще в тот момент, когда Катя потребовала отвезти ее в «Лиссабон», понял, что она решила во что бы то ни стало устроить публичный скандал, да такой, что даже Кире не снился. И я для себя решил, что я все перетерплю, только бы выяснить, что происходит. К тому времени я был измучен настолько, что даже потеря «Zimaletto» меня уже не пугала. Меня тогда ничего не пугало, кроме одного… Я безумно боялся, что Ромка окажется прав, и Катя меня изначально обманывала.       — Где желаете присесть? — спросил Константин.       — Да вот, может быть там? — я показал на уютный столик в укромном уголке зала.       — А мне нравится вот этот! — Катя показала рукой на стол в самом центре. — Мне он нравится! — с вызовом бросила она мне, решительно пошла к нему и, не дожидаясь пока ей отодвинут стул, села и уперлась локтями о столешницу.       — Этот, так этот, — я сел напротив. Со всех сторон зала на нас неприлично пялились. Кто-то махал мне рукой, кто-то подходил к нам и здоровался со мной, и Катя непременно привставала и представлялась.       — Мама, Андрюшка немного привирает. Не «кто-то» махал рукой, и не «кто-то» подходил к нашему столику. Это были женщины, мамочка.       — У меня очень красивый сын, он не может не нравиться женщинам, — засмеялась теща. — Катенька, да ведь это они к нему подходили-то, не он к ним. Он сидел рядом с тобой, и они все тебе завидовали.       — Спелись, да? — хохотнула жена. — Ты, мама, плюшками его пленила, а он тебя прожорливостью взял! *       Рассказ я смог продолжить только когда все отсмеялись.       … Я действительно себя чувствовал неловко, но вовсе не потому, что Катя выглядела нелепо в этом гнезде шика и гламура, нет. Я об этом и не думал, я вообще не видел, как она выглядит, я ведь… Я просто… Мне было страшно от непредсказуемости, от того, что могу услышать, что она меня не любит и никогда не любила, и что все было затеяно только с одной целью — завладеть компанией. Как ни странно, но больше всего я боялся услышать, что все это было затеяно исключительно из любви к Михаилу или к Кольке. Почему-то именно это не давало мне покоя.       — А вы что будете? — услышал я голос официанта. Как выяснилось, я уже давно тупо пялился в меню.       — Примите вначале заказ моей спутницы, — пробормотал я и попытался прочесть хотя бы карту вин.       — Ваша спутница уже сделала заказ.       — Тогда принесите мне для начала сто пятьдесят вот этого виски, — я ткнул пальцем в карту.       — Триста водки, сто пятьдесят «Longmorn», — повторил официант.       — Простите, Катенька, разве вы пьете водку? — у меня глаза полезли на лоб.       — Нет! Обычно я только заказываю. И не водку, а виски, как в баре-караоке. Помните? Но сегодня особенный вечер, — Катя вдернула голову и резко сказала: — я буду пить водку. А что, нельзя? Если вам жалко денег, то я сама в состоянии оплатить свой заказ.       — Что ты городишь? Причем тут деньги? Ты никогда ничего крепче двух бокалов мохито не пила. Не боишься, что развезет?       — А что, только вам можно напиваться в зюзю? Может, мне тоже хочется напиться!       — Все, я устал препираться. Хочешь напиваться, напивайся, — махнул я рукой, когда Катя опрокинула в себя первую рюмку водки, заботливо налитую официантом. Но когда она жестом попросила тут же налить ей еще, я обеспокоился не на шутку. — Может, закусишь?       — Не хочу! Наливай еще, — кивнула Катерина официанту.       — Катенька, это правда? Ты пила водку? Да еще без закуски? — всполошилась теща.       — Как-то ты, мама, поздно запереживала. Из-за чего? Из-за событий столетней давности? — очень похоже спародировала Катюша мать. — Не волнуйся, я уже завязала. — И снова все покатились со смеху. — Андрюшка, рассказывай дальше, ты замечательный рассказчик, я просто заслушалась.       … Выпив вторую, она тут же сама налила себе в третий раз, но я придержал ее рюмку.       — Катя, я совершенно запутался, — помню, у меня начали дрожать руки. — Я не понимаю, что происходит. Ты ведешь себя так, как будто я в чем-то провинился перед тобой. Скажи мне в чем, и я исправлю свои ошибки. Не надо вырывать у меня из рук свою рюмку. Это в конце концов неприлично. Давай лучше поговорим. Катя! Что ты творишь? Ну, ты же не будешь больше пить?       — Не буду, — пьяненько подтвердила она, дождалась, когда я оставил ее бокал в покое, и тут же одним махом опустошила его.       — Что ты творишь, Пушкарева? — я уже почти кричал, правда шепотом. — Мы приехали поговорить, а не напиваться.       — Ну, почему же? Мы вполне можем выпить, у нас есть для этого повод. Давайте выпьем, за то что у нас с вами общее дело, за то что у нас взаимное доверие. За любовь. О! За любовь непременно нужно выпить. Ну, что же вы? Наливайте!       — Еще?       — Ага! Сегодня я пью за двоих. За нас с вами.       — Нет, Катя, достаточно. Давай все-таки поговорим. Серьезно поговорим.       — А все, что было до сих пор, было не серьезно? Интересно! А я и не знала. Я думала, что мы близкие люди, что у нас любовь, что мы с тобой…       — Жданов! Жданов, ты ли это? — пьяной походкой к нашему столику приближалась Елена Шестикова, обладательница самого противного голоса Москвы и самая большая сплетница России. — Ты, как Летучий Голландец, то появляешься, то исчезаешь. А это с тобой кто? — ошалело спросила Ленка, показав на Катю рукой, и столько презрения было в ее голосе, что я взорвался.       — Моя возлюбленная, тебе-то что? — рявкнул я чистую правду.       — Что? — Шестикова захохотала. — Ну, ты даешь! И главное, как серьезно, никогда не подумаешь, что ты шутишь.       — А я не…       — Андрей Павлович пошутил, — почти трезвым голосом перебила Катюша. — Екатерина Пушкарева, личный помощник Жданова. Мы вместе работаем, а сейчас ждем Ревункова, он скоро должен подойти.       — Андрей, помоги мне, пожалуйста, переодеться, — внезапно попросила Катюша. — Мамуль, а ты принеси из холодильника мороженое, умираю, хочу мороженое, — и зашептала, как только теща скрылась за дверью: — Не вздумай маме рассказать эпизод с Шестиковой, она этого не поймет.       — Кто? Елена Санна? Да она мировая, она все понимает, как нужно.       — А этого не поймет, у меня у самой кулаки сжимаются при воспоминании.       — Тогда обязательно расскажу, а то после свадьбы ты совсем меня перестала ревновать, — рассмеялся я…