POV Катя Пушкарева.
Удивительно, но последней каплей в целом море обид и предательств, стал практически пустой холодильник. Вот, значит, как? Кольке мало было меня предать, ему еще и обожрать меня понадобилось. И как он только кусок теста с начинкой мне отжалел, бедненький? Небось, у него сердце кровью обливалось, когда пирожок мимо его ненасытной утробы проплыл. Пока я доставала, размораживала и жарила котлеты, как всегда заранее приготовленные мамой в виде полуфабрикатов, пока отваривала макароны, пока нарезала салат, план мести Зорькину успел не только созреть, но и спелым яблочком упасть прямо в руки, осталось лишь записать его по пунктам, что я с успехом и сделала: 1. Купить Кольке самую брендовую, самую дорогую одежду, отвести его к стилистам, сделать из него денди. Обязательно приобрести для «НикаМоды» престижнейший автомобиль; ключи, оба экземпляра, держать у себя, и позволять Николаю рулить только тогда, когда он будет возить меня, и не дай ему Бог, лишние три метра намотать. Без моего присутствия маршрут только один — от дома и до меня. Все! По одометру проверять буду. 2. Сделать вид, что приняла его план мести, но внести в этот план корректуру, очень неприятную для него корректуру. И никуда не денется, будет выполнять мой план, думая, что выполняет свой. А если начнет артачиться, то можно и отлучением от кормушки, то есть ссорой, увольнением и отказом от дома его припугнуть, мол, я после попытки суицида неадекватна, на всех набрасываюсь, всех черте в чем подозреваю, вот и он попадет под раздачу. 3. Отныне он всегда будет сопровождать меня на все мероприятия в качестве моего жениха. Причем он будет выглядеть как светский лев, а его «невеста», как найденное на помойке чучело. Ничего страшнее, для этого предателя и придумать невозможно. 4. Никакой налички, кроме его зарплаты, у Кольки больше не будет, хватит ему распоряжаться деньгами «НикаМоды», завтра же все положу на счет компании, и сделаю распоряжение, чтобы без моей подписи даже копейку Зорькину не выдавали. 5. И последнее… Маме я расскажу, что Колька меня предал. Нет, я конечно, не стану ей говорить всего, но сделать так, чтобы она никогда уже не спешила ему готовить эклеры да пирожки я сумею. Хватит кормить предателя! — Пусть Зорькин сам жрет кашу, которую варил мне, по-моему, это справедливо, — сказала я вслух, доедая салат. С Мишей я решила разобраться и вовсе изящно и просто… Дело в том, что во время ссоры Борщева и Зорькина, Михаил пригрозил Николаю тем, что если, мол, его поварское величество сбросят со счетов, то он раскроет Жданову все карты, более того, расскажет о контрабандистах, и тогда Андрею в суде несложно будет доказать, что «Zimaletto» завладели мошенническим путем, он даже в суд свидетелем готов был идти. Кстати, об истории с контрабандными тканями… Неужели Колька не понимал, что это преступление, не понимал, что реально меня подставил? Ведь стоит Андрею узнать, кто подтолкнул его компанию в пропасть, он ни за что не поверит, что я понятия ни о чем не имела. Чего-чего, а этой подлости я никогда не прощу ни Кольке, ни Михаилу! Никогда! Черт! Как некстати я вспомнила об Андрее. Мне необходима была абсолютно трезвая голова и совершенно холодное сердце, мне планы разрабатывать нужно было, а тут… Одно лишь его имя выбило из-под меня почву. Слезы снова начали катиться из глаз, а дышать стало трудно. «Все, Катерина, все, — приказала я себе, — успокойся. Плакать и страдать будешь, когда все будет позади. А сейчас немедленно возвращайся к плану». Итак, Михаил… Пусть до поры до времени думает, что все у него в шоколаде. Я так же буду помогать ему с отчетами и планами, так же буду изредка буду ходить в «Jazz-кафе», так же буду помогать с открытием сети его ресторанов (а вот это фигушки, я только вид делать буду), пусть думает, что все не просто хорошо, но и отлично. Более того, скажу, что я выбрала Кольку, обрадую Борщева, ведь ему больше не придется изображать передо мной влюбленного. Перетерплю его притворное сожаление, что мой выбор пал не на него, перетерплю даже его объяснения в любви и «горячее желание», видеть меня своей женой. Зато потом, когда он будет думать, будто весь мир у него в кармане, он получит дырку от бублика, а не сеть ресторанов. Нет, если он сам сможет, рассчитать рентабельность, расписать план развития и пробить себе кредиты, то пусть хоть сто ресторанов открывает, только мне не верится, что Борщев хоть на что-то, кроме действительно высокой кухни, способен. Так что не видать ему сети «Jazz-кафе», как своих ушей. Для Михаила я еще и финальный аккорд придумала. Когда все закончится, я обязательно попрошу Юлиану Виноградову (это пиар-менеджер, она и с «Zimaletto» работает тоже) на один вечер сделать меня хотя бы такой, какая я есть, а может и красивее, одежду мне подобрать на прокат, обувь, аксессуары, и заявлюсь в ресторан Борщева, пусть увидит, что потерял не только мои способности и возможность расширения, но и меня саму — красивую и успешную. Тогда, и только тогда я ему сознаюсь о подслушанном разговоре, чтобы знал, за что ему прилетело. Самым трудным было придумать, как наказать Андрея. Если быть с собой до конца честной, то я вынуждена признать, что мне совсем не хотелось ему мстить, хотелось единственного: вернуть Жданову чистую от долгов компанию, высказать в лицо все, что я думаю, и сдохнуть. Потому что, как жить дальше без его рук, без его глаз, без его голоса, без него самого, я просто не представляла. Мне так себя стало жалко, что слезы снова ручьями потекли из глаз, а сердце сжалось и не отпускало. Почему-то перед глазами все время стоял Андрей, шепчущий: — «Я люблю тебя, Катенька. Катька моя». Ложь! Ложь! Все было ложью… И он за это ответит! Чтобы не передумать, я бросилась в комнату, схватила инструкцию, и начала перечитывать особо «удачные» моменты из нее: «Как только вы останетесь вдвоем, отправь её в ванную, и прими ещё одну порцию виски, что бы к тому моменту, когда вы начнёте делать ЭТО… Могу себе представить, как тебя сейчас перекосило… В общем, ты уже дошёл до кондиции. И тебе было всё равно, и всё по барабану. Когда этот ужас закончится, можешь спокойно заниматься своими делами, вряд ли она будет требовать продолжения банкета каждый день. Хотя… от неё можно всего ожидать, говорят, страшилки в этом вопросе ненасытны…». «Когда нас бьют без причины, мы должны отвечать ударом на удар, и притом с такой силой, чтобы навсегда отучить людей бить нас», — прочла я как-то в одной книге, кажется, в «Джейн Эйр» Шарлотты Бронте. Меня ударили, ни за что ударили, без причины… Самой изощренной местью было бы заставить Андрея заниматься со мной сексом по сто раз на дню, пусть бы его перекашивало и перекашивало, пусть бы пил и пил свой виски, пока бы его окончательно не перекосило, и он бы не спился. Но этого я точно не буду делать. Хоть я, «как и все страшилки, ненасытна», но ложиться в постель с мужчиной, зная, что он меня не просто не хочет, я ему противна — не стану. Ни за что! Как там в той же книге было? «Уважай себя настолько, чтобы не отдавать всех сил души и сердца тому, кому они не нужны»… Вот-вот, я бы даже сказала: души и тела.***
Колька прибежал ни свет ни заря, я еще и не ложилась. Хорошо, что я вчера заперлась на внутренний замок, по крайней мере было время подготовиться к встрече с Иудой. — Привет, Катюха! Ну как ты? — Что же ночью не пришел проведать, а вдруг я окочурилась? — не смогла я сразу настроиться на радостную встречу с другом. Но Зорькин помог, спасибо ему. — Я приходил, — цинично соврал он, и ни один мускул на его лице не дрогнул, — ты спала, и я не стал тебя будить. Как ты себя чувствуешь? — Я уже в полном порядке, спасибо, Колька, — включилась я в игру. — На работу пойдешь? Или, может, лучше отлежаться еще пару дней? Что-то мне не очень нравится, как ты выглядишь, сама бледная, глаза красные. Ревела, что ли? — Ревела. А на работу пойду, Коль. — Значит, уже разработала план вендетты? — Ага. — Расскажешь? — Обязательно, но не сейчас — вечером, вначале нужно все как следует продумать. Ты лучше сбегай в магазин, есть хочется, а холодильник пустой. Денег дать? — Не надо. — Зорькин скрылся за входной дверью. За ночь мне так и не удалось придумать, как отмстить Андрею, чтобы и вреда ему не причинить, и в то же время, чтобы он на всю жизнь запомнил, что нельзя играть чувствами людей, поэтому пришлось идти на работу, так и не разработав никакого плана. — Катюша, — едва увидев меня, засиял Жданов. — Как же я тебе рад! — Он попытался меня обнять, но я отстранилась, сделала вид, что закашлялась и опустила глаза, уж слишком невыносимо было видеть его притворную радость. — Я еще не совсем поправилась, простите, — буркнула я и ужом проскользнула в свою каморку. — Катенька, так может еще пару дней нужно было отлежаться дома? — в спину мне приторно-участливо сказал Андрей. Надо же, как правдоподобно, не знать, что врет, так даже не усомнилась бы в искренности. — Нет-нет, спасибо. Температура уже два дня нормальная, а работы непочатый край, Андрей Павлович. — Андрей Павлович? — переспросил он. — Катюша, что случилось? — Ничего не случилось. — Тогда почему по имени-отчеству? Мы одни. — Мы на работе, и сюда в любую секунду может кто-то войти. — Кать, да что с тобой? Ты какая-то чужая, и в глаза мне не смотришь. — А что со мной? — я вдруг разозлилась на себя. Ну, в самом деле, веду себя, как будто это я перед ним виновна, а не наоборот. — Простите, мне надо работать, — и закрыла дверцу каморки перед его носом. Слава Богу, Жданов мне почти не досаждал, то к Милко в мастерскую бегал ругаться, то в пошивочный на разборки, в общем, носился по «Zimaletto», как угорелый. А если у него выдавалась свободная минутка, то я старалась улизнуть, не давая ему никакой возможности остаться со мной наедине. Вот так, в игре в прятки мы и дотянули почти до половины второго. — Катюша, — Андрей заглянул в каморку, — поедем в обед ко мне? — Не получится, я обещала девочкам пойти с ними в «Ромашку». — А вечером ко мне? — спросил он «с надеждой» в голосе. — Я бы с радостью, но за мной папа приедет. — Почему? Я что не могу сам отвезти тебя домой? Катя, что происходит? — Я очень внимательно наблюдала за Ждановым. Он казался действительно расстроенным. Ну, не может же обычный человек так играть? Ведь не может? «Страшилки в этом вопросе ненасытны»… — пронеслось в мозгу. Или может? — Ничего не происходит. Просто папа считает, что я еще не до конца выздоровела, вот и настоял на том, что он меня заберет с работы. — И обед с девочками тоже нельзя отменить? — ей Богу, я слышала в голосе надежду. — Нельзя, я слово дала. — Но хоть поцеловать я тебя могу, Катенька? — он подошел слишком близко, обнял меня, и ноги сразу стали ватными. Я уже готова была сдаться, бежать за ним хоть к нему домой, хоть в рай, хоть в ад, и пропади оно все пропадом вместе с моей жизнью. Какое счастье, что в этот момент зазвонил мой мобильный. — Нет, я могу тебя заразить, — пробормотала я и резко отстранилась. — Алло! — Кать, ну, где ты, ты идешь? Мы же голодные. Ждем тебя, — глотая звуки, тараторила Тропинкина. — Уже бегу, — крикнула я в трубку. «Слава Богу, — мысленно благодарила я Всевышнего, спеша к ресепшену, — отвел руку дьявола. Я больше не поддамся одержимости. Никогда»…