Bеsame mucho

Катя Пушкарева.

      Ну, вот и все. А ведь я ему поверила. Я! Ему! Поверила! Дура. Боже мой, какая же я дура. Умные учатся на чужих ошибках, дураки — на своих, а я? Я даже на своих ошибках не умею учиться. Значит, я даже не дура, я просто олигофрен атонической формы, которая отличается невозможностью осмысленного, рационального поведения.       Как? Ну как я могла поверить, что меня можно любить? Как посмела полюбить сама, снова наступить на те же грабли? Как можно было поверить в то, что Андрей меня любит? Какая непростительная глупость.       Никого не слушала, никого, а ведь ребята предупреждали. И Колька предупреждал, и Миша, но я им не верила. Им не верила, а Жданову, значит, поверила? Молодец! Возьми с полки пряник. Ничему тебя жизнь не учит, Пушкарева, ничему. Вот и расплачивайся теперь, заслужила.       Так, дурища, хватит выть, сеанс черной магии завершен, начинается сеанс ее разоблачения. И этот сеанс ты запишешь в подробностях. И будешь его читать и перечитывать, каждое слово, каждую букву, чтобы никогда больше не попадать на сеансы черной магии! Думаешь легко было дамам полусвета голыми по Москве бежать после происков свиты Воланда? Нелегко! Зато они никогда больше не поддадутся сладким речам и посулам дьявола. И ты никогда больше не поддашься… если выучишь, наконец, урок.       Господи, но все было так похоже на правду…       — Катя, — раздался в селекторе голос Тропинкиной, — пришли пред­ста­вите­ли Ива­нов­ско­го ком­би­ната, я проводила их в зал заседаний.       — Спасибо, Машенька. Андрей Павлович дал тебе документы размножить?       — Да.       — Ты все сделала?       — Конечно? Размножила в пяти экземплярах. Синие папочки на второй полке. Видишь?       — Вижу, спасибо. Позвони, пожалуйста, Малиновскому, пусть идет в конференц-зал. Я только захвачу договора и тоже приду.       — Сделаю, — радостно отрапортовала подруга и отключила связь.       Я взяла с полки папку с договором о намерениях. Помню, еще улыбнулась, вспомнив, как загорелись у Милко глаза, когда он увидел каталоги фурнитуры, как он бегал по своей мастерской и кричал, что мир сошел с ума, если можно «кУпить тАкое натУральное великОлепие за кОпейки, а кАкой-то пластИк стоИт в два разА дОроже», и отправилась в зал заседаний абсолютно готовая к переговорам. Я знала, как убедить поставщиков уступить в цене по третьему и пятому пунктам, мы с Андреем придумали эту фишку сегодня, когда ехали в «Zimaletto» после прощания. Все расчеты я сделала еще в машине, записав их на первом попавшемся листочке, и отдала ему, когда пошла работать в кабинет финдиректора.       И только, раздав всем копии, я села в кресло и открыла свой экземпляр… Черт побери, почему я не проверила содержимое, прежде чем пришла сюда? Дело в том, что лист с нашими новыми предложениями, которые мы намеревались внести в договор, отсутствовал. Скорее всего, Андрей забыл отдать его Маше, а ведь там не просто текст, там расчеты.       — Прошу прощения, господа. Я вернусь буквально через секунду, — сказала я, вставая, и быстро направилась в президентский кабинет.       Увы, но на столе Андрея не было никаких бумаг, и в папках, лежащих на столешнице, их тоже не было. Жданову звонить было бесполезно, зная неугомонный нрав своей невесты, он всегда отключал свой мобильный перед важными встречами, поэтому я позвонила Малиновскому.       — Роман Дмитриевич, у меня проблема, не могу найти последний документ, над которым работал Андрей Павлович. Потяните, пожалуйста, время. Займите чем-нибудь наших гостей.       — В столе смотрели?       — Нет, Андрей… Андрей Павлович, кладет бумаги на столешницу.       — Я сам видел, как он клал какие-то листы в тумбу стола.       — В тумбу? Странно, обычно там только напитки. Хорошо, я сейчас посмотрю.       Я еще не успела выйти из эфира, как приоткрыла дверцу тумбы, и первое, что бросилось мне в глаза, был ро­зовый бу­маж­ный па­кет с сер­дечка­ми, а как раз на нем и лежал лист с последними поправками.       Переговоры прошли прекрасно, благодаря нашей с Андрюшей придумке и точно сделанным расчетам, нам удалось прогнуть в цене поставщиков по обоим пунктам. Ну еще бы, они давали цены на готовые, отлакированные бусинки-пуговки-загогулинки, а Милко этого не нужно было, никакой лакировки он не терпел, ему вполне достаточно было покрыть все эти штуки морилкой. А это совсем другая работа! Одно дело покрывать лаком каждую бусинку и совсем другое — забросить партию в чан с жидкостью. Цена намного снижается!       Может, мне удалось бы еще лучше провести переговоры, хотя вроде бы куда уж, но мои мысли постоянно отвлекались от поставщиков, перед глазами почти все время всплывал пакет с сердечками.       Скорее всего, Андрюша, собираясь уехать, оставил мне какой-то сюрприз. Может, даже вместе со звуковым посланием, я же ему сказала, что больше всего буду скучать по его обволакивающему бархатному голосу. Ужасно захотелось посмотреть, что там в пакете. Ведь теперь он не улетает, и запросто может разделить свой сюрприз на части, а может и вообще не отдать. Возможно подарок актуален только при разлуке.       Нет, я прекрасно понимала, что любопытство не порок, но большое свинство, и все же не выдержала, сунула свой нос в пакет, тем более что он даже заклеен был небрежно, так что ничего не стоило вернуть все на место.       Первое, что я увидела, был конверт с надписью: «Инс­трук­ция по соб­лазне­нию Пуш­ка­ревой Е. В», сделанной рукой Малиновского. Больше я уже не думала ни секунды, открыла незапечатанный конверт и достала три, исписанных от руки листка.       «Мой до­ро­гой друг и пре­зи­дент, пос­коль­ку ты с детс­тва стра­да­ешь ред­кой фор­мой скле­ро­за. Я сно­ва ре­шил прий­ти к те­бе на по­мощь. Пер­вую часть пла­на по ук­ро­ще­нию на­ше­го монс­тра, ты уже вы­пол­нил. За что те­бе от ли­ца тру­до­во­го кол­лек­ти­ва ог­ром­ное спа­си­бо! В не­ко­то­ром смыс­ле ты да­же ге­рой. По­то­му, что спать с та­кой жен­щи­ной, как Пуш­ка­рё­ва нор­маль­ный муж­чи­на мо­жет толь­ко под нар­ко­зом. Но, не смот­ря на все твои зас­лу­ги, рас­слаб­лять­ся ра­но. Пос­коль­ку ме­ня не бу­дет ря­дом, что­бы на­по­ми­нать те­бе об обя­зан­нос­тях в от­но­ше­ни­ях на­шей стра­ши­лы, я под­го­то­вил таб­ли­цу. Что-то ти­па ме­ню. Твои дей­ствия на зав­трак обед и ужин… и ночь… ночь с Пуш­ка­рё­вой — это са­мое труд­ное, но ты уж пос­та­рай­ся!»…       — Катя, к тебе Роман Дмитриевич, он может войти? — раздался голос Тропинкиной.       — Машенька, скажи ему, что я освобожусь через пять минут, — странно, но я сказала это совершенно спокойно.       Затем вскочила, побежала к себе в каморку, отсканировала все три листка и убрала их в свою сумку, быстренько положила «послание» в конверт, а конверт в пакет, запечатала его снова той же наклейкой и убрала в тумбу стола.       К сожалению, я не запомнила, о чем говорила с Романом, единственное, что врезалось в мою память, это Иудин поцелуй. Да-да, прощаясь, Малиновский пожал мне руку, поцеловал меня в щеку и прошептал в ухо: — Прощайте, Катенька. Будьте счастливы…       Роман Дмитриевич ушел, я еще сумела провести переговоры с представителями сети го­товой одеж­ды из Санкт-Пе­тер­бурга, успешные, надо сказать, переговоры, чем потом я очень гордилась. Ну как же! Не сломалась, не раскисла. Смогла!       Это уж потом, когда я закрылась в своей каморке и дочитала инструкцию до конца, силы меня покинули настолько, что даже плакать я не смогла, даже на это их не хватило, тех самых остатков сил. В голове крутились только однотипные мысли: «Андрея никогда больше не будет в моей жизни. Никогда! Зачем мне нужна жизнь без Андрея?». Температура начала подниматься, щеки гореть, а в абсолютно сухом носу запершило так, что все время приходилось им шмыгать, и это были не лучшие признаки. Значит, мне предстояла ломка, и неслабая ломка. Только в этот раз все будет иначе, я так решила.       Андрей приехал в приподнятом настроении и сразу зашел ко мне в каморку, сияя самой радужной улыбкой, на которую был способен. Правда уже через секунду он выглядел озабоченным. Молодец, умеет! Станиславский и тот бы поверил!       — Что с тобой? Что случилось, Катенька? — и голос такой взволнованный, что все можно принять за чистую монету.       — Кажется, я разболелась, — ответила я очень тихо и прижалась к Андрею. Ужасно хотелось оставить все обиды за бортом и попрощаться по-человечески.       — Да ты вся горишь! — забеспокоился Жданов. — Собирайся, я отвезу тебя домой.       — Андрей, мы еще должны поговорить о встрече с сетью готовой о…       — Потом, детка, все потом, — перебил он меня. — Вначале ты должна вылечиться.       И всю дорогу он тоже был таким заботливым, милым и внимательным, что не прочти я «инструкцию по соблазнению», никогда бы даже не заподозрила, что это всего лишь игра.       У самой моей двери Андрей обнял меня, погладил по голове, хотел поцеловать в губы, но этого я ему не позволила, сославшись на то, что боюсь его заразить…       — Катенька, иди ложись в кровать, — сказала мама, как только замкнула за Ждановым входную дверь, а я сейчас вызову доктора.       — Не нужно никакого врача, это обычная простуда. Я сейчас приму горячий душ, потом выпью твой чай с малиной и липой, посплю, пропотею, и все пройдет.       В душе я первым делом долго терла щеку мочалкой, пытаясь смыть с себя грязь поцелуя Романа, уходить испачканной мне не хотелось. Затем я тщательно, очень тщательно вымыла тело и голову, вытерлась насухо, набросила халат и открыла аптечку. Какое счастье, что я только вчера купила маме снотворное, теперь в моем распоряжении были три, практически нетронутые пластинки лекарства. Оставалось только замести следы, чтобы никто не хватился раньше времени, что я с успехом и сделала, переложив в упаковку пластинки от какого-то старого лекарства, которым давно уже никто не пользовался.       Мама принесла чай мне в постель и решила присесть рядом, «побыть со мной», но мне эта перспектива не улыбалась. Еще передумаю, начав жалеть маму.       — Мамулечка, ты иди, а вдруг я заразна. Я сейчас выпью чай и буду спать. Никого ко мне не пускай, и к телефону меня не зови. Ладно? Ты же знаешь, что сон — лучшее лекарство.       — Конечно поспи, деточка. Ты вообще уже Бог знает сколько не отдыхала. Вон как похудела, одни глаза и остались, — мама утерла слезы уголком передника, вздохнула. — Если нужно чего будет, зови.       — Хорошо, мамочка, — я прикрыла глаза, испугавшись, что слезы сейчас хлынут.       Мама вышла, я быстренько написала завещание на имя А. П. Жданова, пусть знает, что мне его «Zimaletto» не нужно. Потом выдавила себе на ладонь все таблетки, и запила их сладким малиново-липовым чаем, легла в кровать, достала три отксерокопированных листочка и собралась их мелко-мелко разорвать, да не удержалась и начала перечитывать:       «Я был прав, утверждая, что твоя Мисс «Же­лез­ные Зу­бы» тетка умная, на нее не подействуют какие-то иг­руш­ки, шо­ко­лад­ки и ку­ча вся­кой дря­ни, ко­то­рую ты бы ки­дал в же­лез­ную пасть сво­ей не­наг­ляд­ной. Поэтому здесь у те­бя только авторские открытки высокого уровня с написанными красивым почерком стихами из поэзии серебряного века, как мы и решили. Помнишь, как хорошо сработала открытка со стихами Батюшкова «Мой гений» внутри? Поверь, что я и здесь расстарался, удерживая планку ценности твоих подарков на прежнем, а может и выше, чем акварель Нино Чакветадзе «Друзья», уровне».       Я резко встала, подошла к столу, вписала в завещание еще один пункт: акварель Нино Чакветадзе «Друзья», завещаю Малиновскому Роману Дмитриевичу, расписалась, снова легла и продолжила чтение.       «Пи­сать инструкцию бы­ло слож­но как ни­ког­да, по­то­му что ес­ли вна­ча­ле я мог­ тебе посоветовать сос­лать­ся на то, как ты укротил «во имя любимой» банду Витька, или нап­лес­ти вся­кую чушь про звез­ды, или напомнить твоей «Мисс вселенной» вашу пер­вую ночь, то сейчас это уже не проканает. Всё ста­ло слож­нее, жен­щи­ны не лю­бят пов­то­ре­ний. А пи­сать про то, что ты жаж­дешь но­вых по­це­лу­ев с Мисс «Же­лез­ные Зу­бы» я не мо­гу, по­то­му что мо­гу се­бе пред­ста­вить, ка­кое от­вра­ще­ние вы­зы­ва­ют у те­бя эти по­це­луи, впро­чем как и всё ос­таль­ное… По­ча­ще де­лай ком­пли­мен­ты её внеш­нос­ти! Нач­ни с ушей это единс­твен­ная часть те­ла у Пуш­ка­рё­вой, к ко­то­рой у ме­ня нет пре­тен­зий. Но, Ка­тя дол­жна пре­бы­вать в уве­рен­нос­ти, что она Мисс Все­лен­ная! Ина­че все на­ши уси­лия пой­дут пра­хом!».       У меня промелькнула мысль, что завещание не подписано у нотариуса, но я была твердо уверена, что отец в любом случае его выполнит. В голове противно загудело, глаза начали слипаться намертво, я попыталась порвать инструкцию, но снотворное сделало свое дело, я уснула…