POV Андрей Жданов.
В тот день, когда я пошел на поводу у Ромки и решил для вида продолжить игру, ибо понял, что если я не приму его план, то он все равно будет действовать самостоятельно, только втихаря, я начал жить двойной, нет, даже не двойной — тройной жизнью. Одна моя жизнь была на виду у всех… В этой, самой скучной из всех, у меня была невеста, с которой я периодически появлялся в обществе и отрабатывал «обязательную программу». Отрабатывал с ленцой, без огонька и задора, чисто технически выполняя все положенные элементы: тут приобнял, там подержал за руку, а здесь и вовсе, заметив, что на нас направлена камера, коснулся губами ее шеи, спрятав таким образом лицо от вездесущих фотографов. Потому что скандал за скучающее и равнодушное выражение лица уже был. Камера, она же беспристрастна, она запечатлевает лишь то, что видит. В той жизни я совершенно забыл о посещении баров, пусть даже только с Ромкой, о модельках на ночь, о пьянка-гулянках и вообще о своем прежнем образе жизни, я даже джинсы носить перестал, одевался исключительно в дорогие костюмы. В той жизни я был президентом преуспевающей компании. Катюша исправно стряпала липовые отчеты, я исправно радовал ими Совет директоров. В той жизни все было отполировано и приглажено до тошноты, зато мама с папой были счастливы: сын, наконец-то, взялся за ум. Не знаю, как бы я ее вынес, эту свою лакированную часть жизни, если бы не одно развлечение в ней. К моему огромному удовольствию, Кира — есть Кира, и ничто Кирино ей не чуждо. И неважно, что она приняла условия игры, одно дело — принять и совсем другое — следовать букве договора. Так вот, моя ненаглядная невеста, а ненаглядная, потому что глаза бы мои на нее не глядели, выставив мне жесткие условия, почему-то решила, что я один должен соблюдать нашу сделку. Ах, как же мне это нравилось! Вам и не передать! Потому что за каждый звонок с вопросом — «Ты где?», за каждую ее попытку затащить меня в койку, за каждую пробу начать скандал я ее наказывал. Наказывал с удовольствием, ставя ее в известность о наказании. Так я получал свободные даже от ее духа выходные, так я мог увильнуть от какого-нибудь раута, так у меня появлялось время для своей третьей, самой лучшей из всех, части жизни. Не очень понятно, о чем я? А я сейчас приведу пример, и вы все поймете. Замки в своей квартире я поменял в тот же день, как Кира выдвинула мне ультиматум. И вот, спустя пару-тройку дней дверной звонок запел на все лады нашу с Катей любимую песню «Веsame mucho». А, да, звонок я тоже поменял. По чистой случайности я был дома один, Катюша в тот вечер спешила, и я уже отвез ее в родные пенаты, но взглянув в глазок и увидев за дверью невесту, я тут же снял рубашку, взлохматил волосы, взял в руки бокал с виски, и только затем открыл двери. — О, Кирочка! Привет. А что ты здесь делаешь? — Может пригласишь войти? Нам надо поговорить. — Извини, родная, не могу, — твердо сказал я пьяным голосом и тихонько зашептал: — я не один. — Что? Как это? — Так получилось. У меня женщина. Как я могу тебя впустить? — И ты говоришь мне об этом так спокойно? — А как я должен тебе это говорить? Со слезой или вырывая себе клоки волос? Может, я еще и извиниться перед тобой должен? Прости, но я виноватым себя не считаю. Даже буквы нашего соглашения я не нарушил. Все шито-крыто! А вот ты, ты зачем притащилась? — Кто она? — словно не слыша того, что я только что сказал, спросила Кира. — Женщина! — Понятно, что не мужчина. Кто она? — Поговорим завтра, ты мне мешаешь отдыхать, не нарушая условий нашей сделки. С этими словами я стал закрывать двери, но Кира попыталась вломиться в квартиру. Пришлось слегка отодвинуть ее и все-таки захлопнуть дверь. В ту же секунду раздалось «Веsame mucho». Тогда я позвонил невесте на мобильный. — Ты не смеешь так со мной поступать! — со слезами в голосе первое, что выкрикнула Кирюша. — Еще раз позвонишь в двери, договор аннулируется, и мы разбегаемся, поняла? — заорал я в трубку, выпил виски и пошел в душ. Больше моя ненаглядная в тот вечер меня не тревожила. А назавтра пришел ее час расплаты… Я сам отправился в кабинет невесты, чтобы поговорить. Вхожу, а Кира сидит в кресле с закрытыми глазами, сжатыми кулачками и перекошенным от злости лицом, селектор на громкой связи, и оттуда доносится голос моей мамы: — Кирочка, мы ничего не можем сделать. Я разговаривала с Андреем, он непреклонен. Детка, ну ты же понимаешь, что заставить себя полюбить кого-то просто невозможно. — И что мне теперь делать? Все прощать? — голос вроде бы мягкий, но столько ненависти во всем, в позе, а перекошенном рте, в крепко сжатых глазах и кулаках, во всем. Причем ненависти не ко мне, а к собеседнице, что я растерялся. — Хочешь послушать моего доброго совета, детка? Бросай ты Андрея, уж лучше ввести в Совет директоров еще двух человек, чем мучиться всю жизнь. — Каких двух человек? — Твоего мужа, человека которого ты выберешь сама, который тебя будет любить, а не терпеть, и жену Андрея, женщину, которую он полю… — Нет! Нет, нет и нет! — закричала Кира и даже глаза открыла он возмущения. — Андрей? — А ты кого хотела увидеть? Здравствуй, мама и пока, мне нужно поговорить с невестой наедине. — Здравствуй, Анд… — но я уже отключил селектор. — А со мной поздороваться не хочешь? — довольно агрессивно спросила Кирюша. — Ну, здравствуй, если угодно, — улыбнулся я, и Кира тут же подставила мне свои губы, но я отклонился. — Тут нет публики, дорогая. Значит так… Мы, если мне не изменяет память, в субботу собирались ехать к Болотиным на юбилей, так? — Да, конечно, ты выбрал подарок? — Не спеши. А в воскресенье ты просила меня пойти с тобой в «Ришелье» на ужин с Сашкой и Кристиной, так? — Да, так, и ты дал согласие. — Все отменяется, родная, и Болотины и «Ришелье». — Почему? Ты же обещал! — Да, обещал, но ты наказана, поэтому все отменяется. — Как наказана? За что? — За нарушение условий контракта. И так теперь будет всегда! Как только ты станешь переходить красную линию, так сразу будешь получать удар током. Позвонишь с вопросом ты где, мы не идем вместе обедать. Припрешься ко мне домой, все выходные я от тебя отдыхаю, а уж если надумаешь затеять скандал, особенно в публичном месте, я так же публично заведу себе любовницу, или начну ходить с Ромкой на тусовки. Поняла? — Что ты творишь, Жданов? Я же живой человек, я люблю тебя, за что ты со мной так? — Ты сама это выбрала. Сама! Мы могли спокойно расстаться, и каждый из нас мог бы стать счастливым, но ты не захотела. Видно для тебя сделать меня несчастным куда важнее, чем самой быть счастливой. — Никого у тебя вчера не было, никого! — вдруг выкрикнула дурища. — Ты назло мне сказал, что ты не один. А вот это был сюрприз, всем сюрпризам сюрприз. Значит, она за мною следила, возможно даже наняла частного сыщика! «Ну нет, дорогая, чего-чего, а уничтожить Катюшу я тебе не дам», — подумал я и заговорил ласково, словно с самым любимым для меня человеком. — И с чего ты взяла, что я был один, любимая? — С того! Ты вышвырнул Вику, а я подобрала! Понял? Ты же сам мне советовал нанять ее к себе на работу, вот я и наняла! Люди не твои марионетки, чтобы ты вертел ими, как тебе вздумается. — Понял, спасибо за информацию. И пока! — Андрюша, — бросилась Кира за мной. — Давай все оставим, как было. Я никогда больше не подошлю к тебе никого, только позволь мне быть рядом. — А ты подсылай! Подсылай, ради Бога. Ты же первая и будешь страдать. Я условий не нарушаю, все по-тихому. Так что подсылай, кого тебе будет угодно, Ясно? — Зачем ты так? Я же люблю тебя, Жданов. — А я люблю другую! Блин, неужели я это сказал? Неужели я и правда влюбился? Об этом стоило поразмышлять, но потом, не здесь и не сейчас. Сейчас нужно было защитить Катеньку. — Так что давай! Вперед, следи за мной сколько хочешь! Узнай, кого я люблю, и устрой скандал. Это развяжет мне руки, и я смогу, наконец, разорвать помолвку и ни от кого не скрываясь быть вместе с любимой женщиной. Следи за мной, Кира! У меня самого не хватает мужества разрубить этот гордиев узел. Помоги мне, следи за мной! Да, я блефовал, черт меня подери, но с другой стороны я чувствовал, что именно сейчас я сказал правду. Я люблю, даже не просто люблю, а одержим Катенькой, я хочу быть с ней и только с ней, но у меня самого не хватит мужества разорвать помолвку и представить Катю, как мою девушку, потому что тогда придется рассказать о наших махинациях, о том, что «Zimaletto» в залоге, и в залоге именно у нее, у женщины, которую я люблю. Господи, как же это приятно, признаться самому себе, что влюблен! Какое же это чудо, прекратить себе врать! — Хорошо, Андрей, — каким-то неживым голосом сказала Кира. — Я не буду следить за тобой. Пусть все остается, как было условлено договором. Только на прием к Болотиным нам нужно сходить вместе. — Нет! Я не пойду. — Но почему? — Сказка про белого бычка… Потому что ты наказана. И дай спасибо, что я наказал тебя еще до того, как я узнал о слежке, сейчас я бы придумал что-нибудь поизощренней. Так я вырвался на свободу на целых два дня. Мы с Катюшей уехали… Впрочем об этом я лучше расскажу, когда буду копаться в своей третьей, самой счастливой жизни.***
Моя вторая жизнь проходила на глазах всего одного зрителя — Ромки… В этой жизни я был циником и охмурителем Кати. Иногда мне даже приходилось дарить ей подарки, купленные им, и подсовывать Катеньке его открытки. Например, когда Ромка принес удивительную акварельную работу Нино Чакветадзе «Друзья», где маленький мальчик держит зонтик над девочкой-ангелом, которая сложила за спиной крылья, чтобы они не намокли, я не мог тут же не отдать Малине деньги и не подарить эту картину Катеньке. Или, когда он принес авторскую открытку какого-то уличного художника, безумно красивую и нежную, со стихами Батюшкова «Мой гений»* внутри, написанными очень красивым рукописным шрифтом, как я мог не подарить ее Кате? Никак не мог. Да и Ромке все время приходилось доказывать, что я следую его плану, а посему я не видел ничего дурного в таких доказательствах. В моей второй жизни постоянно присутствовал один и тот же диалог, правда с разными вариациями: Малина меня прессовал на предмет переспать с Катей, а я упорно не желал признаваться, что все у нас с нею уже было, вот и придумывал тысячи отговорок. Ну, не хотел я никого пускать в нашу с Катей жизнь, не хотел и не мог, это была мое, личное, теплое и интимное. Я что, не имел на это права? Имел! Вот и скрывал, пока однажды…