Bеsame mucho

POV Андрей Жданов.

      Меня хватило на пять минут, всего на пять минут, потом я снова взорвался. Правда на этот раз никто этого не заметил, я даже вида не подал, что уже готов придушить Пушкареву. И это была моя первая победа, победа над собой.       Нет, ну вы только представьте, мы пришли далеко не в самый респектабельный ресторанчик, где не было никакого dress code и вообще все было более чем демократично, в том числе и цены, и что вы думаете? Что Катя спокойно прошла к столику и заказала что-то из меню, и все это без споров и нареканий? Ага, как бы не так! Блин, а ведь вчера в кабаке этого Борщева была такая смелая, раскрепощенная. И заказывала, не глядя на цены, и танцевать пошла в своих лохмотьях, и не подумав смутиться.       Катя вообще оказалась какой-то непостижимой загадкой, которую было невероятно любопытно разгадать, как ребусы с картинками, которые я так любил разгадывать в детстве. Как? Ну, скажите на милость, как в одном и том же человеке может уживаться дрожащая от каждого чиха, позволяющая себя оскорблять и унижать всем и каждому, не смеющая и слова сказать в свою защиту, девушка и веселая, озорная девчушка, готовая крикнуть Кире из шкафа: «Гав»; тихая неприметная скромница, не смеющая поднять глаз, и чуть ли не роковая женщина, за два дня сумевшая запугать Малиновского едва ли не до обморока, и заставить меня выйти в спарринг с Борщовым. И ведь я едва не начал петушиные бои! Из-за кого? Из-за Пушкаревой.       Повторюсь, мы зашли в очень демократичное ка­фе «Лю­ди как лю­ди», и началось… Началось еще в предбаннике.       — Андрей Павлович, а может лучше что-нибудь купим на улице, и поговорим в машине? Я совсем не одета для посещения ресторанов, мне неудобно.       — Вчера почему-то вас не очень волновало, как вы одеты, Катенька, так что пойдемте.       — Мы же вчера были у Миши! — воскликнула Пушкарева так, как будто это могло объяснить причину ее сегодняшнего стеснения.       — Катенька, да ведь кроме вашего Миши вчера в «Jazz-ка­фе» было еще человек тридцать, но неудобно перед ними вам почему-то не было. Не капризничайте, здесь все просто, и людей меньше, чем было вчера.       — Да? Ну ладно, только давайте сядем куда-нибудь в уголок, — она вздохнула так, что можно было подумать, будто я веду ее на эшафот.       — Для того, что бы сесть хоть куда-нибудь, надо, как минимум, войти внутрь, — уже несколько раздражаясь, буркнул я и распахнул дверь в зал.       Надо было видеть, как она шла к столику. Как Золушка, случайно попавшая на королевский бал еще до встречи с Феей. Следующий концерт начался, когда нам дали меню…       — Андрей Павлович, — горячо зашептала она, — пойдемте отсюда.       — Что случилось, Катюша? В меню нет сандея «Золотое изобилие» и это вас огорчило? — попытался пошутить я. — Уверяю вас, этого десерта вообще нет в Москве, его можно отведать только в двух ресторанах бренда Serendipity — в Нью-Йорке и Лас-Вегасе и заказывается оно за сорок восемь часов до подачи. Так что нет смысла перебираться куда-то еще.       — Как вы сегодня много шутите. А мне все равно не смешно. Вы цены видели?       — А что цены? Цены почти в два раза ниже вчерашних.       — Да, но вчера нам не надо было платить, а сегодня… Нет, вы как хотите, а я ничего здесь есть не буду!       Вот тут я и взорвался. Да как! Придушить ее захотелось! Но я сумел досчитать до десяти, проглотить все, что хотелось сказать, и еще шире улыбнуться.       — Катенька, вчера приглашали вы, и расплачивались поэтому вы, уж не знаю как, а сегодня я пригласил вас, так что позвольте мне самому решать в состоянии я оплатить наш ужин или нет.       — Андрей Павлович, но тут це…       — Вы долго еще будете надо мной издеваться? — один Бог знает, чего мне стоило не заорать на нее и продолжать говорить спокойно. — Я понимаю, что я виноват перед вами, очень хорошо понимаю, но это не значит, что вы можете продолжать меня унижать.       — Я вас унижаю? — казалось, она и правда не понимала, что творит.       — А вы считаете, что это не унизительно, когда мужчина приглашает женщину поужинать, а она ему заявляет, что есть не будет, потому что дорого? И это после того, как сама накануне ужинала мужчину. Да, Катя, да! «Zimaletto» мне больше не принадлежит, но это не значит, что я совсем нищий.       — Андрей Павлович, я вовсе не это имела в виду. И потом вы не женщину пригласили, а свою помощницу, и вы не обязаны за меня платить, а у меня таких денег нет.       Господи! Дай мне силы, не покусать ее, потому что залаять и зарычать мне захотелось, как раздразненной собаке. Но вместо этого я просто подозвал официанта и сделал заказ. Захочет есть — поест. Не поест, значит, будет сидеть голодная пока все будет остывать в ее тарелке, а спорить и препираться у меня сил больше не было, мне еще предстояло такое, что ну его на фиг, ругаться по мелочам.       — Катя, я прошу вас, давайте оставим это препирательство, лучше поговорим о серьезных вещах.       — Хорошо, тем более, что вы все равно меня не слышите.       — Что?       — Вы все равно уже сделали заказ.       — Вот именно, значит, и спорить не о чем. Будете вы есть или нет, мне все равно придется заплатить.Так что ешьте, на здоровье и не парьтесь.       — Спасибо, — буркнула Катя с таким видом, как будто я ей сообщил, что лишаю ее премии, но я перестал реагировать на ее капризы.       — Катюша, прежде всего я хочу извиниться. Я не должен был на вас кричать… Нет, не так, я… я… Да, да я кричал, как ненормальный. Но во-первых, вы же знаете, что я всегда кричу, а во-вторых, не на вас я кричал, на себя за то, что отключил мобильный…       — Я просто под руку попала, — понимающе кивнула головой Пушкарева.       — Ну да. Но, согласитесь, вы тоже не правы, вы должны были меня накануне предупредить о встрече со Шнайдеровым.       — Андрей Павлович! Так я же вас предупреждала. И не один раз. Вначале у вас дома, когда мы бутерброды ели с ветчиной и сыром, помните, мы тогда говорили о работе?       — Точно, это было! Я вспомнил.       — Ну вот, а потом в «Jazz-ка­фе», помните, когда подали жульен с грибами и курицей, мы говорили о планах на…       Я засмеялся, нет, даже не засмеялся — захохотал.       — Почему вы смеетесь?       — Теперь я воочию увидел, что вы голодная.       — С чего это?       — Ваши воспоминания о бутербродах и жульене в связи с реструктуризацией долга о многом говорят.       Она секунду подумала и тоже хохотнула.       — Да, вы правы. Но самое главное, я напомнила вам о встрече в банке, когда вы мне вчера позвонили, вечером, помните?       — А мы при этом ничего не ели?       — Нет!       — Тогда не помню. — снова засмеялся я. — Катенька, я верю, что вы мне напоминали. А я забыл, я вообще повел себя, как свинья. Простите меня. Ну, пожалуйста! — я молитвенно сложил руки и жалобно заглянул ей в глаза.       — Я вас давно простила, Андрей Павлович. Практически сразу же. — очень серьезно ответила Пушкарева.       — Тогда почему вы ушли? Подали мне спасательный круг, и даже не дали вас поблагодарить за это. Просто взяли и ушли. Почему, Катенька?       То, что произошло дальше, не просто удивило, поразило меня до глубины души.       Катя посмотрела на меня поверх очков своими огромными глазищами, потом часто-часто заморгала, перевела взгляд на потолок и задумалась. Молчала она так долго, что мне уже захотелось ее потормошить, Бог его знает, может она уснула, а может это какой-нибудь вид голодного обморока.       — Андрей Павлович, что происходит? — в конце концов выдавила из себя Катюша.       — Вот это номер! Это я у вас спросил почему вы ушли, если уже простили? А вы мне отвечаете вопросом на вопрос. Что значит, что происходит? Вы о чем?       — У нас была команда. Сейчас ее нет, и я не могу понять, в чем я провинилась.       — Катенька вы о чем? Как это, у нас нет команды? У нас самая лучшая команда в мире — вы, я, и Ромка!       — Это неправда. С того самого дня, как Роман Дмитриевич вдруг начал ко мне приставать, вокруг меня происходит что-то ужасное, вы с Романом как будто забросили меня в параллельное измерение, и никто меня не видит и не слышит, но почему-то все осуждают за исчезновение.       — Катюша, я совсем перестал вас понимать. Может, расшифруете, что вы пытаетесь мне сказать?       — Что я больше так не могу. Давайте я перепишу «НикаМоду» на кого скажете и уйду. — судя по тому, как жадно Пушкарева начала есть, она действительно была очень взволнована.       Блин, неужели она поняла, что мы перестали ей доверять? Ну нет, мы так не договаривались, она должна влюбиться и стать преданной, а не переписывать «НикаМоду» Бог знает на кого. Хотя… именно ее готовность вернуть мне компанию как раз и говорит о ее кристальной честности. И может мы с Ромкой оба ошибались?       — Не говорите ерунду! — я суетливо начал обшаривать свои карманы. — Простите, Катюша, мне срочно нужно позвонить. Я вернусь, и мы продолжим разговор.       Не отрываясь от поглощения пищи, Пушкарева кивнула, и я вышел в предбанник. Сразу же набрал Ромку и пересказал ему только что услышанное от Катерины.       — Мы ошибались, никого ни в кого влюблять не нужно. Катя и так готова пригнать нам «Zimaletto». Понял?       — Как это пригнать? Когда? Сейчас? Ни в коем случае! Не на кого нам пригонять компанию сейчас, Палыч. И вообще, тогда все наши махинации всплывут. Ты что? И потом, ты что, ты думаешь, что наша серая мышка сама не понимает, что сейчас о возврате компании речи и быть не может? Прекрасно понимает, это она усыпляет нашу бдительность, чтобы потом побольнее ударить. Сам же рассказывал мне о Борщеве. Все у них рассчитано, все до мелочей.       — Думаешь?       — К Амуре не ходи!       — И что делать?       — Влюблять ее в себя! Или что, ты боишься отказа? Конечно, если там этот красавчик, да еще и Зорькин кругами ходят, то у тебя может ничего и не получиться.       — У меня? Да мне достаточно только пальцами щелкнуть, — задело меня это Ромкино предположение.       — Вот иди и докажи, что такие, как ты не валяются на дороге.       — Вот пойду и докажу!       — Давай-давай, только помни, чему тебя папка учил.       — Пошел ты!..       Я вернулся за столик, присел, но не рядом с Катей, а напротив нее, так было удобнее.       — Катенька, при чем здесь «НикаМода»? — спросил я так, как будто мы и не прерывали разговора. — Неужели вы так и не поняли, что происходит вокруг вас?       — Нет, не поняла. Объясните.       — Да, у нас была команда, а теперь ее нет! Мы с Ромкой ругаемся, и все из-за вас.       — Из-за меня?       — Конечно!       — Но почему?       — Попробую объяснить… Вы слышали, что я сегодня сказал Кире? Ну, конечно вы слышали, у вас в кабинете все слышно прекрасно. А знаете почему я больше не могу допустить никаких отношений с невестой?       — Достала? — участливо спросила Катюша, и я чуть не расхохотался, но сумел подавить смех в зародыше.       — И это тоже, но это не главная причина.       — А что же главное?       — Я не могу любить одну, а делать вид, что люблю другую.       — Андрей Павлович, вы что, влюбились?       — Да, Катюша, я полюбил другую женщину. Я конечно же должен буду жениться на Кире, от этого никуда не деться, но я не могу заставить свое сердце ее любить.       — Бедная Кира Юрьевна, — Катя горестно подперла щеку кулачком.       — А я не бедный? Мне хорошо? Я люблю женщину, а у нее другой, вернее даже другие.       — Ой, вы тогда тоже бедный. Андрей Павлович, вы не расстраивайтесь, может, она еще вас полюбит. А может, она не стоит вашей любви, раз у нее много других. Вы просто поговорите с ней и все выясните, и сразу вам легче станет. Ой, простите, я снова лезу не в свое дело.       — Ну, почему же не в свое, как раз в свое. Я вас полюбил, Катенька. Потому и с Ромкой ругаюсь, что он посмел вас поцеловать.       Я попытался взять ее за руку, но она шарахнулась от меня, как от проказы.       — Что-то вы сегодня слишком много шутите, не к добру это, Андрей Павлович.