POV Андрей Жданов.
Это надо было видеть! Честное слово, мне хотелось кричать: «Браво» и вызывать актеров на бис. Играли оба блестяще, играли друг для друга, вернее, Ромка играл лишь вначале, но суть не в этом, и только я один знал, что оба играют и был настоящим, единственным зрителем этого спектакля, кстати, спровоцированного мной. Так что я его обязательно должен описать. Ромка внял голосу разума, то есть моему, и осознав, что так или иначе, рано или поздно ему придется и встретиться с Катей (хотя бы потому, что она работает не на Марсе, а в «Zimaletto», в моем, можно сказать, кабинете), да и за хамство придется извиняться (хотя бы потому, что по его же собственным словам, с Катенькой надо «на вы и шепотом» иначе она может пригнать Зорькину нашу компанию). Подумав совсем немного, он открыл тумбу своего стола, достал оттуда большой разноцветный целлофановый пакет и зарылся в него с головой, бормоча: — Нет, это не то… Это тоже не подходит… Нет… А вот это, пожалуй, сгодится. — Ром, что там у тебя? — поинтересовался я. — Вот займешь мое место, тогда скажу. — Да мне и на моем президентском неплохо, — хохотнул я, хотя прекрасно понял, что он имеет в виду. — Я не о должности, я о королевском троне. — Ух ты, как это? — У нас есть королева, хозяйка модной горы, на данный, благодаря жребию, трон рядом с ней должен взобраться я, но я щедрый, я готов уступить тебе место на троне. — Неа, мне и в президентском кресле не жмет. — Подумай Палыч, хорошо подумай, а так ли ты прав в своем нежелании идти на жертву ради компании. А что если Катенька в меня влюбится да и пригонит «Zimaletto» мне? — Вот и замечательно, тем более, что она, по-моему, уже тобою заинтересовалась. — А теперь представь себе, что я, однажды уже пойдя на сделку с собственной совестью… Ты же понимаешь, что роман с Пушкаревой, это сделка с совестью, да? — Ну-у-у, — протянул я, как бы раздумывая над его словами. — Никаких «ну», если уж я стану способен крутить роман с Катюшкой, то угнать твою фирму, я тем более смогу оказаться способен. Представь себе, какому соблазну ты меня подвергаешь? А? Ну, вдруг я не выдержу и поддамся? И захочу компенсировать напрочь загубленную репутацию жирненьким кушем? — Ромка развел руки в стороны, словно предлагая мне полюбоваться тучностью моей собственной компании. Ну, что же, он сам мне дал козырного туза, и я им воспользуюсь, когда запрещу Малине даже приближаться к Катюше, скажу, мол, боюсь, что ты не вернешь «Zimaletto». Но это будет потом! Вначале пусть он выпьет до дна чашу яда, пусть расплатится за свою хитрость и хамство. — Убедительный аргумент, я над ним подумаю. Не суть, что соглашусь, может, проще будет тебя заказать, но обещаю подумать. А пока шагом марш ко мне в кабинет просить прощения у Катерины! — Слушаюсь, мой президент. Только можно, я без свидетелей? Ты попей пока кофе, зайди к Милко, навести Кирюшу, а? — Фигушки! Чтобы я пропустил зрелище, как ты будешь в ногах у Катюхи валяться? Да ни в жисть! — Черт с тобой, золотая рыбка, говорят, на миру и смерть не страшна, пошли.***
А теперь рассаживаемся поудобнее и смотрим… Сцена из спектакля «На всякого мудреца довольно простоты», А. Островского. Ну, вы же помните кратное содержание, правда? А если не помните, я напомню. Там молодой человек, некто Егор Глумов тоже считает себя умнее всех, а в результате ему приходится покинуть общество. Правда после паузы все сходятся на том, что, спустя время, надо опять его «приласкать», потому что добрые. Итак, представьте — кабинет президента довольно крупной компании, молодой человек Роман Малиновский, считающий себя самым умным, но всецело зависящий от воли жребия и секретарши Катеньки стучит в двери ее каморки. В зрительном зале всего один зритель… Ну, и вы. — Катя, можно войти? — Секундочку, — слышно «псс» и из-за неплотно прикрытых дверей доносится запах варенья из герани. — Можно. — А может, лучше вы сюда выйдете? — Малиновский беспомощно оглядывается на меня. Первый трюк, зайти к Катюше в каморку и таким образом избавиться от зрителя Роману не удается. Пушкарева прекрасно знает о его аллергии на запахи и, я убежден, что нарочно распрыскивает свои духи. — Слушаю, Роман Дмитриевич, — глаза Катюша упорно не поднимает. — Вот, Катенька, это вам, — Ромка протягивает ей шоколадку, которую выудил из своего пакета. — Примите, пожалуйста, вместе с извинениями за вчерашнее. — Вам не за что извиняться. Вы просто немного перебрали, нельзя так пить, вначале коньяк, потом вино, а потом и виски. Но вы не расстраивайтесь, я познакомлю вас с папой, он, — тут Катя глупо-глупо хихикнула, — он будет очень рад преподать вам урок. Ой, папа, знаете ли что-что, а пить умеет. И почти никогда не пьянеет. — С пап-п-п-пой? С каким папой? — кажется Ромка был близок к обмороку. — С моим, конечно. Вы же мне в любви признавались, хотели со мной встречаться, а я без папиного позволения встречаться ни с кем не могу, даже если согласна и очень хочу этого. Правда же, Андрей Павлович, папа у меня очень строгий, помните, как он на вас ругался, когда возил нас в налоговую? — Правда-правда! — подтвердил я из партера. — Отец у вас, Катенька, очень строг, настоящий полковник. — Роман Дмитриевич, вы только не расстраивайтесь, — сделав вид, что приняла Ромкин ужас в глазах за расстройство, затараторила Пушкарева. — Я научу вас, как просить у отца позволения, чтобы он вам не отказал. Он вообще-то хороший и добрый, только очень меня любит, поэтому строгий. — Катенька, да ведь если ваш папа не позволяет, значит… — попытался выкрутиться Малина, не тут-то было. — Ничего это не значит, Роман Дмитриевич. Вы же мужчина, если вам понравилась девушка, — Катя снова опустила глаза долу, — так сражайтесь за нее, тем более, что я на вашей стороне. А давайте мы с вами сегодня вместе пообедаем, и я вам все-все расскажу о моей семье, о том, как правильно с папой разговаривать, хотите? — Очень хочу, — кисло-кисло сказал Малиновский, но вдруг глаза его загорелись, — но у меня сегодня встреча с поставщиками, Катенька. Так что ничего не получится. — Ромка, ты перепутал, — раздалась реплика из партера, — встреча у нас послезавтра, а сегодня ты совершенно свободен. Я думал, что мы пообедаем вместе, но раз такое дело, то я тогда Киру на обед приглашу. — Перепутал? — трагически воскликнул Малиновский и посмотрел на меня так, что если бы он умел воспламенять взглядом, я бы уже превратился в пепел. — Простите, Катенька, я должен посмотреть в ежедневнике, я гляну и перезвоню, — и вылетел за двери, словно за ним гнался разъяренный бык. — Бедненький, — после небольшой паузы грустно сказала Катюша. — Андрей Павлович, как думаете, может, мы уже достаточно его наказали? Может, простим? Мы посмотрели друг на друга, стараясь оставаться серьезными, но я не выдержал первым и усмехнулся, а уже через долю секунды мы оба хохотали так, что пора было давать занавес. — Ну, Катя, ну, Катя, — приговаривал я, пытаясь остановить смех, или хотя бы разогнуться, но у меня ничего не получалось, — ну, артистка. Занавес дал Ромка! Видно, его задержала Викуся в приемной, он услышал наш хохот, вот и догадался, что это спектакль. — Ну, что, черти, разыграли? — спросил он сердито, когда снова зашел в кабинет. Затем посмотрел, как мы корчимся от смеха, махнул рукой и тоже захохотал. И только после того, как все отсмеялись, он подал руку Катюше и очень серьезно спросил: — Мир? Вы простите, Катенька, я вчера немного вышел за рамки при… — Немного? — возмутилась Пушкарева. — Еще раз такое немного повторится и не отвертитесь, пойдете со мной в ЗАГС! — А если я уже и не против? В ЗАГС, так в ЗАГС! — снова начал фиглярничать Ромка. — Серьезно? Ну, что же, пошли! — Катя, пощадите, я же пошутил. — А вы больше так не шутите, Роман Дмитриевич, — вдруг непонятно на что рассердилась Катерина и при этом так посмотрела на меня, а вовсе даже не на Ромку, что мне стало очень не по себе. — Это не шутки, и я вам не скоморох, чтобы смеяться надо мной. Катя скрылась в своей каморке, а мы с Малиной, переглянувшись и пожав плечами, тихонько вышли из кабинета и пошли в бар, чтобы переговорить. — Палыч, я пас. Думай, что хочешь, можешь злиться, можешь даже орать, но я пас. — А жребий? — Да плевать мне и на жребий, и на «Zimaletto», если на то пошло, это не моя компания. Я пас! Я ее боюсь. Реально боюсь, Палыч. — Ты можешь мне объяснить, чего конкретно ты боишься? — Не могу, считай, что это иррациональный страх. — Такая затянет в омут, не выберешься? Да? Ты этого испугался? — Чего? Ты с ума сошел? Ты что, ты подумал, что я боюсь влюбиться в мисс «железные зубы»? Да мне и в кошмарном сне такое не сможет привидеться. — А тогда чего ты испугался? — Считай, что ее отца! И сняли тему. — Значит, все? Больше никто никого ни в кого не влюбляет? — Хочешь отдать «Zimaletto» Зорькину? Твое право, только помни, что я тебя предупреждал. Не хотел я отдавать Зорькину свою компанию, не хотел, я вообще никому постороннему ее отдавать не хотел, поэтому и решился…***
— Андрей Павлович, уже половина восьмого, я вам больше не нужна? Я могу пойти домой? — устало спросила Катенька, выглянув из каморки. — Папа и так будет ругаться, вы же понимаете. — Понимаю, Катюша, конечно идите. Хотя нет, постойте, я сам отвезу вас домой. — Не нужно, я и так доставила вам слишком много хлопот за последние сутки. — Не выдумывайте, посмотрите, какая вы уставшая, так что не возражайте, собирайтесь и поехали. Зазвонил мой мобильный, я взглянул на дисплей и мне поплохело. — Катя, собирайтесь быстрее, выходите на улицу и поверните в переулок направо, а я уже убежал, иначе меня сейчас сгребут в охапку и потащат доругиваться, если поймают, — крикнул я уже в дверях в конференц-зал. Этой дорогой легче было смываться незамеченным. — Вике скажите, что я давно уже ушел. — А если спросит куда? — Скажите, что меня черти утащили, — я подмигнул Катеньке и, как разведчик в тылу врага, огородами, косогорами и буераками начал отступление за линию фронта. В боковое зеркало я увидел, как Катюша, поминутно оглядываясь, подходит к машине и вышел, чтобы открыть ей дверцу. Уж не знаю почему, но это мое такое простое и такое естественное действие смутило Катю больше, чем даже Ромкин поцелуй в ресторане. Так все и началось...