Окно в Рагнарек

Родной фьорд встретил Свена запахом меда, сена и холодным касанием ветров осени. Все как прежде. Все знакомо. Здесь, прямо на этом берегу, среди высоких трав, познал он свою первую женщину. Давно это было, но забыть ли те глаза? Там, на узкой каменной тропке, ведущей к селу, убил первого мужчину, когда поселенцы, что обосновались ниже по реке, железом, а не серебром попытались взять их скот. Давно это было, но и его глаза запомнились Свену. Тут, плавая в озере, нашел он однажды мраморную голову богини столь древней, что даже самые мудрые старики не нашли ее имени. Тут бегал он наперегонки с солнцем по кручам да холмам, когда был ребенком… Тропка, петляя, вела его к поселку. Скоро кинутся к нему родные, выбегут, несмотря на крики суровых отцов, видные девушки, что ждут его, надеясь стать женами, да парни, что ожидают, когда опрокинут с ним кружку доброй браги. - Здесь мы и расстанемся? – подает голос Лука. - Да, иди на все четыре стороны… Ты свободен. Улыбнувшись, бывший невольник обнял его, касаясь губами крепкой груди викинга, нежно проходясь по шрамам, опускаясь ниже... Когда, примяв траву, Лука встал на колени, Свену осталось лишь охнуть да поднять голову к светлому небу… С бешено колотящимся сердцем открыл глаза Свен. Пасмурная ночь. Шум моря и ветра. Драккары. Храп товарищей. Сопящий рядом Лука. Переведя дух в облегчении, викинг поднялся во весь рост и, увязая в мокром песке, ушел прочь, к морю, позволив холоду воды выбить из себя дурной сон. …А потом, вернувшись с купания, он лежал, не желая закрывать глаза, и смотрел на мирно спящего Луку. На точеном лице невольника блуждала полуулыбка. Тонкие руки особенно бледны на темных шкурах. Что значит причудливый алый узор на невольничьих запястьях – кто знает? Лука отказался говорить. Но узор этот притягивает. Как и сам Лука. - Будь спокоен, мальчик. Этим я тебя не опозорю… - отвернувшись к лесу, викинг заставил себя погрузиться в сон. Следующим днем Свен налегал на весло так, что ударяющее воду дерево издавало плачущий треск. С рыком, замах за замахом, кидал викинг руки вперед, гоня прочь любые мысли. И повенчанный с морем корабль все ближе был к родным берегам. И каждый взмах казался спасением. Но время всегда идет вперед, и сменщик принимает весло. Нехотя уйдя на корму, Свен сел к товарищам, наваливающимся на копченую рыбу да соленые овощи. Насытившись и откинувшись на борта, как всегда, повели разговор. О женщинах. И не трудно понять, что тема быстро скатилась на Луку, которого остальные звали Ликой. Сам невольник тоже был неподалеку, расчесывая костяным гребнем длинные волосы. Разговор его только веселил - мастерски смущаясь от неуклюжих похвал, вздыхая, а порой вставляя такие двусмысленности, что Свену оставлось лишь гневно закусывать губу, он наслаждался беседой от души. Позднее, когда третья чаша пива шла по кругу меж отдыхающими, викингу задали вопрос - почему он так ни разу и не овладел своей покупкой? Свену пришлось тут же высказать, что он устал лить кровь в походе, а рабыня еще сохранила девство, и оприходует он ее уже в родном доме, отмечая возвращение. - О, мой господин… Знали бы вы, как трудно мне хранить девство с вами рядом… - не замедлил откликнуться Лука и изобразил такой взгляд, что завистливый вздох прокатился от носа драккара до кормы… Прошло два дня и две ночи. Молитва Хёниру, что наделил людей разумом, была, кажется, услышана, и сны проходили спокойно. Только вот плохое предчувствие поселилось в груди Свена… И к третьему вечеру ему суждено было оправдаться. Викинги уже правили к берегу, где присмотрели место для ночевки, когда часовые заприметили на горизонте пятнышки парусов, которые вскоре разрослись, обращаясь в идущие под драконьими мордами корабли. Эрик Мертвогрудый, тоже мрачный в последние дни, вовсе принял такой вид, что даже сама Хель побоялась бы к нему подходить. Пара зычных приказов, - в которых, впрочем, не было особой нужды, - и вот уже каждый викинг кинулся к своему сундуку за оружием и доспехами. Заплетя бороду в две косы, чтобы ветер не швырнул волосы в лицо во время боя, Свен вытащил лучшую рубаху из красного льна да синие штаны из полотна, что искрились богатым шитьем. Звенящая кольцами кольчуга, как всегда, обдирая бороду своими кольцами, стальной чешуей укрыла его тело. Шлем прикрыл голову, а блестящий серебром пояс перетянул грудь. Алые сапоги, шитые искусным узором, одел викинг. Все он сделал, чтоб порадовать видом своим и себя и врага, да пощеголять пред девами-валькириями, что падки на красивых мужчин. Пусть смотрят с высоты и не сводят с него глаз... Проверив меч, Свен отошел на корму, к тревожно следящему за суетой Луке. Отдав ему запасной щит, он велел сидеть среди невольнику среди тюков, не высовываясь, если тот не хочет наловить стрел. Лука в ответ потребовал оружие. Свен покачал головой, утверждая, что Один прогневается, коль его валькирии со смеху попадают с крылатых коней да в бурное море. Лука зашипел в ответ, что лучше Свена способен управляться с оружием. - Женщины… - в отместку вставил викинг и, покачав головой, швырнул Луке свой нож, который в тонких руках невольника вполне сходил за короткий меч. Когда приготовления закончились, корабли уже приблизились до расстояния броска копья, и предводители начали переговариваться. Выяснилось, что им повстречались норвежцы, грабящие это побережье. Сетуя на неудачный поход, норвежский предводитель начал аккуратно расспрашивать Эрика о том, богата ли была добыча на английских берегах. Эрик Мертвогрудый мудро ответил, что добыча как раз такая, чтоб защищать ее до последнего. Тогда норвежцы принялись осведомляться, сильны ли были англичане и много ли викингов пало на туманных берегах. Усмехнувшись, Эрик сказал, что не вел счет сраженным товарищам, но всегда готов отправить вслед за ними охочих до подсчета вопрошателей. Чужой предводитель пропустил эти слова мимо ушей и, оправив шлем, спросил, не хотят ли датчане продать им вина, а то его команду терзает жажда. Эрик Мертвогрудый со значением ответил, что он человек радушный, и если корабли сойдутся борт о борт, он зальет красным вином всю палубу. Больше говорить было не о чем, и норвежцы подняли на мачте алый щит, направив драккары на них. В небо взвились первые стрелы, но волнующееся море взяло их себе. Оскорбления и яростный смех смешались с кличем завидевших добычу чаек. Из-за щита Свену было видно, как мчатся на них норвежские корабли и летит морская пена с резных зубов чужих драконов. Свист стрел. Удар вонзившегося перед ним копья. Оглушительный клич. Мгновение тишины… …С диким треском корабли столкнулись бортами, и те, кто устоял на ногах, кинулись навстречу друг другу, походя руша топоры на не успевших вскочить воинов. Приняв на щит удар палицы, Свен разрубил мечом чей-то череп вместе со шлемом и тут же смыл налипшие на лезвие мозги и пшеничные волосы кровью из горла другого норвежца. Страшная рубка затеялась на драккарах, и победитель здесь порой лишь на миг переживал побежденного. В щепки разлетались щиты, и грудь на грудь сходились пьяные от битвы мужчины, руша друг на друга острую сталь. Дважды пролил Свен кровь свою, но продолжал рубиться вместе с товарищами. Ударом щита бросил викинг очередного норвежца навзничь, но не успел добить – меч встретил вскинутый морским разбойником щит, и лезвие предательски согнулось от удара об железную кромку. Призвав всех йотунов в мужья тому кузнецу, что продал ему оружие, Свен, укрываясь щитом, отскочил за спины товарищей. Отшвырнув негодное оружие, викинг подхватил узкий топор с рукояткой, еще теплой от крови прошлого хозяина. Временная передышка позволила ему оглядеться. На носу норвежцев теснили, и некоторые из них уже кидались за борт, надеясь достичь вплавь близкого берега. На корме же врагов было еще много. Там же был и Лука, который, к удивлению Свена, дрался наравне со всеми и даже успел на его глазах пырнуть ножом наседающего норвежца. Выронив оружие, воин ухватился за распоротую кольчугу, но в следующее мгновение зарычал и, ударом кулака свалив Луку, насел на него сверху, принявшись душить голыми руками. Дядя Свена был берсерком, преданным лишь Одину да королю Харальду Синезубому. Заливая в глотку отвар из коричневых мухоморов да волчью кровь, он, брезгуя щитом и доспехом, шел в бой с пеной на бороде и воем, ничего общего не имеющим с человеческим. В детстве наслушавшись рассказов дяди, что не раз наезжал на праздники в их деревню, Свен часто представлял себя храбрыми берсерком, крушащим воинов султанов и христианских королей. Как-то раз Свен с друзьями даже сбежал в лес, где, нарезав мухоморы в украденный у его матери котелок, они полдня варили грибы до состояния доброй гущи. Вышло не очень – и боевого безумия не пришло, и кустов, в которые можно ступить, вокруг поляны не осталось. Дяде Рагнару тоже не повезло: будучи искусным воином, он избежал и стрелы и меча, но от настоев мухоморов сам к старости обрел ум гриба и до конца жизни лежал на кровати безмолвный и алчный лишь к еде. С тех пор Свен думал, что боевого безумия ему не познать. И вот теперь, стоя посреди палубы драккара, видя, как руки норвежца сдавливают шею корчащегося невольника, как другой воин, желая помочь товарищу, становятся рядом, примеряясь секирой к ребрам Луки, в этот момент викинг наконец понял, что чувствовал его дядя в бою… Мир стал алым от крови, которой он его красил. Мир стал болью, которую он нес. Мир стал криком, который он исторгал. Ему не было нужды прорубаться на корму. Норвежцы сами бежали с его пути, и в их глазах, окруженных белесыми ресницами, был страх. Отбросив щит и держа топор двумя руками, викинг раскроил головы обоим оказавшимся подле Луки норвежцам и жадно огляделся, выискивая новых жертв. - Кто еще? – рев Свена разнесся над морем. – Кто еще, собаки? Лишь один воин отважился встать перед ним. Ал был плащ его и остро копье, а дорогие украшения говорили о высоком роде. Миг – серые глаза Свена смотрели в синие глаза норвежца. Миг – и копье метнулось к нему, но лишь ударило воздух, а отскочивший Свен поднял к небу топор и кинулся вперед, чтобы отдать валькириям очередного героя. Почему только воздух стал перед ним точно стеной, не дав сделать к норвежцу последнего шага? Почему топор, точно опьянев от крови, упал вниз, глухо стукаясь о палубу? Почему вместо имен богов на губах клочья кровавой пены? Тяжело опустив голову, Свен увидел торчащее в груди древко. Боли не было. Не было больше ничего. Ни врагов, ни шума битвы, ни криков сражающихся. - Славный удар, – хотел сказать было Свен норвежцу, но изо рта вырвалась лишь кровь. Постояв еще мгновение, он, как подрубленный дуб, тяжко обрушился вниз. Свен очнулся на мокрой от чужой и своей крови палубе, когда бой еще не закончился. Мелькали ноги дерущихся и звенела сталь. Закусивший губу Лука стоял пред ним на коленях, пытаясь рукой зажать его рану. А кровь все текла сквозь его бледные пальцы… Когда наступит Рагнарек, быть построенным в царстве мертвых Нагльфару, кораблю из ногтей мертвецов. Все ётуны взойдут на борт его и по льду вечной зимы поведут корабль на битву с богами. И будет стоять на носу Нагльфара жаждущий мести Локи в плаще цвета смерти, и будет улыбка его обещать лишь гибель всему сущему. А потому всегда мертвецу надо пред погребением остричь ногти, чтоб помочь асам и отсрочить час постройки корабля мертвецов. Свен приоткрыл глаза. Черный лицом Ингви держит его руку в своей, щелкая ножницами. Повязка на груди мокра от крови. Лука что-то шепчет викингу, но Свен не в силах расслышать из-за собственных хрипов. - Позаботься о нем… - заливая бороду кровью, потребовал воин у скальда и вновь провалился в пустоту. Шум волн, бьющихся о камни. Кто-то несет его на носилках… Боль заполняет грудь, и все труднее дышать. В легком плещется кровь. Сжав зубы, Свен терпел это - он был воином и знал, что с такой раной к утру он уже вкусит хмельной мед в Валгалле. Так стоит ли стонать? Кто-то зовет его. Открыть глаза невозможно тяжело. Янтарь сосен вокруг поляны. Темнеющее небо и вороньи тени. Все викинги стоят вокруг. - Ты славно дрался. – Эрик Мертвогрудый кладет меч на его грудь. - Ты останешься здесь. Мы сложили тебе славный костер. Когда ты умрешь, мы принесем огня, и высоко в небо вознесет тебя дым от сосновых поленьев. Я оставлю с тобой твою невольницу и лучшего вина, чтоб твое ожидание валькирий было скрашено на славу. А мы отправимся в лес и поймаем норвежских псов, что спаслись вплавь. Всех до единого выловим мы. Свяжем и кинем их на твой костер, чтобы они были твоими рабами после смерти. - Честь… - тихо прошептал Свен, но Эрик прикрыл его рот. Вождь и так понимал своего воина. Он лежал на сухих ветвях, которые вскоре станут ему костром. Никто не тревожил его, лишь Лука сжимал руку да подносил ему вино, и Свен тогда пытался сделать глоток, мешая напиток с собственной кровью. Начался жар. Свен бредил, говорил что-то, грозил… Порывался встать, и тогда Луке приходилось с силой прижимать его к ложу. Его руки в такие моменты становились непостижимо сильными, а узоры на запястьях точно горели, приковывая к себе взгляд воспаленных глаз. Викингу стало легче к полуночи, когда на поляне собрались пращуры. Дед, что утонул прошлой зимой, прадед, павший в Ирландии, высушенные старостью и смертью бабки с родовыми узорами на саванах… Каждый смотрел на него с теплой улыбкой, а двое маленьких братишек, что погибли далекой зимой от мора, тянули к нему руки. Лука ощерился и до боли сжал его руку, до крови впиваясь ногтями в кожу. Предки пропали. Они снова были вдвоем посреди ночи. Хотя нет… Небо над ним искрилось звездами… Валькирии танцевали в бархате тьмы, плетя бесконечный узор из золота плащей и серебра конских крыл, их рога звали его… Зачарованный, он прикрывал глаза, и каждый раз, когда он открывал их снова, девы были все ниже, протягивая к нему привыкшие быть и ласковыми и сильными руки. Викинг улыбался сквозь боль…. На рассвете Свен наконец почувствовал смерть. Она сошла на ложе викинга, и водопад рыжих волос скрывал красивое, смутно знакомое лицо валькирии. Обняв его, дева приподняла голову викинга и, не страшась запачкать в крови красивые губы, поцеловала воина. Свен застонал, ответив на поцелуй, чувствуя, как в сердце и тело входит такой дикий огонь, будто на погребальный костер уже метнули факелы. Обняв деву-воительницу, он утонул в ее волосах и больше не давал их губам разомкнуться. Ни одна из женщин не дарила ему такого. Да и могла ли смертная затмить асгардскую деву? Огонь, отданный поцелуями, все сильнее жжет грудь. Боль. Пелена с глаз падает, и взор проясняется достаточно, чтобы понять, что волосы не рыжи, а черны и просто освещены рассветным солнцем. И черты валькирии не смутно знакомы, а ясно узнаваемы. Лука не сразу понял, что забытье Свена прошло, и еще продолжал целовать его, когда, застонав от ярости, клокоча кровью, викинг сбросил его и, опираясь на меч, вкладывая все силы, стал подниматься. Страшно. Медленно. Не слушая слов невольника, викинг вознес оружие над головой и издал такой крик, что если над ним и были небесные девы, то испуганные кони наверняка унесли их прочь. Оря, харкая кровью, махая оружием и кидая проклятия, Свен слепо ломанулся через кусты за кинувшимся спасаться невольником. Он почти догнал раба, когда лес расступился, выпуская его на на побережье, где правили тризну его товарищи. И оборвалась речь, возносимая Эриком Мертвогрудым к Одину. И уронил кто-то кувшин с медом. И завопил скальд Ингви, твердя, что Рагнарек настал и мертвые пришли из царства Хели. И рухнул на колени Свен, ощущая, что силы оставили его, но и смерть тоже ушла прочь, напуганная злостью, что родилась в нем. И сбежались викинги, и кто-то правил ему повязку, кто-то вливал в рот отвары… - Молись своему распятому богу, чтобы я не выжил… - прошипел Свен Луке, пока тот вместе с остальными воинами тащил его на корабль, но никто не разобрал хрипов раненого.