Окно в Рагнарек

Тишину, что повисла на корме драккара, казалось, можно было пластать ножом на куски, и когда Свен наконец раскрыл рот, тяжелые слова разорвали ее в клочья, хоть и сказаны были шепотом: - Клянусь ётунами, раб, если сейчас на твоем лице появится хоть тень усмешки, я кулаком раскрою тебе череп. Ты меня понял, раб? Серые глаза Свена безотрывно смотрели в лицо молодой невольницы. Точнее, невольника. Но не насмешка, а гнев проступали на его лице: - Если ты еще раз назовешь меня рабом… Я потребую меча и поединка. - Я дам тебе не меча, а плети, если будешь дерзить, раб. А еще лучше - тяжелого бича, ибо такой паршивый товар, как ты, уже не испортишь. – Свен с силой прижал невольника к палубе, чувствуя, как злость подступает все ближе к груди. – Всей твоей крови не хватит, чтобы отмыть мою честь от позора! - Перестань вести себя словно Тор, узнавший, что Локи спит с его женой, – невольник по-змеиному задергался, тщетно силясь высвободиться из хватки викинга. - Твои сотоварищи либо храпят, либо надрываются на веслах. Никто не видел, как ты ко мне пристал. - Да если бы они на это глядели, ты бы сейчас уже стоял пред Хель со свернутой на бок шеей! Утром все на корабле видели, с какой нежностью я вносил тебя на палубу. Все слышали, какими словами я хвалился, указывая на тебя. Да я полдня разглагольствовал только о твоей заднице! - Я сейчас, право, смущусь, – невольник старательно завел глазищи, упиваясь яростью нависшего над ним мужчины. - Хватит! - злой шепот викинга мешался с шумом волн. - Моя честь! Разве я Свен Сильный? Я Свен Безглазый. А может, даже Свен Мужелюб. Не знаю, какое прозвище мне дадут завтра, и сколько человек на корабле я кровью умою за насмешки. Но я обещаю, ты за это ответишь… - Конечно, отвечу, доблестный викинг. Ведь я, наверно, виноват в том, что ты при покупке даже не посмотрел мне между ног. Проклятье! Ударь меня, избей. Может, это развеет твою печаль. Все это невольник шипел ему в спину, ибо Свен предпочитал сейчас смотреть не на него, а на покрытое лунной зыбью море, будто силясь понять сам себя. - Мою печаль, раб, обороть разве что способу Локи, – наконец нарушил молчание викинг. - Ты о чем? - в голосе его злосчастного приобретения наконец появились нотки страха. - Знаешь, однажды прекрасная воительница Скади потребовала у асов поединка, ибо те убили ее отца, великана Тьяцци. Но небожители пошли на мировую и порешили отдать ей в мужья бога, а ее скорбь по отцу развеять весельем, - да ничто не могло умерить печали Скади. Тогда Локи взял веревку, привязав один ее конец к бороде козы, а другой - к своему мужскому достоинству, и принялись они с козой перетягивать ее. И так развеселилась великанша, что согласилась забыть о вражде с богами и вышла замуж за Ньерда, владыку морей. И вот, честно сказать, сейчас меня развеселит лишь одно, – Свен резко развернулся к своей покупке, – привязать веревку к камню потяжелей, другой ее конец туго обмотать вокруг твоего достоинства, да швырнуть тот камень в море! Раздраженно дернув себя за бороду, викинг снова отвернулся, уставившись на насмешливо мерцающие звезды. - Ладно, не бойся. Тебя я убивать ради спасения чести не буду. Эрик Мертвогрудый на моем месте мог бы. Я - нет. - Что ж... Тогда утром просто молчи. - О чем ты, раб? Губы его приобретения исказила по-змеиному красивая усмешка. - Ты спас мою жизнь, я спасу твою честь. Облик мой обманул не только тебя, но и всех на драккаре. Притворство - мой хлеб. А закатывать истерики да, прикрываясь плащом, справлять нужду в ведро, сидя на корточках, наука не великая… - Да тебя, вижу, оставила не только свобода, но и ум! Какой ты будешь мужчина, коль притворишься женщиной? - яростно тряхнул бородой Свен. - Тору, чтобы обмануть ледяных великанов, когда те украли его молот, пришлось одеть женское платье, шитые сапожки да увешаться ожерельями. Но кто из викингов смеет укорить бога в малодушии? - изрек невольник, накручивая на тонкий палец прядь волос. - Тор доказал свое мужество столькими поступками, что сказителю, разом перечислившему их, придется выпить десяток ковшей пива – так сильно пересохнет во рту. А ты лишь юнец без роду и племени, вряд ли державший в руках меч. - Поверь, в своей жизни я совершил куда больше, чем думаешь ты. Если поклянешься, что дашь мне свободу, никто не узнает о твоей оплошности. - Свободу ты не получишь… Твое притворство будет частью выкупа за удар по моей славе. Но я пообещаю сделать все, чтобы ты добрался невредимым до датских земель, куда мы держим путь, и дальше решить твою судьбу честно. На том и порешили. Долго еще вернувшийся на нос корабля Свен не мог заснуть, ворочаясь под тяжелой шкурой. Худые предчувствия рвали душу. И лежал он на спине в муторной полудреме, то плеск волн, то речи стоящих на носу часовых слушая. Те убивали время, сравнивая промеж собой оставленных дома жен да воинов других народов, или споря о песнях скальдов, - ибо плох тот воин, кто не знает поэзии и не может сложить героической висы о своем подвиге. Свен уже почти провалился в сон, когда викинги перешли на древние сказания. Шептались они об Одине и его сынах, и самом славном из них - Бальдре Добром, чья душа была чище, чем свет солнца. Любим всеми он был, но пал на него рок скорой смерти от руки брата, слепого калеки Хёда. - И мать его Фригг, жена Одина, что любила дитя больше собственной жизни, обошла весь свет и у всякого камня или металла, птицы или рыбы взяла клятву не причинять светлому богу вреда. И лишь один росток омелы столь слаб был и бледен, что Фригг прошла мимо, – то начал слышаться голос скальда Ингви, тоже не сыскавшего себе сна. - И стал Бальдр Добрый спасенным от смерти, и, потешаясь, кидал в него Тор свой молот, а асы стреляли в него из луков и метали топоры, но невредим он оказывался. Заворчав, Свен перевернулся на бок, накрывшись шкурой с головой, но голос скальда, что привык лететь над шумными пирами, тише не стал: - Но зловредный Локи выведал, что с ростка омелы не взято слово, и, сорвав его, сделал дротик. Да вложил он его в руку слепого Хёда, да уговорил повеселиться с другими богами, швырнув оружие в Бальдра. И пробил дрот грудь бога. И пал он мертвым. - Слушай, Ингви, а нахрена это Локи? – чей-то пропитой голос оборвал звонкий сказ скальда. - А я откуда знаю? Характер, наверно, такой, мерзости творить. Или, может, скучно было... Вон, ты ж Эрика нашего не спрашивал, зачем в прошлом году он разул христианского аббата да копьями на раскаленный медный лист загнал, и смотрел, как тот перескакивает с ноги на ногу, пока дух не вышел? Молчишь? Не спрашивал нашего предводителя... А с бога спрос взять желаешь. …В общем, скорбь великая пришла в мир. И люди и боги погрузились в печаль. И был Одином отправлен посланец к владычице мертвых, дабы та вернула Бальдра к жизни. И сказала на это Хель: «Коль каждая тварь на земле оплачет прекрасного бога, то достоин он возвращения к живым». И к каждому, в ком была жизнь, шли боги, и каждый согласился оплакивать любимого бога. Лишь великанша Токк, встретившись богам, сказала, что не будет она плакать. И говорят, был той великаншей сам Локи, сменивший обличье, ибо черная злость не давала его сердцу покоя. И остался Бальдр в царстве мертвых. И лишь после Рагнарека, когда заново возродится мир, а два последних человека на земле продолжат род людской, выйдет светлый ас из царства мертвых руку об руку с Хёдом, и вместе с сыновьями Тора станут они править обновившимся миром… Под эти слова Свен наконец забылся сном, не принесшим ни отдыха, ни покоя.