Окно в Рагнарек

Возвращался на корабль Свен, неся на одном плече тюк с покупками, а на другом - тонкую, как ветку, девушку. И как черны были волосы невольницы, так же черны были мысли викинга. Эрик – предводитель их похода - не зря звался Мертвогрудым, ибо сердце его не знало жалости ни к врагу, ни к стороннему человеку. Если он посчитает хворь рабыни заразной, то места ей на драккаре вождь не даст. К счастью, удача, отвернувшаяся было от Свена, вновь подмигнула ему лихим глазом. Стоящий на носу драккара Мертвогрудый не обратил внимания ни на поднявшегося по сходням Свена, ни на девушку. Как выяснилось из разговоров команды, после продажи рабынь завязался спор со сборщиком налогов, и секира Эрика лишила того трех пальцев, да четырех охранников. Из-за этого в порту уже собиралась стража, а магистрат приказывал морским разбойникам немедленно убираться прочь. Вот и метался Эрик то меж успевшими напиться до потери себя викингами, то меж свежей провизией, спешно закатываемой торговцами, что уже брали тройную цену, то меж плотниками, споро чинящими повреждения корабля. Свену вся эта суета была только на руку. Устроил он свою рабыню на корме, между тюков с тканями, дав сверток мягкой кожи под голову да накинув собственный, подбитый мехом, плащ поверх ее лохмотьев. Викинг не стал спрашивать, хочет ли она есть, – просто сунул ей в руки кусок жирной, разваренной баранины и смоченную в вине краюху хлеба. Все это девушка уплела с жадностью. Подождав, пока она насытится, и дав воды, воин назвал свое имя и пояснил, что теперь она по праву стала его рабыней. Но ответом ему было молчание. Усмехнувшись, скорее довольный, чем обозленный, дерзостью девушки, викинг принес ей гребень и кожаное ведро, чтоб она могла вымыть лицо и волосы, и ушел прочь, решив, что сейчас девушке нужен хороший отдых, а не расспросы. А расспросов будет много… Из каких она краев? Как попала в неволю? И что за странные алые узоры идут по ее запястьям и щиколоткам? И почему-то Свену хотелось знать, понравился ли он ей… Все же его нельзя было назвать красавцем. Поломанный нос и шрам над бровью портили лицо, хотя длинные русые волосы, что посрамили бы любую женскую гриву, да суровые черты уравновешивали недостатки. Тряхнув головой, викинг выкинул прочь это странное желание, тем более, что последний в дудку пьяный воин был втащен товарищами на борт, а значит, пора было отплывать прочь. Все как один, налегли викинги на весла. И вышли драккары в волнующееся море, трепеща яркими парусами и пестрыми стягами, но темно было в людских сердцах. Приносил предводитель жертвы богам, выливая за борт кувшины вина, да опустошал в море корзины с кусками баранины, но никто уже не верил, что это вернет удачу. Было тихо. Лишь скрипели весла, да кричали за кормой не поделившие мясо чайки. Боги не обделили Свена силой, а потому тот никогда не жаловался на тяжесть доли гребца. Широка была его грудь и крепки руки, так что веслом он работал, как голодный - ложкой. Но бесконечная тупая работа никогда не была ему по душе. Счастье, что место Ингви было прямо позади его собственного, и мудрый скальд тешил друга своими историями о великане Имире, столь огромном, что боги из мозга его сделали облака, а бровями, словно крепостными валами, огородили Асгард. О связанном волшебной цепью чудовишном волке Фенрире, что в Последние Дни поглотит солнце. О коварстве Локи - и страшной каре, которую обрушили на него боги. О мудрейшем из цвергов Альвисе, которого Тор обманом обратил в камень… Так и плыл он, будто в дреме кидая весло, всецело поглощенный рассказами. Но всякой дреме приходит конец. Солнце было еще высоко, когда новый тревожный звук донесся с поросшего кривым лесом берега, вдоль которого шел драккар. Побросав весла, встали викинги у борта, глядя на стаи волков, что иступленно выли на солнце. И обратили они побледневшие лица на Ингви, что всегда знал больше других, и увидели страх на лице его, лице, страха никогда не знавшем. И увидели глаза скальда, что смотрели в неведомое. И услышали голос из уст его, никогда скальду не принадлежащий. - Не в добрый час покинули мы кров... Час Рагнарека близится. Слышу я, кого зовут они. Вырвется Фенрир и проглотит солнце, и останутся люди в черной тьме. И великое стенание придет. И бросят отцы своих детей на копья, не в силах видеть их голодных мук. И умрут старики и женщины, что были слабы. И накроют волны тех, кто сумеет выжить, ибо змей Йормунгард поднимется из пучины. И ударит огненным мечом великан Сурт по горам, где укроются от потопа люди. И останутся целы лишь те, кто спрячется в самых глубоких пещерах. Но и там, средь кромешной тьмы, не спрятаться им от костлявой руки Хель, загробной владычицы. И прибудет корабль мертвецов, а войско ледяных и огненных великанов встанет рука об руку; и поведет их коварный Локи, что вырвется из заточения. И возьмут оружие асгардские небожители. И, забыв про пиры, выйдут из Вальгаллы храбрые воины, и пролетят над ними валькирии. И поведет их в бой Один. И будет великая битва. И умрет Йормунгард под ударами Тора, но и Тор рухнет мертвым от яда. И растерзает Фенрир Одина, но падет от рук его сыновей. И пронзит славный Хеймдаль грудь Локи, но и сам погибнет от удара меча бога коварства. И падут многие. И будет длиться эта битва столько, что мертвые от усталости не смогут держать оружия. И не будет сил одержать победу ни у тьмы, ни у света. И, чувствуя это, ослепленный гневом великан Сурт поднимет огненный меч и обрушит всю его мощь на землю. Так погибнут все боги и люди... Закатив глаза, рухнул скальд, и три ведра воды понадобилось, чтобы привести его в чувство. Со страшным трудом Эрик Мертвогрудый растолкал своих людей по скамьям, велев грести прочь что есть сил, но долго еще сопровождал их страшный волчий вой. И бранил предводитель Ингви, и поносил сказания, и кричал, что Рагнарек - это дедовы басни, а светлых богов погубить невозможно. Но каждый из викингов уже корил себя за то, что на английских берегах вздевал кольчугу. Настигни их вражий меч - и сейчас они бы в Вальгалле уже готовились к битве… Первые звезды уже виднелись в прорехах облаков, когда товарищ сменил Свена на весле. С наслаждением встав и размяв ноги, викинг прихватил купленных на берегу лепешек и копченой осетрины да поспешил на корму, желая проведать рабыню. Мрачные пророчества Ингви он из головы гнал… Когда настанет час – тогда и надо кручиниться. А пока жить нужно. Рабыне, кажется, пошел на пользу морской воздух. Она выглядела гораздо живее и сейчас безмятежно спала, укрывшись его плащом. Склонившись над ней, викинг отметил, что лицо девушки еще красивей, чем ему показалось в первый раз. Вымытые же волосы, расчесанные гребнем, стали теперь столь хороши, что он против воли опустил в них пальцы, играя с прядями. От его прикосновений на лице невольницы проступила улыбка, и желание стало невыносимым. Викинг возлег рядом со своей рабыней, нежно перебирая рукой ее волосы, провел пальцами по тонкой шее, а затем, забравшись рукой под ее плащ, спустился к еще не выросшей груди, дразня соски. Глаза девушки испуганно открылись, сверкнув в темноте двумя изумрудами, но он приложил палец к ее губам, уговаривая не бояться. По ее дрожи Свен догадался, что у нее еще не было мужчины… Но… Он был простым воином, а не святым. И терпением не отличался. Особенно к женщинам. Гладя ее плоский животик, он шептал о том, что не причинит боли, и переходил все ниже, с наслаждением зарываясь рукой в завитки коротких волос. Затем он еще чуть опустил пальцы… Через мгновение Свен отдернул руку, краснея до самых корней волос…