Смерти нет

Прошло непростительно много времени с того вечера, в который я узнала невероятно важные вещи. Наверное, это можно было бы назвать отрицанием, или подготовкой, или чем угодно ещё, но я не боюсь признаться в очевидном: мне слишком страшно. Не потому, что это касается смерти. Но потому, что у меня появилась надежда, крохотный огонёк в бесконечном беснующемся шторме; и этот огонёк такой хрупкий, что я не могу найти в себе силы подойти и посмотреть на него поближе. Потому что может оказаться, что это только иллюзия. Глупо звучит, но на самом деле это чистая правда — та, которой я её вижу.  Мама всегда говорила, что если ты знаешь верное направление — это уже половина пути по дороге к цели. Знать-то я его, следуя аналогии, знаю, но топчусь на пороге, боясь рискнуть. Признать правду — маловато. Надо ещё заставить себя сделать хотя бы первый шаг. Пока я думаю, прошло два дня. За эти два дня я честно ходила на завтрак, обед и ужин, на все уроки, а потом ещё добровольно сделала задания по нумерологии на следующую неделю и написала эссе по зельям на два свитка, хотя нужно было на полтора. Ещё за эти два дня кто-то умер, а я даже не знаю, кто именно. А ещё забрали домой одну третьекурсницу с Рейвенкло — они с семьёй улетают из страны, чтобы переждать где-то ещё, где сейчас хоть немного безопаснее, чем у нас. Вечером в общей спальне Джоанна сказала, что это настоящая трусость — бросать нас здесь, уменьшая и без того крошечные шансы на победу. Я так не думаю. Я знаю, что, кроме этой девочки, в этой семье есть ещё дети, намного младше. И никто потом не защитит ни её, ни их, если на родителей падет отвратительный жребий быть жертвами в этой войне. Джоанна не будет их защищать, это уж точно. Она даже в АД не состояла никогда — на мой взгляд, это о многом говорит.  Настоящая трусость — знать о возможности и не делать с этим совершенно ни-че-го. Меня это ужасно злит. В конце концов, ничего страшного не случится, если я просто открою книгу и прочитаю текст, написанный тысячу лет назад — правда же? Но что-то внутри поднимает голову и почти рычит, когда я думаю о том, чтобы пойти в убежище. Это ужасно утомляет. Какая-то бесконечная бессмысленная борьба с собственным разумом, в которой никогда не будет победителя. Поэтому, когда все возможные дела и методы избегания всё-таки заканчиваются, я принимаюсь бесцельно слоняться по пустым школьным коридорам — это продолжается так долго, что уже нескольких патрулирующих авроров встречала чуть ли не трижды. Среди них нет никого, знакомого хотя бы в лицо. Может, это и хорошо даже, вопросы мне сейчас точно не нужны. Ну, может, только от своих, но свои достаточно деликатны, чтобы не спрашивать. Некоторые из них… Интересно, заходит ли Невилл в убежище, когда меня там нет? Всё-таки спокойных мест в школе не так уж и много, так что шансы довольно велики. Надо будет рано или поздно всё-таки туда заглянуть. Хотя бы ради него. Коридор раздваивается. Левое ответвление через несколько поворотов приведёт к моему тупику, поэтому я без промедления сворачиваю направо — и тут же начинаю снова себя грызть. Справедливости ради, за дело. В Министерство ломанулась, как ненормальная, не то что не обдумав, даже не успев сообразить, что именно делаю — а здесь, когда даже риска на таком этапе не может быть никакого, трушу, как идиотка. Ладно, на самокритике не выплывешь, это я помню. А вот подумать действительно не помешает. В конце концов — и три коридора спустя — удаётся прийти с собой к странному, но вроде бы верному компромиссу: я обхожу Хогвартс по самому широкому кругу, какой только смогу вспомнить, но как только он заканчивается — иду куда следует и делаю то, что нужно. Звучит не очень, но пусть будет так. Это как минимум будет означать, что сейчас я как будто победила. Правда, победить саму себя вовсе не так сложно, как кажется. Следующий коридор хорошо мне знаком — мы часто ходим им по дороге на астрономию. Сейчас здесь пусто. Вообще эта часть замка очень нравится мне за то, что здесь какое-то невероятное количество потайных мест. Не комнат, скорее, закутков, в большинстве из них ещё чертовски предусмотрительно стоят лавочки или стулья, и я-первокурсница провела много времени здесь: удобно, что можно спрятаться от чужих глаз, не производя при этом каких-то сложных действий, просто случайно прислонившись к стене в нужном месте. Впрочем, у некоторых из этих полезных закутков есть самые настоящие двери, и проблема сейчас как раз в этом: одна из них открыта настежь, и изнутри светлячком бьётся неверный и слабый свет свечи. Ну, не то чтобы это действительно проблема, но я почему-то думала, что единственная о них знаю. На всякий случай я отхожу к противоположной стене. Не хочется нарушать ничьё уединение, даже случайно. Может, удастся обойти так, чтобы меня не заметили?.. Впрочем, как только я вглядываюсь, идея побыстрее уйти начинает соперничать с другой, более глупой — остаться и подождать, на случай, если понадобится помощь. Я прислоняюсь плечом к боку большого книжного стеллажа. Отсюда не очень хорошо видно: голова и плечи Гарри, сидящего, видимо, на полу, и часть белоснежной рубашки с зелёным галстуком кого-то другого. Ну, нетрудно предположить, кого именно. Странно только, что ещё драки нет. — Что, плачешь по своей подружке, Поттер? — глумится слизеринец, его голос я узнаю, даже не видя лица. Гарри, наверное, тоже. Во всяком случае, он не то что головы не поднимает, а даже не вздрагивает. Будто ожидал чего-то подобного. — Заткнись, Малфой, — устало бросает Гарри, совсем негромко, но его голос слабым эхом отдаётся в каменных стенах. Не защищается даже. Странно. Мне отсюда не видно, я только надеюсь, что он не ранен и не проклят. — Да нет, с чего бы мне затыкаться, дружище, — парирует тот. — Из-за тебя погибла одна из твоих верных шавок, должен же тебе хоть кто-то сказать, правда? Иначе так и будешь играть в благородство. Тебе не идёт. Гарри наконец поднимает голову. Я не вижу его глаз, но готова поспорить на то, что сейчас в них лучше не заглядывать — убьёт и не поморщится. Впрочем, Малфой всегда его доставал из-за того, что не смог стать ему другом, но вот это уже ни в какие рамки не лезет. Слишком жестоко. — Это из-за вас, ясно? — медленно говорит Гарри, наверное, чтобы не сорваться. — Из-за твоей ебанутой названой семейки Пожирателей, так что заткнись и вали отсюда. — Повтори? — голос Малфоя даже звенит от напряжения, а сам он чуть наклоняется вперёд, сжимая кулаки. — Повтори, что ты там вякнул? — Что слышал, — на пару тонов громче и более зло отвечает Гарри. — Твоя вина в том, что она умерла, тоже есть. Ты её грязнокровкой называл пять лет, может, сам попросил папочку и прихвостней её убить, а? Кто знает? Так что не стебался бы ты так, как будто никакого отношения к происходящему не имеешь. Гарри злится. Не то чтобы сказанное было чистой правдой, лишь уверенно притянутой за уши, но я так хорошо его понимаю. Особенно если учесть, что у него с Малфоем давние распри. Но… — Я попросил? — тупо повторяет Малфой. — Я? Гарри молча кивает. Он вообще не любит глумиться над кем-то, но сейчас на его лице проскальзывает странная смесь эмоций: усталость, ненависть, победоносная ухмылка и боль. И я даже не стану его осуждать. Когда Гермиона погибла, по большей степени нападали именно на него. Нам тоже досталось, но совсем немного, а у него было практически клеймо. Мистер-Это-Ваша-Вина-Поттер. — Как будто я не говорил отцу, чтобы они никого не трогали! — Малфой срывается почти на визг, и я намертво вжимаюсь в стену и замираю, не дыша. И Малфой замирает тоже. Некоторое время стоит такая звенящая тишина, что слышно, как в одном из соседних коридоров ветер поёт трещинами в рассохшейся раме старого окна. А затем короткие быстрые шаги кажутся мне звучащими так же оглушительно громко, как секунду назад колотилось моё собственное сердце. Кажется, он меня не заметил. Из-за стеллажа я выхожу минут через десять — надо было, наверное, раньше, но мне не хочется, чтобы кто-нибудь знал, что я слышала. Гарри даже не встал — он всё ещё сидит и выглядит не злым, но растерянным и уставшим. Мне снова становится страшно; совсем чуть-чуть, больше даже беспокойно, но прямо сейчас это очень мешает трезво мыслить. — Привет, — преувеличенно весело говорю я, останавливаясь у порога. — Тебе удобно? Ничего не хочу сказать, но здесь не самое лучшее… Он смотрит. Прямо в глаза и так настойчиво, что я осекаюсь. Ни на грамм не поверил, очевидно же. — Ты слышала, да? — тихо спрашивает он, и мне, конечно, не остаётся ничего, кроме как кивнуть. — Долбануться можно. Ну тут невозможно не согласиться. Впрочем, мне кажется, чего-то такого мы с ним оба подсознательно ожидали. Мир в последние несколько лет — может, даже несколько десятков лет?.. — регулярно переворачивается с ног на голову и обратно, и не то чтобы все к этому привыкли, но стоит признать: должно произойти что-то очень серьёзное, чтобы действительно шокировать. Но Малфой… Чтобы Малфой?.. … Мы очень долго находимся здесь — Гарри сидит, я стою, чувствуя, как ужасно затекли ноги, но двинуться почему-то страшно. Как будто это действие что-нибудь разрушит. Глупости, конечно. Но всё равно я не двигаюсь до последнего, до момента, пока левую ногу не начинает покалывать тысячами крошечных иголочек. И только было собираюсь хотя бы перенести вес, как Гарри потягивается и быстро встаёт. — Мы это переживём, — подмигивает он в ответ на моё изумлённое выражение лица. — Мы вообще всё переживём, Луна. Кроме смерти, конечно, но и тут есть свои варианты. Тебя проводить до гостиной? Я молча качаю головой. Гарри крепко обнимает меня и уходит, пока я формулирую мысль о том, что абсолютно ничего не понимаю. *** К тупиковому коридору я в итоге прихожу за полтора часа до отбоя. Времени, конечно, невероятно мало, но сама же виновата в том, что усиленно тянула его половину дня. Теперь у меня даже нет желания убежать от грядущей ответственности: увиденная сцена будто что-то переломила, но я не знаю и не хочу думать, что именно. Это сейчас неважно. В коридоре никого нет. Я иду быстро, но так, чтобы не привлечь внимание в случае, если кто-то встретится по дороге. Да и смотрю больше по сторонам, чем вперёд, поэтому в конце концов вижу перед глазами серебристо-белую пелену, а потом верхнюю половину тела обдаёт могильным холодом, даже мышцы спины немного сводит. Знакомое ощущение, конечно, но не сказать чтобы очень приятное… — И тебе добрый вечер, — ворчу я, потирая шею. — Можешь в следующий раз предупреждать? Не то чтобы я тебе не рада… — Справедливости ради, обычно ты смотришь куда идёшь, — равнодушно парирует Елена. — К тому же, это тебя взбодрило, судя по всему. Вообще-то я собиралась тебе сказать, что в твоём названном убежище кто-то есть, поэтому, возможно, туда сейчас заходить не стоит. Меня снова обдаёт холодом, на этот раз никакого отношения к призракам не имеющим. Кто-то есть? Это значит, снова не иметь возможности побыть одной без страха, что и здесь найдут? И чего тогда стоили все защитные заклинания, на которые я потратила кучу времени — выходит, и их можно обойти практически без труда? — Какой-то парень, — добавляет Елена. — Вы вроде бы общались раньше, если мне память не изменяет… Волна страха словно разбивается о риф — в секунду, и я успокаиваюсь так быстро, что сама не успеваю этого заметить. Видно, и правда ко всему привыкла. Кажется, у меня даже есть хорошая догадка о том, кто этот парень-посетитель. Остаётся только надеяться, что я не ошибаюсь. — Кажется, мне стоит поставить пять галеонов на Гриффиндор, — с улыбкой говорит Невилл, сидя на столе. — Сегодня госпожа Удача настолько на моей стороне, что даже Феликс Фелицис не понадобится… — Не поверишь, час назад как раз об этом думала, — честно признаюсь я. — Ну, о том, заглянешь ли ты хоть раз. — Возможно, ты удивишься, но я тебя тут каждый день жду, — спокойно, но, кажется, немного укоризненно замечает Невилл. — Правда, выходит, что не в то время… Но это ерунда, не забивай себе голову. Что у тебя случилось? Нет, ну это почти подло — ловить меня на этом прямо с порога, без возможности выкрутиться или перевести тему. Я закусываю щёку изнутри и стараюсь не смотреть ему в глаза. Расскажу — будет волноваться ещё сильнее, а это совсем никуда не годится. Не расскажу — поймёт, что соврала, и снова результат будет состоять в чрезмерных волнениях. Я обвожу взглядом класс, стараясь сосредоточиться, и вижу свою изначальную цель — чёрную книгу, лежащую на самом видном месте. Вот же чёрт. Видно, пресловутая госпожа Удача, благоволя Невиллу, напрочь отвернулась от меня. И поэтому у меня сейчас только два выбора: или рассказать ему про Малфоя, то есть выдать чужую тайну, или про книгу, то есть тоже выдать тайну, но уже, по сути, свою собственную. Оба варианта кажутся крайне сомнительными, но и по испытующему взгляду друга становится понятно, что в «ничего не случилось» он не поверит. Впрочем, кажется, к этому выбору я тоже давно была готова. Поэтому я пересекаю класс, беру книгу в руки и поворачиваюсь к Невиллу, вдыхая поглубже, чтобы не паниковать. Елена, маячащая на пороге, делает страшные глаза, но на это я уже не обращаю внимания: в Невилле можно быть уверенной на двести процентов, в этом я уже успела убедиться. Я не боюсь ему доверять. Сейчас я боюсь только упустить действительно существующую возможность. — Когда я подумала, что надо готовиться к экзаменам, — начинаю я, внимательно смотря в его лицо. Он молчит и напряжённо слушает, стараясь не пропустить ни единого слова. Кажется, эта ночь будет очень долгой.