Смерти нет

Мы сидим в старом классе молча и так долго, что в конце концов за единственным его окном небо потихоньку начинает светлеть. Это очень красиво. Деревья внизу, у замка, уже почти облетели, и теперь их тонкие ветки, совсем как трещины, расчерчивают небо у самого нижнего края — будто старая фреска рассохлась и начала осыпаться от времени. Хорошо, что меня никто не хватится в факультетской спальне — в том числе поэтому я имею почти постоянную возможность видеть то, что не видят другие. Невилл тоже смотрит. Но не на деревья, а куда-то в пространство, в пустоту. Если я хоть что-то о нём знаю, так он обычно пытается сложить в голове мельчайшие кусочки паззла, чтобы посмотреть на цельную картинку. Невилл, как почти никто другой, умеет слушать. Если бы не это, рассказать ему что-либо сегодня оказалось бы практически невозможной затеей: я и сама с трудом понимаю происходящее. Мама как-то говорила, для того, чтобы рассказать историю от начала до конца, нужно знать и то, и другое. Но у меня в руках только середина нити — и две тонкие линии, уходящие в туман. — Ладно, — наконец говорит Невилл, хлопнув ладонями о парту, на которой сидит. — Будем считать, что я понял. Ничего себе история, конечно. И что мы собираемся делать дальше? — Мы? Он усмехается так, будто всё в высшей степени очевидно. Впрочем, он прав, и всё-таки… — Конечно, мы. Не думала же ты, что мне нравится прятаться по углам и постоянно думать, что я плохой друг? — Я не против. Просто думаю, что у тебя своих забот полно. — Может, и полно… Но если всё получится, будет классно. В конце концов, знаешь, она ведь и мне дорога тоже. Он хочет продолжить, сказать что-то ещё, но вместо этого широко зевает, не сумев удержаться. Ну конечно же, надо хоть немного поспать, просто до меня эта идея обычно доходит очень поздно. Я спрыгиваю с парты. Невилл в ответ на моё сообщение о том, что мы расходимся до утра, чтобы отдохнуть, вяло сопротивляется: — Да я могу и здесь лечь, кстати. Завтра… то есть, уже сегодня всё равно воскресенье. Можно парты сдвинуть, ну, а трансфигурация — для остального… И даже без подушки, только накрыться чем-нибудь, а то я иначе уснуть не могу. Хотя, может, сейчас и сидя смог бы запросто, кто его знает. — Не стоит. Не сегодня, — возражаю я. — Обязательно обдумаем эту идею, но немного позже, ладно? У нас обоих был тяжёлый день, и тебе правда стоит поспать по-нормальному, без изобретений колеса на ровном месте. — Может, колесо — это как раз то, что мне бы пригодилось, — вздыхает Невилл, но всё-таки послушно выходит со мной из класса, на цыпочках, на всякий случай. — И всё-таки я думаю, что ты могла сказать мне раньше. Не в смысле, что в чём-то тебя обвиняю, но, может, тебе так было бы легче? — Было бы. И что с того? Я запираю дверь. Несмотря на то, что говорит Невилл шёпотом, звук гулким эхом разносится по школьному коридору, а это значит, что любой, кто пройдёт мимо, непременно нас услышит. Не хватало ещё снятых баллов, на это почему-то всегда обращают ужасно много внимания. — Я знаю, что ты делаешь, Луна, — серьёзно говорит он, пока мы идём по пустым коридорам, заглядывая за каждый угол. — И мне даже понятно, почему. Но тебе не обязательно так стараться никого не беспокоить, знаешь? Вот же зараза, ничего от него не скроешь. — Я вовсе об этом не думаю. Невилл проницательно улыбается. — Я знаю это, потому что сам поступаю ровно так же. Поэтому давай договоримся, что хотя бы мне ты можешь доверять. Ну, по мере желания, конечно. Хорошо, что я часто брожу по школе ночью. Да и Невилл в последнее время явно не хуже меня разбирается в замковых коридорах. Поэтому до портрета Полной дамы мы добираемся никем не замеченные, и потом, попрощавшись с другом, к себе в спальню я тоже прихожу безо всякой опасности для репутации факультета. Одно удовольствие. Странно, но это приносит мне неожиданный всплеск какого-то чувства, вот так, издалека, очень похожего на радость. Или, может быть, не это, а прошедший разговор. *** С утра все ушли в Хогсмид. Поскольку погода хорошая, а ещё в деревне планируется какой-то местный праздник, в школе действительно не осталось практически никого — только пара авроров, преподаватели, уже разочаровавшиеся в радостях жизни, те, кому не подписали разрешения на посещение Хогсмида. И я. Остаться в одиночестве в огромной школе — довольно непростая задача. Поэтому, в связи с таким эпохальным, можно сказать, событием я долго валяюсь в кровати, из-за чего едва не пропускаю завтрак, а затем, прихватив с собой горку бутербродов, устраиваюсь в кресле прямо в факультетской гостиной. Вместе с, понятное дело, загадочной книгой, времени изучить которую у меня сегодня будет предостаточно. Правда, мысли мои гуляют очень далеко от того, что я делаю. Проснувшись, первое, что я вспомнила — вчера у неё был день рождения. Интересно, почему никто в школе не попытался мне об этом напомнить?.. Впрочем, это неважно. Наверное, так даже легче. Можно вспоминать не боль, а, к примеру, то, как в прошлом году после рождественских каникул я умудрилась подкинуть ей в сумку свёрток с медным кулоном в виде кота — даже папа его одобрил, мы вместе ездили выбирать. Конечно, я не подписывалась… хотя почему конечно… Впрочем, это бы всё сильно усложнило. Нет, не надо об этом. Лучше сосредоточиться на том, что более реально и действительно существует. Я ёрзаю в кресле, забравшись с ногами и устраиваясь поудобнее — по полу уже начали бродить сквозняки, скоро на улице станет совсем холодно. И всё-таки Хогсмид — это хорошо. Подумать только, целый день никто не будет шуметь, обзываться или спрашивать, что это я такое читаю… Отличный день. Почти. — И почему ты не пошла в деревню? Я поднимаю голову. Елена смотрит на меня сверху из-за плеча. Хорошо хоть книгу от неё прятать не придётся, иначе это было бы неловко. — Настроения нет. Не боишься, что нас увидят вместе? — Не боишься, что тебя снова назовут ненормальной за болтовню с призраками? — парирует Елена. — Вообще-то я хотела сказать, что не стоит светить книгой у всех на виду, даже если думаешь, что никого нет. На всякий случай. Это не та литература, за которую тебя могли бы похвалить, видишь ли. — То есть запрещённая? — уточняю я. Вместо холодка по спине, который бы появился у любого нормального человека, мне чудится обжигающая волна — где-то внутри, между рёбрами. — Очень интересно. И как тогда такая литература оказалась в школе, да ещё и не в Запретной секции? — Откуда бы мне знать. Не знаю, могут ли призраки лгать. Правда, не знаю. Но в этот момент полунезнакомый инстинкт заставляет меня насторожиться: мне показалось, будто Елена ответила не совсем честно. Впрочем… Не уверена, что это моё дело. Пока что она только помогает мне. — Хорошо, — я пожимаю плечами, делая вид, что ничего не заметила. — Не хочешь ещё что-нибудь обсудить? — Например? Например, ещё какие-нибудь пугающие подробности о том, чего я не знаю, хочется сказать мне, но я вовремя прикусываю язык. Откуда, интересно, взялась эта ирония, я ведь и правда не против такой компании… Подумаю об этом позже. — Никаких конкретных предложений. Просто вдруг есть… что-нибудь. Моя собеседница недоверчиво поднимает брови и открывает было рот, когда совсем рядом раздаётся ужасно знакомый голос. Я не так уж часто общаюсь с его обладательницей, но всё-таки сразу узнаю его. Это Тонкс. Несмотря на то, что сперва мне кажется, будто она тоже стоит прямо рядом со мной, прислушавшись, я понимаю, что это не так. Аврорка за дверью, беседует с горгульей. Елена испаряется так быстро — не знай я, что призраки этого не могут, подумала бы, что она просто аппарировала. Книгу, несмотря на её толщину, удаётся засунуть под мантию и прижать к животу в те мгновения, пока за дверью звучит скрипучий голос горгульи. Я усаживаюсь в кресле, даже кладу ногу на ногу, делая вид, что просто расслабляюсь после учебной недели — хорошо хоть мантия свободная и скрывает ненужные очертания. Если эта книга сейчас выпадет, я просто не знаю, что сделаю. Дверь открывается, и в гостиную входит Тонкс. Даже если меня это и удивило по каким-то причинам, сейчас не до того. — А разве аврорам можно заходить в гостиные факультетов? — не очень-то вежливо интересуюсь я в попытках скрыть замешательство. — Мне казалось, вы только коридоры и Большой зал патрулируете… — Ну, на самом деле, и правда нельзя, — улыбается она, безо всяких вопросов занимая кресло напротив. — Но я ведь не выпрашивала пароли, как некоторые мои коллеги. А горгулье не приказано не впускать ответивших на её вопрос лишь потому, что они уже давно не ученики — если ты понимаешь, о чём я. Я восхищённо вздыхаю. Мерлин, какая же она потрясающая. — Ты что-то ищешь? Я могу помочь? — Да, Луна, только ты и можешь помочь. Вообще-то я искала тебя. О, нет. Нет-нет-нет. Спокойным день уже не будет, но я хотя бы могу попытаться избежать дурацких вопросов. Хотя и хамить не хочется, всё-таки она не похожа на добрую половину школы и вряд ли станет бесцеремонно лезть в те темы, которые её не касаются… — Зачем? — Да просто поговорить. Расслабься, никаких претензий у меня к тебе нет. Ну, хотя бы я могу быть уверена в том, что это правда. Хотя расслабиться после информации о запрещёнке всё равно получается так себе, если честно. Я ставлю локти на подлокотник кресла, и дурацкая книга под мантией начинает плавно съезжать вбок. Надеюсь, на моём лице не написано, о чём я думаю. Надо срочно отвлечь внимание от этой досадной неприятности, пока Тонкс не поняла, что я что-то прячу. — Да, хорошо. Спрашивай. — Я наблюдала за тобой некоторое время. Тебе не нравится «Пророк», да? — негромко уточняет Тонкс, которой, кажется, нет совершенно никакого дела до моих эмоций. — Можно… могу я узнать, почему? Мысли о книге, до того полностью занимавшие меня, моментально вылетают из головы. Я не хочу говорить об этом. Мерлин, кто бы знал, как сильно я не хочу обсуждать эту долбаную тему. Все эти вопросы. Ты пойдёшь на её похороны? Беллатрису обязательно поймают, вот увидишь. Если расскажешь, станет легче. Ты видела новую статью о ней? Там и про тебя тоже есть. Траур — это нормально. Тоска — это нормально. Вот только непонятную ненависть к себе и отрицание проблемы никто не понимает и потому не принимает всерьёз. А я не смогу справиться с ними одна. И потому с каждым разом, с каждым воспоминанием или вопросом увязаю всё глубже. И ненавижу мир всё больше, задвигая внутрь головы факт, что Беллатриса, вообще-то, даже отношения к проблеме не имеет. Потому что Гермиона уклонилась от Авады. Просто это было у Арки, и Арка оказалась у неё за спиной. Но Тонкс, кажется, спрашивает не потому, что ей попросту любопытно. Посмотрим. — Потому что они писали… — начинаю я, и голос срывается, а в глазах начинает противно щипать. Ну нет уж. Не хватало ещё перед Тонкс разрыдаться — она поймёт, конечно, но я себе не прощу. — О Гермионе? — мягко продолжает она, пока я глубоко вдыхаю и выдыхаю, чтобы сдержаться. Вроде бы даже получается. — Я читала заметки летом. Тебе это не понравилось? — Не то чтобы не понравилось, — медленно говорю я, пытаясь сформулировать мысль так, чтобы вышло покороче. — Просто они писали так, будто… Будто она опытная аврорка и погибла на опасном задании. Честь, отважно сражалась, пошла на риск, думаю, ты что-нибудь подобное не раз видела. Но на самом деле это вообще не имеет к ней отношения. Ни к кому из нас. Мы ведь просто… просто подростки, нарушившие правила. И это закончилось очень страшным итогом. Тонкс молча кивает, и я вижу в её глазах что-то такое, отчего мне хочется её обнять. Кажется, она и вправду поняла. — Но ты всё равно его читаешь? — в конце концов уточняет она, бросив быстрый взгляд на стопку газет на столике рядом со мной. — По утрам совы приносят тебе новые газеты. Зачем? О, вот это хороший вопрос. Настолько, что мне приходится задуматься, чтобы найти ответ на него. Особенно после того, как они перестали писать правду, как бы пафосно это ни звучало. Нет, ответ я знаю, конечно, и с самого начала он был мне известен. Я читаю эти гадости, чтобы убедиться, что там не будет ничего обо мне. В смысле… что никто не узнает о нас с ней. Если это можно называть словом «мы». НО Тонкс это говорить нельзя. По крайней мере, пока. — Да я даже не знаю, если честно, — осторожно улыбаюсь я. — Мазохизм, наверное. И потом, лучше знать врага в лицо. — Прошу прощения за мой французский, но это мало напоминает лицо, — подмигивает Тонкс. Тон беседы, ещё минуту назад напряжённый и серьёзный, точно сменился. Я даже не знаю, хорошо это или плохо. — Ну а если в целом — как ты? Твой папа беспокоится. Папа?.. Ах да, она ведь тоже в Ордене. Кстати, полезно об этом вспомнить. Я надеюсь, этот год будет спокойным, но всё-таки держать в уме факт, что в школе полно членов Ордена, будет не лишним. Хотя Гарри тоже должен об этом знать, но в прошлый раз он почему-то решил не пользоваться помощью… — Всё хорошо. — Профессор Флитвик мне сказал, что ты стала одной из лучших в заклинаниях. Могу только поздравить. Что, правда? Это приятно. — Ну, я много занимаюсь, — соглашаюсь я, надеясь, что ей не придёт в голову расспрашивать подробности. — Всё-таки экзамены на носу. Сегодня вот тоже хотела потренироваться. Не хочется спроваживать Тонкс, но момент и правда не самый подходящий. Честное слово, если она сейчас уйдёт, я потом сама её найду, чтобы поговорить. Ну пожалуйста… — Да, извини, — соглашается Тонкс, и я незаметно выдыхаю. Сработало. — Занимайся, мне, в общем, тоже пора. И если что, ты можешь обратиться ко мне в любой момент, Луна. — Спасибо. Когда за ней закрывается дверь, вместе с облегчением во мне вспыхивает тяжёлое, давящее чувство вины. Некрасиво получилось, конечно, но другого варианта у меня не было. Надеюсь только, что она ничего не поняла — или, если вдруг поняла, не будет рассказывать об этом кому бы то ни было. Впрочем, в этом я уверена почти полностью. Даже при том, насколько мало я её знаю, понятно: Тонкс хорошая, и она точно заслуживает больше доверия, чем я могу себе позволить. Тяжёлую книгу, чуть поколебавшись, я раскрываю на первой странице. Это наверняка будет не самое лёгкое чтение.