Смерти нет

Вопросов к Елене в голове такое количество, что мне кажется, будто эта самая голова сейчас как минимум распухнет и взорвётся. Честное слово, любопытство — ужасная штука, и даже подбираясь к такой серьёзной и, без преувеличения, древней теме, я не могу его унять и не торопиться. Поэтому стараюсь отвлечься: книгу — то есть, Книгу Смерти — раскрываю наугад почти посередине и бездумно её листаю. На чтение в данный момент всё равно нет никаких сил, для этого надо сосредоточиться или хотя бы успокоиться, а я сейчас не могу ни то, ни другое. Так что просто картинки смотрю, так сказать — они там даже есть. Попадаются как логичные, так и весьма неожиданные вещи. Правда, чем дальше я листаю, тем меньше понятно, по какому принципу книга собиралась в единое целое. Напиток живой смерти — более-менее логично. Воскрешающий камень — тоже могу понять, пусть большинство и считает его, как и остальные Дары, просто красивой детской сказкой. Но зелье из сон-травы, хрустальный гроб с каким-то потрясающе сложным заклятьем и другие подобного рода вещи, честно говоря, оставляют меня с непониманием даже большим, чем от загадки ключа для книги. Ох, сколько же всего я ещё не знаю и не узнаю, скорее всего, вообще никогда. С ума сойти. Интересно ещё то, что книга невероятно старая. Ну, в смысле, даже намного старше, чем любая из тех, что я брала для тренировок. Не могу точно объяснить, откуда я это знаю, но абсолютно уверена. А это значит, что Елена, наверное, не просто так мне подсказала… Вспомнив о ней, я быстро поднимаю голову и обнаруживаю, что она всё ещё здесь. Как будто чего-то ждёт. — Кто написал эту книгу? Елена изгибает губы в странном жесте — полуулыбка-полуусмешка, так что мне не очень понятно, злится она или нет. Но её глаза выражают мягкое спокойствие, поэтому, кажется, не злится. А ещё кажется, что я слишком сильно беспокоюсь за мелочи, которые на самом деле не имеют значения… — Пожалуй, это единственное в данной теме, до чего ты можешь легко додуматься сама. Попробуй. Она права, ответ мне уже известен, пусть и без стопроцентной уверенности. Я никогда не видела рукописи Ровены, но интуиция подсказывает, почти кричит о том, что основательница моего факультета имеет прямое к этой вещи отношение. Интересные у них там дела творились. Мне, конечно, никогда не казалось, что Рейвенкло была исключительно светлой личностью, никоим образом ни с чем таким не связанной, но и подобные вещи… как бы это помягче сформулировать… весьма неожиданны в контексте того, что я знаю об этой потрясающей женщине. Знаю я, правда, через сотые руки, но всё-таки. Нет, это точно надо долго и вдумчиво читать. Мельком замеченный абзац из статьи про полынь заставляет меня проглядеть текст дальше, и я с трудом отрываюсь и перелистываю страницу. Не так. Это должно быть не так. Слишком ценная информация, чтобы воспринимать её в нынешнем моём состоянии. Портить самой себе впечатление не стоит. Страница, ещё страница… И вдруг — как кирпичом по голове ударили. Самое идиотское сравнение на свете, но это единственное, что на самом деле передаёт ощущение. Потому что я переворачиваю страницу, и со следующей дразнится одним своим присутствием каменный свод и переливающееся серебристое полотно. Я смотрю на него, не моргая, в носу снова странно щиплет, но мне сейчас вообще не до этого. Щёки горят. И с каждым предложением читать всё сложнее, потому что перед глазами пляшет какая-то пелена. Я старательно моргаю, и по щекам пролегают мокрые дорожки. Ну нет. Я не собираюсь реветь из-за этого… этой… «Если вошедший смертью не забран полностью, жизнь сохранится даже последней частицей её…» Дыхание сбивается, как после марафона. Слова будто прыгают, и я совсем не… Не знала, что, сидя в кресле, можно ощущать себя совершенно иначе. Будто это безумная горная река. Будто я невесомая травинка, которую сорвало и моментально закрутило в бурлящем потоке. Правда, есть одно отличие: я могу сопротивляться. Могу отказаться, перестать думать над решением, отложить книгу, выйти из этого потока в любой момент. Вот только отчётливо понимаю, что никогда не захочу выйти.

***

Елена осторожно кашляет, привлекая внимание; я как будто выныриваю из толщи воды, уже во второй раз за вечер, но сейчас это было гораздо глубже и тяжелее. Как будто огромный пласт давит на грудь, мешая вдохнуть хоть сколько-нибудь воздуха. Не помню, что именно сейчас прочитала — в голове всё ещё туман, как от произошедшего, так и в целом. Но ещё я не знала, что простые слова такое умеют. Впрочем, о чём я — это не просто слова, это самое ценное, что я могла бы прочитать из всех книг на свете. Ну, нет, на самом деле я никогда не думала, что и вправду смогу вернуть Гермиону. Магия не всесильна, как наивно полагают некоторые магглы, и мы не можем абсолютно всего, как бы глубоко ни погружались — даже Тёмная магия лишь, как бы плохо это ни звучало, расширяет имеющиеся возможности, но не открывает новые. Собственно, по этой причине книга и шокирует, выглядит какой-то невероятно злой шуткой: пусть нужная мне часть и заранее заложена в саму суть Арки, всё равно кажется просто невероятным, что это может сработать. Будто та самая магия-без-границ, стереотипная всемогущесть. Чёрт, опять глаза жжёт. Надо на что-то переключиться, отвлечься хоть ненадолго. Может, тогда сердце перестанет колотиться так бешено, и я смогу хотя бы немного соображать. Надо отвлечься, надо отвлечься надоотвлечься надо… — А ты тоже её читала? — произношу я, уже с первого слова в полной уверенности, что говорить этого не стоило. Судя по той части истории Елены, которую я знаю, отношения с матерью у неё были не очень. Может, взгляд в учебниках по истории магии и несколько однобокий, но не на пустом же месте такие вещи пишутся? — Читала, конечно. В некотором роде, это часть моего наследства. Её же мама написала, так что… Она молча разводит руками. Кажется, тема и вправду острая. — Ни разу не слышала, чтобы у Ровены были такие исследования, — задумчиво бормочу я, водя пальцем по обложке. — Вернее… Я тебе верю, конечно, но для меня это весьма странно выглядит. Её связь с такими вещами, то есть. Даже если остальные пункты здесь исключительно ради науки, то вот взять Арку: здесь в таком тоне написано, будто Ровена сама её создала, а это уже ни в какие рамки, очерченные учебниками по истории магии, не влезает. Ну, вообще-то могла и создать, наверное. Всё-таки никто же не запрещает интересоваться чем-то кроме школы, да ещё и за всю жизнь. Но мне так трудно уложить это в голове — наверное, ещё и потому, что нет времени обдумать. — Видишь ли, — без единой эмоции на полупрозрачном лице поясняет Елена, — моей матушке, Мерлин ей судья, постоянно что-нибудь мешало жить. В известном смысле — она постоянно пыталась что-то создать или усовершенствовать. И некоторые свойства Арки Смерти, хотя в то время она называлась иначе, как раз её рук дело. Разумеется, она не создала её целиком и полностью, но приложила руку. В те времена мало кто мог уверенно помочь с такими вещами… И ещё меньше было тех, кто при этом был ещё жив. — Что ты имеешь в виду? — переспрашиваю я. Если это то, о чем я думаю… — Арка ведь не просто так была создана. Вероятно, тебе было не до этого в тот день, но, может, ты заметила, что она стоит в амфитеатре? И тут до меня наконец доходит. Рейвенкловка ещё — небось свиноподобные дружки Малфоя и то быстрее сообразили бы. — И на постаменте, — почему-то шепчу я, стараясь удержать в голове мысли, роем по ней носящиеся. — Как на сцене… Елена кивает. — Именно. Арку создавали для публичных казней — в те времена это было нормально. И Аврорат не гнушался рассматривать доносы, поэтому случаи, как ты понимаешь, происходили не особенно редко. Ровене… маме это не нравилось — она вообще была излишне миролюбива для времени, в котором жила. Так что она внесла свои коррективы, и сделала это настолько хитро, что остальные либо ничего не заметили, либо посчитали это не мешающим основной цели. — Какие коррективы? — из чистого любопытства интересуюсь я. Вряд ли эта информация будет полезна, но ведь и в учебниках как будто ничего подобного не пишут. Может, если бы историю магии нам преподавали вот так, её бы даже мои однокурсники любили. — Я о том, что написано в книге. Что если человек не умер до того, как вошёл в Арку, Арка сохранит и поддержит его жизнь в том состоянии, в котором она была на момент входа. Даже если жизнь висит на волоске. Честно говоря, не знаю подробностей, кроме этих, — вдруг улыбается Елена. — Как ты можешь догадаться, матушка ничего мне о своей работе не сподобилась рассказать. Но можно сделать вывод, что у неё получилось, потому как Арку создали, установили и даже много столетий использовали. По спине бегут мурашки, не имеющие отношения к сквозняку в классе. Много столетий — значит, много человек, возможно, даже хороших и талантливых волшебников, закончились с помощью этой штуки. Раньше мне было просто жутковато смотреть на неё и слышать оттуда голоса, а теперь ещё и противно. С другой стороны, лазейка Ровены на этом фоне выглядит как нельзя кстати: ведь если те, кто занимался казнью, не знали о ней, это значит, что люди отправлялись, так сказать, в последний путь живыми. А значит, они всё ещё… — Даже не думай, — предостерегает Елена, наверное, прочтя на моём лице всё, что я только что подумала. — Это не сработает. — Откуда ты знаешь, о чём я думаю? — глупо переспрашиваю я. Елена выразительно поднимает брови: — Если бы могла — поставила пару галеонов на то, что ты сейчас размышляешь, мол, люди в Арке всё ещё живы и их можно оттуда вытащить. Я не права? Я поднимаю обе руки вверх, признавая капитуляцию. Елена смеётся — не зло, искренне, но почему-то мне кажется, что в её смехе я улавливаю почти незаметный флёр тоски. — Тебе стоит дочитать до конца. Все эти теории очень хороши, но, как и у любой магии, у этой есть ограничение. Но давай мы поговорим об этом завтра? Ты бы себя видела, трупы краше. Трансфигурация удаётся мне не так уж плохо, а в классе ещё с моего в нём появления на одной из полок лежат осколки чего-то стеклянного. Поэтому через пару минут у меня в руках оказывается пусть слегка искривлённое, но зеркало. Когда я в него заглядываю, с той стороны смотрит кто-то ужасно бледная, лохматая как чёрт и с таким количеством лопнувших в глазах сосудов, что мне становится не по себе. Даже хочется перед ней извиниться за то, что я опять довела ситуацию до предела. Елена права, мне надо поспать. Просто лечь и выспаться так хорошо, как возможно, чтобы хоть как-то нивелировать те предыдущие ночи, которые я провела, пялясь в потолок. Почему-то мне кажется, что сегодня у меня впервые с начала учебного года не будет проблем со сном. Бурная река закончилась, и теперь мне по непонятной причине потрясающе спокойно. Правда, спокойствие улетучивается так же легко и быстро, как и наступает. Потому что я наконец догадываюсь взглянуть на часы, и оказывается, что до отбоя всего пять минут. А до гостиной Рейвенкло отсюда — десять, как минимум. Елена прослеживает мой взгляд, молча кивает и растворяется в стене — не той, где дверь, а наружной, но Мерлин знает, чем она привыкла заниматься по ночам. А вот мне не так легко передвигаться по замку, поэтому придётся бежать. И я бегу — изо всех сил, громко топая, игнорируя слезящиеся глаза и горящую носоглотку. Сумка с книгой довольно ощутимо бьётся в бедро при каждом шаге. Чёрт с ней. Потом со всем этим разберусь, когда буду на месте. Но коридоры петляют, лестницы меняют направление потрясающе не вовремя, а время будто ускоряется каждый раз, когда я бросаю взгляд на часы… Ну всё. И любой из преподавателей, или старост, патрулирующих сейчас замок в поисках нарушителей, будет просто счастлив оштрафовать Рейвенкло ещё баллов эдак на двадцать, если не на все пятьдесят. Интересно, а авроры могут снимать баллы? Потому что если да, то всё ещё хуже. Думать, когда бежишь, чертовски сложно, но я пытаюсь. Времени вообще нет. Можно, конечно, сейчас вернуться на этаж вверх. Спуститься по потайному коридору, в котором всегда темно как в аду и чертовски страшно, зато он кончается почти рядом со входом в рейвенкловскую гостиную — там точно никого нет, я и сама этот коридор случайным образом обнаружила. Я ведь смогу защититься, если вдруг что. Надо только остановиться, отдышаться и… Но спланировать путь я не успеваю. Только пролетаю очередной поворот не глядя и в полутьме изо всех сил врезаюсь в кого-то в чёрной мантии… пахнущего полынью и мятой… Осознание приходит сразу: мне конец. Потому что Северус Снейп, и это все знают, не потерпит нарушения правил, тем более такого. Я стою молча. Если бы могла, хотела бы превратиться в статую — может, это меня бы спасло. Дыхание сильно сбивается, но и дышать стараюсь как можно тише. Может быть, сейчас, когда он начнёт говорить что-то вроде «мисс Лавгуд, ваше поведение…», я постараюсь уговорить его не снимать много баллов. Однако профессор Снейп не говорит ничего про баллы. Он вообще ничего не говорит — только равнодушно смотрит сквозь меня и отворачивается. А я, определённо, сдаю позиции — мне требуется минимум секунд десять на то, чтобы сообразить, что он только что сделал. К счастью, больше на пути никого не попадается. И потом, когда уже бесшумно забираюсь в постель в темноте, я не могу перестать думать об одном: что это, чёрт побери, такое было?