These Violent Delights

Keep your clever mouth shut I am all of these things  I am this and more  You don't scare me at all  (Curve — Hell Above Water) Шестичасовой перелёт. Самолёт, переполненный плачущими младенцами и надоедливыми подростками, которые едва ли не вынуждают поступиться принципами и перейти в бизнес-класс. Ещё один час убивает задержка на таможне: кого-то не устраивает содержимое твоих сумок, они считают что обнаружили в них нечто подозрительное. Это уморительно, поскольку ты вспоминаешь о всех тех крайне нелегальных вещах, которые прежде доводилось ввозить и перевозить из страны. Но стоит лишь позвонить кое-какому ответственному лицу, как таможенники тут же, распинаясь в извинениях, отпускают тебя и провожают мрачными взглядами. Таксист, в довесок к прочему, никак не может заткнуться, пока ты наконец не рявкнешь на него, а из-за злоебучих пробок получасовая поездка становится в два раза дольше. Даже ёбаная погода замышляет что-то против: как только ты покидаешь такси, тихо накрапывающий дождик превращается в блядский потоп. Хочется послать всё в далёкие ебеня и, насрав на благоразумие, позволить водителю высадить тебя прямо перед входом в дом. И, блядь, если Джим когда-либо узнает об этом, он с удовольствием использует твои внутренности как рождественские украшения. Именно поэтому ты, как пай-мальчик, покидаешь такси за пару улиц до дома и плетёшься под ливнем следующие пятнадцать гребаных минут. Ремни сумок натирают больные плечи, и к тому времени, как ты, наконец, добираешься до порога, ты устал и раздражён, и промок до нитки. Ты героически вынес бы все эти злоключения, если бы не отсутствие Джима. Из-за последнего задания ты покинул Лондон почти на месяц, был вдали от него, и тебя это до усрачки бесит. Тебя бесит напоминание как всё могло бы закончиться, какой была бы жизнь, если бы ты не встретил этого мелкого психопата. Квартира в полном беспорядке и, что нехарактерно, усеяна множеством файлов и классических бежевых папок. Несмотря ни на что, компьютерный гений Джим предпочитает хранить распечатанные копии наиболее важных вещей, а также временами проводить ревизию своей картотеки, реорганизуя документы по своей сумасшедшей системе. Повесив мокрое пальто на стул, ты осторожно пробираешься через гостиную, стараешься ничего не задеть. Ты уже знаешь, что может случиться в ином случае: следы от твоих ногтей всё ещё виднеются на деревянной поверхности книжного шкафа. Одна из куч начинает распадаться, когда ты проходишь мимо, приходится быстро подскочить к ней, чтобы спасти ситуацию. Верхняя папка отличается от остальных: более старая, запятнанная и местами подорванная, разрисованная цветочками и сердечками. Это не так уж и странно, Джим рисует на всём подряд. Удивляет только почерк. Ты хорошо знаешь как пишет Джим, чёрт, да образец вырезан у тебя на спине, и это явно его почерк, но он какой-то странный — округлый и немного нетвёрдый. Sherlock Holmes, так она озаглавлена, вполне читабельным английским. Другие же папки всегда зашифрованы и являются для тебя чем-то сродни неразборчивой тарабарщины, так что ты решаешь, что в этой хранится нечто особенное. Ты поднимаешь её и быстро перелистываешь. На первой странице размещено фото молодого человека с высокими скулами и тёмными вьющимися волосами. — Не трогай её. Ты поднимаешь взгляд. Джим стоит в дверном проёме, в его руке стакан скотча, лицо лишено всяческих эмоций, и, господи, как же ты по нему скучал. Каждый раз, когда ты находишься вдалеке продолжительное время, одного только взгляда на него достаточно, чтобы тугой ком в твоей груди немного ослаб. Но если он хочет вести себя таким образом… — Если ты хотел, чтобы я держался подальше от твоих вещей, не следовало вообще приглашать меня в своё логово, — спокойно произносишь ты, перелистывая страницы. Копия формы приёма в реабилитационную клинику, несколько медицинских документов, ничего особо интересного. Слышится мягкий стук, это он убирает свой стакан, ты снова поднимаешь взгляд, чтобы проследить его целенаправленный путь к тебе. — Тебя снова надо тянуть за поводок, Себастиан? — спрашивает он мягким, опасным голосом, который воздействует прямиком на твой член. Четыре недели без Джима означает четыре недели без секса, и, даже если бы он не был таким до смешного яростным собственником, ты не изменил бы ему, ибо остальные люди тебе уже давно не интересны. И, конечно же, он знает об этом. Ты пытаешься игнорировать его и переводишь взгляд на папку. Что там такого, из-за чего Джим вдруг так раздражён? Ему, как правило, неважно, что ты роешься в его вещах. От тебя он уже давно ничего не скрывает. Закрыв папку, ты обращаешь внимание на обложку. Тщательные, слегка шаткие буквы, неровные, нетвёрдые… Да это же детский почерк, ещё не до конца сформированный, что значит, этой папке около двадцати лет.  — Что- — начинаешь ты, но он бьёт наотмашь прежде, чем успевает закончиться предложение. Ты спотыкаешься, ноги скользят по другой куче файлов, и ты падаешь на пол. Джим ставит ногу тебе на горло, триумфальная стойка охотника. Ты смотришь на него снизу. Легко мог бы лишить его баланса, но… — О, дорогуша, неужели ты потерял хватку? — досадливо охает он. — Шесть часов полёта, дай мне отойти, — ты вскидываешь руки в знаке капитуляции. — Вставай, — говорит он, слегка подпинывая твоё горло, — и иди прямиком в спальню, я не позволю пачкать спермой мои файлы. — И что, я должен поверить, что ты не дрочил здесь в тайне- — Себ. Сейчас. — Да, сэр. *** Твоё притворное безразличие длится до тех пор, пока ты не входишь в спальню, не разворачиваешься и не видишь его там. В пределах досягаемости. Четыре недели. Джим тоже замирает, руки останавливаются на полпути к манжетам. — Если ты… Если ты сейчас ничего не сделаешь, я на тебя наброшусь, — хрипло произносишь ты. Он действует наперерез. Неожиданно ты оказываешься спиной на кровати, а Джим возвышается над тобой. Его руки сжимаются на твоей шее, он целует тебя, и никто во всём грёбаном мире не целуется так, как он. — Одежда, — бормочешь ты между поцелуями, — ёбаная, одежда, сними её- Что-то рвётся — твоя рубашка миленько отлетает прочь с вашего пути. Ты стягиваешь рубашку с Джима, оторвав несколько пуговиц, и всё, и тепло его кожи под рукой, и ты чувствуешь его учащённое дыхание. Он снова падает на тебя, столь ярко пышущий желанием, что не в его власти растрачивать эту энергию на брюки. Ты пытаешься добраться до его ремня, но он слишком близко, слишком плотно его живот прижимается к твоему. Ты смеёшься. — Я не собираюсь… Ради всего святого, Джим, прошло четыре недели, по крайней по крайней мере учитывай это. — Ладно, ла-адно, — отвечает он, и его голос звучит немного странно и трепещуще, и это Джим, всегда сохраняющий хладнокровие, имеющий самообладание блядского монаха, и его голос дрожит, и это из-за тебя. Ты вытаскиваешь руку из-под живота и вовлекаешь его в очередной поцелуй. Он раздвигает ноги, обхватывает коленями твои бёдра, а его руки пробираются к пряжке твоего ремня. Требуется несколько попыток на то, чтобы её расстегнуть. — Всё это- всё это было бы гораздо легче, если бы мы на секунду встали, — удаётся заметить тебе. — Знаю, — произносит Джим, но остаётся на месте, как и ты, потому что хрена с два ты его сейчас отпустишь. — Вверх, — рычит он, вытягивая пояс. Ты резко поднимаешь бёдра, нечаянно надавливая ему между ног, и это почти переворачивает вас. Ему удаётся приспустить твои брюки до колен, а затем ты самостоятельно спускаешь их ниже. Как хорошо, что ты можешь выполнять несколько дел одновременно: снимать обувь и вместе с тем расстёгивать брюки Джима. В спешке кто-то из вас разрывает манжету твоего рукава, а также одну из поясных петель брюк Джима, ещё страдает эластичность его боксеров, но, наконец-то, блядь, наконец-то, вы оба голые. Четыре недели. Могло показаться вечностью, но сейчас это ничего не значит. Сколько бы времени ни прошло, память о тепле его кожи под твоими пальцами, движении его бёдер, вкусе его губ не сотрётся. Как будто ты уезжал не больше, чем на день, или даже никогда не покидал кровати. Всё, что не связано с Джимом, кажется тебе далёким и несущественным. Он тоже это чувствует? Чувство всепоглощающей потребности, пробирающее до самых костей? Ты садишься на него и прижимаешь его руки к кровати. Его ноги раскинуты, и ты наклоняешься, приникая к нему всем телом. Он тянется за поцелуем, ваши губы едва ли не соприкасаются, но в самый последний момент ты замираешь, оставляя между ними меньше сантиметра. — Дразнишь, — рычит он. — Я учился у мастера, — твои губы впечатываются в его, и он издаёт удивлённый звук. Отпускаешь руки, и он размещает их на твоей шее, пальцы до боли впиваются в кожу. Чёрт возьми, он тоже это чувствует. Упираясь локтем в матрас, он отталкивается вверх и перекатывается. Оказавшись сверху, вместо того, чтобы перевернуться, наклоняется в сторону, к прикроватной тумбе. Ты опускаешь руки на его талию, придерживая, пока он резво роется в ящике. — Я или ты? — спрашиваешь ты, когда он, держа в руках тюбик, садится обратно. — Я, — говорит он, — быстрее. Его губы накрывают твои, и ты, приподняв его бёдра, переключаешь внимание на его задницу. Быстрее, сказал он, другими словами просто выдал тебе лицензию на грубое поведение. Ты впихиваешь в него два пальца, и он стискивает зубы, морщит лицо, но пытается не сопротивляться. Ты поглаживаешь его свободной рукой, касаясь пальцами слишком выступающих рёбер. Немного неудобно, и снова: было бы намного проще просто изменить позицию и ненадолго отпустить его, но ты попросту не можешь. Кроме того, будучи настолько близко, ты чувствуешь каждое вздрагивание, каждый вдох и содрогание, проходящее через его тело, и это опьяняет. Ты вводишь третий палец, и он стонет, громко и порнографично. Обвив свободную руку вокруг его шеи, ты тянешь его вниз, и практически можешь почувствовать, осязать зарождение каждого звука, который он издаёт при нажатии твоих пальцев. — Это- — начинает он, но ты отталкиваешь его на спину, целуешь и достаточно ощутимо кусаешь. Он снова стонет, пальцы зарываются в твои волосы. Он с силой оттаскивает тебя, и ты переключаешь внимание на его шею, слизывая первые капельки просочившегося пота. — Себ, зак- заканчивай с этим. Ты выпутываешь пальцы. Схватив тебя за плечо, он тянет, переворачивает тебя, оказываясь снизу. Ты наклоняешься на локтях, и он снова тебя целует. В этом нет никакой утончённости, нет и искусства — только скольжение влажных губ и его зубы, сжимающие твою нижнюю губу. И затем он отрывается и неожиданно переворачивается на живот. Опираясь на одну руку, второй ты проводишь по его спине. Он слегка приподнимается, и ты наклоняешься, принимаясь покрывать его шею и плечо полупоцелуями-полуукусами. — Я думал, что ты хотел видеть- Он поворачивает голову. Его зрачки огромны, а волосы взъерошены, и, кажется он всего в паре секунд от того, чтобы сорваться. — Всё это время я видел тебя через камеры, — говорит он, затаив дыхание. — Теперь мне нужно чувствовать. — Я не жалуюсь. Чуть откинувшись назад, ты хватаешь его за бёдра, спускаешь ниже. Он взвизгивает, его руки царапают простынь, и ты скалишься. Ты кладёшь руки на его задницу и раздвигаешь, большие пальцы скользят по гладкой коже. Он снова вздрагивает. Взяв член в руку, упираешься головкой прямиком меж булок Джима. И останавливаешься. Он бросает быстрый взгляд через плечо. — Какого чёрта ты медлишь? — Ждал этого вопроса, — отвечаешь ты и медленно входишь. Его голова падает на подушку, а бёдра движутся назад, задница поднимается, принимая тебя глубже. Он стонет так, будто умирает. Он извивается, и ты перебрасываешь ногу через него, удерживая смирно. Вместо этого начинает вертеться его рука — Джиму не нравится, когда его удерживают — и ты ловишь её и прижимаешь к матрасу. Снова наклоняешься, прижавшись грудью к спине, бёдра к бёдрам, тёплым, слегка потным и невероятно, мать твою, реальным. Ты можешь видеть его лицо, глаза сжаты, зубы впились в нижнюю губу. Ты отводишь бёдра назад, немного, и медленно возвращаешься в исходное положение. Вы стонете в унисон. Боже, это ощущается — ощущается сильнее, чем просто секс, как… Ты даже не можешь облачить это в словесную форму, как правильно чувствовать эту близость с ним. Никакая ебаная поэзия не отразит это в должной форме. Ты мягко смеёшься. — Что? — рычит Джим. — Ничего. Я просто- я скучал по этому. И по тебе. Он не отвечает — что, разумеется, уже само по себе является ответом. Ты снова немного оттягиваешь бёдра и входишь обратно. Ужасный угол для чего угодно, кроме медленных и мелких фрикций, но это не имеет большого значения. Медленных, значит, ты получишь удовольствие от каждой реакции Джима, все эти маленькие стоны, которые он старается замолчать, дрожь и рывки, и его пальцы, сжимающиеся под твоими. И, поскольку прошло уже четыре недели, это не занимает много времени, и особенно сильный спазм утягивает тебя за край. Тяжело дыша, ты падаешь на него. — Сле- — начинает Джим раздражённо, — слезь с меня, ты весишь тонну, сл- — Ладно, ладно, сейчас. Ты выходишь из него, откатываешься, и он переворачивается на спину. Кладёшь руки ему на грудь и касаешься губами кожи. — Время поддразнивания давно прошло, Себ, — говорит он. Его рука находит твои волосы, и он тянет тебя вниз. Ты перебрасываешь ногу через его колени и, закрыв глаза, опускаешься. Прикосновение, чувство, всё это важно; языком ты ощущаешь твёрдость его члена, вкус спермы во рту — это были четыре недели и для него тоже, мелкому засранцу требуется всего несколько секунд. Его руки удерживают тебя за волосы, а голова запрокидывается назад, обнажая горло, открывая рот. Он никогда не произносит твоё имя, но ему это и не нужно; открытое беззащитное выражение на его лице говорит достаточно и без слов. Ты глотаешь и поднимаешься обратно. Он притягивает тебя за шею, и ты падаешь на него сверху, неожиданно усталый. — Джетлаг? — спрашивает Джим. — Думаю, да. Блядь, — ты открываешь глаза и поворачиваешься к нему. — Ты- Ты… Он сильнее сжимает твою шею. — Да. А теперь закрой глаза на какое-то время, Себ. Ты выглядишь смертельно уставшим. Ты переворачиваешься и закрываешь глаза. Рука Джима поглаживает твои волосы. Джетлаг означает, что твои биологические часы слишком сильно запутались, чтобы обеспечить нормальный сон, но тебе всё же удаётся урвать несколько минут. Мысли слишком нечёткие, чтобы понять их, смутные образы, а также комфорт и безопасность от того, что Джим рядом. Это хорошо, правда. Ты просыпаешься, когда Джим встаёт с постели. Вода течёт из крана в ванной, и ты, зевая, садишься. — Может мне…? Он возвращается из ванной. — Нет, останься. Ты переворачиваешься на живот. Кровать проседает, когда Джим возвращается на простыни, и его рука блуждает по твоей спине. Ты удовлетворённо закрываешь глаза. — Ты похож на нежащегося кота, — хихикает Джим. — Похоже, — ты снова открываешь глаза. — Итак. — Итак? — Тот файл, — ты качаешь головой в сторону гостиной. — Шерлок Холмс. Кто он? Какое-то время он молчит, рисуя ленивые узоры на твоей спине. Только ты начинаешь задаваться вопросом, не ошибся ли в его настроении, как он отвечает: — Слепое увлечение моей юности. Серьёзно. Ты хмыкаешь. — Ах, вот как. Ты посылал ему части тела и заминированные пакеты в знак своей привязанности? — Ещё нет. Повернувшись, ты озадаченно смотришь на него. Есть что-то в его голосе, в лице… Много такого, что он не договаривает, так сказать. Лучше не углубляться. Ты возвращаешься в исходное положение. — Я знал Холмса, — задумчиво произносишь ты. Рука на твоей спине замирает. — Ну, короче, не Шерлока. Кого-то с другим пафосным именем. Джим хмыкает в знак потрясения, и, хорошо, он прав: тот, кого зовут Себастьян Августус Гораций* не вправе насмехаться над чужими именами. — Майкрофт, — предполагает он. — В точку. В то время был значимой фигурой на дипломатической службе. Можно сказать, восходящая звезда. Но я с ним никогда не встречался. Как-то связан с твоим? — Брат. Его рука движется к твоим волосам и начинает рассеянно ласкать, и кажется, что ты начал бы мурлыкать, если мог. — И что в нём такого важного? — спрашиваешь ты, потому что, ну, не можешь оставить его в покое. — Он- многообещающий. Имеет потенциал, если сперва не перегорит. — Ищешь мне замену? — интересуешься с ухмылкой. — Скажем, он намного умнее тебя, — Джим поворачивается и садится тебе за спину, держа за волосы и притягивая голову ближе. — Но, я уверен, что ты трахаешься лучше. Твой голос напрягается из-за неудобной позиции, но ты всё же произносишь: — Рад, что у тебя такие приоритеты. *** Вернуться в ежедневную рутину, если вообще можно назвать жизнь с Джимом рутиной, не составляет большого труда. В конце концов, это захватывающая жизнь, полная удовольствий и волнений. Хотя отсматривать материал с камер безопасности — не то, что ты подразумеваешь под словом «захватывающий». Но, эй, даже преступному гению случается выполнять нудные задания. Судя по камерам, всё идёт как по маслу. Клиент обстоятельно выполняет каждое твоё указание и без проблем добирается к главному сейфу. На всякий случай ты переключаешься на другие камеры. Кустарники, спящие на посту сторожевые собаки, садовник, связанный у сарая и… Подождите. Ты скидываешь ноги со стола и наклоняешься к экрану. Там определённо есть кто-то ещё. Подкрадывается, что, насколько тебе известно, не входило в планы. — Джим! — кричишь ты в сторону гостиной. — Что? — кричит он в ответ. — Тащи сюда свою задницу, у нас проблема. Он заходит в комнату наблюдения, прячет руки в карманы. — Ты заплатишь за сказанное, — предупреждает он. — С нетерпением жду этого, — рассеянно отвечаешь ты. — Смотри, третья камера. Секунду… — ты меняешь угол обзора, и ловишь в него крадущегося. — Вот наш незваный гость. Джим издаёт тихое и полное удивления «ох», и ты всматриваешься внимательнее. Он выглядит знакомым. Джим подходит ближе и облокачивается на твои плечи. — Только посмотрите на него, — произносит он с нотками изумления в голосе. Тёмные кудрявые волосы, бледнолицый, выглядит немного старше, чем ты его помнишь… — Эй, разве это не, как там его, Шер-что-то-там? — Шерлок. Да, вышел поиграть. Ты поворачиваешь голову и принимаешься рассматривать острые скулы и длинные ноги. — А он не неплохо выглядит, правда? — отвлечённо отмечаешь ты. — Даже не думай об этом, — отвечает Джим, резко сжимая твоё плечо. Не то, чтобы ты и впрямь решил задуматься, это просто одна из ваших игр. Намекнуть и наблюдать за вспышкой ревности. Вы следите за тем, как Холмс склоняется над дверью. — Разве мы не должны его остановить? — спрашиваешь ты у Джима. — Не-ет, — он отпускает твоё плечо и потягивается. Ты разворачиваешься, чтобы посмотреть на это. — Нет, пусть развлекается. Во всяком случае, теперь нам не так скучно. Ты отворачиваешься обратно к экрану. Холмс выходит из своего укрытия и сталкивается с грабителем. Камера не записывает звуки, но легко догадаться, что между ними состоится какой-то разговор. Один из других экранов показывает прибытие полиции. Прежде не случалось такого, чтобы кого-нибудь из клиентов Джима арестовывали. Разумеется, это не входило в план. Чуть повернув голову, ты смотришь на него. — Арест не повредит твоей репутации? — Случившись всего единожды? Нет. Но если ситуация повторится в будущем, придётся разобраться с этой проблемой, — он усмехается. — Честно говоря, всё это может мне понравиться. Копы появляются и на вашем экране, и Холмс отступает назад. Камера ловит на его лице крайне самодовольную улыбку. Ты выключаешь мониторы. *** Часовня пахнет в точности, как и все остальные: тяжёлый причудливый аромат лаванды и дерева, старого и пыльного. Джим вот, наоборот, любит всевозможные храмы, распятия и картины мучеников. Возможно, он был воспитан католиком, но опять же, это Джим. Он знает всё обо всём, и, конечно же, он будет очарован религией, которая фетишизирует своих мёртвых и подвергшихся пыткам. Твоя двоюродная бабка была католичкой, притом она наверняка получала какое-то извращённое удовольствие, рассказывая тебе о мучениках. Перевёрнутые распятия и пыточные колёса, отрезание грудей — весьма интересный материал для восьмилетнего мальчишки, ты был потрясён и вместе с тем очарован. Даже тогда тебя тянуло к жуткому и ужасному. Неудивительно, что теперь ты с Джимом. Помимо вас, в часовне никого нет. Сложив руки за спиной, ты разглядываешь висящие у алтаря картины. Медленно продвигаешься к нему. На картине изображён почти обнажённый извивающийся мужчина. Он привязан к дереву, в нескольких местах его тело проткнуто стрелами. Снова пытки. Художник проделал великолепную работу по изображению муки на его лице. — Святой Севастиан**, — тянет Джим. — Так и думал. — Эй, а ты знаешь, что он покровитель- — Да, я знаю. Спасибо, что подметил. Он открывает рот, чтобы ответить, но прежде, чем издаёт хоть звук, его взгляд мечется к двери. Кто-то подходит к ней с другой стороны. — Быстро, не позволяй ему нас заметить, — он тянет тебя в тень и вверх по лестничному пролёту, ведущему к орга́ну. Тень достаточно глубока, чтобы скрыть вас ото всех, кто находится ниже. Джим прислоняется к перилам. — Большинство людей приходят сюда, когда они в отчаянии, ты знал? — мягко спрашивает он. Кивает на человека внизу. Седые волосы, лет пятьдесят, крутит кепку в руках. Ничего особенного. — Он не верит в Бога, но он умирает. В одиночестве. Не заботится ни о ком, кроме своих детей, но и их не видит. В его существовании отсутствует всякий смысл. Он даже денег не смог заработать, чтобы оставить детям после смерти. А ещё. Он водитель такси, можешь себе представить? Хватается за всё, что может найти. Джим смотрит на тебя и усмехается, слишком широко: — Что скажешь, одарим его божественным вдохновением? Он вынимает лист бумаги из кармана и складывает из него самолётик, который тут же запускает в воздух. Самолётик очерчивает идеальный круг и приземляется под ногами у мужчины, вскинувшем голову вверх в полнейшем изумлении. — Что в послании? — спрашиваешь ты. — Мотивация. Обещание денег, если он всё выполнит. Это заставит всех на некоторое время отвлечься, — он кривит рот. — Так высокомерен, тот тип внизу. Та-ак убеждён, что умнее всех вокруг, так зол, так надменен. Джим бросает на тебя короткий взгляд. — Честно говоря, напоминает мне тебя. — Ох, отвали, — ласково говоришь ты. Мужчина внизу разворачивается и уходит, ты замечаешь, что его спина стала намного прямее, чем раньше. Джим поворачивается и опирается на перила. — Итак, у нас появился выбор. — У нас? Его улыбка становится шире. — Хочешь потрахаться на алтаре или на кафедре? — В кабинке, — отвечаешь ты, — это же очевидно. Он смеётся и не перестаёт хихикать, пока вы не забираетесь в тесную кабинку. — Поведай мне обо всех своих грехах, — рычит он, и толкает тебя на сидение. Повёрнутый мудила. *** Проходят недели, погода становится холоднее. Вы проводите Новый год у себя дома, в постели — нет способа отпраздновать начало совершенно нового года лучше, чем секс. Заказы всё поступают, но в очень правильном количестве — не слишком много, чтобы погрязнуть в делах, но и не слишком мало, чтобы Джим испытывал скуку. В целом, жизнь хороша. — Помнишь Джеймса Дамери? Удивлённо моргая, ты поднимаешь взгляд. Джим стоит перед зеркалом, застёгивая рубашку. Тебе нравится наблюдать за тем, как он одевается: точность движений, деликатные повороты и внимание к деталям. Это очень хороший маркер его состояния — Джим гораздо более агрессивен с одеждой, когда не в настроении. Но прямо сейчас он выглядит весьма спокойным. — Дамери, Себ, — повторяет Джим. — Хм? Мне нужно больше сведений. — Политик, яркий и молодой. Пресса его любит, — он корчит лицо отражению, и ты прячешь улыбку. Джим не очень-то любит и журналистов, и политиков. — У него есть конкурент. Ну, точнее говоря, был. — Ах, да, вспомнил. С ним произошёл несчастный случай. И что? — Дамери струсил, — он натягивает пиджак и поправляет лацканы. — Мне нужно, чтобы ты напомнил ему с кем он имеет дело. Прекрасно. На свете не так много вещей, которые ты любишь больше, чем сбивать спесь с высокомерных ублюдков. — Где? — В его клубе. Carlton House Terrace. Название затрагивает что-то в памяти. — Подожди, разве это не- — Да, один из старых клубов твоего отца, — он ловит твой взгляд в зеркале. — Не беспокойся, сейчас он где-то на материке. — Хорошо, — ты откидываешься на спинку кресла. — Отец всякое рассказывал об этом месте. Сосредоточение британской дипломатии. — И всё ещё им является, — он открывает ящик и проводит пальцем по коллекции галстуков. — Хотя в последнее время там всё пошло псу под хвост, — сообщает Джим, растягивая гласные в высокомерном акценте людей за пятьдесят. — Место кишит плебеями. Склонив голову, ты наблюдаешь за ним. Он ужасающе хорош в акцентах, но этот был прямо в точку. Почти идеальный. Он замечает твой взгляд и поворачивается. — Что? — Просто интересно. — Что, Себ? — немного нетерпеливо переспрашивает он. Ты пожимаешь плечами. — Ну, когда я впервые увидел тебя, я решил, что ты… как ты это называешь? Лезешь вверх, в аристократию. — А сейчас? — он завязывает галстук. В этом-то и весь вопрос, да? Знания Джима в высшей степени эклектичны. Он знает наизусть целые арии, может цитировать литературные произведения, писать по-гречески и по-латыни, и это всё наводит на мысли об элитном образовании, за исключением… За исключением того, как он обращается с высшим классом, политиками старой школы и магистрами, это предполагает кое-что ещё. Отвращение, ненависть. Странный вид недовольства. Но всё исчезает при его общении со свежеиспечёнными олигархами, с простыми породистыми и привилегированными старикашками, набитыми деньгами, как мешки. В те первые несколько месяцев работы лично на него ты даже решил, что твоё происхождение могло бы оказаться одной из причин по которой он тебя нанял. Быть его ручным аристократом, его лордом на побегушках, очередным пижонским аксессуаром, как часы и ботинки. Чем-то, что могло бы рекламировать его статус. Честно говоря такое отношение было бы не впервой. Армия могла нанести удар по твоему оксбриджскому акценту, и тебе пришлось сделать всё возможное, чтобы скрыть любые другие следы своего воспитания. Некоторые вещи нельзя так просто спрятать, а мысль о том, чтобы командовать аристократом, приходит на ум многим. Но ты, ненавидящий высшее сословие так же, как и он, родился в шестисотлетней линии графов и герцогов, так что это ничего не значит. — Ну что? Никаких теорий? — интересуется он. — Ни единой, блядь, догадки, — признаёшь ты. — Я не имею благородного происхождения, — сообщает он, закрепляя пятисотфунтовый галстук платиновым зажимом. Ты садишься и смотришь на него в зеркало, но он не смотрит в ответ. Его взгляд далёк, отвлечён так, как бывает очень редко. Джим не говорит о своём прошлом. Он просто никогда, ни при каких условиях не отвечает, когда ты спрашиваешь его об этом, и, определённо, не заводит разговор сам. — Так что, возможно, сказав, что я лезу в аристократию, ты был близок к истине, — продолжает он. Поправляет края пиджака. Ты хмыкаешь с лёгкой издёвкой. — Ага, как же. Он разворачивается и вскидывает брови в ответ. — Ты не лез наверх, ты поджёг всю грёбанную лестницу. *** Довольно очевидным становится месторасположение клуба, если умеешь такое искать. Новенький Мерседес припаркован всего в паре ярдов от входной двери, водитель читает газету. Здесь он такой не один, вокруг куча модных машинок с необычными номерами. Ты вспоминаешь о часовне, где вы с Джимом были совсем недавно, когда заходишь внутрь. Такой же типичный запах, та же священная тишина, которую ты до смерти желаешь нарушить. Никто не смотрит на тебя дважды. Ты выглядишь так, будто являешься членом клуба, его постоянным посетителем — дорогой костюм, идеальная осанка, надменное выражение. Оставшись бы в Оксфорде, ты, вероятно, стал бы тем самым, за кого себя сейчас выдаёшь. Как же бесят их неспешные передвижения. Ты щёлкаешь пальцами одному из лакеев, указываешь на Дамери, и он спешит к нему. Опершись на дверной проём, скользишь взглядом по собравшейся элите, серым кардиналам закулисья. Господи, как же ты их ненавидишь. Дамери поднимает полный удивления взгляд, когда лакей деликатно касается его плеча, но поворачивает голову, чтобы посмотреть на тебя. Высокомерная мразь. Из внутреннего кармана ты достаёшь записную книжку и ручку, выводишь меня послал М. Лакей послушно доставляет сообщение, и когда Дамери открывает её, он почти роняет свою чашку. Несколько нахмуренных взглядов направляются в его сторону — боже правый, что с ним не так, он шумит. Он бросает записку в камин и практически бежит к тебе. Разительные изменения, которые может произвести одна буква. Ты следуешь за ним в Комнату Незнакомцев, святыню из святынь, где, если верить твоему отцу, в прошлом веке было принято большинство из важнейших решений. Слава богу, этот ублюдок покинул страну прямо сейчас. Ты бы не хотел с ним столкнуться. Не то, чтобы Джим позволил бы такому произойти. Все связи с твоим прошлым были разорваны, на этот счёт он настроен очень жёстко. — Что Вы хотите? — спрашивает Дамери, когда за тобой закрывается дверь. Он крупный человек, но его костюм — новый, сшитый на заказ — слишком велик, а ещё он имеет весьма нездоровый вид человека, потерявшего много веса за короткое время. Ты улыбаешься ему и садишься в одно из старинных кресел. На угловом столике лежит дорогостоящая деревянная шкатулка, ты открываешь её. — Ах, сигары, так вам позволяется здесь курить? Я о том, что, технически, это незаконно, но уверен, что Вы не допустите, чтобы столь незначительная вещь, как закон, встала на пути между джентльменом и наслаждением. Он тяжело садится и смотрит на твои руки, пока ты зажигаешь сигару. — Вас послал Мориарти? — спрашивает он, избегая твоих глаз. — Да. Понимаете, он беспокоился. Ходят слухи о том, что Вы оступились, и он хочет увериться, что они просто. Ну, слухи, — ты выдыхаешь кружок дыма в потолок. — Потому как Вы бы не поступили так глупо, правда? Не после того, через что прошёл мистер Мориарти ради Вашего благополучия. — Я не думал- я никогда не собирался… Ради всего святого, та женщина в коме! — говорит он, заламывая руки. Твои губы кривятся в отвращении. — Вы хотели, чтобы она выбыла, так и получилось. Немного поздно начинать болтать о специфике, сэр Джеймс. — Не могу примириться с этим, это преступление на моей совести, — говорит он. Голос дрожит от… чего? Честности? Раскаяния? Но он же не пошёл в полицию. Трус ебаный. — Советую Вам найти способ. Его глаза сужаются, и теперь ты видишь в нём страстного идеалистического политика, которым он обычно предстаёт перед публикой. — Это угроза? Ты смеёшься и тушишь сигару в пепельнице. — Не-ет, сэр Джеймс, вот угроза: если вы незамедлительно не позвоните своему пресс-секретарю и не прикажете ей подготовить официальное заявление о том, что вы всё ещё в бегах, я воспользуюсь тем, что эта комната звукоизолирована. Ты видишь тот самый момент, когда до него доходит смысл твоих слов. Как сходят все краски с его лица, как его руки начинают дрожать. — Вы не посмеете- — Хотите проверить, сэр Джеймс? — с насмешкой спрашиваешь ты, усиливая акцент. Он опускает дрожащую руку в пиджак, вынимает телефон и нажимает быстрый набор. — Привет, Сандра? Это я. Мне нужно, чтобы ты составил пресс-релиз, отрицая слухи о том, что я перестал скрываться. Да, я всё ещё в бегах. Нет, слушай, объясню позже, хорошо? — он смотрит на тебя. — Просто сделай как тебе говорят. Прямо сейчас. Да, пока. Он опускает телефон и прячет лицо в руках в выражении бескрайнего отчаяния. Боже, как же он жалок. — Каково это? — спрашиваешь ты, поднимаясь. Он поднимает взгляд. — Прошу прощения? — Продавать свои принципы ради власти. Каково? Он сглатывает. Ты обнажаешь зубы в очевидной пародии на сочувствие и хлопаешь его по плечу. — Ничего, ты справишься. Оставив Дамери наедине со своим этическим кризисом, ты возвращаешься на стойку регистрации за пальто. Взяв его, ты проходишь мимо главной комнаты и бросаешь туда короткий взгляд. Какой-то мужчина, явно пришедший после тебя, стоит перед камином, держит- Держит в руках то, что напоминает остатки твоей записки. Он поднимает голову и смотрит прямо на тебя. Он ничем не отличается от других мужчин — под сорок, костюм-тройка, выправка настолько ровная, будто ему в задницу вставили черенок метлы — но что-то в его бесцветных глазах сильно напоминает тебе Джима. Ты вежливо киваешь ему и как можно быстрее сваливаешь оттуда. В его лице тоже есть что-то досадно знакомое. Не то, чтобы это было чем-то необычным — в большинстве своём дипломатические диаспоры прибывают из Оксфорда или Кембриджа. Это маленький, элитарный и кровосмесительный мирок. Телефон начинает пищать, как только ты оказываешься на улице. — Он согласился, — не теряя времени сообщаешь ты. Джим хмыкает. — Конечно, согласился, он же не тупой. Как он это воспринял? — Довольно отчаянно. Возможно, имеет место риск самоубийства, — говоришь ты с мрачным весельем. — Было бы крайне печально. Но не думаю, что он решится, он же не говорил с полицией, да? Ты хмыкаешь, всё ещё думая о странном мужчине. — Себ? Что случилось, ты звучишь отстранённо. — Ниче- — а потом ты вспоминаешь с кем говоришь. — Не люблю это место, вот и всё. И всех этих людей тоже. — Хм, — его голос, кажется, настроен скептически. — Ну хорошо. Не бездельничай, через пару часов я буду дома. *** Оказавшись дома, ты направляешься прямиком в Х-кабинет Джима. Находишь искомую папку — на Холмса, оказывается, заведён целый ящик, и это не считая материала на других полках — и открываешь её. Тебя встречает уже знакомая фотография Шерлока. У него очень светлые глаза. Ты проходишься по листам. Все они зашифрованы, но тебя не интересует текст, и на десятой странице ты находишь то, чего боялся — фото мужчины, уставившегося на тебя в клубе. Ты глубоко вдыхаешь и перелистываешь его. Майкрофт Холмс, гласит подпись. Снеговик. Дерьмо. — Что делаешь? Бумаги вылетают из твоих рук, и тебе приходится совершить несколько недостойных выпадов, чтобы вернуть их обратно. — Когда, чёрт возьми, ты здесь появился? — огрызаешься ты на крайне подозрительно Джима. — Прямо сейчас. Ответь мне. — Я… — так хочется солгать об этом. Но даже если он не прочитает всё по твоему лицу сейчас, каким-то образом он всё равно узнает правду позже, что разозлит его ещё сильнее. — Возможно, я столкнулся с Майкрофтом Холмсом. — У Диогена? — уточняет Джим, всё ещё хмурясь. — Это не редкость, но пока он не связывает тебя со мной, ты… — он запинается и наклоняет голову. — Себ? Что ты сделал? — мягко спрашивает он. — Возможно, там была записка. Джим подходит очень, очень тихо. Но, блядь, ты ж не какая-то там шестёрка, на которую можно наорать. Ты работаешь на него уже годы без каких-либо серьёзных нареканий, он может проявить снисходительность. — Там было написано просто «меня послал М», — объясняешь ты, — он же не знает, что это- — Конечно, он знает, что это я, ты что, идиот? — Джим начинает вышагивать по комнате. — И теперь он знает, что я вовлечён в это, он знает, что в моих руках Дамери, он знает, что вовлечён и ты тоже… — Нет, он… Джим, посмотри на меня, — просишь ты. Ты берёшь его за руку и притягиваешь лицом к себе. Его глаза пылают. Как хорошо, что поблизости нет острых и тяжёлых предметов.  — Он не знает кто я, — говоришь ты. — Я просто лицо. Он не знает моего имени. Наверняка он считает, что я очередной лакей. Из его губ вырывается длинный неровный выдох. — А если кто-то тебя узнал? — Не думаю. С тех пор, как кто-нибудь из них видел меня там, прошло более пятнадцати лет. Нет, меня не узнают, — ты умиротворяюще поднимаешь руки, — успокойся. Ошибка. Он звонко отвешивает тебе двухстороннюю пощёчину. — Успокойся?! — кричит он. — Кто ты, моя чёртова нянька? Ты сплёвываешь кровь на ковёр и выпрямляешься. Он проводит рукой по лбу. — Мне нужно подумать об этом. Убирайся, ты отвлекаешь. — Блядь, хорошо, — огрызаешься ты и уходишь прочь. — И не смей возвращаться, пока я не прикажу тебе! — кричит он вслед. *** Ты часами блуждаешь по Лондону, покупаешь Фиш эн Чипс в киоске, рассматриваешь людей, магазины. Газеты пестрят заголовками о неожиданном самоубийстве какого-то банкира и фотографиями его скорбящей вдовы. Облажался. Вот так просто. И теперь ты отчасти ожидаешь появления красной точки на груди или толчка сзади, когда ждёшь зелёный сигнал светофора. В любую минуту. Ты даже не можешь предугадать потенциальную угрозу. Если выбор стоит между жизнью без Джима или смертью, ты с удовольствием прострелил бы себе мозги. Его звонок раздаётся почти в полночь. — Где ты? — спрашивает он. Звучит немного устало, что необычно. Ты никогда не встречал человека, имеющего такой же сильный контроль над голосом, как у Джима. — Я в Гайд- — ты оборачиваешься и понимаешь, что он стоит на другой стороне Серпантина. — Гайд-парке. Успокоился? Даже с этого расстояния можно заметить, что он улыбается и смотрит вниз. — Иди сюда. Убрав телефон обратно в карман, ты пересекаешь мост и встаёшь рядом с ним, глядя на спящих уток. — Значит, ты не собираешься разрезать меня на кусочки и скормить птицам, так? — небрежно интересуешься у него. Джим фыркает. — Не, было бы слишком много проблем. — Рад слышать. Его рука забирается в твой карман и вытягивает сигаретные окурки. Ты вынимаешь зажигалку и осторожно поджигаешь, когда он зажимает выбранный губами. Он снова выглядит спокойным, даже немного вдумчивым. — Так что с ними? — спрашиваешь ты какое-то время спустя. — С братьями Холмс. — Они такие же, как я, — отвечает Джим. — Ну, похожи, но скучные. Версия для детишек. Зацензуренная, — он закрывает глаза, и кончик сигареты окрашивается красным. — Тем не менее, они умны, и пытаются смотреть вглубь, сквозь обман. Развязывают узлы. Он стряхивает пепел с сигареты. — Они — это вызов. — В следующий раз буду более осторожен. — Следующего раза не будет. Ты удивлённо приподнимаешь бровь. — Можешь перефразировать? Звучит слишком похоже на угрозу умерщвления. — Я буду следить за тем, чтобы ваши пути впредь не пересекались, — говорит он. Делает ещё одну глубокую затяжку. — Потому что ошибка, дорогой, не только твоя, но и моя тоже. Я мог догадаться, что Снеговик соединит все точки. Одновременно с последними словами он корчит лицо, злое и насмешливое, но это выражение быстро стирается, и Джим снова выглядит усталым. Он вздыхает. — Ну что ж, пойдём домой, — предлагаешь ты. — Они все равно скоро закрываются, а я не собираюсь перетаскивать тебя через решётку. *** Ты неожиданно просыпаешься. Угроза. Широко открыв глаза, пытаешься выяснить в чём дело. Ещё темно, хотя свет снаружи проникает в спальню, и можно всё разглядеть. Ты в своей спальне, на своей земле, и всё вокруг тихо, так почему… Джим, спящий рядом, вертится во сне, пинает тебя в голень, бормоча что-то. Вот и ответ. У него кошмары, у Джима. Это удивило тебя, когда случилось впервые, ты и представить себе не можешь чего опасается такой человек, как он. Но дело в том, что он ничего не боится, когда бодрствует. Только когда закрывает глаза, когда даёт волю своему подсознанию, он начинает бояться. В каком-то роде это имеет смысл: единственное, чего боится Джим — это вещи, наколдованные его сознанием. Ты перекатываешься на свою половину и наблюдаешь за тем, как он лягается и вертится. Обычно ты игнорируешь его кошмары, потому что знаешь, как он не любит, когда видят его уязвимость. С другой стороны, он не выглядит так, как будто ему сейчас очень весело. Он размахивает руками и почти бьёт тебя по лицу. Схватив его чуть выше локтя, ты сжимаешь руку. — Джим. Вставай. Он жёстко отбрасывает голову, бормочет что-то, что смутно напоминает речь. — Джим, — ты слегка его встряхиваешь. Его глаза открываются, и он перестаёт двигаться, невидящим взглядом пялится в потолок. Ты пытаешься незаметно отпустить его руку, но он, конечно, замечает — он никогда ничего не упускает, даже в таком состоянии — и он набрасывается на тебя буквально в следующую секунду, руки крепко сжимают твоё горло. Тебе приходится бороться с собственными рефлексами, чтобы руки остались на его предплечьях, пытаясь не сражаться с ним. — Джим, — хрипишь ты, задыхаясь, — это я. Ты в порядке. Он немного ослабляет хватку, но всё ещё выглядит крайне пугающе. — Всё нормально, ты в безопасности, — говоришь ты, пытаясь его успокоить. Ты не спец в этом, но, похоже, метод работает. Его взгляд кажется чуть менее безумным. Он смотрит на свои руки, затем снова на тебя. — Ты в порядке, — тихо повторяешь. Его губы кривятся в презрении. Трудно сказать, из-за тебя или из-за него самого. Он отпускает тебя и встаёт с кровати. Ты падаешь на подушку и стараешься снова уснуть. Большой надежды нет, придётся ждать, пока не схлынет адреналин в венах и не исчезнет звук его шагов по деревянному полу. Спустя несколько минут беспрестанного хождения Джима по комнате, ты садишься, протирая глаза. — Хочешь поговорить об этом? — Что? — раздражённо переспрашивает он. На нём твои старые тренировочные штаны, одному богу известно где он их откопал, и мешковатые трусы. В сочетании с жутко взъерошенными волосами, стоящими под странным углом, он выглядит до смешного молодо. — Что бы там ни заставило тебя так паниковать, сейчас пять утра. — Значит, ты можешь обнять меня и сказать, что это просто кошмар? — с усмешкой спрашивает он. — Спасибо, обойдусь. Ты наблюдаешь за ним, сложив руки на колени. Ждёшь на случай, если он изменит решение. Вперёд и назад, он шагает, влево, вправо. Он дрожит, но это, наверное, просто от холода. Вперёд-назад, вперёд-назад, руки дёргаются, лицо закрыто. Ты ждёшь. В конце концов ему надоедает ходить, и он садится на край кровати, закрывает голову руками. Выглядит несчастным. — Как же, наверное, легко быть тобой, — говорит он какое-то время спустя. — Всего лишь обычный скудный ум, не больше одной мысли в секунду, ме-едленный, спокойный, скучный маленький разум. Ты молчишь, потому что, ну что ты можешь на это ответить, серьёзно? Крайне тоскливо наблюдать за тем как он с собой борется. Ты ничем не можешь помочь ему. Хотя… — Одна мысль в секунду, — произносит он почти скуля, — идеи движутся, как тектонические плиты, должно быть, так просто… Ошибёшься, и всё снова закончится его руками на твоём горле. Но если это поможет, даже немного… Почему, чёрт возьми, и нет. Ты хватаешь его за плечо и вытаскиваешь из равновесия, тащишь его так, что он оказывается под тобой. Его пальцы цепляются за твои плечи, а глаза расширились в удивлении. — Заткнись, — рычишь ты и целуешь его. Он откликается лишь несколько секунд спустя, но, когда наконец отвечает на твой поцелуй, это нечто. Всюду, где тебя касаются его пальцы, остаются глубокие болезненные царапины, этот безумец не останавливается ни на секунду. Ты пытаешься взять его член в руку, но Джим слишком быстр, как будто ты пытаешься поймать воздух. Он увлекается полосованием твоей кожи, но ты ничего не можешь сделать, кроме как держать его за плечи, пока он не кончит. Его глаза крепко сжаты, а губа закушена настолько сильно, что уже выступает кровь. Он отталкивает тебя сразу же после этого, снова встаёт, оставляет тебя и твой стояк на произвол судьбы. Ты перебираешься на свою сторону кровати. Не первый раз он получает желаемое и после этого забывает о тебе, да и всё это изначально было затеяно ради него, но… ладно. Неприятно быть отвергнутым и проигнорированным. Всегда напоминает тебе о тех первых месяцах. Доведя дело до конца и убрав беспорядок с кровати, ты поднимаешь взгляд и обнаруживаешь Джима стоящим у окна. Его дрожь и тремор исчезли. Так что, да, секс действительно решает все проблемы. Ты забираешься под одеяла, и Джим закрывает занавески, скрывая желтоватый отсвет уличных фонарей смещающимися тенями. Ты закрываешь глаза — накатывает посторгазмическая сонливость. Устраиваясь удобней, перекатываешься на спину. В голове Джима творится нечто такое, что ты не то, что не хочешь — не можешь постигнуть. Жуткое место. Лучше не зацикливаться на этом. Кровать прогибается, и ты подвигаешься, предоставляя ему больше места. Твоя работа сделана, он защищён от… чего бы там ему ни угрожало, даже если это случится в его собственной постели- Его рука ложится на твою талию, и ты, снова проснувшись, открываешь глаза. Джим, откровенно говоря, не любит обниматься, и, блядь, чертовски странно ощущать, что он вообще прижимается к тебе, пряча лицо в твоей шее, а его нога пролезает между твоими. Ты обнимаешь его за плечи, и он, издав неразборчивый тихий звук, прижимается к тебе ещё сильнее. Это скорее дикий, а не нежный жест, животный инстинкт жажды прикосновений и тепла человеческого тела, но, похоже, так ему спокойнее. Тем не менее, проходит достаточно много времени, прежде чем ты снова засыпаешь. *** Проснувшись, ты ощущаешь какую-то тяжесть на плече. Тихий храп. Ты открываешь глаза. Джим наполовину лежит на тебе, его рука покоится на твоей талии, а голова на груди. Похоже, он не двигался с тех пор, как заснул, что довольно необычно. Даже когда у него нет кошмаров, он ворочается во сне, будто пытается чего-то избежать. Ты убираешь волосы с его лба. С закрытыми глазами его лицо кажется бледным, мягким, уязвимым. Более человечным, чем он выглядит бодрствуя. Храп прекращается, и он меняет позу. В какой-то момент замирает и напрягается, но осознаёт где находится, вспоминает события ночи, но довольно быстро расслабляется. Когда ты впервые оказался свидетелем одного из его срывов, на следующее утро он разбудил тебя ножом у горла, и преисполненным ярости выражением лица. Пришлось действовать крайне предусмотрительно, чтобы вытащить его из этого состояния. Вероятно, он никогда не избавится от внутреннего триггера, запускающего панику, но, по крайней мере, она больше не продолжается долго. Он проводит рукой вверх по твоей груди, а затем плавно вниз. Он заметил, что ты проснулся, он всегда замечает. Подушечками пальцев ты выводишь крошечные круги на его плече. — Сколько сейчас? — невнятно спрашивает он. Ты поднимаешь голову и смотришь на часы. — Девять тридцать. Он шумно вздыхает и ерзает под одеялом. Вечером Джим закрыл только тюлевые занавески, а не сами плотные шторы, отчего утренний свет начинает проникать в комнату. Это делает спальню комфортной и уютной, что весьма отличается от жутких теней прошлой ночи. Может быть, это часть того, что его отталкивает, та тьма, давящая со всех сторон. — Всегда их видишь? — спрашиваешь ты. Джим застывает. Ты видишь внезапное напряжение его плеча, руки, и готов едва ли не ударить себя за это. Конечно, он не хочет об этом говорить. Но затем Джим снова расслабляется. — Да, — отвечает он. — Но они не всегда такие… Стали хуже. Ты проводишь костяшками пальцев по его руке. Это цена его гениальности. В мыслях ты часто сравниваешь разум Джим с животным в клетке, при отсутствии отвлекающих факторов становящимся собой. Разрывающим себя изнутри. Как он сказал? «Как же, наверное, легко быть тобой». И, возможно, по сравнению с ним, он прав. — По крайней мере тебе стало лучше? — спрашиваешь ты. Он подтягивается немного ближе. — Да. — Хорошо, — твоя рука возвращается на его затылок, — пожалуй, нам надо вставать. — М-м, нет. И вот это уже необычно. Джим имеет привычку вставать в необоснованно ранние часы, он не из числа любителей утренних поваляшек. Исключение допустимо для утра после ночного секс-марафона, когда вы настолько истощены на всевозможных уровнях, что даже он видит преимущества в хорошем и долгом сне. Ты не жалуешься. И в Итоне, и в армии подъём был ранним, как следствие, ты всё ещё считаешь сон роскошью. — Хотя надо, — добавляет он. — Сегодня мы уезжаем в Германию. — Мы? — ты удивлённо смотришь на него. Его глаза всё ещё закрыты. — Зачем? — Хакеры. Говорят, там разработали вирус нового типа. Хочу поехать и посмотреть. — Это спонтанная поездка или ты забыл мне сказать? — С учётом всех обстоятельств. Некоторое время ты молчишь и просто поглаживаешь его волосы. — Потому что Холмс видел меня? — спрашиваешь наконец. Два глубоких вдоха до ответа. — Одна из причин, да. Сбегать после обнаружения. — Мы… Думаешь, они объявили охоту на нас? Он хмыкает. — Едва ли. Нет, просто предосторожность, правда. — Хорошо. Ты перемещаешь руку ниже, к его шее и плечу. — Когда рейс? Ещё одно молчание, означающее, что он мысленно пробегается по расписанию полётов. — В восемь пятнадцать, — говорит он через пару секунд. — Значит, у нас ещё полно времени. Ты мягко подталкиваешь Джима, он открывает глаза и приподнимается, и тогда ты наклоняешься к нему за поцелуем. В последний момент он отворачивается, в отвращении кривя нос. — Утреннее дыхание. Ты смеёшься и падаешь обратно на подушку. — Так что, хочешь, чтобы я прополоскал рот прежде, чем смогу тебя трахнуть? — По крайней мере. — Хорошо. Хм, в таком случае, мы можем заняться этим в душе. Ты соскальзываешь с постели и скрещиваешь руки. Джим садится и, зевая, потягивается. Его взгляд падает на смятые простыни на прикроватной тумбе, и он моргает. — Вчера ты не был взаимен со мной, — криво усмехаясь, напоминаешь ты. Он усмехается в ответ и облизывает губы. — Что ж, иди в душ, и я верну свой должок. *** Из-за снега вы прибываете в аэропорт Франкфурта на полтора часа позже запланированного. В Лондоне было холодно, но во Франкфурте чёртов дубак, а ты никогда не был любителем низких температур. Едва покинув уютный самолёт, ты обнимаешь себя за плечи и принимаешься растирать руки и злиться, пока наконец не оказываешься в безопасном тепле арендованного автомобиля. Джим просто смеётся над твоим дискомфортом. Кажется, он не испытывает проблем с холодом. Как впоследствии выясняется, у хакеров есть своя подземная база, вся из себя в духе бондианы. Неудивительно, что Джим хотел приехать и посмотреть лично, он действительно любит все эти суперзлодейские штучки. На самом деле, кажется, что для него это что-то сродни праздника: обманывать компьютеры, тусоваться с главарями преступных группировок и наполнять ночи в уютном гостиничном номере всё более изобретательным сексом (даже по твоим меркам). И пока он играет, ты просеиваешь бесконечный поток просьб о совете и помощи, поступающих со всего мира. Джим довольно избирателен, но сейчас ты легко можешь догадаться о том, что он сочтёт интересным. Например, китайская диаспора Тонг, ищущая путь в Великобританию, должна его заинтересовать. Ты помещаешь это дело в список финалистов. Дверь с грохотом открывается, в проёме ты видишь одну из хакеров. По ошеломлённому выражению лица можно предположить, что она столкнулась с Джимом Мориарти в одном из этих странных настроений. — Так, was hat er getan? — устало спрашиваешь ты. Она открывает рот и снова закрывает его, очевидно, не сумев подыскать слов для описания ситуации. Ты закатываешь глаза и поднимаешься. Его смех слышен из коридора, громкий, дикий и совершенно безудержный, злой, безумное клокотание. Это к слову о суперзлодеях. Ты открываешь дверь, и она ударяется о стену с громким звуком, поражающим всех собравшихся внутри. Джим икает и поворачивается на звук. — Себ! Себастиан, дорогой, ты- — и он вновь захлёбывается смехом. — Rauss, — говоришь ты тем, кто ещё болтается в комнате, указываешь большим пальцем на выход. Они расходятся, явно благодарные. Закрыв дверь за последним из них, ты прислоняешься к ней и скрещиваешь руки на груди. — Джим, ты отпугиваешь людей, — замечаешь ты через мгновение. Он фыркает, всё ещё хихикая. — Они и без этого всегда напуганы. Круто повернувшись на стуле, он блаженно улыбается. Это одна из его наиболее опасных эмоций. — Поделишься шуткой? Он поворачивается к тебе. — Что? Ох, — усмехается он. — Наш Шерлок заводит друзей. — И это смешно, да? — Не-ет, самая забавная часть- вот, посмотри, — с этими словами он хватает тебя за галстук и подтаскивает к экрану. У тебя нет иного выбора, кроме как подчиниться: одной рукой ты упираешься в стол, а другой на его плечо. — Это его новый друг. Перед тобой появляется фотография светловолосого мужчины лет под сорок, выглядящего совершенно обычным. До тебя не дошло. Ты хмуришься и переводишь взгляд на Джима, и он нетерпеливо дёргает твой галстук. Вновь повернувшись к экрану, ты просматриваешь текст, и- — Охуеть, — восклицаешь ты и снова косишься на Джима. Он рассеянно перебирает пальцами твой галстук, но всё ещё выглядит весело. — Считаешь, они тоже придут к обоюдному траху? Джим вновь заливается смехом. — О, это было бы чудно. *** Требуется тщательное сочетание убеждения, уверенности и откровенных угроз, прежде чем другие посмеют снова войти внутрь. После того, как хихиканье Джима заканчивается, он снова становится истинным джентльменом, оставаясь им в течение всего дня, потому как ему нравится быть непредсказуемым, заставляя людей ходить по струнке. Но всю оставшуюся часть вечера мысли продолжают крутиться в твоей голове. Шерлок Холмс и Майкрофт Холмс. Детектив и государственный служащий. Есть нечто странное в Джиме, когда он говорит о нём, что-то большее, чем его обычный интерес. Они такие же, как я. Но как такое возможно? — Расскажи мне о нём, — просишь ты, когда вы возвращаетесь в уединение гостиничного номера. Джим, полностью одетый, лежит на кровати, не открывая глаз. — О ком? О Девственнике? — Да. Во-первых, почему ты так его называешь? — По очевидной причине. Ты издаёшь короткий смешок. — Что, серьёзно? Но ему же, ну, около тридцати? Или даже немного больше? И никогда никого не трахал? — Ни одного человека, — улыбается Джим. — Почему? — спрашиваешь ты. — Он не… как там это называется, добровольное безбрачие… — Асексуален? — он корчит внимательное лицо. — Возможно. Но я не до конца уверен. Тому может быть куча причин, серьёзно. Упершись локтями в колени, ты наклоняешься ближе. — И как ты его нашёл? — Он нашёл меня. — В самом деле? — Ну, вроде того, — Джим переводит взгляд в потолок. — Я был… молод. Совершил небольшую ошибку. Он заметил её и пытался во всём разобраться. Но на меня так и не вышел, — переводит взгляд на тебя. — Очевидно. Ты откидываешься назад. — Так вот что ты имел в виду, когда сказал, что он как ты, да? Он может смотреть через твои трюки? — Да. Это и делает его интересным. — Делает его опасным, если тебе интересно моё мнение. — Одно и то же. Задумавшись, Джим погружается глубже в подушки. Он выглядит… не счастливым, но оживлённым. Как ребёнок, открывший рождественский подарок и рассматривающий новую игрушку. Нетрудно догадаться почему: потому что проклятие существования Джима — это скука. Он наиболее опасен именно тогда, когда кругом не так мало работы, и всё преступное сообщество Лондона ведёт себя прилично, и никто вокруг не может накормить его вечно голодный ум, кроме тебя. Шерлок Холмс, блестящий детектив, должен казаться ему прекрасной находкой. — Я всё ещё думаю, что ты ошибаешься, — говоришь ты. Его взгляд заостряется. — Ошибаюсь? — Ага. О том, что они, как ты, — ты скалишься. — Если спросишь меня, ты просто чертовски уникален. Он не улыбается в ответ. *** Пару дней спустя вы возвращаетесь в Лондон. В этом есть что-то странное — пребывать в знакомой обстановке. Всё потому, что теперь ты знаешь Лондон как свои пять пальцев, можешь перемещаться по центру города с закрытыми глазами. Ты выходишь из машины и приветственно скалишься квартире. Джим одаривает тебя взглядом. — Рад вернуться? — Типа того, да. Как там говорится? В гостях хорошо, а дома лучше? Он фыркает и открывает дверь. — Так говорят только скучные люди. — Так значит, ты не счастлив вернуться? — спрашиваешь ты, следуя за ним к лифту. Некоторое время он молчит. Только когда лифт достигает верхнего этажа, он произносит: — Нет, счастлив. Приятно быть здесь. И всё, слегка загадочно, как и обычно. Ты открываешь дверь и входишь внутрь, проверяешь все комнаты на случай, если один из экспериментов Джима взорвался или обрёл разум, или какой-то несчастный придурок попытался вломиться внутрь. Но нет — всё в порядке. Квартира кажется пустой, голой, хоть вы и отсутствовали не больше пары недель. Как задержать дыхание, пока вы были в отъезде и снова расслабиться, когда вы оба зашли внутрь. К тому же, часть этого всего лишь бытовуха, пустые стеллажи и холодильник. — Пойду в магазин, — сообщаешь ты, вернувшись в гостиную, где Джим уже сидит за своим ноутбуком. — Нужно что-нибудь? — Смазка заканчивается, — рассеянно сообщает он. — Что, опять? Ты что, блядь, пьёшь её, что ли? Он одаривает тебя коротким взглядом. — Ты прекрасно знаешь куда уходит бóльшая часть. Купи новую бутылку или подготовься к творческому подходу. Ты улыбаешься. Такое уже однажды случилось, просчёт в необходимых товарах, из-за которых пришлось неистово шариться по кухонным шкафчикам, отчаянно искать что-нибудь скользкое и не раздражающее. — Хорошо. Что-нибудь… — ты затыкаешься. На его экране отображается видеоизображение женщины. — Кто она? — Шань. Глава Тонг. — Ах, те, — ты придвигаешь стул и опираешься на его плечи. — Нашёл способ, как их сюда доставить? — Заставлю их притвориться цирком. — Что? — переспрашиваешь ты со смешком. Он бросает на тебя обиженный взгляд. — Это сработает. — Однажды кто-нибудь из твоих клиентов поймёт, что ты просто издеваешься, понимаешь. Он хмыкает. — Не думаю. Они недостаточно умны для этого. К тому же нет никаких предпосылок, что это не сработает. А теперь заткнись. Ты замолкаешь. Женщина облизывает губы и нервно смотрит в камеру. Джим включает громкость. — Ещё раз спасибо, мистер Мориарти, — говорит она. Джим начинает печатать. — Почему бы тебе не делать это по электронной почте? — спрашиваешь ты. — Любопытство, — он смотрит на тебя. — Есть в этом что-то странное. — По-хорошему странное или по-плохому странное? Джим оглядывается на экран и обнажает зубы. — По-интересному странное. — Цирк? — не веря, переспрашивает Шань. Ты наклоняешься ближе, чтобы посмотреть, что он такое набирает. «Вне всякого подозрения. Никто не догадается. Вы без проблем въедете в Лондон, если в точности будете исполнять все мои указания.» Она открывает рот, чтобы ответить, но затем Джим снова начинает набирать текст. «Таким образом вы сможете вернуть свою заколку.» Рот Шань открывается в немом изумлении. — Я… Я не хотела… Ты присвистываешь. — Ауч. Кто-то хранит секреты? Джим прищёлкивает языком. — Глупая женщина. Пыталась убедить меня, что хочет приехать сюда только ради того, чтобы позаботиться о своём бывшем сотруднике. Как будто меня в первую очередь интересуют её цацки. «Ничего от меня не скрывайте», отправляет он и сразу после этого закрывает окно, прекращая беседу. — Страшный, — холодно констатируешь ты. — Как думаешь, эти люди усвоили урок, хм? — интересуется Джим. — Ну да ладно. Идёшь в магазин? — Точно, — ты опускаешь руки ему на плечи давишь вниз. — Что-нибудь ещё нужно? — Серная кислота. Вернее, жидкий химикат для очистки сточных труб, это для трюка. И замороженная индейка, если сможешь найти. Ты надеваешь пальто. — Так, проверим: кислота, индейка и большая бутылка смазки? Хороший список покупок. Ты догадываешься, как странно я буду выглядеть? Он откидывается назад и усмехается. — Честно говоря, дорогой, если ты до сих пор не привык к странным взглядам… Ты открываешь дверь и достаёшь свой кошелёк. — Пока при виде меня люди не звонят в полицию, всё в порядке, рад быть в их представлении весьма своеобразным извращенцем. — Кто сказал, что это не так? — кричит тебе Джим. Ты показываешь ему средний палец и, не оглядываясь назад, широко улыбаешься. *** Когда ты возвращаешься, Джим всё ещё сидит за столом, вокруг него по всему периметру комнаты разбросаны куски бумаги, исписанные какими-то каракулями. — Занят? — спрашиваешь ты. — Очень. Не мешай. Оставив пакеты на кухне, ты падаешь на диван и включаешь телевизор. Идут новости, журналист с энтузиазмом сообщает о раскрытии какого-то таинственного убийства. Стиль Джима узнаётся ещё до того, как на экране появляется лицо убийцы — водитель такси из церкви. — Как его поймали? — спрашиваешь ты, рассматривая фотографии жертв. — Очевидно, маленький друг Шерлока, выстрелил в него. Ты наклоняешь голову к спинке дивана и смотришь на Джима. — Тот армейский врач? Что он там делал? — Полагаю, защищал Шерлока, — он откидывается назад и с лёгким хрустом разминает шею. — Как это трогательно. Ты переключаешь внимание на экран. Какая-то симпатичная медноволосая женщина описывает убийства, что-то вроде выбора из двух таблеток, к которому принуждали жертв. Такого рода садистские перипетии увлекают Джима. Но как, чёрт возьми, Холмс оказался вовлечён? — Это была какая-то приманка? — с подозрением спрашиваешь ты. Он вздыхает и встаёт, идя к дивану. Опускает руки на твои плечи, большие пальцы поглаживают мышцы спины. — Частично. Ты отклоняешь голову назад, и он наклоняется, обвивая руками твою шею. Он всё ещё заинтересованно смотрит на экран. — Он и впрямь так задел тебя, да? — спрашиваешь ты. — О, не пытайся анализировать меня, милый, ничем хорошим это не закончится. Ты выключаешь телевизор и сжимаешь пальцами его запястья. — Я думал, ты занят. — Решил, что самое время сделать перерыв, — он мягко прикусывает мочку твоего уха. Твои пальцы скользят по линии его сухожилий. — На всякий случай… — Хм? — его зубы сильнее сжимают мочку. — Давай определим границы: я не стану надевать длинный плащ и кудрявый парик. — Это не тебе решать, милый, — мурчит он тебе в шею. — Посмотрим, — говоришь ты, отклоняясь назад и перетягивая его через спинку дивана. *** Надо замести следы убийцы-таксиста, но никакого веселья в этом нет. Тебе приходится прочесть все полицейские материалы по делу, чтобы убедиться, что ни одна деталь не ведёт к Джиму. Умопомрачительное занятие. Хотя в чтении плохо написанных и попросту безграмотных сообщений и есть своё развлечение, да и, очевидно, медики были выбраны не за их литературное мастерство. Единственным достойным является детектив-инспектор, умело описавший детали смерти таксиста, и сержант, который, кажется, заметил несоответствие, но не хочет вляпаться в проблемы, указав на это. — Закончил? — спрашивает Джим. — Почти, — ты откидываешься назад и смотришь на него. Он держит телефон в руках, и на его лице блуждает странное выражение. — Что там? — Шань, — он подходит ближе, всё ещё с этим странным выражением. — Потеряла свою заколку. И её команда тоже. Ты удивлён. Сложно вспомнить, когда ещё рушился его план. — Что пошло не так? — Шерлок. — Снова? Он улыбается. — Да-да, знаю. Разберусь с ним. Но прямо сейчас нам следует приступить к стадии очистки. Возьми винтовку, Себ. Его улыбка становится злобной. — Закончим начатое. *** На следующие несколько дней он переходит в режим планирования. Он уже вёл себя так и раньше, успокаиваясь и отстраняясь от всего мира, прежде чем взорваться вспышкой маниакальной энергии. Вычисление всевозможных ходов, создание и отбраковывание плана за планом до тех пор, пока он наконец не получит что-то, что удовлетворит его безумно перфекционистские стандарты. Ты снимаешь пиджак и кобуру. Ты мало чем можешь помочь ему, надо ждать. Целую неделю он проводит на диване, и всё ещё сидит там, скрестив лодыжки и рассеянно мыча, когда утром ты покидаешь квартиру. Но по возвращению ты обнаруживаешь пустой диван. — Джим? Он высовывает голову из спальни. Волосы немного взъерошены, но это не единственная примечательная деталь. Его глаза расширяются, когда он видит тебя. — О, э-э, — взволнованно и мило протягивает он, смущённо пялясь в пол. — Привет? — добавляет он через несколько секунд беспокойного ёрзанья. Ты оглядываешь его сверху донизу. — Твоя поза выбивается из общей картины, — серьёзно сообщаешь ты. — Правда? Чёрт, — и он снова скрывается в спальне. Несмотря на то, что ты видел, как он маскируется уже десятки раз, всё равно бросает в дрожь от того, как легко он может отбросить своё «я», насколько плавно переключается между стеснительной улыбкой и его собственным хищным оскалом. По щелчку пальцев Джим становится совсем другим человеком. Ты качаешь головой и следуешь за ним в спальню. Джим позирует перед зеркалом, тренируя мимику. Ты прислоняешься к стене и, спрятав руки в карманы, наблюдаешь за происходящим. Он великолепно справляется с перевоплощениями, умеет создавать целые личности и истории одним только наклоном плеч, улыбкой, нервным тиком. Однажды он перевоплотился в тебя. Увиденное, все особенности своего поведения, в том числе и язык тела, скопированные с такой точностью, возможно, навсегда останется одним из самых тревожных моментов, с которыми тебе довелось столкнуться. Так кем же он стал сейчас? Дёрганные движения, избегание зрительного контакта, общая атмосфера нервозности и беспокойства… Асоциальный тип, явно. — Админ? — спрашиваешь ты. — IT. Ты хихикаешь, и он косится на тебя в зеркало. — Что? — рявкает он. Плохое настроение, очевидно. — Ты умрёшь со скуки через три часа. — Твоя вера в мои способности вызывает тёплый трепет в груди, — говорит он с едким сарказмом. И вот теперь уже надо быть крайне осторожным. Он взъерошивает волосы, наклоняется вперёд и смотрит себе в глаза, затем поворачивается и критически оценивает свою задницу. — Вот так, — говорит он своим голосом, — Джим Эллис, тридцать два года, только что переехал в Лондон, не умеет заводить друзей, немного задрот. Гей, но это его тайна, скелет в шкафу. — Очевидно. — Очевидно? — резко спрашивает он. — Слишком откровенно рассматривал меня. Итак, дай догадаюсь, он падок на высоких, темноволосых и крайне надменных? — В яблочко, — он склоняется к тебе, — тебе просто повезло. — Я самоуверенный, а не надменный. — Брехня. Он крутится перед тобой и широко раскрывает руки. — Ну, что ты думаешь? Купится? Ты обращаешь внимание на дорогое нижнее бельё, v-образный вырез, застенчивый язык тела, и его вид уже начинает тебя раздражать — терпеть не можешь трусливых шавок. И если уж ему удалось создать такой эффект для человека, который знает его уже много лет… — Купится. — Хорошо, — Джим снимает рубашку и бросает её на пол. — Урод. Ты не до конца понимаешь, как Джиму удаётся перевоплощаться в разных персонажей, столь разительным образом отличающихся друг от друга, но, кажется, это больше, чем просто игра. Похоже, что иногда это граничит с диссоциативным расстройством идентичности — едва заметные жесты и детали людей, которыми он притворяется, бывает, проявляются и снова, после того, как он прекращает ими притворяться. Самый быстрый способ вытащить его из этого состояния — насилие или секс, а лучше всё и сразу. И, учитывая, что он уже стоит голым посреди спальни… — Ты пускаешь слюни, — снисходительно замечает Джим. — Мне просто интересно, чувствуешь ли ты, э, необходимость справиться с напряжением? — Если ты предлагаешь… — он стекает в постель. — Сделай это быстро, у меня полно дел. С этими словами он бросается вниз и принимает то, что, очевидно, должно казаться соблазнительной позой. — Давай, растли меня. — Ты что же теперь, Джим, невинная девица? — спрашиваешь ты, снимая рубашку. Он невинно взмахивает ресницами, и ты смеёшься над абсурдностью всей ситуации. — Ох-х, Себастьян, — голос Джима дрожит от фальцета. — Что бы ты со мной сделал? Ты отпинываешь свои ботинки в сторону. — Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты ёбаный больной извращенец? — нежно интересуешься ты. Его глаза расширяются. — Понятия не имею, о чём ты. Ты бросаешь брюки в кучу на полу и нависаешь над ним, получая как можно больше контакта с кожей. Дыхание Джима учащается. — Ну, Себастиан, — мягко говорит он своим собственным голосом, — собираешься заставить меня молить? — Я не настолько, блядь, амбициозен. Он притягивает тебя и целует. Поцелуй ощущается чересчур сладким, слабым и нежным — обычно Джим целуется более агрессивно. Должно быть айтишник всё ещё застрял в его системе. Что открывает больше возможностей. Ты отрываешься от него, хватаешь за плечо и разворачиваешь. Он цепляется, но не издаёт ни звука против, не пытается сопротивляться. Всё не так, как обычно. Схватив одну из его огромных мягких подушек, ты подталкиваешь её ему бёдра, делая задницу более привлекательной и доступной. Упёршись руками в матрас, он смотрит через плечо. Сжав его булки, ты наклоняешься. Одарив ухмылкой, медленно касаешься языком спины и ведёшь вниз. Он вздрагивает всем телом и падает на простыни. С твоей стороны это нечто вроде грязной игры, поскольку ты прекрасно знаешь, как он ненавидит это. Ненавидит, и вместе с тем любит в том плане, что обычно заставляет его атаковать тебя, пока ты не достанешь наручники. Но прямо сейчас он только и может реагировать хныча и сминая пальцами простыни. Ты разводишь его бёдра, и без того достаточно открытые, ещё шире, до неудобства, и надавливаешь языком над его дыркой, чувствуя, как при этом сжимаются мускулы. До сих пор никакого протеста. Ты облизываешь губы, и продолжаешь расслаблять его широкими мазками языка настолько, насколько это возможно, не выходя за рамки, аккуратно прикусываешь самой кромкой зубов — ничего «чересчур», ничего болезненного. Где-то на грани с той интенсивностью, которую он на самом деле хочет. Он издаёт длинный протяжный стон и сильнее упирается коленями в матрас. Ты кладёшь палец в рот и тщательно смачиваешь его, а затем вводишь ему в задницу и прижимаешь. Бёдра Джима дёргаются вперёд. Быстрый взгляд показывает, что он близок к разрыванию простыней. Ты подаёшься назад, переставая касаться его ртом, оставляя лишь нежную ласку кончиком пальца, добавляешь язык. Должно быть, он умирает от нетерпения. — Себ, — стонет он. Ты издаёшь вопросительное «хмм?», которое, конечно, только лишь заставляет его снова застонать. Продолжай, чего же ты ждёшь? Единственный способ провоцировать его и дальше — начать называть «зайкой» или «котиком», но это может оказаться перебором. И он, наконец, вырывается из ложной личности. Его пятка сильно ударяет тебя в бок, и он садится, хватает тебя за шею и что есть силы отталкивает. Переворачивает тебя и одной рукой сковывает запястья, а другой хватает за горло. Его взгляд близок к убийственному. — И снова привет, — с ухмылкой говоришь ты. — Думаешь, ты такой умный, да? — он наклоняется и прижимается к твоему уху. — Хочешь, я отплачу тебе той же монетой? — шепчет он. Приободрившись, ты пытаешься сбросить его с себя, но он не сдаётся. Он смеётся и ёрзает. — К счастью для тебя, я тороплюсь. С этими словами он снова переворачивается, его колено ненароком упирается в твой живот, когда он тянется за кровать. Выпрямившись, он держит ремень в одной руке, а в другой — тюбик. — Разве у Джима-АйТи-задрота имеется пунктик на связывании? — с ухмылкой спрашиваешь ты. — Я больше не Джим-АйТи-задрот, — он сковывает твои запястья ремнём и затягивает его. Кожа впивается в твои руки, что острой болью отдаётся в твоих нервах. — Ага, уже вижу. Жёсткий рывок твоих запястий снова поворачивает тебя. Опираясь на локти, расставив колени, задница поднята вверх — готов к его зондирующим пальцам. Странно, что ремень, сковывающий твои запястья, не особо помогает тебя сдерживать, но само его давление на запястья неимоверно. Но это Джим, он знает, что делать, чтобы привлечь твоё внимание. Возможно, сейчас ты мог бы немного заглянуть в его мысли, но ты никогда не забудешь, что Джим держит в голове довольно подробное руководство к твоему самому потаённому существу. Он оказывает тебе любезность и стимулирует член параллельно с анальными ласками, хотя это, вероятно, только из-за ограничения во времени. Ты не сомневаешься, что в ином случае он готов был бы держать тебя в этой позе часами. Но сейчас проходит не больше нескольких минут прежде, чем он кончает. И он настолько щедр, что держит руку на твоём члене даже после того, как выходит из тебя. Ты кончаешь с зажатой в зубах подушкой и чувствуешь, как его сперма медленно стекает вниз по бедру. Ты падаешь на бок, держа связанные руки перед собой. — Каждый- каждый ебаный, блядь, раз, — произносишь ты, задыхаясь. — Хм? — Ты, — ты качаешь головой. — Неважно. Можешь развязать меня? — приподнимаешь руки. Он склоняет голову. — Могу. Но я не намерен это делать. — Ладно, — ты закатываешь глаза. Пытаясь освободить пальцы, ты косишься на него. — Значит, Джим АйТи Ботаник предназначается для Холмса, так? — Верно. — Значит, ты продумал план мести? Он закрывает один глаз и улыбается. — Я не собираюсь убивать его. Во всяком случае, не сейчас. — И что же тогда ты собираешься делать? — Поиграть, — он широко улыбается. — Для начала хочу с ним повеселиться. «Поиграть» на языке Джима означает много чего. Ты покачиваешь головой. — Можешь пояснить? — Вызов, — он садится. — Я собираюсь загадать ему загадку и посмотреть насколько он умён. Нет смысла тратить время на бесполезного идиота, не так ли? Ты кашляешь. — Я не имел в виду тебя, — говорит Джим. — Ты, может, и идиот, но у тебя есть свои преимущества. Хотя бы это, — добавляет он кивком головы указывая на кровать. — Рад служить, — ты расправляешься с ремнём одними зубами и триумфально стягиваешь его с себя. — Ну, ладно. Давай поймаем этого ублюдка. *** Последующие несколько дней он собирает всю необходимую информацию и добавляет последние штрихи к плану. Вернее, он делает это в свободное время, потому как Джим-ботаник ежедневно с девяти до пяти плюс случайную ночную смену проводит в IT-отделе Бартса. Что значит, большую часть времени он находится вдали от дома. Хотя домой возвращается с очень интригующими историями. — Свидание? — повторяешь ты, едва сдерживая смех. — Даже усилий для этого прикладывать не пришлось. Бедняжка до смерти нуждается в заботе. Покачивая ногами в воздухе, Джим украдкой стаскивает кусок яблока со стола. — Значит, хочешь согласиться на её предложение? Одарить её своей заботой? Его нога задевает твою. — А мы что же, чувствуем укол ревности? — Едва ли. Больше раздражение и сочувствие. — Мне? — Девушке. Вместо ответа он пинает тебя. Ты указываешь на него ножом. — Осторожней. И стоит ли это того? Он зевает и потягивается. Ночные смены приносят определённый ущерб. — Ну-у, она — кладезь полезной информации. И, честно говоря, не так уж это и неинтересно, правда, — Джим опускает руки и корчит гримасу, — такая миленькая. — Ага, но кто, чёрт возьми, захочет трахаться с кем-то миленьким, так? — говоришь ты, глядя ему в глаза. Он похлопывает тебя по плечу. — Никогда не меняйся, дорогой. Итак, работа. Соскользнув со стола, Джим уходит в гостиную, где множество папок ждут когда же их наконец категоризируют. Ты остаёшься наедине с готовкой. Одна из вещей, в которых ты до сих пор не так хорош, как бы хотелось — следствие жизни в местах с общественными столовыми вот уже двадцать с лишним лет. — Кого бы ты выкинул, если мог? — кричит Джим через какое-то время. Ты ставишь горшок обратно в печь и, хорошо задумавшись, опираешься о дверной проём. — Юарта, который связан с автомобилями. Януса, мутный тип. — Полностью согласен, его. Джим откладывает папку на диван. — Его что? — Что-то горит, — лениво говорит он. Ты возвращаешься на кухню и спасаешь сегодняшний ужин. — Ага! — кричит он какое-то время спустя. — Ещё кое-что. Ты знаешь чешский? — Ни слова, — кричишь в ответ ты. — Выучи, ты летишь в Прагу. — Почему я? Ты же говоришь по-чешски, не так ли? — ты вынимаешь противень с пузырящейся пищей из духовки. — Ты говоришь на всех языках, — бубнишь ты под нос. — Не совсем, — произносит он, неожиданно появляясь у тебя за спиной; временами он любит так делать. Ты едва ли не убеждён, что Джим способен телепортироваться. — Полагаю, это из-за Холмса? Он кивает. — Выбираю ягнят на заклание. — Ну да. Так что там в Праге? — спрашиваешь ты, глядя на него. — Убийство. Помнишь художника в Аргентине? Вермеера? — он прислоняется к стойке, скрестив руки. — Там уже кто-то что-то разнюхивает. Нужно избавляться от них, и я собираюсь отдать это дело Шерлоку. — Почему бы не позволить мне выполнить эту работу? И тут же его весёлое настроение уходит. Джим становится очень тихим, чёрные глаза внимательно разглядывают тебя. — С этого момента, — медленно проговаривает он, — ты будешь делать именно то, что я прикажу. Никакой импровизации, недопонимания или чего-то ещё в этом духе, понял? — Я всегда делаю именно то, что ты мне говоришь, — ты хмуришься. Ты не понимаешь, откуда произрастают все корни проблемы, он никогда не считал, что ты проявляешь инициативу. — Я говорю тебе, — со всей серьёзностью произносит он, — не приближайся к этому делу. Я не хочу, чтобы ты был вовлечён. — Ладно, понял. Буду осторожен, — ты видишь, что Джим немного расслабился. Он хочет защитить тебя? Такого ещё не было. — Так что, этот чешский убийца нужен тебе, чтобы добавить немного экзотики? — Хм-м. И как отвлекающий манёвр: посмотрим, купится ли он. — И что потом? — Всё ещё раздумываю над этим. Хотя… — он отворачивается и смотрит вдаль. — О, это было бы интересно… Ты снимаешь кастрюлю с огня. — Еда готова. Джим возвращается на Землю и окидывает кастрюлю в твоих руках презрительным взглядом. — Из тебя ужасный повар, ты в курсе? — Я бы переложил готовку на тебя, но не осмелился бы попробовать то, что выйдет. Он театрально прикладывает руку к груди. — Ах, ты не доверяешь мне, Себ? Как больно это слышать. — Ты это переживёшь. А теперь садись и рассказывай, что мне там делать. *** Прага мрачная, холодная и чертовски непостижимая. Ты не понимаешь ни слова из того, что они говорят, но даже здесь одного упоминания о Мориарти достаточно, чтобы обратить на себя внимание людей определённого рода. Они отправляют тебя по ложному следу, от одной важной точки к другой: Вацлавская площадь, подножье Карлова моста, всё это, плюс ужасающий морозный ветер. Ты жалуешься Джиму по телефону, и его единственная реакция заключается в том, чтобы сказать тебе «подбери сопли, тряпка». Твой босс крайне сострадательный человек. В конце концов ты вновь оказываешься под Карловым мостом, проклиная каждую секунду, проведённую здесь, и только тогда ты наконец удостаиваешься чести встретиться с Големом. Ты поднимаешь взгляд. Ещё выше. Сучёныш Джим, как же это в его духе, не упомянул об этой детали. — Мистер Дзундза? — уточняешь ты, с трудом выговаривая имя. Гребаные чехи. Не говоря ни слова, он просто смотрит на тебя. Тебя нелегко запугать, но, чёрт. Ты прокашливаешься. — У мистера Мориарти есть работа для Вас. — Мориарти, — медленно повторяет он. Голос похож на гром, раскатистая «р». — Ага, он самый. Он хочет, чтобы Вы убили двоих человек в Лондоне, — ты показываешь ему их фотографии. По крайней мере, держишь их перед его лицом целых десять секунд прежде, чем он берёт их в руки и принимается рассматривать самостоятельно. — Убить, — повторяешь ты. — Töten. Tuer? Matar? — никакого ответа. — Сделаете это? Он переводит взгляд на тебя. — Да. — Хорошо, — с сомнением отвечаешь ты. — Ну, в таком случае, оставлю Вас здесь наедине. Большое удовольствие работать с Вами. Ты чувствуешь его взгляд спиной пока идёшь до моста. Едва вернувшись на улицы, набираешь Джима. Он отвечает после третьего звонка тихим «привет». — В следующий раз, когда тебе вздумается послать меня нанимать настоящего монстра из сказок, будь добр, блядь, предупреди меня загодя, хорошо? Телефон потрескивает, и ты можешь услышать, как он фоном говорит кому-то, вернее, шепчет: «прости, Молли, дорогая, мне нужно ответить». Молли. Это та, с кем приходится возиться Джиму, чтобы приблизиться к тому кудрявоголовому пиздюку. Из всего того, что он рассказывал о ней, можно сделать вывод, что она самая милая, неловкая и невинная девушка в мире. На самом деле, тебе жаль их обоих. — Я что-то прервал? — с усмешкой спрашиваешь ты. Ты слышишь, как на том конце телефона закрывается дверь. — Четырёхчасовой марафон Glee. Боже милостивый, я был близок к тому, чтобы выпрыгнуть из окна и самоубиться. Мы заполучили Голема? — Да. По крайней мере я так думаю. — Что ты имеешь в виду под «я так думаю»? — резко спрашивает он. — Этот парнишка оказался не из болтливых. Но, успокойся, он сказал да. Я уверен, что он всё сделает. — Хорошо, — он выдыхает. — А бумага? — И её я нашёл, — хер пойми зачем ему неожиданно понадобились иностранные канцелярские принадлежности. — Превосходно. Возвращайся первым же рейсом, всё вот-вот начнётся. — Будет выполнено. Не убивай себя. И девушку тоже, она всё ещё тебе нужна. — Начинаю задаваться вопросом стоит ли овчинка выделки. Не медли, мне нужно выбить из кое-кого всю дурь. Ты хмыкаешь. — Я тоже люблю тебя. Он отключается. *** Из Праги ты отправляешься прямиком в Йоркшир, а затем в Корнуолл и обратно в Лондон, выполняя там роль HR: нанимая мелких сошек и подготавливая всё для выступления. Взрывчатые вещества готовы, заложники выбраны, вопрос только в том, когда будет отдан приказ. Забросив сумку с вещами в коридор, ты идёшь в гостиную. Джим сидит за столом, его голова скрыта за ладонями. По какой-то причине на столе перед ним лежит пара кроссовок. — Мне срочно нужно кого-нибудь убить, — стонет он как будто с похмелья. — Хорошо, — осторожно произносишь ты. — Или по крайней мере серьёзно покалечить. Если мне придётся продолжать спрашивать «а вы не пробовали выключить его и включить заново?»*** это случится довольно скоро, — он поднимает голову и коротко смотрит на тебя. — Всё идёт по плану? — Все готовы и ждут твоих приказов. — Хорошо, — он откидывает голову на стол. — Боже, я забыл насколько глупыми могут быть обычные люди. — Я обычный, — напоминаешь ты. Поднимаешь стул и садишься напротив него. — Нет, ты- — он беспомощно машет рукой, — ты нечто другое. — Осторожно, это звучало почти как комплимент, — ты оглядываешься на обувь. — Итак, м-м… — Хм-м? — Почему на столе лежит пара кроссовок? — Это сувенир, — отвечает он, не поднимая глаз. — Я думал, ты не любишь сувениры. — Тогда это казалось чем-то значительным, — он пожимает плечами, — я был молод. И снова его прошлое, лучше оставить Джима в покое, пока он хоть немного не расслабится. Ты протягиваешь руку и касаешься его подбородка. Он быстро моргает. Сложно вспомнить когда он настолько долго находился под маскировкой, и, очевидно, она на него как-то влияет. Он откидывается назад и проводит руками по лицу. — Они нужны мне для дела. Бормочет он. Опускает руку на твоё предплечье. — Хочу, чтобы ты отнёс их на Бейкер-стрит, в подвал. И, пока будешь там находиться, я хочу, чтобы ты осмотрел 221Б, рассказал мне как там всё выглядит, сделал несколько снимков. Немного послонялся там. Его пальцы сжимаются. — Тебя не должны увидеть. — Понял, — ты склоняешь голову и смотришь на него из-под бровей. — Как скоро ты уедешь в больницу? Он смотрит на свои часы, гораздо более дешёвые, чем носит обычно. — Через двадцать минут. — И ты возвращаешься домой в таком виде? — В каком? — огрызается он. — Смертоносном. Ты как будто только что закончил проламывать чей-то череп степлером. — Ну, не то, чтобы я мог… — он замолкает и смотрит на тебя. Ты приподнимаешь брови. Секунду спустя ты оказываешься на спине, колено Джима упирается в твою грудную клетку. Он разрывает твою рубашку и сжимает горло. — Если ты оставишь на мне хоть какой-то видимый след, я натяну твою кожу вместо абажура. — Понял, — ты хватаешь его за край футболки и притягиваешь к себе. *** Вломиться на Бейкер-стрит удаётся слишком легко. Ты боялся напороться на высокотехнологичную сигнализацию, но в итоге встретил лишь заурядный замок и старую леди, спящую на кухне внизу. По правде говоря, самая сложная часть задания — перемещение по безумно загромождённой квартире так, чтобы ничего не задеть. Всё это заставляет тебя ещё больше ценить маниакальную любовь Джима к чистоте. Он хотя бы хранит образцы плесени в другом холодильнике, не в том, где лежит пища. — Ну, Себ, расскажи мне. Что ты там видел? — интересуется он, когда ты возвращаешься. Ты перебрасываешь ему телефон. — Свой кокаин он заныкал под половицы. — Серьёзно? — удивляется он, просматривая фотографии. — С его стороны это обескураживающе предсказуемо. Неужели Джим когда-либо… Мысль о Джеймсе Мориарти, сидящем на наркотиках, ужасна. С другой стороны ты наполовину убеждён, что железы Джима вырабатывают свой собственный кокаин, так что. Ты садишься на ковёр у его ног, и он кладёт руку на твой затылок. — Продолжай. Расскажи мне, — он опускает телефон на диван и закрывает глаза, представляя себе всё то, что ты описываешь: от частей тела в холодильнике до зубной пасты в ванной. Вот это определённо был тест твоей памяти. — Хах! — смеётся он. — Что? Джим приоткрывает один глаз. — Хороший доктор так и не нашёл кокаин, правда? Моя собака обучена лучше, чем его, — говорит он, глядя на тебя. — Справедливости ради, у меня имеется многолетний опыт сожительства с психопатом. Думаю, доктор быстро смекнёт что к чему. — Или нет, — отвечает он, снова закрывая глаза. — Так когда ты собираешься его убить? Джим не отвечает, и ты, повернувшись, смотришь на него. Он выглядит… странно. Новая эмоция, раньше ты её не видел. — Ты же собираешься убить его, да? — с подозрением спрашиваешь ты. Он качает головой: — Пока не знаю. Может быть. Посмотрим. — Ясно, — безэмоционально подытоживаешь ты. — И что у нас теперь? Он встаёт и прислоняется к окну, выглядывая наружу. — Теперь? — спрашивает он. — Теперь всё и начнётся. Он оглядывается через плечо и усмехается. — Занавес поднимается. *** Игра, как и многие другие игры Джима, начинается со взрыва. Ты наблюдаешь за происходящим по CCTV, убеждаясь, что сам Холмс не пострадал. В полном здравии, он выбегает из 221Б через секунду после взрыва, полы халата развеваются за спиной. Вероятно, это наиболее захватывающее событие за последние несколько дней. В миссии задействовано огромное количество посредников и установлено множество дымовых завес, в разы больше, чем обычно. Так что, вместо того, чтобы лично контролировать исполнение каждого этапа, ты можешь временно убрать пейджер и сделать редкий звонок. И следить за жертвами. Хоть Джим и не хотел, чтобы ты принимал участие, но сам же и настоял на том, чтобы ты отвечал за снайперскую винтовку. Что означает поиски заброшенного офиса с видом на Корнуолльскую автостоянку, а затем практически ничегонеделание в течение двенадцати часов. Нужно просто красиво держать прицел на груди женщины и не оказаться арестованным в процессе. Несмотря на то, что Джим едва ли не прыгал от волнения по поводу этой части задания, для тебя оно оказывается неебически скучным. *** Вторая цель, к счастью, находится в Лондоне. Ты надеялся отдохнуть пару часов дома, но вместе со всей организацией поездки времени осталось только на быстрый душ и переодевание. И вот ты в новом укрытии, винтовка прижата к плечу. Ничем не заняться, остаётся только лежать и ждать ответ Холмса, а затем новый случайный телефонный звонок команде похищения, и твои полицейские кроты убеждают всех, что жертву не найти до запланированного по сценарию момента. Даже мнения Джима, пропадающего где-то днём, недостаточно, чтобы развеять все твои сомнения. — Я встретил его, — высоким голосом сообщает он, едва зайдя внутрь. — И как? Он купился? — спрашиваешь ты, не отрываясь от винтовки. — Безо всяких сомнений. Он так привык быть самым умным. Бедный, одинокий мальчик. Я дал ему свой номер. Будет весело, если он позвонит, да? Но он не позвонит, конечно, Джим-из-IT не его типаж. Он предпочитает крепких солдафонов, но, я думаю, пока и сам не знает об этом. Почему ты ничего не говоришь? — Потому что, — сквозь зубы цедишь ты, — ты сказал мне постоянно следить за целью. А ещё сказал, что сломаешь мои коленные чашечки, если я хоть на секунду отвлекусь. — Я передумал. Вставай. Ты закрываешь глаза и мысленно считаешь до пяти. Затем вскакиваешь в одно движение оказываешься подле Джима. Его глаза расширяются от восхищения. — Да ты никак во фрустрации, Себастиан? — Я неподвижно лежал четыре часа к ряду, и если Шерлок блядский Холмс додумается до правильного ответа, мне нельзя будет выстрелить в жертву, а ведь это всего вторая из четырёх. Так что, да, «фрустрация» может оказаться довольно точным описанием моего чертовски дерьмового настроения. Он кладёт руку тебе на грудь и толкает к стене, другая рука по-прежнему находится в его кармане. — Ох, милый. Тебе нужно выпустить пар, Себ? Его рука движется ниже, к твоему животу, и твоё дыхание ускоряется. — Но, боюсь, с этим придётся подождать, — добавляет он, — потому что наша цель пытается ускользнуть. — Да ёбаный ж в рот, — ты падаешь обратно на позицию, и, секунду спустя, лазерный прицел вновь появляется на груди жертвы. Мужчина снова садится. — Ну, мне нужно уйти, — говорит Джим, — я пообещал Молли встретиться в шесть. Веди себя хорошо, дорогой. Ты бросаешь на него быстрый взгляд. — Дома ты мне за всё ответишь. — Ах, обещания, — нараспев произносит он, выходя из комнаты. — Надеюсь, она тебя бросит, — кричишь ты ему вслед. *** С третьей целью всё проходит так же скучно, и, когда Холмс наконец решает эту задачу, ты чувствуешь облегчение. Остался последний день слежки, и вся эта игра закончится. — Где вы? — хрипит женщина, и ты уже собираешься выключить гарнитуру, устав от заносчивого голоса Шерлока Холмса. — Он был такой… Его голос… — говорит она, и ты замираешь. В наушниках слышится протест Холмса. Ничто не должно скомпрометировать Джима. Ничто. — Такой высокий… — ты вскидываешь винтовку. — … словно… Ты стреляешь. *** Он ждёт тебя в квартире, скрестив руки, с ледяным выражением лица. Такая эмоция обычно означает, что кто-то пытается его обхитрить. Не то, что ты часто видишь, и никогда прежде она не была направлена на тебя. — Он решил её правильно, Себастьян, — от голоса Джима веет смертью. — Почему ты выстрелил? Ты бросаешь рюкзак с винтовкой и прилагаешь все усилия, чтобы сохранить голос спокойным. — Она отклонилась от сценария. Она начала описывать тебя. Что, чёрт возьми, я должен был делать? Он сужает глаза, но некоторое напряжение в теле исчезает. — Ты должен был следовать моему приказу. — Ты был в больнице. Что, ты хотел, чтобы я позвонил тебе и попросил разрешения? Посреди твоей смены? Пока она даст им достаточно информации, чтобы на тебя выйти? Я проявил инициативу. — Ты что? — рявкает он. — Потому что ты хотел, чтобы именно я был там. Принять решение, если ты будешь занят. Всегда, когда он выходит из себя, ты чувствуешь себя спокойно и ясно. Вдвоём вы как качели, каждый в своём направлении, но при этом всегда сбалансированы. — Я сделал именно то, что ты мне приказал, — ровным голосом произносишь ты. — Я всегда выполняю твои приказы. Похоже, твои слова работают. Он закрывает глаза глубоко вдыхает через нос. — Ты выполнил, так? — мягко говорит он. — Умный мальчик. Но на твоём месте я не стал бы поступать столь инициативно. — Понял, — киваешь ты. Он открывает глаза и смотрит на тебя, закусив губу. Затем кивает и переводит взгляд на окно, и ты расслабляешься. — Итак, что дальше по плану? — спрашиваешь ты. Джим трёт лоб. — Позволю ему проработать последнюю задачу самостоятельно. Никакого контакта до самой последней секунды, ты должен быть счастлив. А потом, ну… — он широко улыбается. — Если он сделает всё правильно, я бы сказал, он заслужит десерт. *** Последней целью оказывается десятилетка. Неважно. Сопутствующий ущерб является чем-то побочным, старые ли это женщины или маленькие мальчики, таков мир. И, кроме того, ты видел достаточно мёртвых детей чтобы не брезговать по этому поводу. По крайней мере, в случае чего у этого будет лёгкая смерть, что нельзя сказать о других жертвах, с которыми ты имел дело, вражеские солдаты никого не щадили. Но, в конце концов, ребёнок спасается. Ты видишь это в новостях, потому как к тому времени, уже давно покинув убежище, сидишь в квартире, организовывая команду снайперов на вечернюю миссию. — Снайперы готовы? — интересуется Джим. Он снова нервничает. Всегда делает так перед чем-то грандиозным, но сегодня выглядит хуже, чем обычно. — Да, шесть человек, хорошие стрелки. Но я до сих пор не понимаю зачем они нужны. — На всякий случай. Сегодня вечером не должно быть оказий. — Всё пройдёт как по маслу, — успокаивающе говоришь ты. Он останавливается и смотрит на тебя. — Нет, если ты решишь самовольничать. И снова начинает ходить по комнате. — Значит, Ватсон, — ты фокусируешь внимание на CCTV на Бейкер-стрит. — Что случилось с «ни в коем случае не смей к ним приближаться»? Он хмурится. — Если я отправлю на это задание кого-нибудь другого, всё может закончиться так же, как и история с водителем такси. Здесь мне нужен кто-то способный. — Зачем? — Он гораздо опаснее, чем выглядит, — Джим открывает ящик и начинает выбирать подходящий галстук, — адреналиновый наркоман, невероятно упрямый и притом очень меткий стрелок, — он ухмыляется. — Знакомо звучит? — По крайней мере, я готов признать, что я твоя- — Зверушка? — предполагает он. — Я хотел сказать сучка, но и «зверушка» сгодится. Он вытаскивает галстук и подходит к зеркалу. Это тот вествудский, с черепами, который ты купил ему, когда он подорвал твою квартиру. Это даже трогательно. — С тобой всё будет хорошо? — спрашиваешь ты. Он перестаёт завязывать узел и поднимает брови. Осторожней. Ты хмыкаешь. — Ну, ты же такой… ну, знаешь. С шилом в заднице. — Не нужно обо мне беспокоиться, — он завязывает узел одним резким движением. — Держи наушник всегда включенным, возможно, нам придётся импровизировать. Ты готов? — Как всегда. Он защёлкивает зажим. — Тогда выдвигаемся. Иди, поймай мне хорошего доктора. *** Это напоминает тебе старые снайперские деньки. Лежать в ожидании, неподвижно и тихо, ждать, пока цель не пойдёт в нужном тебе направлении. Чуть более захватывающе, чем просто не сводить винтовку с неподвижной цели, чем ты и занимался на протяжении последних нескольких дней. Чуть более захватывающе, но только слегка. — Ты уверен, что он вообще выйдет куда-нибудь сегодня вечером? — спрашиваешь ты по гарнитуре. — Потому что я не хочу снова вламываться к ним, когда они оба будут дома- — Может, ты перестанешь ныть? Он выйдет, я в этом уверен. — Я просто говорю, что- секунду. Дверь на Бейкер-стрит открывается, и кто-то выходит на улицу, быстро, слегка дёргано. — Он здесь. После этого ты выключаешь гарнитуру, поскольку в этом деле потребуется вся твоя концентрация. Ты накидываешь капюшон на голову — он достаточно тёмный, чтобы не нуждаться в дополнительной маскировке — и выходишь из фургона так тихо, как только можешь. Преследуешь его до тех пор, пока он не завернёт в темный переулок, а затем делаешь свой ход. — Джон Ватсон? Он поворачивается, и ты что есть сил ударяешь его под грудную клетку. Достаточно сложно опрокинуть его на землю, вместо того, чтобы вежливо обмякнуть, он брыкается и бьёт тебя ногами. Ты и сам едва ли не оказываешься на земле. Споткнувшись, ты со смехом разворачиваешься, все внутренности поют. О, как же ты любишь рукопашный бой, особенно когда противник знает, что делает. — Кто Вы? Чего Вы хотите? — возмущается Ватсон. Ты не утруждаешь себя ответом, но снова атакуешь его. Он пытается уклониться, но ты замечаешь это, корректируешь траекторию удара и размазываешь его по стенке. Закрутив его руку за спину, ты вытаскиваешь из-под ремня пистолет, надавливаешь дулом в поясницу. Ватсон незамедлительно сдаётся. — Либо ты ведёшь себя хорошо и сотрудничаешь со мной, — рычишь ты, убеждаясь, что голос звучит ниже, а акцент проявляется сильнее, чем обычно, — либо я засажу тебе пулю в колено и силой затащу в фургон. Ты врач, и знаешь, как сильно одна пуля может повредить ткани. — Выстрел из пистолета? Здесь? — огрызается он, пытаясь вырваться из твоей хватки. А он умеет кусаться, этот докторишка. Неудивительно, что Холмс держит его при себе. — Полиция прибудет за несколько секунд! — Ага? Готов поспорить, рискнув своим коленом? — он перестаёт оказывать сопротивление. — И что же это будет, доктор? Проверим? Ты разворачиваешь его и прижимаешь пистолет к колену. Уличный фонарь за спиной отбрасывает твоё лицо в тень, не давая ему рассмотреть своего похитителя. Доктор смотрит вниз, снова на тебя, а затем с самым впечатляюще откровенным посылом во взгляде, который тебе когда-либо доводилось видеть, кивает. — Так и думал. Ну, идём. *** Ты ждёшь, пока люди связывают его, завязывают глаза и оставляют в задней части фургона, и только после этого включаешь гарнитуру. — Он у нас, — сообщаешь ты. — Куда везти? — К бассейну. Я отправлю тебе координаты, — хихикает Джим. — Господи, никогда бы не подумал… Похоже, наш Шерлок крайне сентиментальный тип. — Понятия не имею о чём ты, — терпеливо сообщаешь ты. Он вздыхает. — Знаю, это не имеет значения. Убедись, что доктор прибудет туда в целости и сохранности, хорошо? Ты знаешь, что делать дальше. — Понял. Увидимся там. *** Когда ты вытаскиваешь Ватсона из фургона, он всё ещё хмурится, что видно даже за повязкой — брови сдвинуты в гневе. Ты задаёшься вопросом, держал ли он это выражение лица всю дорогу, или только когда фургон начал замедляться. Скорее, первое, вот же упрямый ублюдок. — Это же Мориарти, я прав? Он стоит за всем этим? — спрашивает он. Держа за плечо, ты тащищь его по коридору. Что он там себе возомнил, что ты сейчас сядешь и терпеливо расскажешь ему весь ваш план? — Ну, значит он ошибся, — продолжает доктор. — Шерлок далеко не глуп, он догадается, что это ловушка и не придёт. Об этом задумывался и ты. Холмс же некто вроде гения, он должен видеть очевидное? Но Джим, похоже, уверен, что тот рискнёт. Ты открываешь дверь, ведущую в раздевалку. Здесь лежит упаковка взрывчатки и наушник. Подобрав гарнитуру, надеваешь на доктора. — Делай, как он скажет, — рявкаешь ты. Он подчиняется, рот всё ещё сомкнут в тонкую линию — парень набирается решимости, этого у него не отнять — и голос Джима раздаётся в твоём ухе. — Теперь он в моих руках. Отличная работа, Себ. Захвати других снайперов и забирайтесь на крышу. Ты должен подчиниться, но Ватсон… он любопытный кадр, и тебе до смерти интересно что Джим собирается с ним сделать. Ты переключаешь каналы и вслушиваешься. — -что Вы не будете делать, если хоть немного умны, иначе я взорву миленький мозг Шерлока, как только он переступит этот порог. Так что, если Вы хотите сохранить жизнь своему другу, доктор, советую выполнять всё в точности, как я скажу. Я знаю, что ты подслушиваешь, милый, исполняй. Ты коротко улыбаешься и переключаешь канал обратно, но прежде, чем уйти, оглядываешься на Ватсона. Линия его плеч, чёткие движения… Это чистая безупречная ярость, и ты чувствуешь первый укол сомнения. Но Джим знает, что делает. Как и всегда. *** Холмс появляется ближе к полуночи. Показушник, не меньше, чем Джим. Ты игнорируешь большую часть беседы и вместо этого фокусируешь внимание на язык тела. Холмс, бдительный и всё контролирующий, Ватсон, жёсткий и явно испуганный. Он же в конце концов солдат, он знает какой сильный урон может нанести одна бомба. Тем не менее, он проделал прекрасную работу по контролю над своим страхом. И Джим, от души наслаждающийся происходящим, голос варьируется, а акценты меняются с каждым новым предложением. Он бросает что-то в бассейн — мелодраматичный ублюдок — и смеётся. И тут внезапно Ватсон бросается на него, и захватывает Джима, ты упускаешь момент. Ты пытаешься сдвинуться и получить открытый участок в прицеле, но Ватсон знает, что делает, нельзя гарантировать, что ты не заденешь Джима при выстреле, и- Другие снайперы, господи, как же ты глуп. — Кто-нибудь, наведите прицел на Холмса, живо, — рявкаешь ты в гарнитуру. Снайпер напротив тебя захватывает Холмса в прицел, и Ватсон немедленно замирает. Ты снова можешь в него прицелиться. Как же хорошо, что Джим ёбаный параноик. Что ни говори, дело не только в паранойе, ведь они действительно хотят до него добраться. Плюс, противники до ужаса умные гении с самоотверженными помощниками. Хотя Холмс и бровью не повёл, когда Ватсон кричал ему, чтобы тот сбежал. И Ватсон не колебался ни секунды, как только получил шанс. Интересно. Ты замечаешь, что Джим бросает на тебя короткий взгляд, буквально на долю секунды. Когда он наконец исчезает, другие снайперы начинают подниматься, но приказа о том не поступало, и, поскольку ты довольно хорошо знаешь Джима, ты приказываешь им вернуться на позиции. — Какого- — начинает один из них, и затем голос Джима раздаётся в наушниках. — Я всё-таки решил, — весело произносит он. — Убейте их. Но прежде дайте мне ещё раз с ними поговорить. — Вы его слышали, — рявкаешь ты остальным и направляешь винтовку на Ватсона. Прямо сейчас ты действительно хочешь пристрелить их обоих, нахер все эти испражнения чертовски злого разума Джима. Они опасны, оба, и ты достаточно умён, чтобы разглядеть это. Но ты также и недостаточно глуп, чтобы рискнуть и неповиноваться. — Возможно, мой ответ придёт в твою, — говорит Холмс, и что-то в его словах едва ли не подстрекает тебя незамедлительно убить его, но Джим сказал «нет» и- Холмс опускает пистолет. Пиздец, полный пиздец. Здесь не получится просто так предсказать сможешь ли ты спасти Джима прежде, чем кто-то из них нажмёт спусковой крючок, и, если эта штука всё же взорвётся, она унесёт и его жизнь. И Джим начинает вести себя странно, как это бывает, когда он находится в ситуациях на грани жизни и смерти, как будто это что-то настолько великолепное, с чем он не может смириться, когда остаётся только остановиться и смотреть. Нет смысла рассчитывать на него в плане разрешения этой ситуации. Не глядя по сторонам, он разминает шею, и, хотя ты слишком далеко, чтобы хорошо это видеть, ты догадываешься о выражении его лица. Он не собирается отдавать никаких приказов. Ты здесь сам по себе. Один вдох, второй, ты замираешь на третьем, прислушиваясь к сердцебиению- твои пальцы напрягаются- И тут его чёртов телефон начинает звонить.