These Violent Delights

I have been your guilty pleasure I have been your lack of restraint Apply the perfect pressure To your sweet subordinate (Disappear Here — Hybrid) Существуют определённые преимущества в том, чтобы быть вожаком стаи, руководителем, «важной шишкой», как любит говорить Джим, мелкий чудила. Раздача приказов подчинённым и отдых в то время, пока они проделывают всю самую тяжёлую работу — в данном случае скорее буквально — основные из них, но ты не такой большой говнюк. Никогда не приказывай своим людям выполнять то, что не стал бы делать сам — одно из твоих жизненных кредо. Джим называет это сентиментальностью, ему нравится предполагать, что тут есть какая-то связь со всеми твоими предками-аристократами и их главенствующим положением. Ты просто считаешь это здравым смыслом. Один из мужчин передаёт тебе очередной ящик. — Кстати, а что в них? — спрашивает он. Ты удивлённо вскидываешь брови. Краем глаза замечаешь других подчинённых, отчаянно сигнализирующих выскочке, чтобы он заткнулся. — М-м, эм, прошу меня извинить, неважно, — заикаясь, бормочет он. — Далеко пойдёшь, — с лёгкой ухмылкой произносишь ты. Приподнимаешь ящик немного выше и направляешься к грузовику. По правде говоря, ты и сам не знаешь что в них. Джим говорил что-то об искусстве, но ты забыл уточнить подробности. Одно понятно — если вас с этим поймают, каждый присядет лет на десять как минимум. Разместив ящик в кузове грузовика, ты потираешь руки. По утрам, особенно таким ранним, всё ещё холодновато, пальцы немеют. Не то, чтобы это имело какое-то значение, ты не нуждаешься в изысканных- Большие двери с грохотом распахиваются, ты рефлекторно выхватываешь пушку и ловишь вошедшего в прицел. Его глаза раскрыты от ужаса, дыхание тяжёлое и сбитое. — Бля, что случилось?! — рявкаешь ты, пряча ствол обратно в кобуру. Он делает глубокий вдох. — Полиция едет за нами, надо съёбываться. Около секунды банда обрабатывает смысл сказанного, а потом начинается дурдом. Наёмники бросают ящики и пулей бегут к выходу. Зарывшись рукой в волосы, ты поворачиваешься вокруг своей оси. Несколько ящиков сломаны, осколок вазы торчит между досок. Ещё по меньшей мере двадцать ящиков ожидают загрузки. Хуй там плавал, ты не сможешь закинуть всё в одиночку, но и оставлять их нельзя — копы смогут отследить цепь. Короче, ты конкретно так проебался. Думай, ёб твою мать, думай. Как бы поступил Джим? Улики очевидны, их никак не убрать, так что- Точняк. В грузовике стоит канистра с бензином, а деревянные ящики должны хорошо гореть. Скорее всего, простого огня будет недостаточно, чтобы спалить всё к херам, в идеале тебе нужно что-то большее… Ты находишься на заброшенной химической фабрике. Боже, иногда ты действительно туго соображаешь. Время идёт. На то, чтобы найти всё необходимое уходит несколько минут. После этого вопрос только в том насколько быстро ты сможешь облить все ящики и установить запал. И убежать прочь, конечно, очень, очень быстро. Взрыв сбивает с ног, и ты падаешь на гравий. В ушах звенит, ладони саднят, как от огня, и- открыв глаза ты видишь сочащееся кровью месиво на месте головы своего капрала всего в паре дюймов от твоего лица ты не можешь пошевелить ногой всё болит всё горит ты должен был понять что растяжка ведёт к- Ты выкидываешь воспоминание из головы — не время для флешбеков — и вскакиваешь с земли. Огненный столп охватил здание, хрена лысого копы найдут там хоть улику. Убрав часть грязи и сажи с одежды и ненавязчиво насвистывая, ты направляешься на место встречи. *** Кто-то хватает тебя за плечо. Твой локоть уже минует половину пути к желудку противника прежде, чем ты узнаёшь запах шерсти и лосьона после бритья, хватку его пальцев, и затем мысленный приказ не атаковать Джима становится первостепенной командой. Остановить себя удаётся как раз вовремя. Он толкает тебя на колени, и ты падаешь без малейшего сопротивления. Пытаешься посмотреть вверх, но, стоя позади, он хватает тебя за подбородок, пальцы остро впиваются в щеку, и поворачивает твою голову к горизонту. — Почему оно горит? — шипит он. Не обязательно видеть выражение лица, чтобы ощутить степень его злости. — Хгх, — ты не можешь дышать. Его пальцы немного ослабляют хватку. — Сокрытие улик. — От? — он отпускает тебя и делает пару шагов в сторону. — Копов, кто-то слил им инфу. Наводка- — Копов? Ты поднимаешь взгляд. В предыдущий раз, когда он так злился, в твоей спине оказались куча стеклянных осколков. — Слушай, мне нужно было очень быстро принять решение. Я не… — ты замолкаешь. Он смотрит на горящее здание, челюсть сжата, костяшки белые-белые. — Скажи мне, Себастиан, — цедит он сквозь зубы, — ты слышишь сирены? — Я- Он закрывает глаза с выражением вселенской боли. — Наводка была ЛОЖЬЮ! — последнее слово звучит крайне экспрессивно. Бля. Ёбаная ж жопосрань. Блядь. Ты взорвал целое состояние из-за ничего. Тебе следовало проверить, следовало потребовать более подробную информацию, но вместо этого ты просто предположил, что смотрящий говорит правду. Как наивный новичок. Джим проводит пальцами по лицу и начинает ходить взад-вперёд. Ты поднимаешься с колен и стараешься сделаться невидимым. Провал. Господи, ты едва ли можешь вспомнить, когда в последний раз облажался настолько сильно, живот скручивает каким-то непонятным горьким предчувствием, не то, к чему ты привык. Джим неожиданно поворачивается к тебе. — Ты уезжаешь. — Что? — ты резко оглядываешься. Он же не имел в виду- он не станет. — Минимизация ущерба, — цыкает он, выплёвывая слова так, будто лично они во всём виноваты, — прямо сейчас в Манчестере проходит наша операция. Едь туда, перенимай дело. — Я? Он зыркает на тебя. — Нет, другой доверчивый идиот, который на меня работает, — он продолжает ходить вокруг, — это всё меняет. А изменение наполовину выполненного плана гарантированно заставит всех волноваться, поэтому я хочу, чтобы ты поехал и поработал надсмотрщиком. Кроме того, — усмехается он, — мне всё равно надоело видеть твою глупую рожу днями напролёт. Ты поворачиваешься и ударяешь руками о стену. Он не может так поступать, относиться к тебе как- как к собаке, которая должна быть наказана. — Ах, теперь мы дуемся, не так ли? — произносит Джим. Есть что-то жестокое и кусающее в его голосе. — Уезжаешь сегодня вечером. Ты закрываешь глаза. — Насколько? — Насколько это необходимо. Ты оглядываешься через плечо. Он не улыбается. *** Он размещает тебя в пятизвёздочном отеле. Нет нужды спрашивать зачем или предполагать, что он забыл о твоих предпочтениях. Джим не забывает. Первое, что ты делаешь на новом месте — настраиваешь ноутбук и видеокамеру по его инструкциям. Ты поворачиваешь устройство так, чтобы не было видно кровать, потому что не хочешь чтобы этот мелкий засранец наблюдал за тем, как ты спишь. Не с теми снами, которые приходят тебе сейчас. Упав на до невозможности удобную кровать, ты подносишь руки к лицу и принимаешься их рассматривать. Кожа на ладонях всё ещё покрыта тонкими корочками подсохшей крови и кое-где содрана. Ты неслабо упал, спасаясь от взрыва. А ведь в тот момент ты даже гордился собой за то, что сумел идеально решить такую сложную проблему. Как, чёрт возьми, ты мог догадаться, что смотрящий лгал? Люди, с которыми ты работаешь, должны быть надёжными — у тебя нет времени допрашивать каждого придурка, которому что-то там померещилось. Но, видимо, следовало знать об этом, потому как сейчас ты, очевидно, наказан. Ты не имеешь ничего против боли, у тебя нет проблем и с унижением, но отослать тебя от него вот таким образом? Джим — садист. Довериться ему, значит, познать своё самое уязвимое место. Компьютер издаёт весёлый звон, и ты поднимаешься с кровати. Для того, чтобы принять входящий вызов, требуется несколько попыток, и когда лицо Джима наконец появляется, он выглядит действительно раздражённым. — Я не очень-то хорош в том, что касается компьютеров, — оправдываешься ты, попеременно глядя то на мигающий синий свет веб-камеры, то на экран. — Да, это видно. Сейчас я отправлю тебе данные. Разберёшься где их найти? Я не идиот, хочешь рявкнуть ты, но переход в оборону сейчас далеко не самая разумная идея. — Справлюсь. Отпишусь, если нет. Кажется, ты сказал всё верно, потому что напряжение, проявляющееся в его суженных глазах и сжатых губах, становится слабее. — Больше никаких ошибок, Себастиан. — Понял, — ты смотришь на него, и хотя он находится в сотнях миль, кажется, что, если захочешь, можно протянуть руку к нему и прикоснуться. — Себ? — он вопросительно приподнимает бровь. — Извини, — говоришь ты, и он удивлённо моргает, — извини, что я… что я поступил не так, как ты от меня ожидал. — Хорошо, — произносит он пару секунд спустя. — Просто сделай то, что я тебе скажу, и всё будет хорошо. Свяжемся завтра. — Угу. Увидимся. Склонив голову, он изучает тебя, а затем улыбается, неожиданно и совершенно нечитаемо. Изображение отключается ровно через секунду после этого, оставляя тебя ослеплённым. *** Запланированная им операция оказывается серией небольших заданий, которые, по-видимому, не связаны друг с другом, но должны выполняться в очень специфических временных рамках. Украсть содержимое сейфа необходимо после того, как выйдет официальная жалоба на хищение и ответственные люди станут немного более подозрительными. Джим был прав, здесь необходим контроль. Но, хоть ты и привык руководить другими, здесь всё иначе. Организация процесса, долгосрочные цели, координация. Даже в армии ты никогда всецело не отвечал за задание, только выполнял свою часть. Неудивительно, что он постоянно проверяет как продвигаются дела. — Значит, они все там? — спрашивает он по телефону. Ты косишься на членов своей банды, мешкающих в главной комнате. — Ага, шестеро, да? Выглядят способными. — Как и должно быть, учитывая, сколько им за это платят. Сегодня его голос звучит немного спокойнее, расслабленнее. Даже весело. Но это не значит, что тебе стоит прекратить проверять каждый свой шаг. — Куришь? — спрашивает он. Ты замираешь: сигарета на полпути к губам. — Как, чёрт возьми, ты узнал? В этой комнате нет камер, я проверил. — Может, в конце концов я могу читать твои мысли, — самодовольно произносит он. — Или всё дело в моей предсказуемости. Что-нибудь ещё? — Что на тебе надето? Ты закатываешь глаза. — Отвали. Я не настроен на секс по телефону в рабочее время. Джим смеётся. — Ну и зануда. Хорошо, в таком случае это всё. Веди себя хорошо, Себастиан. Улыбаясь, ты заканчиваешь звонок и выбрасываешь сигареты в лужу. Повернувшись, замечаешь, что один из наёмников, прильнув к двери, наблюдая за тобой. — Что? — спрашиваешь ты, вскидывая брови. Он качает головой и отворачивается. Когда ты проходишь мимо, он почти заметно отшатывается. Странно. — Так, — начинаешь ты, хлопая в ладоши. — Двое в наблюдение, двое по периметру, и двое за мной. Если всё пойдёт по плану, мы управимся за тридцать минут, и вы успеете домой прямиком к матчу. Лично я болею за «Челси»*. Никто не реагирует. В их взгляде нет ни толики праведного возмущения, которое ты пытался спровоцировать, ни смеха — ничего. Пустоглазые придурки, по крайней мере, бóльшая часть. Какого хера Джим связал тебя именно с ними? — Все знают свои роли? Вопросы? — они так настороженно смотрят на тебя, будто ожидают взрыва. — Окей, выдвигаемся. Но только после того, как ты хлопаешь одного из них по плечу, и он подпрыгивает, как от удара, ты наконец-то распознаёшь в их тишине, настороженности и постоянном внимании страх. *** Ты привык, что люди нервничают, когда вам приходится работать вместе. Всё-таки, и в школе, и в армии у тебя была определённая репутация. Джим говорит, что это связано с тем, как ты себя подаёшь: как стоишь, как выглядишь, даже улыбка играет роль. Такое отношение бывает полезно, особенно среди подчинённых, но едва ли прежде кто-то убегал от тебя с воплями о помощи. Кажется, последние три банды, с которыми довелось работать, были недалеки от этого, как если бы ты был весь уделан кровью и брал их на прицел базуки. Что за массовое помешательство? Выйдя из отеля на улицу, ты делаешь глубокий вдох поганого смога. Удушливая пелена дыма наполняет лёгкие. Можно сказать, что Манчестер — это более грязный, бедствующий кузен Лондона, призрак своего большого промышленного прошлого, всё ещё ошивающегося где-то рядом. К счастью, здесь нет недостатка в пабах, потому что сейчас ты готов отдать предпочтение чему угодно, кроме стерильного отеля с вышколенным и крайне вежливым персоналом. Плюс, выпивка может спасти от кошмаров. Ты открываешь дверь первого попавшегося на пути паба и входишь в насыщенное дымом шумное логово. Хороший старомодный паб, приглушённое освещение, грязные столы, клиенты — преимущественно мужчины — сидят вокруг. Если заказать бармену Манхэттен, он, вероятно, пырнёт тебя прямо из-за стойки. Или, по крайней мере, плюнет в напиток. Ты опираешься на барную стойку, заказываешь пинту пива и принимаешься осматриваться вокруг. После того, как целый день ты был под прицелом косых взглядов своей банды, большое наслаждение снова стать неприметным. Мужчины разве что окидывают тебя беглым взглядом, все они кажутся безвредными, но в углу- В тёмном углу кое-кто внимательно следит за каждым твоим действием. За дымом сложно разглядеть как следует, но короткие тёмные волосы, широкие плечи… Прошло почти три года с тех пор, как ты в последний раз видел Софию. Ты приветственно машешь ей и подходишь ближе. — Из всех притонов этого мира, — тянешь ты, присаживаясь рядом с ней. Ожидаешь получить умный ответ, резкое замечание, но она просто смотрит на тебя, как будто она одна из тех безмозглых идиотов, с которыми ты провёл всю последнюю неделю. Ты поднимаешь бровь: — Эй, ты же помнишь меня? — Помнишь? — подавившись, переспрашивает она. Она слишком сильно опускает свой стакан, и пиво переливается через край. Несколько мужчин за столиками поблизости кидают на вас полный раздражения взгляд. Ты пялишься на неё в полном замешательстве. — Всё в порядке? Ты выглядишь немного- — Он ещё спрашивает всё ли со мной в порядке, — она обводит паб совершенно диким взглядом. Ты тоже выглядываешь, пытаясь найти ту угрозу, которую она ищет. Ничего очевидного. — Не, я имею ввиду: что не так? — Что- — она глубоко вдыхает. — Бля, это какая-то твоя извращённая шутка? Не знаю где я успела облажаться, но, по крайней мере покончи с этим быстро, ублюдок. — Покончить с чем? — и затем до тебя доходит. — Ты думаешь, я здесь чтобы тебя убить? Любовь моя, я здесь лишь затем, чтобы выпить. Честно. Она не выглядит убеждённой. — О, ну так, блядь, скажи это Гленсону. — Что? — начинаешь ты. — Что с ним? Что он- — Закончил жизнь, сплавляясь лицом вниз по Темзе, вот что. Думаешь, я- — Я не имею к этому никакого отношения, — резко произносишь ты, потому что ты этого не делал, ты в этом не виноват, ты бы знал, если Джим- Или, возможно, и не знал бы. — Я здесь, чтобы выпить, — повторяешь ты слишком медленно. — Ага, думаешь, я в это поверю? — она наклоняется вперёд и шипит. — Мориарти, — как будто это всё объясняет. И, в общем-то, да. Объясняет в какой-то степени. Произнеси Мориарти сейчас, и ты думаешь о руках на твоих плечах, о его изумительной улыбке и о том, как он кричит на телевизор, когда ему скучно; но совсем недавно Мориарти и для тебя был всеохватывающей ужасающей тенью. Так странно, что другие люди до сих пор таким его и видят. Ты оглядываешься на Софию. Она дрожит. Встрепенувшись, глядя на тебя как олень, пойманный в свет фары. А ведь вы шутили с этой женщиной, с самодовольной улыбкой она называла тебя высокомерным мудозвоном. И всё же. Она смотрит так, будто ожидает, что ты набросишься на неё с пистолетом, и ты не понимаешь почему. Ты снова пытаешься завязать разговор: — Я не… Слушай, сейчас я просто работаю лично на него, но это ничего не меня- — Меняет, — она делает ещё один глубокий вдох, и, хоть она всё ещё напугана, похоже, находит мужество. — Я знаю о Мориарти, и я знаю, что дольше всего кто-то работал лично на него три месяца. А ты, что, два года? — Около того. Просто я хорош в своём деле, ты же знаешь. — Херня это. Дело не в профессионализме, это- не знаю. Не знаю что такого ты делаешь, чтобы он был счастлив. И, честно говоря, даже не хочу знать. — Дело в- — а затем ты затыкаешься и обдумываешь её слова. Почему ты всё ещё жив, почему Джим доверяет тебе? Потому что ты делаешь то, о чём он просит, потому что не пытаешься скрывать от него что-либо. Но есть что-то ещё, не так ли? — Но я знаю главное, — продолжает София. Её голос дрожит от подавленного страха, но твои глаза она встречает прямо. Она всегда была храброй. — Это не нормально. Ты ненормальный. Не можешь им быть. Ненормальный. Одному богу известно, сколько раз ты думал об этом, но…, но ты не такой как он, правда? Но София, кажется, считает иначе. Она всё ещё боится, и ты ничего не можешь с этим поделать, теперь это ясно. Ты достаёшь кошелёк — она снова напрягается, очевидно, думая, что в нём что-то опасное — и прихлопываешь к столу записку. «Напитки за мой счёт, Мисс Кратидес. По старой дружбе.» Уходя, ты чувствуешь как её взгляд преследует тебя до самой двери. *** Вернувшись в комнату, первое, что ты видишь — мигающее на экране ноутбука уведомление. Джим, желает пообщаться. Усаживаясь рядом, ты отвечаешь на его звонок, мысли всё ещё полны Софии, твоих людей и их идиотского ужаса. — Кое-кто совсем не торопился, — немного раздражённо произносит Джим. — Я отлучался выпить. — О, правда? В таком случае я- — он останавливается и косо смотрит на тебя. — Что случилось? — Прости? — Не притворяйся, Себ, тебе не идёт. Ты смотришь в окно. Снова дождь. — Помнишь моего старого босса? Гленсона? — Да, что с ним? — Он мёртв. Ты оглядываешься на экран. Джим откидывается назад в кресле, скрестив руки, нахмурившись. Твоё заявление, кажется, не особо его удивило. — И? — Это твоих рук дело? Джим передёргивает плечами: — Он попался на пути. Значит, София всё же была права. И он так небрежно говорит об этом. Да, конечно, на твоих глазах уже умирали, ты сталкивался с чужими смертями, но- Он склоняет голову. — Почему ты так этим обеспокоен? — Я… я не знаю. Он мне нравился, вот и всё. Не был таким непроходимым тупицей, как другие. Но твой ответ, похоже, не удовлетворяет Джима. Ты следишь за тем, как он, наклоняясь, скользит локтями по столу, хмурится всё сильнее. — Что случилось, Себастиан? Ты снова отводишь взгляд. — Я встретил эту женщину, Кратидес. Она испугалась меня. — Ещё бы не испугалась. Как ей не бояться? — Раньше такого не было. — Ах, вот что, — ты кидаешь на него быстрый взгляд. Хмурость исчезла. Теперь он улыбается и смотрит вниз. Никаких объяснений. — Ты убил его из-за меня? — спрашиваешь ты. — Отчасти. Он уже изжил свою полезность, и я не хотел, чтобы он разгуливал по улицам, зная о тебе. Прежде ты никогда не был в ответе за чью-то смерть. Ну, хорошо, был, но косвенно. Никто никогда не убивал из-за тебя. Какое странное чувство. Джим снова откидывается назад. — Отложим ностальгию на будущее, Себастиан. У тебя есть дела, помнишь? — Да, да, знаю. Он начинает говорить о взломах и убийствах; достаточно легко игнорировать все эти запутанные переживания и сосредоточиться на том, что получается у тебя лучше всего. Кроме того, есть что-то привлекательное в том, как Джим рассказывает о своих планах. Он как будто оживает. Или, может быть, ты просто скучаешь по этому засранцу. *** Теперь, когда ты знаешь правду, всё становится очевидным. То, какие усилия банда прилагает к тому, чтобы избежать твоих глаз, как прекращаются шепотки, когда ты входишь в комнату, это открытая книга. — Мне понадобится три добровольца, — сообщаешь ты, и все они переводят взгляд: кто в пол, кто в потолок. — Да, блядь, ради всего свя- ты, ты и ты, — выбираешь их в случайном порядке. — Наденете это. Указываешь на полицейскую форму. — Как только грузовики сойдут с дороги, все вы заберётесь в них и пригоните сюда. Никто и дважды не посмотрит на занятых копов, когда дело касается автоаварии. Поняли? Кивки и опущенные взгляды. Они начинают раздеваться и менять одежду. Может показаться смешным, что эти накачанные наёмники дрожат от страха под твоим пристальным взглядом, но вместе с тем это дико раздражает. Никто из них не пытается заговорить с тобой, поэтому следующие полчаса ты борешься со скукой. Играя в телефон, пытаешься убедить себя, что позвонить Джиму — хорошая идея. Это не так. Легко представить что он с тобой сделает, если ты побеспокоишь его без его на то разрешения. Ты подходишь к окну и смотришь на расположившегося рядом снайпера. Он лежит на своей позиции и то и дело бросает взгляд на датчик ветра. Всё спокойно, почти штиль. Опершись боком, ты пытаешься выглянуть на дорогу. Цель недалеко, проблем не возникнет. Твой палец дёргается, будто намереваясь взвести курок. Так странно видеть, как это делает кто-то другой. — Сука, прекрати маячить! — рявкает снайпер. О, смотрите-ка кто может кусаться. Хотя, кажется, он уже сожалеет об этом, судя по тому, как неожиданно замирает. — Э-э, сэр, — мямлит он. — Вы, э-э, Вы можете… Извините, сэр? Ты чувствуешь, что другие наблюдают за вами. Поднимаешь ногу и слегка прижимаешь подошву к его шее. — Ещё раз, — мягко произносишь ты, — и я тебя раздавлю. Понял? Он сглатывает. — Да, сэр. — Хорошо. Смотри в оба, он уже здесь. — Ты слегка нажимаешь на его горло и отступаешь назад. Он тратит слишком много времени на попытку выстрелить. Ты сверлишь пристальным взглядом его затылок, что, вероятно, отнюдь не помогает ему, но и грузовик, в который он целится, движется быстро. Если он промедлит ещё немного, цель будет вне поля зрения. — Нет, — наконец произносит он. — Что? — Слишком далеко, попасть невозможно. Он поднимает свою винтовку, грузовик увеличивает дистанцию между вами, миссия будет проёбана, если только- Ты выхватываешь винтовку из его рук и отталкиваешь горе-снайпера. Суть в том, чтобы найти фокус, быть терпеливым и никуда не спешить. Иногда это так. Иногда — всё дело в инстинкте. Ты тяжело опускаешься на пол, едва успеваешь прицелиться — просто прижимаешь винтовку к ключице и нажимаешь спусковой крючок — и кровь поёт в твоих венах, потому что это, это — то, чем ты должен заниматься, не стоять и смотреть, нахуй Джима и его ебучие приказы. Отдача от выстрела проходит сквозь кости, и даже с этого расстояния ты можешь услышать, как грузовик сходит с дороги. Ты не промахиваешься, никогда. Опустив винтовку, восстанавливаешь дыхание, будто ты только что пробежал марафон или занимался сексом. Всё это похоже: славная гордая пламенная радость. — Охуеть, — говорит кто-то. Ты вскакиваешь на ноги, и банда делает инстинктивный шаг назад. Всё ещё напуганы. Кажется, теперь им ещё страшнее, теперь ты для них — человек с невероятными снайперскими навыками. Ты скалишься в улыбке. — Вот так это и делается, парни. А теперь выдвигайтесь, мы ещё не закончили. Они уходят, торопясь на случай, если появятся настоящие копы. *** Погода становится мерзкой ещё в самом разгаре дня; добираясь до отеля, ты успеваешь промокнуть до нитки и ощутить мертвецкую тяжесть в ногах. Командование отнимает слишком много сил, это сложнее, чем звучит, и твоё плечо до сих пор побаливает в том месте, где ты опирался винтовкой. Не было времени занять правильную позицию, тебе ещё повезло что не вывихнул сустав. Хороший горячий душ, а затем в кровать, вот что тебе нужно, хотя… Что ж, последние несколько ночей были не самыми лёгкими. Ты отпираешь дверь, добираешься до выключателя и останавливаешься. Что-то не так. Вглядываешься в темноту, позволяя глазам приспособиться, твоя рука движется к плечевой кобуре прежде, чем ты распознаёшь темный силуэт у окна. — Если бы ты предупредил, что приедешь, я заказал бы шампанское, — говоришь ты. Шелест ткани, а затем: — Ты действительно хорош, не правда ли, Себастиан? Ты щёлкаешь выключателем. — Я лучший. Джим фыркает. Его тёмный костюм всё ещё немного влажен в плечах, но волосы сухие, значит, он провёл здесь достаточно времени. Ждал тебя. Кинув пальто поверх стула, ты пытаешься подавить лёгкую дрожь в руках. — Выглядишь усталым, — констатирует Джим. — Дерьмово спал, — отстёгиваешь плечевую кобуру и кладёшь её на стол. Всё, что ты сейчас хочешь — это схватить его и повалить на близлежащую горизонтальную поверхность, но если он всё ещё злится на тебя, это равносильно смертному одру. Он неподвижен, наблюдает за тобой. — Слишком устал, чтобы следовать указаниям? — тихо спрашивает он. — Прости? — Снайперская винтовка. — Снайпер был некомпетентным дебилом. Я лишь хотел убедиться, что работа выполнена. — Поэтому проявил инициативу. Снова. Блядь. Но, что, он действительно ожидал, что ты останешься в стороне и будешь смотреть, как промахивается другой? С другой стороны Джим не кажется выведенным из себя. Не то, чтобы его поведение когда-либо можно было легко прочесть, но, учитывая последний раз, когда он кричал, как двинувшийся крышей… — Я сделал то, что должен был, — осторожно говоришь ты. — Как и делал раньше. — Верно. Он отталкивается от стены и шагает к тебе. Ты почти отступаешь, потому что его глаза пылают, но… Но это не гнев, не так ли? Он останавливается прямо перед тобой, вдыхает, а затем хватает тебя за шею и утягивает в тёплый поцелуй, и ты думаешь «слава богу». Ты устраиваешь руку на его затылке, и он кажется обжигающе горячим. Твой большой палец бороздит щетину на его щеке, другая рука ложится на его талию, ты чувствуешь напряжение — Джим невысокий человек, он должен приподняться, чтобы дотянуться до тебя, ты всё время забываешь об этом. — Кровать, — рычит он, отталкивая тебя. Ты поворачиваешься и снимаешь разом футболку и рубашку, почти перепрыгиваешь через себя, когда стягиваешь нижнее бельё, но, господи, прошло три недели, ты изголодался по нему. Ты снимаешь обувь и носки, кладёшь колено на кровать и оглядываешься через плечо. Джим не присоединился к безумному стриптизу. Он разве что снял галстук и спокойно наблюдает за тобой. — Разве ты не- — говоришь с сомнением. Он прячет руку в карман и кидает тебе тюбик смазки. — Подготовь себя. Ты ловишь его, чувствуя себя немного неловко. Хер знает почему, по сравнению с тем, чем вы занимались раньше, это фигня. Не то, чтобы ты никогда прежде этого не делал, просто… Обычно это происходило в самый разгар действия, когда руки Джима были заняты кое-чем другим. Сейчас же это ощущается иначе: Джим в отдалении, наблюдает за тобой, в его взгляде читается что-то вроде клинического интереса. Ты принимаешься разрабатывать вход и вздрагиваешь. Не сводя взгляда, Джим отстёгивает запонки. В молчании, что чертовски странно. Если ты что-то и знаешь о нём, так это то, как сильно он любит звучание своего голоса. Но всего беспокойства в мире недостаточно для того, чтобы у тебя не встал. Независимо от того, насколько бесстрастно ты пытаешься держаться, это всё ещё пальцы в твоей заднице, конечно, ты будешь реагировать. И это ещё без учёта Джима, раздевающегося с напускной осторожностью, ничего нельзя с этим поделать, но всё это ты находишь неимоверно притягательным. Он приспускает свои боксеры и кивает тебе: — Достаточно. — Хорошо, — отвечаешь ты и начинаешь переворачиваться на колени. — Нет. На спину. — Я- Он приподнимает бровь. Ты откидываешься назад, упираешься на локти, скользишь липкими пальцами по простыни. Он наклоняется и вынимает из кармана брюк презерватив. Смотрит на тебя, разрывая упаковку, натягивая резинку, твоё горло пересыхает. Он заползает на кровать и размещает колено между твоими бёдрами, располагает руку на твоём колене. Ты позволяешь ему согнуть твою ногу, прижать её к груди. Это придаёт чувства уязвлённости и уязвимости, что не совсем логично. Ты не можешь сосчитать сколько раз он видел тебя обнажённым, в не менее раскрытых позах, и тогда ты не ощущал ничего, кроме волнения. Но он как будто отдалён от тебя, не физически, но…, но будто ты его больше не знаешь, будто он снова незнакомец. Чертовски пугающий незнакомец. Он располагает тебя так, как хочет: ноги раскрыты, бёдра подняты, готов быть взятым. Этого достаточно, чтобы начать дрожать от предвкушения, и когда он подаётся вперёд, а рука спускается к его члену, ты не можешь сдержать нетерпеливого выдоха. Он замечает это — конечно, замечает, Джим всегда замечает — и одаривает тебя широкой хищной усмешкой. Ты сжимаешь глаза, когда он начинает входить. Все эти месяцы почти ежедневного секса сделали что-то с тобой — возможно, всё дело в мышечной памяти, но глубже. Похоже на то, что ты понимаешь что он хочет, не задумываясь об этом: о том, как раздвигать ноги, перекрещивать лодыжки за его спиной, как наклонять бёдра, чтобы ему было удобно. Всепоглощающее облегчение, когда он полностью внутри, успокаивающая крепкость его груди на внутренней стороне твоих бёдер. Он размещает локти на матрасе и сдвигает колени, меняя угол. Ты снова дрожишь, и он замирает на секунду, закусывает губу. Он смотрит на тебя. Ты сглатываешь. И затем, блядь, наконец, он движется. С закинутыми на его плечи ногами ты остаёшься совсем без упора, и он жёстко трахает тебя, не оставляя времени приспособиться. Приходится поднять руку и поправить спинку кровати, чтобы голова не билась о неё. Ты мог бы попытаться побороть его. Поставить ноги на матрас и откинуться назад, попытаться скинуть его, получить необходимый упор. Но — позорно, но это так — ты действительно не хочешь ничего менять. Есть что-то будоражащее в том, чтобы быть использованным таким образом, неважно, что он игнорирует твой член, или, кажется, касается тебя как можно меньше, тебе достаточно просто наблюдать за ним. Мускулы, перекатывающиеся в его предплечьях, напряжение в плечах, порочный глубокий взгляд… Ты пытаешься коснуться его, но он перехватывает твою руку и прижимает её к матрасу. Пытаешься вытянуть руку, но он отстраняет тебя, всем весом навалившись на твоё больное запястье. Ты рычишь и подаёшься навстречу, пытаясь попасть в один с ним ритм. Он немного сдвигается и, неожиданно, каждым новым толчком долбится в твою простату. Запрокинув голову назад, ты закусываешь язык, слишком потерянный для связных мыслей. И он, кажется, чувствует то же самое, потому что не больше, чем пару минут спустя, он делает финальный толчок и остаётся там, содрогается, склонив голову. Он вытаскивает почти сразу. Ты снова тянешься к нему, но он уворачивается от руки и уходит в ванную, оставляя тебя позади, дрожащего, потного и всё ещё неудовлетворённого. Ты немедленно опускаешь ладони на кровать и смотришь перед собой. Член всё ещё с гордостью указывает в потолок, сочась предспермой. Достаточно легко было бы протянуть руку и закончить дело. Твои ладони остаются лежать на кровати. Джим возвращается из ванной и, подогнув под себя ногу, садится на край кровати. Смотрит на тебя: — Мне следовало бы оставить тебя прямо так, ты же знаешь. Ты закрываешь глаза, вдыхаешь. Чувствуешь, что умрёшь, если не кончишь, но… — Если хочешь, — медленно говоришь ты, — оставляй. Тишина. Ты снова открываешь глаза. Он разглядывает тебя, и когда ты смотришь в ответ, удивление на его лице сменяется раздражением. — Я не нуждаюсь в твоём разрешении, — резко произносит он. — Знаю, я имел ввиду не это. Я о том, что… — ты облизываешь губы, — делай всё, что пожелаешь. Какое-то время он просто пялится на тебя. Нелишним было сказать это, так ведь? Твоё полное и беспрекословное подчинение — это то, чего он хотел, так что он не должен жаловаться, когда получает желаемое. Но тогда почему он так смотрит? И затем он откидывает голову и смеётся, внезапно и безудержно. — Эм-м… — растерянно начинаешь ты. Одному богу известно что на уме у Джима, это не первый раз, когда его реакция отличается от ожидаемой, но всё же. — Ты действительно идеален, правда, Себастиан? — он всё ещё посмеивается. — Правда? — переспрашиваешь его, всё ещё сбитый с толку. Он покачивает ногами и опускается на колени перед твоими бёдрами. Рука обхватывает основание твоего члена. Его правая рука, так что он- — Бедняга, — мурлычет Джим, глаза всё ещё лучатся искрами смеха. — Выебан, как дешёвая шлюха, в шаге от эякуляции. Должно быть, ты жаждешь этого. Твой член дёргается в ответ. — Я не- — Молчи, — большим пальцем левой руки он обводит головку, подносит его ко рту и слизывает эякулянт, делая из этого гребаное шоу: одним длинным и преувеличенно медленным движением языка. Твоё дыхание учащается. Он облизывает губы и нежно смотрит на твой член. — Так много вариантов, — произносит он в задумчивости. — Мне неважно что ты будешь делать, пока ты, блядь, делаешь что-то, — рычишь ты. — Опасно говорить мне такое, Себ, — он мягко оттягивает крайнюю плоть и прикладывает палец к самому верху. Ты приподнимаешься на локтях, потому что хочешь, чтобы он был рядом, ближе, хочешь чего-то большего, чем крошечное прикосновение. — Ляг, — говорит он, не поднимая глаз. Ты возвращаешься на простыни и закусываешь кулак только для того, чтобы не умолять. Он осторожно ведёт пальцем вниз, медленно, по спирали. Это… Похоже, его палец прямо на твоих нервных окончаниях, ощущений слишком много и вместе с тем недостаточно. Ты пытаешься поднять ногу, но останавливаешься у его бедра, удерживающего тебя внизу. Скованный, снова беспомощный, его прикосновение делает только хуже, намного хуже. Он подносит палец ко рту и облизывает его. Он же не оставит тебя в таком состоянии, правда? Не сейчас, не когда ты так близок. Хоть он и смотрит на тебя с улыбкой, она может означать что угодно и по большей части кажется садистской — кого ты пытаешься обдурить? Конечно, он так тебя и оставит, если сочтёт, что ты этого заслужил. Ты вытаскиваешь руку из своего рта и смотришь на него. — Джим? — Что? — он поглаживает твоё бедро, ногти царапают натянутую кожу рядом с костью. — Ради всего святого, просто- прошу. — У тебя неплохо получается попрошайничать, не так ли, Себастиан? — ухмыляется он. Но наклоняется. Он ненадолго замирает, чтобы одарить тебя взглядом из-под ресниц — можно почувствовать членом его горячее дыхание, ведь он настолько, блядь, близко — затем он смыкает губы на головке, и что есть силы сосёт. Ты кончаешь, как выстрел пистолета, бёдра неконтролируемо трясутся. Он с лёгкостью удерживает тебя, не отрываясь от твоей плоти, пока не вытечет последняя капля, и член не станет снова мягким. Только после этого он, сжав губы, отрывается. — Господи, — шепчешь ты, тяжело дыша. Он садится и корчит лицо. Почему бы ему не- ах, да, не в манере Джима сплёвывать на простыни. Ты тянешься к прикроватной тумбе, достаёшь пару салфеток и передаёшь ему. Он плюёт, сминает бумагу и аккуратно убирает её обратно. Подвинувшись, ты предоставляешь ему место на кровати, и он ложится рядом с тобой. Какое-то время спустя ты косишься на него. Сложив руки за голову, Джим лежит с закрытыми глазами. Выглядит совершенно спокойным и довольным. — Значит, предполагаю, я прощён? — спрашиваешь ты. — Не предполагай, Себ, — произносит он, не открывая глаз. — Это плохая привычка. — Разве? — Что ж, для начала, ты предполагаешь, что есть что-то, за что тебя следует простить. Ты быстро приподнимаешься на локте: — Что? — Ты не сделал ни одной ошибки, — спокойно добавляет он. — Сейчас, или- — На фабрике. Учтя все последствия, ты выбрал наилучший из возможных вариантов. Точно так же, как и здесь. Ты пялишься на него. — Тогда почему, — спрашиваешь дрожащим голосом, — ты сорвался на меня из-за этого? — Имеешь ввиду почему я сделал вид, что сорвался? — Ты- — ты садишься и что есть сил пытаешься не придушить его прямо сейчас. — И что это было? Очередной блядский тест? Он приоткрывает один глаз и улыбается. — Сердишься на меня, Себ? — Да. Не люблю, когда мной манипулируют. — Да, знаю, — не извинение, и не оправдание. И даже не причина. Ты вновь падаешь на кровать и закрываешь лицо ладонями. Тест. Ввести тебя в новую ситуацию и посмотреть как ты отреагируешь. Заставить думать, что ты совершил ошибку и наблюдать как ты с этим справишься. Это имеет смысл. В той странной, пиздец как искорёженной манере, это имеет смысл. — И что же, я сдал его, так? — кисло спрашиваешь ты. — О, да. С блеском. Ты отрываешь руки от лица и поворачиваешься к подушке. Джим наблюдает за тобой, лёгкая улыбка скользит на его губах. — Ну так что? — спрашивает он. — Чуть-чуть успокоился? Подавил желание убивать? — Честно говоря… — начинаешь ты. Он приподнимает бровь. — Честно говоря, больше всего я удивлён, что ты всё ещё испытываешь в этом потребность. Я имею ввиду тесты. Он хмурится. Ты облизываешь губы, чувствуя себя немного нервно. Тебе не нравится говорить об этом вслух, не похоже, что он не знает, да ёбаный ж ты нахуй. — Что, Себ? — нетерпеливо спрашивает он. — Ну, я думал, что это, блядь, чертовски очевидно, то, что я- Ну. Ты знаешь. — Ах. Это, — он снова закрывает глаза. Это. Похоже, ты не один здесь не любишь облачать это в слова. Приятно знать, что у вас это общее. — Дело не только во мне, — говорит он некоторое время спустя, — но и в тебе тоже, — добавляет, что кажется близким к признанию вины, которое ты едва ли когда-либо от него получал. — Хорошо, — ты рассматриваешь лицо Джима. — Ладно, э-э, собираешься тестировать меня и в будущем? Он скалится в улыбке. — Скорее всего нет, не думаю, — небрежный ответ. Джим поднимается на локте и кладёт руку тебе на живот, бороздит пальцами рёбра. Значит, следует приготовиться ко второму раунду, потому что он становится тактильным, как только речь заходит о сексе. Ты позволяешь ему ласкать себя и возвращаешься к мыслям. Не только Джиму, значит, тебе тоже есть чему поучиться. Как он только понимает, когда что-то идёт не так? Не то — ты же уже это знаешь. Может быть, дело в страхе. В репутации. Как сильно ты изменился? Он садится на тебя. Ты обнимаешь его за талию и прижимаешь бёдра к своим, и его улыбка становится развратной. — Ценю твою выносливость, дорогой мой, — тянет он. Впившись ногтями в твои скулы, удерживает голову, пока целует тебя. Ты неподвижно лежишь под его напором, позволяя делать с собой всё, что он захочет. Страх и репутация, и шепот историй и слухов о таинственных смертях… — Окажи мне услугу, — осторожно начинаешь ты, когда он отрывается от твоих губ. В конце концов, Джим выглядит достаточно весёлым, чтобы рискнуть. — Хмм? — мычит он в твой подбородок. — Не убивай Софию. Ты напрягаешься в ожидании ответа, но он остаётся спокойным, пальцы поглаживают яремную вену. — Почему? Она тебе нра-авится? — Отвали. Он кусает твоё горло и откидывается назад. — Ох, ладно. Полагаю, смогу выполнить твою просьбу. Она знает не так много. — Спасибо. Он садится и кладёт руки на твою грудную клетку. — Уверен, ты сможешь выразить свою благодарность немного более красноречиво, — ехидно добавляет он. Ты ухмыляешься в ответ и валишь его на матрас. *** Мокрая земля под щекой, в ушах стоит пронзительный вой, в воздухе витает запах, сравнимый разве что со скотобойней, что означает пролитую кровь, вывернутые наружу кишки. Ты открываешь глаза и смотришь прямо в лицо своему капралу. Нижняя часть такая же, как и была. Полные губы и ярко-синий глаз, он был красавчиком. Верхняя же половина представляет собой месиво из тканей головного мозга и сломанных костей, фрагментов мышц и- Свет бьёт в глаза. Это не твоя спальня. Ты дёргаешься, вскакиваешь, пытаясь найти то, что можно использовать в качестве оружия, и- — Успокойся. Джим. Твои руки трясутся, спина и руки покрыты холодными каплями пота, но разум приходит в норму. Это комната отеля. Манчестер. Ты в порядке. Боже. Ты надеялся, что с возвращением Джима кошмары прекратятся, но, видимо, нет. Ты поворачиваешь голову, привыкая к темноте. Джим сидит в кровати, опираясь подбородком о колени. — Борешься с воспоминаниями? — спрашивает он. — Нет. Ты видел солдат c ПТСР, их пустые глаза, как будто они просматривали одну и ту же сцену, снова и снова, запертые в собственных воспоминаниях**. Всё не так. — Нет, просто старые кошмары. Этот взрыв всколыхнул что-то в памяти, вот и всё. — Расскажи мне. Это приказ, а не вопрос, болезненно любопытный и в какой-то мере садистский, а не беспокоящийся, серьёзно. Ты складываешь руки на животе. — Есть кое-что, что продолжает приходить ко мне, и да, я знаю, как это звучит, но это не ПТСД, это не ебаные флешбеки. Джим пожимает плечами и, хорошо, может быть, ты ведёшь себя слишком отстранённо, но в своё время ты проводил много времени с раздражающе участливыми армейскими психологами. Они как будто бы сами хотели, чтобы у тебя случился сдвиг. — Так или иначе. Только это. Смешно, но всё не так плохо. Я имею ввиду, что меня пытали и это едва ли проявляется в снах. — Так в чём же разница? — Думаю, в непредсказуемости. Мы просто говорили и смеялись над какой-то идиотской шуткой, а затем один из рядовых напоролся на растяжку, и- бум. Кусочки парней из моего отряда разлетаются в стороны как блядское конфетти. Когда я отошёл от взрыва, понял, что нахожусь практически нос к носу с моим капралом, а его голова размозжена. Ты пожимаешь плечами и, глотнув воздуха, продолжаешь: — Он приходит поздороваться каждый раз, глаз пропал, мозг торчит наружу. Через пару дней оно прекратится. — Хм, — Джим наклоняет голову, как будто пытается заглянуть тебе в разум. — Ну, если он не исчезнет, я узнаю об этом, — хмыкает он, — ты кричишь, когда видишь кошмары. Он потягивается и снова ложится, и ты закрываешь глаза. Пару секунд всё, что ты можешь видеть, это мёртвые тела и оскал ухмылки полуликого монстра, а затем рука Джима сжимает твоё бедро, и ты концентрируешься на тепле его ладони. И медленный затяжной тошнотворный ужас начинает исчезать. *** Утром ты закидываешь все сумки в багажник и садишься за руль автомобиля, на котором приехал Джим — без водителя, в подобные этой долгие поездки он предпочитает брать только тебя. Ты уже скучаешь по Лондону, хоть и пробыл здесь всего три недели. Манчестер достаточно интересен, но это не твой дом, не Лондон. Скорее бы вернуться. — Тормози здесь. Или нет. Ты удивлённо пялишься на дорожные знаки. Следующий выход — аэропорт Манчестера. Переводишь взгляд на Джима, в зеркало заднего вида. — Мы разве не в Лондон? Он складывает руки за голову и садится глубже. — Иногда ты бываешь таким внимательным, Себастиан, правда, не перестаю удивляться. — Да, конечно, конечно. Аэропорт. Так куда в таком случае я лечу? — Италия. Ты снова пытаешься поймать его взгляд, но Джим, прислонившись головой к окну, смотрит куда-то наружу, хмурится проезжающим мимо машинам. Похоже, его настроение снова изменилось. — Сперва Манчестер, теперь Европа, так теперь обстоят дела? — спрашиваешь ты. Возможно, тест ещё не окончен, или, может, это, в конце концов, всё-таки наказание. Изгнание. — Хм-м. На этот раз мы летим вместе. Сначала Рим, а потом, ну… — Я не взял с собой вещи для тёплой погоды, — осторожно произносишь ты. Его взгляд встречается с твоим. — О, не волнуйся, я взял за тебя. — Ага, так и думал. Тебе даже не приходит в голову спросить зачем вы едете в Рим, пока вы не оказываетесь у стойки регистрации. Но даже тогда он отказывается отвечать. *** Запах горячего асфальта наполняет нос. Ты запрокидываешь голову назад и подставляешь лицо солнцу. Лондон может во всех смыслах казаться родным домом, но погода там крайне дерьмова, а ты скучал по подобной испепеляющей жаре. Джим выходит следом за тобой и кривит лицо. — Жарко. — И будет только хуже, ещё не полдень, — ты перекатываешься с носка на пятку. Как же ты не любишь самолёты и эту ужасающую необходимость неподвижно сидеть в течение долгого времени. После таких перелётов одна только возможность вытянуть ноги кажется восхитительной. — Только посмотри на себя, весь светишься, — бормочет Джим, надевая солнечные очки. — Люблю путешествовать, и слишком давно никуда не летал. Последний полёт, который ты совершал, был из Кабула в Хитроу. Так странно думать об этом, будто это было в другой жизни. Бортпроводница выбегает и бросает на вас обоих крайне возмущённый взгляд. Джим тоже не мог законсервироваться в одной позе, и ты решил эту проблему обычным способом: в данном случае, втянув его в кабинку туалета в передней части самолёта, тем самым присоединившись к mile-high club. Ты подмигиваешь женщине, и её хмурый взгляд становится только строже. Другая бортпроводница выходит из самолёта, и первая тут же хватает её за руку, наклоняясь и что-то шепча. — Думаю, нас занесут в чёрный список, — не без иронии отмечаешь ты. Джим машет рукой. — Ну и ладно, следующие наши билеты зарезервированы на другое имя. Ты подхватываешь ваши кейсы и следуешь за Джимом в зал регистрации багажа. — Расскажешь, почему мы здесь? — Нет. — Так ты у нас теперь таинственный маленький засранец? Он оглядывается через плечо и улыбается тебе из-под солнцезащитных очков. Как жаль, что ты не видишь выражения его глаз. — Объясню, когда мы будем в отеле. Если, — он склоняет голову и смотрит на тебя из-за стекол очков, — будешь хорошим мальчиком. — Я уже был хорошим мальчиком, помнишь? Где-то над Францией. — Подожди, пока я не затащу тебя на кровать. Боже. А как он говорит это: низким, полным порочных намёков голосом, почти пародия на соблазнение — это не должно так сильно возбуждать, чёрт возьми. Хотя это уже почти выработалось в привычку. Ты как собака Павлова, только с эрекцией вместо слюней. Хотя нет, с эрекцией и непроизвольным слюноотделением. Одним из кейсов ты незаметно прикрываешь свою промежность — сегодня вы спровоцировали уже достаточное количество людей, не стоит разгуливать по аэропорту со стояком — и идёшь за Джимом в большой зал, подсчитывая возможность быстро перепихнуться где-нибудь рядом, пока не поступит груз из багажного отделения. — Ты же говоришь по-итальянски, правда? — спрашивает он, прерывая твои мечты. — Немного. Где найти вокзал, когда подадут завтрак, брось оружие или я убью тебя, в таком духе. Он садится на одну из этих жутко неудобных пластиковых скамеек, и его бровь приподнимается из-под зеркального отражения очков. — Держу пари, ты выучил это далеко не в Итоне. — Не совсем. Хотя и грёбаная латынь была полезной. Она в чём-то похожа на итальянский. — Вот и преимущества образования в частных школах. Механизм поворачивается вверх, и первый чемодан тяжело падает на конвейерную ленту. Ты косишься на Джима, но молчишь. Он знает латынь, ты почти уверен в этом. Но где он учился? Блядь, кто б знал. Третий кейс — один из ваших, это видно по дорогой коже. Джим указывает на него пальцем. — Принеси. — Гав, — бормочешь ты под нос, но идёшь исполнять его приказ. Чёрт, да тебе только ошейника не хватает. А Джим как раз поехавший ровно в той степени, чтобы обзавестись им для тебя. *** Гостиничный номер больше напоминает комнату особняка эпохи Возрождения, его внешний вид настолько великолепен, что это даже смехотворно. Здесь и камин есть. Это откатывает тебя к посольствам, где ты провёл первые одиннадцать лет своей жизни, что оставляет неприятный осадок во рту. Нет никакого желания здесь находиться, тебе бы сошла какая-нибудь маленькая, изношенная и немного грязноватая комнатка с двойной кроватью, где-нибудь в старом центре города. Обстановка серьёзно действует на нервы. Ты оборачиваешься. Джим улыбается так широко, будто точно знает что тебе- нет, не будто, он просто знает. — Итак, почему, как ты думаешь, мы здесь? — спрашивает он. Между тем садится на один из диванов, и грязные туфли пачкают бархатную обивку. Его голос звучит так, что он, скорее, потворствует тебе, а не устраивает допрос, но с Джимом никогда нельзя быть уверенным. — Здесь, это в долбанном Cavalieri или, здесь, в Риме? — В Риме. Просто мне нравится Cavalieri, всё это искусство вокруг. В отеле и правда имеется престижная коллекция произведений искусства, которые развешаны по коридорам. Согласно комментариям Джима, оставленным, когда вы проходили мимо, по крайней мере половина из них — отличные подделки. И Джим косвенно несёт за это ответственность. По-видимому у него имеется пунктик на кражах. — Без понятия, — признаёшь ты. — Захватываем мир? — Ох, Себастиан, — он смеётся и склоняет голову к подлокотнику. — С чего, ради всего святого, ты решил, что мир ещё не в моих руках? — Ты… — ты качаешь головой. Лучше не углубляться в детали. — Ладно, я жажду подробностей: почему мы здесь? — Это PR-тур. — Прости, что? — Садись, а не то у меня затечёт шея, — раздражённо говорит он. Оседлав стул напротив, ты скрещиваешь руки. Джим снова постукивает пальцами, это одна из его настоящих привычек. — PR, — повторяешь ты, пытаясь расшифровать. — Репутация? С каких это пор ты начал беспокоиться о том, что о тебе думают? Он хмурится: — Люди имеют свойство забывать. Нужно напоминать им. Ах. — И когда ты говоришь напоминать… Ещё одна самодовольная улыбка. — Вынимай кастеты, детка, мы едем, — тянет он. *** Первым в списке оказывается итальянец в моднявом костюме. Скорее всего, мафиози, скрылся в старинном поместье, которое он наверняка считал надёжным. Слишком глуп, чтобы жить, правда. — Необходимо удерживать тонкий баланс, — задумчиво говорит Джим. Ты поднимаешь взгляд вверх, от своих рук, по локти покрытых кровью. — Ты о чём? — Об этом, — он невыразительно машет в сторону кровавого месива у ног. — Никаких открытых действий, или их уловит полиция, но все они должны иметь определённый флёр. Надо отправить сообщение, но только определённому слою людей. Его слова имеют смысл. Часть успеха Мориарти заключается именно в этой разнице. Никто из причастных к закону не слышал этого имени, но каждый уважающий себя преступник дрожит от одного только упоминания. И потому каждая связанная с ним история сразу западает в сердце. Невозможная кража, неожиданный взрыв. Расчленённое тело. И Джим, по-видимому, только рад придумывать все эти возмутительные преступления. Он наконец-то свободен, может делать всё, что захочет, никаких требований или специфических клиентов. Его ужасающе творческому уму есть где развернуться. Ты не можешь дождаться, когда он что-то придумает. Приподняв руку, ты пытаешься вытереть лоб так, чтобы кровь не оказалась на лице. — Когда я впервые о тебе услышал, подумал, что всё это просто выдумки, страшилки на ночь. Джим пожимает плечами. — На самом деле, отчасти так и есть. Ты просто- — он делает что-то странное своими руками, — подталкиваешь их, и все пробелы заполняются сами собой. Люди исключительно доверчивы. — Но не я. — Да, но не ты. Он улыбается и убирает прядь волос с твоих глаз. — Тебе бы подстричься, дорогуша. Твой взгляд скользит по его губам. Боже, ты так счастлив, что он снова вернулся к его обычному «я», повёрнутому на прикосновениях. Его разочарованность в тебе была убивающей. Ты хмуришь брови. — Что дальше? Отрезать голову лошади и положить её на чью-то подушку? Он смеётся и откидывается назад. — Как жаль, что это уже придумано, не правда ли? Было бы так забавно. Но нет, мы здесь не останемся. Направимся на другой континент. — Мы едва сюда прибыли, — с лёгким удивлением напоминаешь ты. — Надо двигаться, Себастиан. — Нет покоя нечестивым? Джим снова смеётся, хватает твоё лицо и оставляет на губах небрежный поцелуй. — В точку, милый. А теперь поспеши закончить работу, — он смотрит вниз на твои ноги и корчит гримасу отвращения, показывая язык. — Ну что за беспорядок. *** После Италии вы отправляетесь в Северную Африку, затем в США и Восточную Азию, меняя одну страну на другую, как ребёнок, играющий в классики. Ты в восторге от каждой секунды, проведённой в этом безумном путешествии. Суета аэропортов, глотóк свежего воздуха при выходе из очередного самолёта, звучание иностранных слов. И, это может показаться сентиментальным, но Джим заражает тебя собой: своими историями, видением мира, сказками и живыми картинками. Кажется, что каждый город жив, разумен и имеет собственные черты. Рим, цепляющийся за своё прошлое ещё отчаяннее, чем Лондон; Каир, пыльный и адски жаркий, застроенный ароматными базарами, которые навевают воспоминания о прошлом; Нью-Йорк, молодой, дерзкий, самодовольный; Токио, высокотехнологичный возвышающийся беспорядок. И в каждом городе, на каждом континенте, Джим. Напоминающий людям, что слухи о Мориарти существуют по определённой причине, что он всюду, его не избежать. И месть: убийства глупцов, вздумавших, что они способны его перехитрить. Одного за другим. Настолько ужасные, чтобы потрясти самых жестоких преступников. Не злите меня, вырезает он на подкорке жителей всей планеты. Делайте как я велю. И ты рядом с ним, за его плечом, готов выполнять каждый приказ с такой же лёгкостью, будто ты — часть его. Это потрясающе. *** После Токио вы прибываете в Мексику, где ждёт выбившийся из-под контроля наркокартель, а затем другой самолёт, другое имя, и к этому времени бесконечные перелёты становятся рутиной, ты даже не обращаешь внимания куда вы летите. До того момента, когда холодный воздух не ударяет в лицо, ты вспоминаешь, что надо было спросить. Швеция, по всей видимости. Хер пойми почему. В главном холле вас ожидает водитель — они просто появляются когда это надо Джиму — и полчаса спустя вы уже в номере отеля… восемнадцатом? Девятнадцатом? Ты сбился со счёта. Ты падаешь на кровать и тихо стонешь. — Я за пределами джетлага. Джим ловит твой взгляд в отражении зеркала. — Хм-м? — Я серьёзно. Думаю, мои биологические часы просто сдались. Сколько раз мы уже пересекали линию дат? — Три, — зевает он. — Вот видишь? Даже ты это чувствуешь, а ведь ты- Он усмехается: — Я? — Нечеловек. Ты закрываешь глаза. Слышишь шаги по ковру, а затем как прогибается кровать. Через секунду кончики его пальцев скользят по твоему лицу. — Разве ты ещё не показал себя всему миру? — спрашиваешь ты, глаза всё ещё закрыты. — Ещё нет. Его пальцы касаются твоих губ. Слышится скрип кровати, и его губы касаются твоих. Они потрескались, неужели от сухого воздуха в самолётах? Ты кладёшь руку ему на шею. Его губы перемещаются на твоё горло. — Сыграем в игру, — мурлычет он тебе на ухо. Ты открываешь глаза. Он находится слишком близко, чтобы разглядеть как следует. Ты давишь на его плечи, и он, скрестив ноги, садится рядом. — Что за игра? — потому что игры Джима может и бывают весёлыми, но часто оставляют синяки и иные раны, а ты слишком истощён для чего-то такого. Он улыбается. — Давай притворимся что ты — это я. — С каких это пор тебе нравятся ролевые игры? Он закатывает глаза. — В этот раз, Себастиан, разговор не о сексе. — Очередной гребаный тест? — с подозрением спрашиваешь ты. — Как и все остальные, — смеётся он. Перемещается в кровати и падает на спину, плечом к твоему плечу. — Тут кое-кто желает встретиться со мной лично, а мне не по нраву такая идея. Но им, конечно, нет нужды знать об этом. — И… Хочешь, чтобы я притворился тобой? — Схватываешь на лету, милый, — он хлопает по твоим бёдрам. Повернув к нему голову, ты щуришься. — Мне любопытно, что ты придумаешь, — добавляет он. Ещё один вызов. По крайней мере, этого Джим не скрывает. Ты прячешь руки за голову и переводишь взгляд в потолок. Джим поворачивается на бок, забрасывает на тебя ногу, целует. Его рука отпускает твоё горло, спускается к животу и ниже. Ты закрываешь глаза. — Будешь разочарован, — говоришь ты. Его пальцы пробираются под ткань твоих брюк и сжимают член, всё ещё вялый, несмотря на все усилия. Джим смеётся. — Что же это, я тебе больше не нравлюсь, Себастиан? — Ничего личного. Прямо сейчас у меня не встанет даже под тонной виагры. — Хм-м. Похоже на вызов. Легко забыть, что ты не один здесь любитель соревнований. Джим снова садится и начинает снимать с тебя одежду, но ты вовремя хватаешь его за запястье. — Джим, нет. К счастью, хоть единожды он действительно прислушивается. Примирительно хлопнув по твоему животу, он снова ложится. Ты закрываешь глаза и перекатываешься на свою часть кровати, засыпаешь не больше, чем пару секунд спустя. *** По сравнению с Мексикой, в Стокгольме чертовски холодно. Но, поскольку лето ещё в самом разгаре, солнце может ослепить любого незадачливого путешественника. Ты надеваешь солнцезащитные очки и принимаешься осматривать площадь. Далеко не впервые Джим отправляет тебя на переговоры. В конце концов, ты был его связным с самого начала. Единственная разница — это имя, по которому к тебе будут обращаться. Может для кого-то эта деталь покажется несущественной, но тебя она до сих пор оставляет в лёгком замешательстве. Ты замечаешь цель в ближайшем кафе. Здороваешься с ними совершенно обычным эй, и лишь парой секунд спустя вспоминаешь, что только в Швеции такой вариант сойдёт за полноценное приветствие. Садишься. Парень, сидящий напротив, выглядит худощавым и вместе с тем крепким, и что есть силы пытается не показывать свою нервозность. Он — шестёрка, а во главе стола женщина, Лиза Эклунд, короткие серые волосы, кремневые глаза, на вид ей может быть и едва тридцать, и хорошо за шестьдесят, или что-то между этими значениями. Очень… странно видеть женщину, занимающую такой пост, но почему, чёрт возьми, и нет? Кроме того, если ей удалось самостоятельно подняться на эту высоту, насколько ты понимаешь, она должна быть достаточно жёстким лидером. — Мистер Мориарти, — с лёгким кивком приветствует тебя прислужник. Господи, это так странно. Ты переключаешь внимание на Эклунд и усмехаешься, скаля зубы, так, как это обычно делает Джим. — И ты позволишь этой обезьяне вести беседу от твоего имени? Если так, то… Невысказанная угроза повисает в воздухе, и они обмениваются взглядами. Если бы вы только знали. — Прошу прощения, — сухо говорит она, — не хотела Вас обидеть. — Не сомневаюсь, — ты подзываешь официанта и заказываешь кофе. Они следят за каждым твоим действием. — Итак, — возвращаешься к беседе, — вы упоминали о международных связях. — Да, мы хотели бы расширяться, но… Слышали, что вы можете помочь. Вы знаете каждого, это важно. — Именно так, — Джим вполне мог бы сказать что-то в этом духе. Говоря о… Конечно, Джим не оставил бы тебя без присмотра, он сидит через пару столиков, листая туристический справочник. На нём надеты шорты, и ты испытываешь некоторые проблемы с тем, чтобы отвести взгляд от его бледных коленей. — -можете обеспечить? — Хм? — переспрашиваешь ты, всё ещё смотря через её плечо. Джим подмигивает тебе. Молчание. Ты оглядываешься, и твой желудок резко ухает вниз, когда ты наконец замечаешь внезапное подозрительное выражение на их лицах. — Скажите, мистер Мориарти, — произносит она, сузив глаза, — какие гарантии Вы можете предоставить, что Вы — это Вы и никто другой. Сука. Инстинкт подсказывает тебе вскочить и начать палить по всем, дабы убедить их, но это неправильный подход. Как бы в такой ситуации поступил Мориарти? Ты снимаешь солнечные очки и аккуратно складываешь их. — Гарантии? — мягко спрашиваешь ты. — Объясните, какого рода гарантии вы хотите получить? Короткий обзор моих предыдущих проектов? Конечно, заглянуть в паспорт и убедиться, что Мориарти — моё настоящее имя. Или Вы хотите, чтобы я торжественно поклялся на Библии? Ты улыбаешься, почти очаровательно. Это одна из эмоций Джима: приветливая, обыкновенная вежливость, которая на самом деле всего лишь ширма для жестокости. Я мог бы замучить вас до смерти, но прямо сейчас побуду очаровашкой. — Боюсь, вам придётся поверить мне на слово, — продолжаешь ты. Разводишь руки в стороны с дружеской улыбкой. — Потому что, Лиза, ты же не против, что я к тебе так обращаюсь? Будем откровенны: разве я похож на лжеца? Женщина качает головой. Вот это бледность. Да на ней просто лица нет. — Прошу прощения. Я… Я не хотела- Ты машешь рукой. — Ох, не важно, мы же друзья с вами, правда? — ты встречаешь её взгляд, и она замирает. Молча наблюдаешь за ней. Её руки начинают дрожать. Проходящий мимо официант бросает на вас озадаченный взгляд. — Так вот, — говоришь ты после нескольких минут напряжённой тишины. — Международные связи. Она делает глубокий шумный вдох. — Да. Сможете связать меня с нужными людьми? — Дорогая моя, конечно, смогу. Позади неё Джим, глядя в свою книгу, расплывается в широкой ухмылке. *** — Было весело. Актёр из тебя вышел даже лучше, чем я предполагал, мой милый. — А я-то думал, ты веришь в меня, — хмыкаешь ты, пристально разглядывая официальное здание перед вами. Это массивная, подобная крепости постройка, и ты не совсем уверен, находитесь ли вы здесь для осмотра достопримечательностей или для разведки. Если второе, то это не будет первым правительственным зданием, в которое ты вломишься. — О, да, но ты превзошёл все ожидания. — Я получу за это золотую звёздочку? — улыбаешься ты. Он берёт тебя за подбородок, тянет к себе и целует. Когда он отрывается, ты всё ещё стоишь с закрытыми глазами. — Мы же на публике, — шепчешь ты, потому что трахаться наедине это одно, а когда на вас смотрят незнакомцы… непривычно. — Всё в порядке, они здесь до смешного толерантны. Смотри. С этими словами он поворачивает твою голову, и ты открываешь глаза. Проходящая мимо девушка одаривает вас ободряющей улыбкой. Как будто кто-то из вас двоих нуждается в поддержке. Джим выпрямляется и широко раскидывает руки. — Мир — наша устрица, Себастиан. Сочная и слабая, только ждёт, чтобы её съели. Ты хмыкаешь и тоже выпрямляешься. — Ты ещё не закончил? — Уже скоро, сладкий, уже скоро. Ещё несколько дел, и мы сможем сидеть, сложа руки, и наблюдать как оседает пыль. Пойдём в отель. И, когда ты идёшь за ним, до тебя доходит, что он использует «мы». Не «я», как обычно, но постоянно и безошибочно «мы». *** Шанхай, Барселона, Торонто, кровавый след, опустошённые сейфы и взломанные замки; укрепление репутации, устрашение. Мориарти из шёпота за закрытыми дверями становится чем-то, что даже нельзя произносить вслух, из страха, что оно может появиться. Он вырастает из городской легенды, мифический, постоянный ужас в глубине их умов. Джеймс Мориарти. Больше, чем просто человек. Боже, люди так доверчивы. *** — Ты знал, что тоже обзавёлся некого рода репутацией? Ты отворачиваешься от пейзажа и переводишь взгляд на Джима. — Какой же? — Тот жуткий тип, что стоит у него за плечом, — сообщает он, внимательно наблюдая за твоей реакцией. — Тот, кто убьёт тебя прежде, чем ты успеешь моргнуть. Второй самый опасный человек в Лондоне. Ты фыркаешь. — Только в Лондоне? — Хорошее замечание, — он улыбается и смотрит в потолок. — Основа всех операций, как я полагаю? — Кто-то и впрямь так сказал? Он вновь смотрит на тебя, и взгляд его нежный и весёлый. — Безусловно, кто-то из них так и сказал. Они даже придумали тебе имя. Тень Мориарти, так теперь тебя называют. Призрак Мориарти. Его улыбка становится шире. — Каково это, быть моей тенью, Себастиан? Ты поворачиваешься назад, к пейзажу, вспоминая при этом обеспокоенный взгляд Софии. — Как будто мне надо тебе объяснять. Джим приближается и встаёт рядом, прячет руки в карманы. Сегодня он на удивление миролюбив, почти беззаботен, и тебе это очень нравится. Потому что, да, он непредсказуем. Честно говоря, даже само это слово не вмещает в себя достаточно смысла, чтобы описать им Джима. Он может отреагировать на самый впечатляющий провал обыкновенной улыбкой с лёгким пожатием плеч, в то же время, как малейший косметический недостаток в отлично проделанной работе может вызвать у него прилив психотической ярости. Для Джима не существует ни логики, ни смысла. И вместе с тем ты не можешь утверждать, что понимаешь его — как и, ты уверен, никто другой — но ты распознаёшь его настроение, как флюгер, разворачивающийся по ветру. Ты знаешь его, не так, как обычно люди знают кого-то, но в каком-то роде, как старый морской волк знает непредсказуемый океан. Плаванье в опасных водах моря Мориарти. Господи, ты становишься таким сентиментальным. Джим поворачивается и прислоняется к окну, смотрит на тебя. — Где ты, Себ? — спрашивает он. — Где, как ты думаешь? Он улыбается и, оглядываясь через плечо, бросает взгляд на вид Гонконга. Однако, это палка о двух концах. Джим тоже тебя знает, он может считать любую мысль с твоего лица, в точности предсказать как ты отреагируешь в любой ситуации. Не то, чтобы он не мог проворачивать этот фокус с другими людьми — конечно — но с тобой ему вряд ли приходится прилагать особые усилия. Похоже, что месяцы наблюдения друг за другом окупились таким образом. — Мы возвращаемся, — его голос вытягивает тебя из мыслей. — В Лондон? Джим кивает. — Думаю, мир усвоил свой урок. — Не вздумайте долбиться в дёсны с Мориарти? — Именно так. Хотя, — он облизывает губы, — есть и исключения из этого правила. Ты приглашающе раскрываешь руки. — Где ты меня хочешь? Он смеётся и хватает тебя за галстук, использует его как поводок, чтобы втащить в спальню. — Иногда, Себ, так весело от того, что ты рядом. — Не забывай об этом. *** Идёт дождь. Вы покидаете Паддингтон, и ты останавливаешься посреди тротуара. Джим оглядывается через плечо: — Что там? — Дежа-вю, — бормочешь ты. Чуть больше четырёх лет прошло с тех пор, как ты стоял на этом же месте. Ты смутно помнишь, что беспокоился о чём-то, чувствуя себя свободным и вместе с тем разочарованным. Четыре года. Боже, похоже на целую жизнь. — Забирайся в машину, ты же промокнешь, — нетерпеливо говорит Джим. Ты сбрасываешь с себя меланхолию и садишься на заднее сидение, машина, как и всегда, ждёт вас у станции. Джим садится рядом. Водитель захлопывает багажник, садится и поворачивает ключ зажигания. Джим вопросительно вскидывает бровь: «что-то случилось?» Ты качаешь головой: «не, всё в порядке». Он возвращается к телефону. Ты наклоняешь голову к окну и смотришь на улицу. Машины едва движутся, а из-за дождя Гайд-парк почти пуст. — Прекращай это. Ты поднимаешь взгляд на Джима, который хмурится на свой телефон. — Прошлое это прошлое, Себ, нет смысла грезить. — Да, я просто… удивлялся различию, изменениям, которые случились всего за пару лет. Он смотрит на тебя, и ты пожимаешь плечами. — Я не жалею, если тебе интересно. — Неважно. *** Через пару недель он уходит на какую-то встречу на верхнем этаже Canary Wharf. Ты тоже идёшь туда, встаёшь в углу и наслаждаешься происходящим: похоже, то, что он сказал о твоей репутации — истинная правда. Никто не смеет встретиться с тобой взглядом, а в моменты, когда обстановка накаляется, тебе нужно только покашлять, и все сразу затыкаются. Когда вы остаётесь одни, Джим в задумчивости садится на стол. Ты убираешься с его пути и подходишь к окну. Смотришь вниз, и морщишься от слепящих глаза солнечных лучей. Пятьдесят этажей в высоту, целый город раскинулся под ногами. Люди ползают, как муравьи. Теперь Лондон твой, завоёван и передан лично в руки; чёрт возьми, да весь мир теперь принадлежит тебе, это подарок Джима. А когда-то ты чувствовал себя здесь потерянно. Неуверенный, что когда-нибудь найдёшь своё место. Ты запрокидываешь голову назад и смеёшься. — И они ещё говорят, что это я сумасшедший, — мягко произносит Джим откуда-то сзади. Соскользнув со стола, он встаёт рядом с тобой. Ты никогда бы и не подумал, что снова будешь кому-то прислуживать, но ты рождён именно для этого — стоять за плечом Джима, быть его правой рукой, его тенью. И это кажется тебе самой правильной вещью на свете.