***
«Пресс-секретарь Святого Престола не прокомментировал ситуацию, но, конечно, мы можем предположить ответ. Католическая церковь по-прежнему требует целибата от своих священнослужителей и осуждает гомосексуальные связи. Подобные прецеденты случались и ранее, но впервые каминг-аут совершило настолько высокопоставленное лицо, а значит ли это, что мы стоим на пороге глобальных перемен в религиозном мире. Но нужны ли они нам?» Шерлок закрыл вкладку браузера и пару минут вслушивался в тишину, которая царила в Архивах в субботу. В соседней комнате размеренно тикали часы, на столе еле слышно шумел ноутбук, а в голове – все тот же шепот: «Я знаю, ты хочешь, падре». Он глубоко вдохнул, пытаясь отогнать наваждение, но пора было признать: Шерлок давно потерял контроль над своими мыслями. Да и так ли рьяно его защищал? Почему бы и не попробовать, падре? Почему бы и не переступить черту? Почему не нарушить все те правила, которые так тщательно выстраивали другие, которые так глупо нарушались всеми, кого ты знал? Которые нарушал сам Бог? Ведь, Господи, ты учишь любви, но не разрешаешь ей заниматься. Да ты просто старый импотент, который завидует, злится, запрещает. Приносит столько страданий в этот мир. Усложняет. «Хочу поговорить. Где угодно. Сейчас. ШХ» Отыскать мейл Мориарти не составило труда, но он не ожидал, что получит ответ спустя минуту. «Отель Hassler Roma, президентский люкс San Pietro. Тебя проведут. ДМ» Domine quo vadis? Eo Romam iterum crucifigi.* Но теперь Шерлок и сам жаждал этого распятия.***
С этого ракурса казалось, что церковь Святого Петра наполнена божественным светом. Статуи на крыше – будто небесные ангелы, еще пару мгновений – и взлетят. – Красиво, правда? – раздалось из-за спины, и Шерлок обернулся, замечая Джима на пороге номера, куда молчаливый портье провел его минуту назад. – Знаешь, ведь за что-то такое привычное и, может, даже надоевшее тебе, некоторые готовы переплачивать огромные суммы. Шерлок промолчал, замерев и изучающе скользя взглядом по Мориарти. Тот усмехнулся, одернул пиджак, сидящий точно по фигуре, и медленно прошел к тому самому огромному окну с видом на Петра. Задумчиво окинул его взглядом, а затем резким движением задернул шторы. Зашелестела тяжелая ткань. Комнату залил приятный полумрак, но свет упрямо пробивался внутрь. Мориарти зашагал прямо на Шерлока. – Я... – Т-с-с... – Джим приложил палец к его губам на пару секунд, словно священник, протягивающий облатку. В этом жесте не было ничего эротичного, но Шерлок шумно сглотнул, замечая, как близко теперь оказались эти темные дьявольские глаза. Ведь он мог наконец разглядеть вкрапления на карей радужке. Шерлок слышал свое частое дыхание, чувствовал, как обжигает кожу чужое. Они стояли друг напротив друга, кажется, целую вечность, внимательно изучая, принюхиваясь, будто бы два зверя в клетке, пока Мориарти не протянул ладонь для рукопожатия. – Кто ты? – прошептал Шерлок, будто бы боясь, что их кто-то услышит. – Ты знаешь, кто я, – улыбнулся Джим, в уголках его глаз выступили слезы. Он смотрел пристально, не моргая, все также держал руку на весу. Его ладонь была сухая, слишком горячая, немного грубая, когда Шерлок сжал ее в своей. Мориарти заулыбался еще шире, запрокидывая голову и вглядываясь в лицо, будто бы нашел там то самое сокровище, что давно искал, что наконец обрел. Время сбежало из комнаты. Мгновения тянулись, перемешивались, как конфетти. На Джиме была рубашка темно-красного цвета. И почему Шерлок только сейчас ее разглядел? Верхняя пуговица расстегнута, можно увидеть, как бьется жилка на шее, а чуть выше – небольшая царапина от бритвы, бурый росчерк. Джим потянул его на себя за руку резко, неожиданно. Их рты столкнулись, чужие губы подмяли под себя. Они целовались жадно, долго, ненасытно. Шерлок делал это неумело и впервые, а потому задыхался, то и дело сталкиваясь носом. Но как же не хотелось отрываться от этого рта, от этого языка, который так приятно обхватить губами на пару секунд, а затем отпустить, чтобы продолжить сбегать и догонять, облизывать и изучать. Раздался громкий стон, который должен был отрезвить, как очищает колокольный звон. Но Шерлок давно уже оглох. Не хватало воздуха, кружилась голова, как же жарко. Господи. Мориарти первым прервал поцелуй, а Шерлок подался навстречу, чуть не упал. Весь красный, он тяжело дышал и смотрел недоуменно, смущенно, вопросительно. – Позже, Шерлок, – кинул Джим, улыбаясь расхристанному виду его падре. Расфокусированным взглядом посмотрел на покрасневшие губы. – Переодевайся и пойдем гулять по Риму, поужинаем, потеряемся в толпе туристов. Насладимся этим днем. Джим не спрашивал. И только сейчас Шерлок заметил на соседнем кресле заботливо приготовленную для него одежду: джинсы, футболка, кепка, очки. Все как ты и задумал, Боже, все по твоей воле и промыслу**.***
На Испанских ступенях кишел муравейник людей. Приходилось ступать осторожно, то и дело обходя сидящие парочки туристов, которые туда-сюда вертели селфи-палками в поисках удачного ракурса. Жарило солнце; хмурые полицейские гоняли наглецов, что решили полакомиться мороженым, усевшись прямо на лестнице. Джим взял его за руку и переплел пальцы. Шерлок вздрогнул, но ладонь не убрал. В конце концов, в этих очках и кепках с итальянским флагом они были точно такой же парочка туристов, устроившей себе римские каникулы. И вправду: никто не обращал на них совершенно никакого внимания, и это было так непривычно. Ведь раньше куда бы Шерлок ни пошел, он всегда был под присмотром любопытствующих глаз. «Святой Отец, благословите, простите, выслушайте, помогите». – Почему ты решил стать священником? – Джим нарушил царившее между ними молчание, когда купил им обоим по клубничному тирамису в кондитерской Pompi. Они свернули с наполненной до краев туристами via del Corso и теперь блуждали по центральным улицам. Шерлок взглянул на щедрые россыпи ярко-красных ягод в своем десерте и подцепил одну из них ложкой. – Потому что верю в Бога. – Я хочу честный ответ. – Потому что мать была ярой католичкой. Они сели прямо на асфальт, прислонившись к стене у каких-то развалин, которыми был утыкан весь Рим, словно израненное животное. Тирамису после клубники показался приторно сладким. – Она отдала нас с братом в католическую школу, отец не особо возражал. Потом университет, семинария, рукоположение в сан. Я не особо задумывался, когда был молод. У меня хорошо получалось. Казалось, всегда успею бросить, но Церковь держит крепко, вот так. Он отложил свое недоеденное тирамису в сторону и посмотрел на небо. Солнце больше не слепило, затянутое временными облаками. Шерлок снял темные очки и тише добавил: – И знаешь, все еще помню, как впервые оказался в Соборе Святого Петра. Был апрель, казалось, в Италии уже наступило лето. Мне было семь, и я увидел на ступеньках Бога, который звал, который весь будто бы светился изнутри. И потом внутри собора мне стало так хорошо, так спокойно... Я грезил вернуться сюда. И вот, я в Ватикане, Майкрофт – кардинал, а я работаю в Архивах, как всегда и хотел. – Так ли хотел? Шерлок вопросительно посмотрел на Джима, тот лениво ковырял пластиковой ложкой в своем десерте, в его солнечных очках отражалась клубника. – О, Шерлок, ну правда, я не говорю сейчас о вере и Боге. Есть он там или нет, неважно. Но эта гнилая католическая церковь, со всеми глупыми ритуалами, тряпками, деньгами, интригами... – Предлагаешь стать протестантом? – Предлагаю применять твои мозги в другой сфере. – Например? – Ну сам подумай, дубина. Хватит спрашивать совета у Бога, брата или меня. Твоя жизнь – делай, что хочешь, но только думай и делай сам, – Джим вновь, как тогда на яхте, коснулся его лба, очертил линию бровей, скользнул рукой вниз по скулам. Спустя мгновение они уже целовались. Лениво и сладко, с привкусом тирамису и клубники на языках. Знал ли Шерлок тогда, что будет вспоминать этот поцелуй, а эти старые римские стены сохранят его в мельчайших деталях? И каждый раз он, проходя мимо, будет вновь и вновь попадать, будто бы в капкан, в этот жаркий летний день? Чувствовать чужие губы на своих? Кружилась голова. Сегодня они были обычной влюбленной парочкой, что топчет Рим попсовыми маршрутами, о которых расскажет каждый, кто хоть раз тут побывал. Они – никто, и они же – все сразу. У фонтана Треви мельтешила знакомая толпа. Джим потянулся за телефоном, сделал селфи, подшутив над Шерлоком, который отошел от него, завидев камеру, и кинул цент в фонтан. Десяток монет тоже упали в воду. Позже добрели до дворца Витториано. До этой ужасной вставной челюсти, по мнению Шерлока, величественной архитектуры, по мнению Джима. Пишущая машинка, белоснежный дворец. Они забрались на самый верх, под ногами раскинулся Форум. Рим красовался, словно престарелый любовник, Рим был хорош собой, как молодой юноша. После Колизея, куда Джим захотел попасть во что бы то ни стало и проторчал там часа два, если не больше, ужинали на соседней улице, где развивались радужные флаги. – Издеваешься? – Нет, тут отличная пицца. – Ну конечно. Впрочем, после красного сухого «Маргарита» и впрямь оказалась сносной. – И все же, почему я? Как ты нашел меня? – Шерлок задал тот вопрос, что мучил его с прошлого воскресенья. Джим скривился. – Не порть вечер, какая разница? Главное, мы здесь, наслаждаемся ужином, а в прошлое воскресенье ты все еще выслушивал все эти нудные исповеди. Жизнь прекрасна, жизнь непредсказуема. – Скорее, пути Господа неисповедимы. – Снова эта твоя религиозная чушь. – Которая тебя очень возбуждает. – Туше, падре. И почему ты прятал улыбку, Шерлок? Что это? Тот самый классический кризис веры, от которого ты так убегал? Весь день не молился, не вернулся в Ватикан. Вино, поцелуи, пицца. От банальности ситуации сводило зубы. Будь это книжка – давно бы выбросил, будь это кино – не дождался бы титров, будь это чужая жизнь – презирал бы слабость духа. Но теперь понимал: не сбежать, не оторваться от этих темных глаз, разговоров, намеков, прикосновений, обещаний секса и губ, потемневших от вина. Он спрыгнет вниз, перешагнет черту, попробует, потому что чувствовал: так правильно, так нужно. Воистину, неисследуемы пути Его3.***
На чужом языке знакомый терпкий вкус алкоголя, ладони скользили по телу уверенно, требовательно, медленно. Когда они вернулись в отель, было уже за полночь. Джим дразнил и проверял, не продолжая и не настаивая. – Я не сбегу, я хочу этого, – хрипло прошептал Шерлок ему в губы и стянул с него футболку. Джим расплылся в довольной улыбке и потянул за собой. Они вместе отправились в душ, где обоюдная нагота не смущала. У Джима – светлая кожа с россыпью родинок на спине, аккуратные белые стопы. Шерлок встал перед ним на колени и омыл его ноги горячей водой, досуха обтер их полотенцем. Коснулся губами каждого пальца. И это была его вечерняя молитва, его смирение. Его спасение. Шерлок чувствовал все это и тогда, когда Джим опустился рядом с ним и осторожно обхватил ладонями его лицо, принимаясь целовать. В этот раз требовательно, с обещанием чего-то большего. Осторожно они, словно единый организм, в котором уже не разобрать, где чьи руки, ноги, рот, прошлепали к кровати. Что-то глухо рухнуло на пол, они чуть не упали, смеялись. Вздохи и поцелуи, поцелуи, поцелуи. Господи, старый ты обманщик, и почему ты не рассказывал раньше, что целоваться – это так классно? – Как же хорошо, что ты уже раздет, – выдохнул Джим куда-то в шею и продолжил очерчивать языком ключицы. Вызывать все эти новые ощущения, что лавиной теперь обрушивались на Шерлока, и он не поспевал за своим телом, но как же хотелось большего, еще, скорее, ну же. Он чувствовал себя нетерпеливым ребенком, что срывал подарочную бумагу со своего рождественского подарка. Внизу живота ныло. Шерлок вертел бедрами, ловя кайф от того, как терлись их члены друг о друга, пока наконец не обхватил их ладонью. Размазал большим пальцем выступившую смазку по головке, двигал рукой уверенно, резко, размашисто. Да, вот так. И еще, еще, ах, Боже. Совсем скоро... – Не торопись, – Джим отодвинулся от него, и это было самым настоящим преступлением. Шерлок растерянно посмотрел на него и потянулся всем телом вслед, намереваясь продолжить. – Но мне так нужно... – Я знаю, знаю. Тише. Он перекатился на другой край кровати. Заскрипела тумбочка, в полутьме Шерлок разглядел, что Джим достал из нее смазку и презервативы, и пододвинулся ближе к нему. Он был такой красивый, Господи. Несовершенный, в нем было столько человеческого. Худой, белая кожа покраснела местами от поцелуев и слишком сильных прикосновений, член стоял крепко, выбивался из темных волос у основания. – Уверен? – Да. И вновь этот жар чужого тела, поцелуи, укусы, вздохи. Их постельное причастие. Шерлок выгнулся на кровати, когда Джим взял у него в рот. Комкал простыни в руках, когда чужие губы скользили по всей длине и, не сдержавшись, выдохнул хрипло «Боже», когда почувствовал, как чужие руки размазывают смазку по его члену. – Что ты делаешь?... Но его заткнули очередным поцелуем, и Шерлок почувствовал чужой вес на себе, увидел, как Джим, широко расставив ноги, оседлал его. – Не благословляй, а трахни меня, падре, – с усмешкой выдохнул Джим в самые губы и осторожно, помогая себе рукой, направил его член внутрь себя. Как же узко, жарко и влажно внутри, Господи. От этих ощущений точно можно сойти с ума. Разве возможно, чтобы было настолько хорошо? Оба дышали прерывисто, часто, шумно. Джим двигался на нем медленно, постепенно наращивая темп, пока, наконец, не распрямился, запрокинул голову назад и стал насаживаться размашисто, быстро. Его глаза были закрыты, и Шерлок потянулся к его животу, гладил, касался, трогал везде, словно грешник, которому подал руку сам кардинал. А когда он обхватил ладонью твердый член, Джим распахнул глаза, посмотрел на него совершенно безумным взглядом, что-то простонал, и Шерлок окончательно потерялся в этих новых ощущениях, в этой телесной молитве, в этой земной любви. _______________ * Куда идешь, Господи? Иду туда, где меня вновь распнут. (лат) ** Послание апостола Павла к Римлянам, 11:33