История одиннадцати имен

Все же, она заставила меня вспомнить. Сама того не желая, человеческая девчонка пробудила в моей еще дремлющей памяти вспышки зла, которые чуть было не привели меня к самому дикому безумию из виданных. К счастью, в эту ночь я заснул в облике человека, потому что мое метание по постели видела только заглянувшая на звук Мастерица, а вот был бы я в своем драконьем лике, позорился бы на весь Эсхан, без сомнений. Кошмарные сны приходят к демиургам нечасто. Но даже самых редких их визитов хватает, чтобы можно было ощутить холодный шепот у самого уха. Тот самый шепот, который не дает утихнуть боли, который повествует о твоей вине из одного удара сердца в другой. Вина… она ведь всегда есть. И в ту ночь она не стала шептать, она пробудилась, загоготав и прорезав сон собой, превратив его в лохмотья слез и тихого подвывания. **** Челюсти чудища мерно заходили, перемалывая кости. Гигантский трупоед, прочесывая взгорья, в ниспадающих сумерках добрался и до этого странного места, на котором явно произошло что-то грандиозное, но не менее ужасающее, чем он сам. Озираясь, похожий на обрюзгшую линяющую саламандру ящер приметил еще одно тело, пока что даже не тронутое тленом – видимо, битва бушевала здесь, если не накануне, то не раньше полуночи. Он ткнулся влажным бесчувственным носом в тело дракона, изувеченное и уже остывшее. Его крылья вывернуло наизнанку, тот, кто убил летуна, изорвал их в трепещущие на ветру ленты, помеченные узором запекшейся крови. Из суставов торчали осколки костей, обрамленные обесцвеченной плотью. Из груди дракона торчало копье, провернутое несколько раз. Кто-то пытался его выдернуть, но оно застряло между ребрами и у убийцы не хватило сил вернуть себе оружие. Пепельно-серая чешуя уже потускнела и потеряла перламутровый отблеск, шея была распорота вдоль, на боку вместо раны – огромное выжженное до костей клеймо. Трупоед, разумеется, не знал, что это такое, но это был знак, гласивший, что дракон предал бога и совершил некое отвратительное преступление. Здесь воевало и погибло множество летунов, но этот лежал отдельно, словно даже после смерти остался изгоем. Пепельно-серая драконья леди погибла, но цеплялась за жизнь так отчаянно, что в пасти ее все еще было зажато чье-то железное, богато украшенное копье. Чудище разинуло пасть, намереваясь заняться наконец своим делом и избавить этот труп от необходимости гнить самостоятельно, но тут в куче тел неподалеку что-то зашевелилось. Несмотря на свои габариты, трупоед был весьма пуглив и никогда особо не совался к живым, но сейчас голод пересилил здравый смысл. Он продолжил разевать огромную пасть, вращая глубоко посаженными мелкими глазками, чтобы успеть сбежать, прихватив добычу, коли случится что непредвиденное. В звенящей тишине сначала послышался хлюп. За ним последовал громоподобный рык и из-под исковерканных туш высунулась когтистая лапа. Дракон вцепился в чью-то голову, как в единственную возможную опору, с трудом подтянулся и выбрался из-под тела бронзового «собрата». С трудом разлепив ободранные веки, он осмотрелся, судорожно дергая шеей и пытаясь сфокусироваться. - Мир-р-рта! – то, что должно было стать криком, превратилось в беспомощный влажный хрип. Переведя взгляд на трупоеда, дракон вновь зарычал и без раздумий бросился на него, не волнуясь о сломанной задней лапе и торчащих из спины и боков копьях. Они сломались еще когда он вылезал, забрались лезвиями под ребра, осколками врезались в чешую. Белый бросил себя вперед, как снаряд, врезавшись в бок чудища, отбросил его в сторону, разорвав один из гнойников на влажноватой коже когтями. Трупоед истошно завопил и покинул ристалище, скрылся в той части леса, которую не сожгло крылатое воинство своим дыханием и безудержной яростью. Белый подполз к телу пепельной, попытался лапами обхватить ее голову, приподнять, заглянуть в глаза. - Мирта, свет мой, что же они наделали, что же натворили… Ничего, родная, я все исправлю, сейчас, подожди немного… Он бормотал, не обращая внимание на катящиеся из глаз слезы. Совершал какие-то пассы лапами, хотя на правой не хватало пальца, а на левой почти всех когтей. Обернув окоченевшее тело хвостом, он припал ухом к ее шее и продолжал бормотать, сдвигая пальцами раззявленные раны, искренне надеясь их залечить. Эвраш провел лапой по пепельно-серому гребню драконицы и зажмурился, выговаривая какие-то очень важные слова. Его голос был слаб из-за разреза под челюстью, из которого все еще сочилась, пятная изодранную чешую, кровь. - Поэтому я и не верю в любовь. Белый замер. Его глаза внезапно застыли, а взгляд охладел, наполнился яростью за считанные секунды. Он собирался защищать, даже если защищать было уже абсолютно нечего и некого. Дракон знал, кого увидит за собственной спиной, знал, кто виновен во всем этом, кто причинил боль, кто сделал так, что она... - Она мертва, Эвраш. Ты знаешь, что это не исправить, не излечить. Даже нашими силами. - Зар-рмант! - Не этого я хотел! Видит Спящая, не этого! Уходи, Эвраш, пока я не… Когти просвистели у самого лица Черного. Эвраш попытался встать, чтобы сделать этот бессмысленный удар, а демиург отвел взгляд, увидев выжженное на теле драконицы клеймо. Белый вновь распластался по земле, уже не в силах подняться и нанести еще один удар. Зажмурившись, он завыл, громко закричал, заставляя боль впиваться в разум раз за разом острым шипом. Больше всего Белый хотел остаться здесь навсегда, чтобы защищать тело Пепельной до той поры, пока оно не растворится в бытии. Он мечтал раствориться вместе с ней, раз не может вернуть ее к жизни. Мечтал уничтожить тех, кто виновен в ее бессмысленной и жестокой гибели. Но в какое-то мгновение Эвраш замер. Поднял голову, услышав до боли знакомый голос, разинул пасть, не способный сдержать слезы, вновь хлынувшие из глаз. Она нашла лазейку, собрала все свои силы только для того, чтобы он услышал ее голос уже после того, как последнее лезвие доберется до сердца. Оставила отпечаток души в копье, убившем ее, и теперь голос Пепельной прикоснулся к разуму Белого. «Уходи, Эвр, пожалуйста. Предназначение исполнено. Я подожду тебя за порогом сколько потребуется, только не погибай сейчас! Уходи. Никому из вас не найти его. Так будет лучше.» - Если бы я мог, Мирта… Если бы я мог уйти. Если бы мог просто покинуть тебя и его… - О чем шепчешь, Белый? Выметайся, ты тоже наломал дров. - Наломал дров? Эвраш опустил взгляд. Посмотрев на свою правую лапу, конвульсивно скрюченную после удара, он заставил ее разжаться и сжаться снова. В крючковатых когтях оживал магический сполох, теоретически способный разнести ближайшую скальную гряду на атомы. Жаль только, что магнетитово-черному дракону это вряд ли нанесет много вреда, но если отринуть все законы, если переступить черту раз и навсегда… Можно отомстить. - Нет, Зармант. Только начинаю их ломать. По чудовищному оскалу, исказившему собой морду Белого демиурга, Черный мгновенно опознал, что в этих словах нет ни капли бравады или напускной храбрости. Он действительно собирался биться насмерть. С этим надо было срочно что-то делать.